Ахимса

— …I was all alone with the love of my life. She's got glitter for skin, my radiant beam in the night… Адриан пошарил рядом с собой и взял Маринетт за руку. Девушка сразу же ответила: переплела их пальцы и мягко погладила Агреста по тыльной стороне ладони большим пальцем. Она часто это делала; Адриан находил этот жест невероятно комфортным. Поддерживающим? Очень приятным, в любом случае. — I don't need no light… Над ними было не небо — звёздная панорама. Адриан думал поначалу упросить мисс Олимпию, чтобы та помогла ему с достаточно романтичным, но при этом не опошленным местом для… для свидания, которое он никогда бы не назвал так вслух. Потому что Маринетт чётко обозначила свою позицию: они не встречаются, и в ближайшее время не будут. По крайней мере, пока он не вырастет. Что бы она ни подразумевала под этими словами. — …to see you... Голос Маринетт уходил ввысь, под потолок звёздной панорамы, и возвращался обратно. Звучало эхо. Пустой зал был рассчитан минимум на двести человек, но они с Маринетт были здесь только вдвоём. Адриан хотел расспросить Олимпию. Однако задал вопрос о «достаточно романтичном» месте Барбаре — просто ошибся номером, на самом деле, и весьма удачно. К его удивлению, Барбара не только помогла ему найти это идеальное место, но и не взяла с Агреста ни цента. Планетариум закрыли на вечер — он всё равно не работал в это время, последние туристы покидали его в четыре. Барбара же смогла освободить здание и от работников. Всего на пару часов, но… — …shine! It's your golden hour!.. …этого было достаточно, на самом деле. Они с Маринетт быстро прошли все экспозиции — здесь не было ничего особенно интересного. Затем дошли до релакс-зоны с куполом искусственного звёздного неба; бело-золотые искорки на тёмном фоне перемигивались, как настоящие. Тут они с Маринетт и зависли. Они оба просто хотели отдохнуть. Лёжа на откидывающихся креслах и рассматривая искусственные звёзды над головой, они долгое время просто молчали. Потом Адриан попросил Маринетт спеть что-нибудь. Что-то достаточно… поддерживающее, наверное. Что-то, благодаря чему захотелось бы жить. Маринетт пожала плечами и предупредила, что на ум ей приходит только романтика — одна из её любимых песен. Он согласился. Как он мог отказаться? Момент был идеальным; голос Маринетт и песня из её прошлого мира могли его только улучшить. - Radio on blast, make the moment last. She got solar power. Minutes feel like hours... У Адриана не наворачивались слёзы на глаза, сердце не ухало тяжело в груди, даже пальцы не холодели. Он просто полулежал, смотрел на звёзды, держал Маринетт за руку — и чувствовал глухую тоску. Откуда она взялась? Почему появилась? Он не знал. Это было отвратительное чувство. Адриану казалось, что в центре его груди появилась крошечная дыра — чёрная, беспросветная, затягивающая в себя всё, что есть вокруг. Ещё немного, и она поглотит вселенную, полную голоса Маринетт и звёздного света; ещё немного — и ничего не останется рядом с Адрианом. Он знал эту чёрную дыру. Она родилась в его груди, когда Эмили заболела. Сначала дыра была совсем крошечной, похожей на укол иголки. Потом, — после смерти матери, — она разверзлась так сильно, что едва не сожрала Адриана целиком. Его вытащили тогда. Феликс и Хлоя. Два его… друга, с которыми он несправедливо мало общался теперь — время шло, всё менялось; характеры этих двоих — не в лучшую сторону, к сожалению. И ничего с этим поделать было нельзя. Всё, что оставалось у Адриана — далёкий блеск воспоминаний. О том, как было раньше. О том, что было раньше. Улыбка матери, смех Хлои, то, как Феликс закатывал глаза. Лёжа в пустом планетарии, ничего перед собой не видя, Адриан никак не мог понять: почему в этих воспоминаниях нет Габриэля? Почему Адриан помнит объятия Натали, но не помнит хотя бы один добрый взгляд от отца? — For the love of my life, she's got glow on her face… Всё. Всё ради… ради того, чтобы этот момент когда-нибудь повторился. Чтобы Маринетт избавилась от кошачьих ушей, от неправильно-зелёных глаз, от острых когтей на руках. Чтобы Адриан мог сидеть со своей подругой… со своей возлюбленной… так же, как и сейчас — только через десять, двадцать, тридцать лет. Даже если они не будут вместе. Даже если они разойдутся, — Адриан не верил в это; они будут рядом, они не оставят друг друга; она пришла из другого мира, чтобы быть с ним, так что это, если не судьба в лучшем её проявлении? — даже если произойдёт что-то ещё, даже если они лишатся Талисманов… Что бы ни произошло — они окажутся здесь снова. Нет, не здесь. Не здесь! Где-нибудь в лесу. Или в пустыне — Маринетт говорила, что хочет увидеть звёздное небо над бескрайним… бескрайним кошачьим лотком. — Что смеёшься? — заворчала Дюпэн-Чэн. — Песня не нравится? — Нравится, — он поднёс её руку к губам и оставил на запястье нежный поцелуй; металлический Талисман-браслет на короткую секунду впечатался ему в щёку. — Можно припев ещё раз? — Да хоть всю целиком. — Припев. — I don't need no light to see you… shine!.. It's your Golden Hour!.. Он закрыл глаза, пытаясь насладиться моментом. Не получалось. Чёрная дыра пульсировала в такт каждому удару сердца. Может, она и была его сердцем? Билась вместе с его мыслями, ширилась от страхов, заражала чернотой мысли. Как бы заткнуть её, в самом деле… — Знаешь что-нибудь интересное про астрономию? — спросил Адриан, когда Маринетт закончила петь. Он так и не открыл глаз. — М-м-м… о чём-то конкретном хочешь узнать? — Чёрные дыры, — невесело усмехнулся Агрест. — Зачем они вообще нужны… Маринетт, чутко чувствуя его настроение, по-кошачьи перебралась из своего кресла. На Агресте она растянулась опять же как кошка. Адриан ненавидел эти сравнения, но ему действительно стало немного… легче. — Информация, которой я владею, может не подходить этому миру, — тихо начала Маринетт. — Так что воспринимай её как сказку. Тем более, ты любишь физику — неужели никогда не интересовался звёздами? Он покачал головой. — Астрономия в общем не очень хорошо развита, — ответил он. — Давай свою сказку. Зачем нужны чёрные дыры, профессор Чэн? — Дюпэн-Чэн, — поправила его Маринетт, кладя тяжёлую голову Адриану на грудь. — Чёрные дыры… самая интересная часть астрофизики, на мой взгляд. Они в центре галактик, втягивают в себя любое вещество. Сила гравитации настолько велика, что ничто не может выбраться наружу. Даже свет. Более того, чем ближе ты к Чёрной дыре, тем больше идёт искажение пространства и времени. Возможно, это червоточины, проходы в другие миры. Она замолчала на секунду, словно о чём-то задумавшись. Потом хмыкнула собственным мыслям и продолжила: — Без чёрных дыр не было бы ничего, если так подумать. Они заставляют Вселенную двигаться. Звёздная пыль сталкивается, газы смешиваются, происходят реакции, рождается жизнь… представляешь, если бы их не было? Всё бы стояло, как в болоте. Адриан нащупал её хвостики и потянул резинки вниз, освобождая волосы. Зарылся в них пальцами, принялся перебирать пряди — и услышал тихое благодарное мурчание в ответ. — Значит, даже чёрные дыры нужны, — пробормотал он, жмурясь от тоски. Маринетт не должна мурчать. Он должен. Её волосы должны отливать синим, глаза полыхать голубым, на коже должна быть яркая краснота костюма. Не шерсть, как у Гермес. Не… Она села, оседлав Адриана; тощие коленки упёрлись ему в бёдра и больно надавили на ремень джинсов. Агрест открыл глаза: Маринетт упиралась руками ему в грудь и нависала над ним, зелёные глаза светились в полутьме комнаты. Чернота волос была абсолютной, ни единого блика на прядях. Из-за этого казалось, что Маринетт — часть звёздного неба; белый лик богини, выглянувшей на секунду из-под звёздного покрывала. Маринетт была частью этого мира больше, чем кто-либо другой — из-за Плагга, что соединился с ней ради её же безопасности. Но при этом для мира она оставалась Иной; ритуал чёртовых индейцев убил бы её, даже если бы они уехали из Америки. Теперь её убивал Плагг. Даже если он этого не хотел… Адриан протянул руки и взял бледное лицо в ладони. Провёл большими пальцами по впалым щекам и по границе губ. Маринетт не шевелилась, позволяя ему всё, что он захочет сделать. Если бы он поцеловал её сейчас — она бы отстранилась? — Я вытащу тебя отсюда, — тихо сказал Адриан, смотря на кожу Маринетт. Ни капли сияния. Только мертвенная бледность, дорожка тонких голубых вен у виска и запавшие глаза. Она не была «золотом» из песни. Однако когда Маринетт улыбнулась, чёрная дыра в груди Адриана захлебнулась от его любви. — Я знаю, Адриан, — сказала Маринетт, кладя свои ладони поверх его. — Я знаю…