Ахимса

Пока взрослые общались с детьми, Жозефина встала размяться; Дэннис остался, чтобы придержать места, которые могли увести из-под носа в любой момент. Прохаживаясь по крыше и слушая обрывки чужих разговоров, Жозефина набрела на Маринетт — та подбадривала Натаниэля, который был бледным до синевы и яростно отказывался выходить выступать. — Эй-эй-эй-эй-эй! Если ты сейчас грохнешься в обморок, то Хлоя тебя съест, — услышала она голос Дюпэн-Чэн. — Не смей заваливаться! — Почему я согласился на это вообще… — Потому, что я куплю тебе набор кисточек? — Набор кисточек не стоит такого позора… — Эй, ты меня уже рисовал. Так что считай, что на тебе долг! — Долг я заплачу тем, что выступлю с танцем. Это же и без того стресс! — Нет в тебе никакой страсти… MORE PASSION! MORE PASSION! MORE ENERGY! Девчонка начала исполнять что-то вроде поддерживающего танца; Натаниэль пошёл красными пятнами и вцепился ей в руки, не давая двигаться дальше. — Ладно! Ладно! Только прекрати! — Ну вот! А говорил, что не можешь… Хмыкнув, Жозефина пошла дальше. К удивлению, «победный танец» Маринетт сработал, и Натаниэль зачитал небольшое эссе про Лафайета. Голос у юноши действительно оказался очень… интригующим? Куртцбергу бы диктором работать или стихи на радио читать. В меру низкий баритон юноши очень успокаивал, при этом не отвлекая от темы эссе: — Если вам нужно будет рассказать что-либо про Лафайета — скажите, что он был счастливо женат… Под конец Натаниэлю захлопали, чего парень то ли испугался, то ли смутился до невозможности. В «закулисье» он практически впрыгнул прямо со сцены, одним движением, что вызвало волну смешков среди зрителей. Дальше было выступление не «тюремной» группы. Жозефина должна была признать, что сработали ребята очень даже неплохо; ну да они все были довольно артистичными, так что ожидать меньшего и не стоило. Это была милая постановка, и снова о любви. Можно было назвать её традиционным «сценарием»: Жозефина могла бы поклясться, что ребята просто переписали сценарий какого-то американского фильма. Настолько культового или популярного, что даже она, небольшой любитель кинематографа, о нём знала. Интересно, кстати, что в этой постановке принимали участие и члены группы Маринетт: Алья, Роуз и Нино. С другой стороны, Нино помогал одноклассникам с музыкой; Алья была идейным вдохновителем переделки сценария, насколько Жозефина знала; Роуз просто не могла пропустить чего-то, связанного с любовью. Слишком в этой девочке было много романтики, если кто спросит Жозефину. На всех троих ребятах были высокие лакированные сапоги; когда дети шагали по сцене, то был слышен отчётливый стук каблуков. Жозефине заранее стало плохо: это что, часть их… другого… выступления? Эти сапоги?! Она повернулась к Дамоклу с лицом, искажённым настоящей мукой: — Ты говорил, что всё в порядке, Дэннис-с-с-с… Директор заморгал, будто не понимал, из-за чего она шипит. — …да? А что, что-то не так? — Сапоги! — Новые веяния моды?.. — он вытянул шею и нашёл взглядом ноги других членов «Тюремной» группы. — Или нет. Хм-хм-хм… интересно-то как! Менделеева сдвинула очки и спрятала лицо в ладонях. «Интересно» ему! А у неё будет сердечный приступ, она точно говорит! И кто её откачивать будет, Дэннис? Так он едва не завалил тест по оказанию первой помощи во время переподготовки, доверия к нему у неё точно не было! — Итак, наши последние выступающие… Фигура Айвана за тощим в общем-то американцем выросла как будто из ниоткуда. Было уже довольно темно, так что Брюэль немного сливался с ночным пейзажем из-за того, что был одет в чёрные вещи. Айван положил руку на плечо юноше и мягко подтолкнул на выход со сцены. Американец, немного растерянный, легко спрыгнул и нервно рассмеялся, когда понял, что забыл отдать своему сменщику микрофон — только у распределителя он был. Все остальные звуки являлись записью, сделанной заранее. Айван забрал микрофон и постучал по нему пальцами. К счастью, никакого писка, как это обычно бывает в фильмах, не раздалось. — А сейчас, — тихим таинственным голосом сказал Брюэль; чтобы не нервничать, он говорил медленно, из-за чего звучал старше и солиднее, — шестеро невинно осуждённых расскажут вам свою историю… Встречайте, Тюремное Танго! Жозефина тихонько зарычала; Дамокл рядом с ней, абсолютно восторженный, захлопал в ладоши и засвистел, подхватывая общий восторг от такого начала. Что же… после предыдущих трёх выступлений это интро смотрелось… м, неплохо. Жозефина не хотела хвалить эту постановку, что бы ни произошло; Жозефина ожидала подставы — и, кажется, была права в своих ожиданиях! Пока Айван объявлял, за его спиной Нино и Адриан, — оба в тех самых проклятых сапогах, обтягивающих чёрных майках и чёрных штанах, — быстро перетащили на сцену реквизит. Решётки — видимо, отсылка к тюремным?.. Ох, что-то Жозефине стало совсем нехорошо… Свет выключился. Стук каблуков. Когда появилась подсветка, женщина увидела, что за решётками, — их было шесть, стояли друг от друга отдельно; дети их что, выломали откуда-то?.. — стоят девочки. В разных позах, но каждая при этом держалась за решётку, как… Ну да, как заключённые. Очень даже неплохо выглядело. Но Жозефина этот перформанс ни в коем случае не хвалила и не поддерживала! Нет! Зазвучала музыка. Девочки начали притопывать ритм — вот зачем были нужны каблуки! Звук от этого был очень громким, Нино, — он стоял рядом с ноутбуком, — даже пришлось корректировать громкость музыки. — Чпок! — услышала Жозефина. — Шесть… — Хлюп. — Не-а… — Цицерон! — Ирвинг!.. — Это что, какой-то код? — растерянно пробубнил рядом Дамокл. — Гм… Наверняка узнаем потом… Музыка ускорилась, девочки пришли в движение; каждый жест — рваный, после которого они замирали. — Чпок! Шесть! Хлюп! А-а… Цицерон! Ирвинг!.. Что же, по крайней мере, музыка была неплоха. Это Жозефина признавала, да… Но вот то, как девочки «танцевали» рядом с решёткой… — Это разве не перебор? — спросила она в никуда. Дамокл был абсолютно полностью погружён в творящийся беспредел. Как и окружающие, да… — Сюда бы хорошего оператора по свету, — услышала Жозефина сбоку. — Хм, очень интересно… Ну да, хорошего света действительно не хватало. Это усилило бы сцену, наверное. Но даже того освещения, что было, оказалось достаточно, чтобы рассмотреть девочек за решёткой: Алья, Маринетт, Роуз, Сабрина, Хлоя и… — Это что, Ким?.. — Чш! Жозефина сцепила челюсти. Ладно! Ладно… будет она смотреть молча, ладно. — Он сам нарвался! Он сам нарвался! — раздалась запись девичьих голосов. — И в этом нашей нет вины… И, да, это действительно был Ким Ле Тьен. В женской пышной юбке, в колготках-сетке, — тонкую полоску с ними было видно между высокими сапогами и той самой юбкой, — и с чёрным же топиком. Выглядел он как молодящийся трансвестит, да простят Жозефину альдегиды и кетоны; картину довершал яркий тёмный макияж. Однако казалось, что Ким совершенно счастлив в том виде, в котором он находился. Комический эффект был что надо. — Да будь вы сами… на нашем месте!.. Маринетт дёрнулась вперёд, впечатала себя в решётку, схватилась за неё и прижалась лбом к прутьям. Лицо у неё было искажено злостью, яростью; Жозефина неуютно поёжилась от этого выражения, если честно, да и макияж с тёмными губами и выделенными жирной подводками глазами только усиливал впечатление. Вот же… актриса. Ей теперь Менделеева вообще верить не будет, ни в чём! — Вы поступили бы так, как мы! На сцену выскользнула Аликс; Менделеева поняла, что это она, только по росту — больше таких коротеньких учеников не было ни среди парижан, ни среди американцев. Розовые волосы были убраны под тканевую кепку-восьмиклинку, оделась девчонка в белую майку и штаны с подтяжками. Учитывая что из-за решёток выбрался Ким, ясно было, что они поменялись гендерными ролями. Что же, ладно. Действительно забавно… — Знаете, у некоторых людей есть такие привычки, — Ким подошёл к Аликс и остановился за её плечом; девочка жевала свою вечную жвачку и дула пузыри, словно ничего не происходило особенного, — Которые выводят вас из себя… Как у Аликс! Ученики Жозефины захихикали, да и сама она улыбнулась: да-да… все знали, насколько учителя раздражались из-за привычки Кюбделл жевать жвачку. Что бы ни говорили учёные про улучшение запоминания при этом, Менделеева всегда заставляла девчонку выплёвывать резинку перед уроками. Нечего тут! — И я ей сказал, — продолжал Ким, нежно массируя плечи довольной жизнью Аликс, — Аликс, чпокнешь своей жвачкой ещё хоть раз… Кюбделл усмехнулась, надула огромный пузырь и чпокнула его. Звук немного не совпал с действием, но всё равно вышло неплохо. — И она сделала, — пожал плечами Ким. — Тогда я снял дробовик со стены и сделал два предупредительных выстрела… Он отошёл и вытянул пальцы, сложенные пистолетиком, в сторону Аликс. Прозвучало два выстрела. — ПРЯМО ЕЙ В ГОЛОВУ! — «рассмеялся» Ким, выхватывая откуда-то из юбки алый платок. Жозефина только рот открыла. Эт-то… это что такое?.. Детский мюзикл или как?.. Аликс подскочила к Киму, и у них сложился довольно странный танец; танго. Несмотря на то, что вёл Ле Тьен, было ясно, что у него именно «женская» роль. Не успела Жозефина отойти от шока, как эти двое исчезли, и вместо них на сцену вышел Нино; из-за решётки выскользнула Алья. История этих двоих была другой, как и танец: они ходили друг напротив друга по кругу, словно по рингу. — Я стою на кухне! — звучали обрывистые фразы, сказанные голосом Альи. — Занимаюсь своим делом, режу курицу на ужин! И тут прибегает мой муженёк Нино в приступе ревности! Ляиф вполне натурально схватился за волосы; было очень странно видеть его без кепки. — Ты танцевала с молочником! — рявкнул он; Жозефина явно услышала вместо «танцевала» совсем другое слово… Очередная история с печальным концом, что ли?.. Менделеева заставила себя закрыть рот. — Он нарвался на мой нож, детка, — протянула Алья после своего рассказа, вытаскивая из кармана Нино красный платочек. — Он нарвался на мой нож де-есять ра-аз!.. Танец повторился, первая пара присоединилась ко второй. Жозефина практически смирилась с реальностью и думала, что она готова практически ко всему. Но когда Сабрина, — из следующей пары с Натаниэлем, который после зачитывания эссе внезапно распрямил плечи и теперь казался сильно выше, получив уверенность и выправив осанку, — начала рассказывать про многожёнство, мормонов и мышьяк… Кто вообще в зале знает про мормонов из подростков?! Взрослые-то ладно, они реагировали кто как: кто-то посмеивался, потому что «истории» выглядели забавно в исполнении по сути детей; другие внимательно следили за хореографией и сюжетом; третьи чему-то кивали — может, узнавали себя и свои проблемы?.. Жозефина никогда не была замужем, но, в целом, признавала: если бы она узнала, что её избранник ей изменял не с одной, а с шестью!.. Она химик, в конце концов. Приготовила бы что-то поинтереснее мышьяка. И не попалась бы, это точно. Сцена с Хлоей удивила отсутствием жестокости. Буржуа говорила что-то на непонятном языке, — Дэннис сказал, что это какое-то норвежское наречие, — а Айван сзади неё осторожно поддерживал девочку, когда та откидывалась назад, вроде как от приступов слабости. Выражение лица у Хлои не было трагичным, скорее раздражённым, хотя от роли Жозефина ожидала чего-то… Но Маринетт неплохо подобрала. Контраст раздражённого лица и быстрых слов, сказанных с тоном сожаления, словно раскрывали Хлою с другой стороны. Показывали, что внутри она не такая плохая, какой кажется; кто бы знал, что Маринетт увидела в этой девочке, в самом деле… Дэннис тоже жалел Буржуа, кстати. Одна Жозефина больше раздражалась из-за её поведения, будучи не в силах понять, как можно быть такой маленькой… — Так ты убила его? — спросила Алья, стоявшая в стороне с Нино, сидящим у её ног. — Ты тупао? — раздражённо фыркнула Хлоя на ломаном английском. — Не ви-нофна! Не дела-ла! Платочек у неё был беленький. Значит, и в них был смысл… — Я любила Натаниэля Куртцберга так, что едва могу сказать об этом, — нежно воскликнула мило-ласковая Роуз, выходя из-за решёток; музыка из ласковой, которая была при монологе Хлои, перешла в тревожную, словно Жозефина смотрела какой-нибудь триллер. — Он был по-настоящему человеком искусства! Понимающим, артистичным… художник, ну вы понимаете. Она подошла к Натаниэлю — Куртцберг успел натянуть куртку и какой-то тёмный платок на голову, так что создавалось впечатление, что играет другой человек. Да уж… несчастный юноша, Маринетт его и в хвост, и в гриву использовала в этот вечер. — Но каждый вечер он уходил искать себя, — плаксиво сказала Роуз, облокачиваясь на Натаниэля, стоявшего к зрителям спиной. — И по пути он находил Рут, Глэдис, Розмари… При перечислении имён за фигурами двоих появлялись другие. Жозефина узнала американок из параллельной группы; что, Маринетт и с ними договорилась?.. хотя с мисс Эон и мисс Джессикой она и без того дружила… рядом с американками стояла Джулека; лица на ней практически не было. Казалось, ещё немного — и девушка просто потеряет сознание от нервов; у неё даже губы были бледными до синевы. Роуз нервно рассмеялась, покосившись на подругу; она быстро пожала её пальцы, и Джулека словно чуть-чуть себя отпустила. Но продолжала при этом выглядеть всё так же плохо. — И И-и-и-ирвинг!.. …а это разве не мужское имя? Ухмыляющийся мальчишка-американец, нежно поглаживающий ещё одного полуобморочного, — Натаниэля, — по плечам, ответил на этот вопрос без слов. Бедный Куртцберг, Жозефина уже говорила это?.. — В общем, разошлись мы из-за разницы в видении мира, — продолжила Роуз нервно-весёлым тоном. — Он видел себя полным жизни… А для меня он был мёртв!!! И снова танец. Какая дьявольская карусель… хотя в дьявола Менделеева тоже не верила, пускай даже некоторые дети были хуже библейского Сатаны. — Осталась одна пара, — Дэннис в предвкушении потёр руки. Жозефина скривилась. Да, одна. Агрест и Дюпэн-Чэн… для неё это звучало примерно так же, как «кашель и головная боль». Усиливают друг друга, понимаете… Маринетт выступила вперёд, едва не навернулась из-за высоких каблуков, но так и не упала: её подхватил Адриан, так что девушка оказалась в его руках спиной к зрителям. Дюпэн-Чэн не растерялась и просто прогнулась назад, смотря на сидящих из полумостика, полностью повиснув в чужих объятиях. Ну и доверие, в самом деле… — У нас с моей сестрой был парный номер, а мой муж повсюду путешествовал с нами, — начала она из своего странного положения; выпрямившись, она коротко прижалась к Адриану, после чего оттолкнула его в сторону и отошла сама. — Под конец программы мы с ней всегда делали двадцать акробатических номеров… Да уж, растяжка у неё была что надо. Мостик, колесо, прыжок с переворотом, шпагат — зрители на это отреагировали очень бурно, хотя все эти движения, разве что кроме прыжка, отрабатывали в коллеже на физкультуре. Жозефина не сомневалась, что та же Хлоя также могла бы всё это повторить. — И вот как-то раз мы остановились в отеле «Цицерон»… И снова история измены. «Сестру» играла Алья, но свет был сосредоточен не на ней, так что от Сезер оставался один только девичий силуэт. Жозефина подумала и согласилась со своим соседом: хорошая работа со светом очень бы обогатила этот номер. — Потом у нас закончился лёд, так что я вышла, чтобы набрать немного… Но когда я вернулась!.. Алья встала спиной к зрителям, загораживая Маринетт и Адриана. — То увидела, что они исполняют семнадцатый номер — Полёт Орла! Жозефина думала, что хуже уже не будет, да?.. Она ошибалась. Маринетт прыгнула на Адриана, тот подхватил её и перевернул вверх тормашками, перехватив за талию; Дюпэн-Чэн продемонстрировала идеальный шпагат, и, хотя Агрест запрокинул голову так, чтобы его лицо не… чтобы не… Уши у него всё равно были настолько красными, что Менделеева это и со своего места видела! «Номер» длился секунды три, после чего Агрест крутанул девчонку обратно. Та легко отскочила, пока запись продолжалась: — Перед глазами потемнело, разум просто отключился… Я ничего не понимала и только пото-ом, отмывая руки от крови, я осознала… Она вытянула красный платок прямо из зоны декольте, подняла руку, показывая всем тряпицу и рассматривая её так, словно сама впервые увидела. — Что убила их двоих! — закончила Маринетт с широкой, неестественной улыбкой. — Я убью её — неслышно выдохнула Жозефина вместе с девушкой. Вот правильно она ожидала всякой… фигни! Дюпэн-Чэн!!!