Ахимса

— Милый, протри ещё те три столика! — Да, мадам Чэн. Лука отряхнул руки и поспешил к освободившимся столикам. Под конец лета в пекарне «TS» был самый настоящий аншлаг, и Куффен, если честно, не совсем понимал причину этого. Складывалось впечатление, что будущие школяры и студенты пытаются обжорством задвинуть мысли о скором возобновлении учёбы. Естественно, безуспешно: Лука уже пару раз видел, как молоденькие девочки чуть ли не со слезами на глазах заранее прощаются с летом. Смысл прощаться только — непонятно. Зачем заранее думать о плохом, если впереди ещё как минимум двадцать дней отдыха? А у кого-то даже больше: как сказала Анарка, коллеж Джул, — и Маринетт, само собой, — начинал работать только пятого сентября. Лука собирался все доступные свободные деньки провести с пользой. А учитывая, что мать дала ему целый год на то, чтобы определиться со своим будущим… школу-то Лука уже закончил. И спасибо за это всем-всем-всем учителям, что натягивали его оценки на минимальные проходные баллы, потому что в учёбе Лука был совсем не гением. Ему не нравилось читать, считать, писать бесконечные тесты и переживать за оценки; на оценки ему, так-то, было плевать, но Анарка каждый раз так сильно расстраивалась из-за плохих результатов, что Лука подспудно ждал её акуманизацию. Бабочку, правда, словила Джулека. Довольно неожиданно, резко и пугающе; Лука до сих пор иногда просыпался в холодном поту. Куффену минимум раз в неделю снилось, что он бежит за улетающей в небо сестрой, и ничего сделать не может. У него нет сил, его ноги слабые и быстро устают, он никак не может помочь Джулеке, которую поглотила тёмная сила… ничего он не может. Затем рядом — красная вспышка. Он поворачивается и успевает пересечься взглядом с Ледибаг. Глаза у неё голубые и яркие, а взгляд насмешливый. По-доброму, обижаться на эту насмешку не хочется; Ледибаг скорее как давняя подруга, которая всегда придёт тебе на помощь, что бы ни происходило. Затем Ледибаг прыгает в небо — такое же голубое, как её глаза. Лука останавливается во сне, или падает на колени, или запинается и просто падает. И смотрит на девушку в красном костюме: на то, как она помогает его сестре, как их обволакивает облако белых бабочек, как они плавно опускаются вдалеке от него. Рядом с Джулекой уже не Ледибаг. Другая девушка. Из-за расстояния Лука её не видит, но, кажется, знает… ему кажется, что это… Он просыпается, собирается и идёт на работу. Мадам Сабина позволила ему работать без выходных, потому что заняться Луке в свободное время нечем: Анарка записалась на какие-то курсы и перманентно отсутствует дома, Маринетт с Адрианом и Джул с Роуз в Нью-Йорке, Луи зачастил уезжать по делам, о которых ничего не говорит племяннику. Джаггед не выпускал новый альбом, хотя обещал релиз в начале августа; полиция в городе напряжена, и знакомый из копов по-доброму советует Луке не появляться со своей гитарой в парках. — Не время сейчас, — говорит коп, почёсывая плотное пузо. — Погоди до сентября или около того. — Почему? — Да так… есть причины. Причины — в молчании Чудесного блога и в том, что даже по новостям не упоминают о Чудесных. Лука замечает, что Ледибаг в последнее время появляется разве что в его снах, но ни с кем об этом не говорит. Мало ли, какие у героев дела. Бражника тоже нет… а потом он объявляется в Нью-Йорке. Там, где Роуз и Джулека. Адриан и Маринетт. Нервозность, когда Лука видит репортаж из Нью-Йорка, зашкаливает. Бражник впервые, пожалуй, появляется перед камерами, и парижане видят его на съёмках в чужом городе. Он высокий, в фиолетовом костюме, напоминающем строгую тройку, с серебристой маской на голове. Из-за этой маски кажется, что глаза у Бражника — два огромных шара, практически не встроенных в череп. Ну ладно, возможно, Лука немного преувеличивает. Тревожный репортаж застаёт его на работе: какая-то девушка смотрела новости на планшете. В пекарне нет телевизоров, так что небольшое количество посетителей и собственно владельцы собираются рядом с девицей, обуреваемые любопытством. Это не прямой эфир, а пересказ вчерашних событий. Так что все заранее вроде бы знают, что всё будет хорошо… но смотреть оказывается всё равно тревожно. Бражник много говорит, и в этом его беда. Лука невольно задаётся вопросом: в себе ли этот человек? Или он безумец, который обладает силами? Зачем ему Талисманы? Зачем ему ещё больше силы? Ледибаг и Нуара нет в Нью-Йорке, и остановить Бражника некому. Герои Нью-Йорка показаны крупным планом: Маджестия, что рушит здание за зданием просто ударами своих кулаков; снежная женщина, которая дыханием вымораживает улицы до ледников; человек-оса, управляющий роями насекомых. На Нью-Йорк обрушиваются Египетские казни, и при одной мысли про жертвы… Про Маринетт и Джулеку… — Сводки жертв уже есть? — тихо спрашивает месье Дюпэн. Он бледный, с ровным, даже равнодушным лицом. Сабина держит его под руку, явно опасаясь, что муж просто лишится чувств — месье Дюпэн был нервным, хоть и умел этого не показывать. И он очень любил свою дочь. — Ни одной жертвы, — спешит успокоить владельца пекарни девушка с планшетом. — Всё было восстановлено Чудесным Исцелением. — Чудесные тоже в Нью-Йорке? — приятно удивляется другая посетительница. — Значит, они гоняют Бражника? — Ну… как бы сказать… На экране мелькает рой божьих коровок. Бражник, угрожающий всеобщим бедствием, замолкает; лицо его искривляется от бешенства и злобы. Он резко разворачивается и успевает выставить свою трость как раз в нужный момент, чтобы не попасть под удар… чего-то. Лука видит кошачью морду, чёрные рваные уши, бешеные кислотно-зелёные глаза и ярко-красный язык рядом с огромными клыками. Тело — нечто антропоморфное, вытянутое, не человек и не животное. Что-то среднее, а оттого пугающее. Кот-не-Кот довольно скалится, размахивается и наносит удар другой лапищей. Бражник принимает его на руку, и когти легко вспарывают костюм парижского злодея. Кровь — красные мотыльки, отлетающие в сторону от высокой фигуры. Репортёра, которого заставляли снимать, окликают. Он оборачивается — вместе с камерой, теряя при этом картинку со скалящимся котом, — и видит… — Он такой красавчик, — мечтательно вздыхает девушка с планшетом. Тот, у кого теперь чёрные точки Ледибаг на красном доспехе, действительно красив. Поверх чёрного кожаного костюма - латы в расцветке божьей коровки. Светлые волосы и голубые глаза, острые скулы и нежная улыбка белых ровных зубов. Лука практически влюблён в то, насколько добродушным, милым и располагающим этот парень выглядит. За его плечом — фигура Рыцаря-Филина, который крайне знаменит в Америке. Как тень, он оттеняет красноту доспехов этого блондина. — Не переживайте, — улыбается голубоглазый, — и не кричите, пожалуйста. Я сейчас подхвачу вас на руки. За спиной у блондина — крылья. Тонкие и искрящиеся, безумно красивые. Лука влюбляется в нового героя ещё сильнее, но в голове у него одна мысль — где Ледибаг? Что с Ледибаг? И почему Луку это так волнует? Запись обрывается, продолжается обычная сводка новостей. Пекарня полнится шёпотом и обсуждениями. Томас звонит Маринетт и о чём-то долго разговаривает с дочерью, пока Сабина разносит посетителям бесплатный чай — китайская традиция, как говорит мадам Чэн, чтобы отпраздновать маленькую победу. Лука понимает, — слышит, — что мадам Сабина из короткого видео узнала намного больше, чем кто-либо другой. Месье Томас? Наверное, тоже. Лука не знает; он только начинает прислушиваться к другим людям, как когда-то советовала ему Маринетт. — У тебя же в этом талант! Должен быть, по крайней мере. Разочаровывать её не хочется, и Лука пытается услышать мелодию чужих душ. Пока получается скверно. Вечером он звонит Маринетт, но девушка недоступна. Поэтому он пишет длинное сообщение, полное волнения, нервов и беспокойства за свою подругу. Отвечает она только пятого числа — почти через сутки после того, как получила его сообщение. Позвонила, кстати. Не просто отписалась кучей буковок, так что у Луки потеплело на сердце. Они мило поболтали; Маринетт нажаловалась на учительницу, которая «не сводит с неё глаз» и на Адриана, который «не понимает её горя от этого внимания». Рассказала о том, что уже несколько раз травмировалась за эти дни, но в Нью-Йорке такая чехарда с супергероями, что с собой она не привезёт ни единой царапины. — У меня столько слизи, ты не представляешь! — возбуждённо говорила Маринетт, пока Лука стоял в кладовке пекарни и просто слушал её голос. Успокаивался ли он? Немного. Что-то всё равно… — Ты странно звучишь, — сказал в итоге Лука. Маринетт нервно рассмеялась, и его подозрения обрели существенную поддержку. — Что не так? — спросил он. — Я, кажется, умираю, — легко призналась Маринетт. — Но, вроде бы, с этим можно ещё что-то поделать… мы делаем с Адрианом, короче, но… Она шумно вздохнула. Сглотнула. И замолчала. Мелодия её стала странной, дисгармоничной, прерывистой. Лука стащил с себя фартук. — Я прилечу как только смогу, — сказал Куффен. Это, казалось, совсем вывело Маринетт из равновесия. — Даже не смей! — зашипела она в трубку по-кошачьи. — Здесь творится хрен пойми что! — Вот именно, — мягко согласился Лука. — И ты с этим одна. — Со мной Адриан! — Ладно, — опять кивнул Лука. — Вас двое. Большая разница? — …нет. — Я позвоню, когда самолёт приземлится. Скинь мне адрес вашего общежития, будь добра. — Ты меня бесишь, морской мальчик, — тихо, но с большой благодарностью прошептала Маринетт. — Долбаный суицидник. — От смертницы слышу. Лука сбросил вызов и тяжело вздохнул. Опёрся спиной о полки с мукой и уткнулся макушкой в один из пакетов. Прикрыл глаза и досчитал до двадцати. Потом набрал номер Луи и, едва обожаемый дядя снял трубку, сказал: — Нужны деньги. Займи пару тысяч. У дяди деньги всегда были, это он точно знал. Луи хмыкнул. На фоне были странные звуки: кто-то то ли стонал, то ли кашлял, то ли и то, и другое. — Без проблем, — сказал Роше. — Подъезжай на квартиру, расскажешь, зачем.