Ахимса

Алья и Нино задержались на родине, так что даже с наступлением июля я осталась в одиночестве. Адриан должен был прилететь только через несколько дней, и мы на двоих уже изнывали от разлуки. У меня скопилось просто до неприличия много мемов и шутеечек, которые я не могла прислать Агресту. Почему? Понятия не имею, Адриан просто просил не слать ему картинки. Может, Габриэль проверял, или тариф мобильника не вывозил. Мне нравилось думать, что месье Агрест читает переписки сына, потому что чувство юмора у Габриэля должно было быть таким же упоротым, как у меня. Так и вижу: проверяет папан, нет ли среди ММС моих или Адриановых нюдсов, а вместо этого видит мемасики и пытается сдержать хохот. Хлоя умотала на Бали, прихватив с собой Сабрину, словно та была нелюбимой, но очень удобной сумочкой. Я несколько раз говорила с Буржуа насчёт отношения к рыжей, так что блонди, вроде бы, несколько смягчилась к Ренкомпри. По крайней мере, последние посиделки мы провели втроём; Сабрина была до того тихой и незаметной, что поняла я это только к концу вечера. Серьёзно, она просто просидела в уголочке, смотря на то, как мы с Буржуа красим друг другу ногти и с удовольствием обсираем Джаггеда с его облезшим чёрным маникюром! Пришлось оставаться ещё на час, бросать Хлое полный недовольства взгляд и ваять на ноготках Сабрины что-нибудь. Девчонку, несмотря на её тихушничество, мне было жалко. Никто не заслуживает такого отношения, на которое порой не скупится несоциализированная Буржуа. У Сабрины были короткие пальцы и широкие ногтевые пластинки. Я покрыла их светло-салатовым лаком и нарисовала несколько божьих коровок, которые типа сидят на листиках. Ещё добавила ромашку, потому что просто любила этот цветок в сочетании с салатовым. Сабрина перенесла все процедуры молча, ничего не комментируя. Потом, после сеанса фотографирования её ногтей, робко поинтересовалась: не сильно ли обидится уважаемая Ледибаг, если она сотрёт эту красоту? — Чего? Почему? — У меня ногти чувствительные… — Сабрина, что за бред?! — возмутилась Хлоя. — Да не бывает такого! — Вообще-то, бывает, — заметила я. — У меня раньше было, я даже лечебный лак терпеть не могла, чувствовала, что на пластине что-то есть. Жалко, конечно… давай стирать. Ренкомпри кивнула, наконец робко улыбнувшись. Я не знала, как к ней относиться. По моему мнению, в паре Сабрина-Хлоя опасность представляла именно рыжая. Тихушница, с папой-копом, который может отмазать если что, с доступом к табельному оружию и слабенькими моральными границами, что я помню по ситуации с моим обожжённым лицом. Ух, до сих пор в дрожь бросает при этих воспоминаниях. Решила я в её отношении воспользоваться давним своим принципом: каждый заслуживает второго шанса, но никто не заслуживает третьего. Итак, Хлоя улетела со своим молчаливым багажом, моя компания оказалась разбросана по странам, преступники затихарились, — оказалось, что в отсутствие Нуара у меня слегка слетают тормоза, и при задержании быдла я могу сломать пару-другую костей, — и делать мне стало откровенно нечего. Вот так я и оказалась рядом с Лукой, помогая Томасу и Сабине с их пекарней. Народу было не то чтобы прямо много, но у нас регулярно столовались студенты и школьники, свободные от обязательного посещения госучреждений. К тому же, наплывы гостей происходили неожиданно и резко: вот никого и ничего нет, а в следующее мгновение ты уже носишься между столиками, спрашивая, всё ли понравилось. В пекарне так-то не было официантов, но при наличии лишних рук — почему бы и нет? Томас до сих пор не знал, как лучше: чтобы гости самостоятельно всё покупали или чтобы кто-нибудь симпатичный принимал заказы. Моё свободное время позволило папе-пекарю провести тест-драйв, не оформляя новое рабочее место — с этим была связана волокита и налоги, так что нежелание мужчины возиться я понимала. Бумажки — зло. Ежедневно мне в карман прилетало до тысячи евро чаевыми; Лука получал столько же, потому что родители разрешили делить эти деньги только на двоих. Вроде бы огромная сумма… но это если не вспоминать, что пахали мы, как пчёлки, по десять часов. И что пекарня TS располагалась в старом городе. Перевожу: туристов и голодающих по круассанам парижан здесь было просто до пиз… много. Очень много! Официанткой я ещё никогда не работала, но мне, в принципе, понравилось. Один раз Томас буквально за шкирку выкинул из пекарни парня, который решил, что мои булочки привлекательнее, чем булочки месье Дюпэна. Ну, что я могу сказать… папан страшен в гневе, так и знайте. Он даже подкупил приехавших полицейских. Не деньгами, что вы! Честным рассказом, круассаном и кофе, слава о котором давно покинула наш округ и распространилась по Парижу. Вот так, детка, да! Подсаживаем парижан на кофеин! А то всё вино да вино, грустно же. После смены мы с Лукой могли просто сидеть, выпрямив ноги и смотря в потолок. Сабина над нами посмеивалась, но не напрягала с уборкой: маман-то целый день за кассой, ей надо размяться. Я не особо уставала, больше психологически, тогда как Куффен просто умирал. Но он парень молодой, а большие чаевые позволяли ему не только покупать что душенька захочет, но и задумываться о съёме жилья. Или даже о приобретении. — Но это надо прям поднапрячься, — лениво размышлял Лука. — К тому же, Луи звал меня к себе жить. У него трёхкомнатная квартира недалеко от Эйфелевой. Старый район, высокие потолки… — Чего не соглашаешься? — Да как-то… не уверен, что смогу стать сухопутным жителем после восемнадцати лет практически в воде. Я захохотала так сильно, что начала хрюкать. Сабина с улыбкой посматривала в нашу сторону, Лука оживился из-за такой сильной реакции. Один Томас, заложив карандаш за ухо и нацепив очки, продолжал методично отсчитывать сегодняшнюю прибыль из кассы. — Ты чего смеёшься? — Чувак, — я перешла на всхлипывания. — Когда-то рыбы вышли на сушу. Пришла пора и тебе повторить путь предков! Наверное, он моего юмора не понял, но всё равно улыбнулся. Я же думала о том, что в каноне Лука у нас был змейсом — практически той самой рыбой, решившей выйти из воды, чтобы потом эволюционировать. Чешуя-чешуйки… — Кстати, помнишь, ты обещала сходить со мной к Луи? — Что-то такое было, — сказала я, вытирая выступившие слёзы. — При условии, что ты его предупредишь и расскажешь мне, кто такой Луи. Лука выставил большие пальцы. — Ещё вчера предупредил, а завтра у меня выходной, потому что в пекарне санитарный день. А Луи — это Луи. — Очень информативно. — Луи Роше, — выпучил глаза Лука. — Мой крёстный вроде как. Но я думаю, что он брат моего отца. Чутьё тренькнуло — с таким же звуком рвётся струна, пережившая слишком много песен. Я села ровнее и уставилась на Куффена. — Дядя? — Ну, никто напрямую не говорит, но я всё-таки не идиот, — пожал плечами Лука. — Мама называет его единственным порядочным мужчиной в семье Роше, так что, учитывая наше внешнее сходство, я могу предположить, что он мой дядя. Как тебе такая логическая цепочка? — Очень ровненькая, — сказала я, хмурясь. Почему чутьё отреагировало? И где связь между наркоманией Джаггеда, Луи Роше и моим беспокойством? Это вообще безопасно — идти туда, куда меня зовёт Лука? — Дашь матери адрес, — сказала я, поднимаясь со стула. — И номер Луи. — А? Это ещё зачем? — Во имя безопасности, — криво усмехнулась я, переживая не самые приятные моменты; интуиция говорила о чём-то, чего я никак не могла понять. — Я всё-таки девочка, опасно по разным местам просто так шляться. Я, конечно, если что и мужика ушатаю… но с осведомлённой о моём местоположении Сабиной мне будет спокойнее. Она, в конце концов, на проверку оказалась тем ещё терминатором. Не три, а пять тысяч. Если добавить в руку портновский метр — то все десять.