Вечное сияние чистой любви

Пожалуй, раньше он был слишком одинок. Ванцзи, конечно же, использовал другое слово — уединен. Просто пока он еще не был готов признать, что его не раздражает, а даже немного утешает присутствие другого человека рядом с собой, хотя еще и не понимал, что на самом деле не каждый-то и подойдет. Есть люди, присутствие которых лишь усиливает одиночество, а другие помогают его осознать. Вот и с появлением А-Сяня Ванцзи стало казаться, что раньше, оказывается, было не спокойно, а невозможно тоскливо, и не уединенно, а по-настоящему одиноко. Но он еще не настолько расплылся в чувствах, чтобы не гневаться, потому что именно гнев помогал ему абстрагироваться к ситуации, которая его растеряла или которую он не мог контролировать. А этот человек с самого начала вызвал его гнев и умудрился усилить его! — Ла, ла, ла-ла-ла… — А-Сянь кружился, подняв руки, словно оглаживая верхушки деревьев. Вид у него был донельзя счастливым. — Вай-ва-вай, ла-ла, ла… Он напевал и кружился, слегка откинув голову, но порой она перевешивала, и он падал, после чего поднимался и снова принимался кружиться. Хоть он и был на нем сфокусирован, но казалось, внешнего мира для этого мальчика вообще не существовало и А-Сянь был донельзя расфокусированным, ни на чем не сосредоточенный. Двигался, словно вливаясь телом в какие-то внутренние ритмы, пел, повторяя тот же процесс. Даже обнимал себя, мечтательно закрыв глаза и так интересно дыша, почти театрально. Вдох, грудь его поднялась… выдох, опустилась, и он, обнимая себя за плечи, откинул голову и вдруг со смехом расправил руки, падая на мягкую траву. Ванцзи, увидевший такое падение уже в пятый раз, не выдержал и угрюмо огрызнулся: — Голову себе отобьешь, — сказал он и только потом подумал, что отбивать-то, по сути, нечего. — А-Сянь. Юноша встрепенулся и сел на земле, обращая на него взгляд. Вместе они шли уже где-то три дня, и за эти три дня Ванцзи успел сто раз пожалеть, что не вернул парня обратно, триста раз проклясть себя за мягкотелость, и раз пятьдесят невнятно что-то бормотать себе под нос, пытаясь собраться с мыслями. Когда он делал такое, А-Сянь сосредотачивал на нем свой большой взгляд и молча наблюдал, как тот бубнит, кажется, находя в этом процессе какое-то странное, лишь ему понятное удовольствие. Но слушал он с таким лицом, словно речь была о Вселенной, о науке, о… порнокнижках в конце концов, потому что взгляд его был настолько увлеченным, а лицо сосредоточенным, только как у ребенка, который слушает лекцию о ядерной физике, вроде слова понимая, но суть их ускользала от него, однако из-за того, кто говорил, слушать это было уже жуть как интересно. — Я не должен срываться… — бубнил Ванцзи. — Он болен, а я нет. Проблема не он, а мои эмоции. Я не могу сердиться на него, он даже не знает, что такое «специально»! Дело во мне, это я гневаюсь, он не виноват… Но он был виноват, хоть и поневоле. Кто хоть раз имел дело со слабоумным мог понять, о какой вине шла речь. А-Сянь был несколько тяжелее ребенка, потому что почти не поддавался обучению, а в росте ментальном не продвигался ни на шаг. Он шумел, бегал, вертелся ломанным танцем, смеялся без причины, постоянно искал тактильного контакта с Ванцзи, а тот, памятуя ту ужасную постыдную ночь боялся этого, как огня. А-Сянь же практически не понимал слова «нет», но Ванцзи казалось, что это не совсем так. Он… вроде понимал, но намеренно делал вид, что нет. И с каждым днем это было заметней. Быть может, так оно и было, потому что А-Сянь весьма остро ощущал, когда его удерживали от того, что он хотел сделать, понимал, когда ему чего-то не дают, когда отталкивают. Он понимал именно то, когда Ванцзи его отталкивал, он… чувствовал это не разумом, а чем-то другим, ведь если Ванцзи не вкладывал эмоций в это оттолкновение, А-Сянь продолжал к нему лезть. Но вот когда появлялась «стена», А-Сянь чувствовал её и мрачнел. Ванцзи тоже это заметил, но только позже осознал, что юноша этот, оказывается, чувствует не только когда Ванцзи злится, но и… боится. Страх или осторожность А-Сянь чувствовал особенно хорошо и в эти моменты казалось, что от него, разум которого был поврежден, ничего нельзя было скрыть. Ванцзи это испугало еще больше, он чувствовал себя в какой-то мере обнаженным, потому что ему не удавалось скрыть свое ментальное состояние, он был на виду, и по глазам юноши это хорошо было видно, по его большому пытливому взгляду. Но как же легко было отвлечь его внимание, он отвлекался буквально на всё. За три дня их путешествия он и шагу не мог ступить, чтобы не побегать, он смотрел с открытым ртом на высокие деревья, на скопление облаков перед дождем, замирал, когда птицы особенно ярко пели. Ночью было хуже. Ванцзи думал, что, набегавшись, этот парень будет с ног валиться, и в принципе так оно и было… вот только валился он на него. В первую ночь Ванцзи грубо попустил его поползновения, но А-Сянь так перепугался его ледяного тона, что Ванцзи вынужденно сжал челюсть и позволил тому сидеть в метре от него. На следующую ночь метр уполовинился, а на третью ночь А-Сянь жался своим плечом к его плечу, с опаской глядя на костер. Он боялся придвинуть к нему обнаженные ноги и только тогда, когда Ванцзи со вздохом вытянул свои, несмело последовал его примеру. Общий вид их обнаженных ступней вызвал в нем восхищение, но, похоже, пламени он боялся и сидел тихо. Его страх перед огнем… почему-то казался Ванцзи не инстинктом ребенка, который усвоил, как это может быть опасно, то есть усвоил через боль. Ванцзи казалось, что парень этот очень даже осознанно к пламени не приближается, ведь даже когда смотрел на него, то выглядел так, словно… Глаза его становились больше, он не мигал, он тревожно следил, дабы огонь не выходил за рамки костра. А ночью боялся к нему придвинуться, утром улыбался, когда Ванцзи полностью гасил костер. Вид огня вызывал у него тревожную панику, и чем сильнее она была, тем ближе он был к Ванцзи. Но заклинателю казалось, что искал А-Сянь не защиты или прятался. Он… словно был очень настороже, и не прятался, а… защищал. Ванцзи всё не понимал: как при таком страхе перед огнем этот мальчик может находить столь сильную смелость «защищать» его? Почему этот страх не ломает его, почему вопреки устрашению всё же вызывает другое поведение? Казалось, А-Сянь боится не того, что огонь сделает больно ему самому, а что именно Ванцзи им обожжется. — Беспокойный мальчишка, — провизия, которую дал банщик, закончилась, а тот хлеб, что остался, нужно было срочно доедать, — я и с собой испытывал трудности, как же я прокормлю нас двоих? Он и не заметил, как стало подозрительно тихо и упустил это из виду. А-Сянь, который действительно уже был далеко, с упоением шел за бабочкой, которую приметил, и которая поглотила всё его внимание. Он шел за ней, пытаясь её поймать, его лицо выглядело счастливым и буквально сияло. Но идя за ней, он совершенно не видел, куда себя приводит, не видел, как опасно близко приближался к ущелью посреди леса, на дне которого были камни, острые ветки, выдернутые пни. Его босые ноги ступали по мягкой траве, кожу приятно обдувал ветер, а впереди была прекрасная бабочка — ну какие уж тут тревоги? — Милая… — он широко улыбался, очаровательно щурясь, — ми-ла-я… Он слышал, как так звали девушек и детей, и внутреннее трепетал, боясь и одновременно страстно хотя так сказать Ванцзи. Он его по имени не называл, просто не понимал, что это имя и что оно является обращением, он всем собой к нему обращался, голосом и телом, взглядами и касаниями. Смотрел на него влюбленными глазами, шел за ним, ластился к нему, улыбался, как дурак, но дураком себя не чувствовал. А вот то, что ощущал, даже сам не мог понять, только то, что он должен быть подле него всегда. И шел за ним, таким угрюмым и ворчащим, будучи счастливым просто быть рядом с ним. — Милая… — представив, как тайно нашепчет такое перед сном Ванцзи, А-Сянь быстрее побежал вперед. Его ноги уже заплетались, роковая бабочка всё дальше уводила его, и вот ноги уже ощутили, как земля плавно уходит вниз, приближая его к ущелью. — А-Сянь! — грубый захват руки и настолько болезненный дерг назад вынудил А-Сяня вскричать от боли раньше, чем он понял, что происходит. — Ты… глупец! Это был Ванцзи, который заметив его пропажу чуть с сума не сошел, даже не представляя, куда юноша мог пойти и кинулся искать его чисто по инстинкту, который, слава богам, повернул его в нужную сторону. — Ты что, не видишь, что там?! — громко продолжал он. — Ты не понимаешь, что с тобой могло произойти?! А если бы ты упал, а если бы что-то себе сломал, шею бы свернул! Я же за тебя в ответе! Кто позволил тебе так далеко уйти от лагеря, почему ты никогда не слушаешься меня?! Он держал его за плечи, сильно встряхивая, даже не осознав, какую боль испытывает А-Сянь, потому что, дернув его, выскочил плечевой сустав и теперь торчал, как какой-то нарыв под кожей. Но хуже всего был его взгляд. Он мало того, что кричал, так он еще и смотрел так страшно, что А-Сянь, задрожав всем телом, вдруг расплакался и начал истошно кричать. Эти звуки воющего плача настолько сильно полоснули по сердцу Ванцзи, что он тут же прозрел и ярость отступила от его лица. Он увидел, как ужасно горько плачет этот испуганный его гневом ребенок, как слезы стекают по его покрасневшим щекам, как дрожат губы и нижняя челюсть. Он так горько плакал, он был так напуган этим гневным выпадом, что просто не знал, куда себя девать, вот и разрыдался от переполнивших его эмоций. — Эй… — голос Ванцзи дрогнул, — ну всё, всё, прости меня, я… не хотел, прости меня. На это невозможно было смотреть без боли, нужно было иметь каменное сердце, чтобы не обнять его и не попросить прощения, хотя юноша виноват был больше, и он куда сильнее испугал. Но его ли вина, что понять этого не сможет? Это Ванцзи должен быть умнее, ведь его разум при нем. — Ну тише, тише, — крепко сжав в объятиях, что А-Сянь немедленно встретил, распахнув свои и невероятно доверчиво и требовательно прижавшись к его груди, Ванцзи прижался щекой к его макушке и наглаживал дрожащую от всхлипов спину. — Я был не прав, я не должен был кричать. Но и ты не должен был уходить. Всё, я сорвался, я поступил ужасно. Прости меня… «Прости меня…» В этот момент поднявшийся ветер был единственным звуком, который был им воспринят. Вдруг стало… так тихо, что даже воздух замер. И в этой тишине Ванцзи вдруг услышал такой же плач, только донельзя тихий, донельзя… далекий. «Прости меня… — голос как из глубин далеких пещер, а лицо полное слез. — Прости меня…» Мгновение, которое, по ощущениям, продлилось намного дольше, подхватилось вновь ускорившимся ветром, и Ванцзи пришел в себя. А-Сянь по-прежнему дрожал в его руках, одну держа у его сердца, а вторую не в силах поднять, ведь ему… было больно. Ванцзи пришлось вправлять ему руку, прекрасно понимая, что его ждет. Так и случилось. Истошные рыдания взорвались на весь лес сразу после того, как сильно выпучив глаза А-Сянь дал волю голосу. Однако через пять минут он уже не плакал, потому что боль быстро прошла, рука снова двигалась, а Ванцзи ласково гладил его по голове и говорил тоже ласково. Это могло подтолкнуть юношу к мысли, что, если наражать себя на опасность, Ванцзи сперва покричит, но потом будет очень ласков. Однако до этого не дошло, не успела эта мысль закрепиться у него в голове, потому что его спутник, тоже успокоившись, взял его за руку и повел на место их стоянки. Через полчаса, после перекуса твердым хлебом, который А-Сянь шумно разгрызал, едва-едва умудряясь отрывать от него кусочки (Ванцзи пришлось намочить этот хлеб, чтобы они смогли его прожевать), они снова двинулись в путь, только в этот раз дорога была еще интересней. А-Сянь который шел позади Ванцзи, улыбался и держал руки на талии, обнимая свой живот. Так могло показаться, если не присматриваться к тому, что было повязано вокруг его живота. Это была лента, толстая плотная лента, почти веревка, только из ровной ткани. Чтобы не потерять юношу, Ванцзи обвязал их этой лентой, имея запаса между ними до двух метров, что позволяло им вполне комфортно идти, а Ванцзи еще и спокойно, потому что теперь ему не нужно было следить за А-Санем глазами — теперь ими была лента. А А-Сянь был счастлив, он с большим интересом рассматривал ленту, щупал её, постоянно обводил взглядом тот конец, который оплетал живот Ванцзи и… радовался. Он тоже понимал, что они теперь связаны, а еще, что теперь никуда далеко не мог отойти. Он, конечно, пытался, но часто падал, и пару раз сбил с ног Ванцзи, когда особенно резко куда-то бежал. И, конечно же, получал массу криков, а потом массу нежностей. Но он быстро привык к тому, что за криками идет нежность, и больше так не боялся гневного голоса Ванцзи. А тот, смотря на него в мрачной задумчивости, никак не мог прийти к единому мнению, что же ему с этим человеком делать. Действительно взять с собой? Оставить? Так некому было оставлять, они есть только друг у друга, больше ни у кого. Эта мысль застигла его врасплох. Он вдруг понял, что этот юноша такой же, как и он. Он тоже один, и тоже себя не помнит, тоже ничего не может сказать о себе. В груди резко сжало, вдруг стало так плохо, что неожиданно от этого ощутилось тепло. Он… такой же, такой же одинокий и потерянный, у него тоже совсем никого нет, даже себя, как и у Ванцзи, который ничего не помнил и ни о чем не мог рассказать. А А-Сянь… он точно такой же. У них никого не было, а теперь они есть друг у друга. Взгляд Ванцзи стал мягче, томно обтекая застывшего взглядом на дрожащих от ветра листьев А-Сяне. У них никого кроме друг друга нет. И это… было неплохо. Они есть друг у друга… и одиночество вдруг перестало быть той болезненной тоской, которое не позволяло Ванцзи ощущать хоть какую-то радость. /// В небольшой город они пришли почти через два дня, их провизия как раз подходила к тому концу, за которым бы следовал неизбежный голод. Позавтракав найденными в лесу кислыми ягодами и сухими грибами, которые нашлись в сумке Ванцзи, они вышли из леса и увидели поселение, в которое немедленно спустились. — Закупим хлеба, поедим горячего супа, — вслух размышлял Ванцзи, разматывая узел вокруг живота А-Сяня. Они всё же в город заходили, нужно было вести себя привычно и понятно, чтобы к ним не цеплялись. — Отдохнем, поспим на нормальных кроватях. Я, быть может, за какую-то работу возьмусь, напишу и продам талисманов, — он поднял на А-Сяня взгляд, — и у нас будут деньги. Это важно. Даже если мы будем бродить по лесам, я не всегда смогу добывать нам еду в походных условиях, тем более, когда ты так мешаешься. Он пытался подстрелить птицу, потому что в сумке у него был наручной арбалет, который он нашел на тех же Могильных холмах. Это был браслет, который крепился на руку, но с механизмом на пружине, который выпускал скорее уж дротики, чем стрелы, но и это было хорошо. Проблема была не в меткости, а в юноше, которого одного оставлять нельзя было и приходилось брать с собой. Но А-Сянь не мог быть тихим, не мог спокойно посидеть, потому что не понимал, почему какое-то время должен быть тихим. Из-за него добыча пугалась, а охота была неудачной. Хоть как-то еще он подходил для собирательских работ, но и тут всё было не совсем уж радужно: он ничего не понимал ни в ягодах, ни в грибах, ни в корешках, ни в травах, поэтому безбожно топтал всё, а реагировал только на что-то яркое, мухомор там, или ядовитые яркие цветы. Поэтому Ванцзи был заинтересован в том, чтобы заработать больше денег и иметь возможность купить еды и некоторые вещи, которые были им необходимы, еще одно одеяло, добротная обувь для юноши и… хоть какое-то нижнее белье для него. Хотя с его ношением тоже была проблема, потому что А-Сянь забывал его снимать, когда наружу просилась нужда. — Ну, в принципе, без белья обойдемся… первое время, — заключил Ванцзи, когда такое случилось во второй раз. — Хорошо хоть знаешь, что халат нужно одернуть. Думая, что его хвалят, А-Сянь улыбался, и Ванцзи приходилось контролировать всплески его радости, потому что, если юноша слишком эмоционально возбуждался, он без спроса бросался ему в объятия, или в принципе на него. Иногда и просился, дергая за рукав, тогда улыбка его была мягкой, а взгляд таил смущение и словно бы томление. В город они вошли, держась за руки, потому что Ванцзи боялся потерять А-Сяня. А тот вообще ни о чем не думал, крутил головой по сторонам, изучая новую территорию, узнавая людской шум и гам, которые уже давно были ему привычными. И ожидаемо пытался убежать, привычно обтираться возле лавок, выглядывая вкусности, найти место, где можно было бы прилечь и погреться на солнышке, цеплялся глазами за красивых людей, удерживаемый лишь Ванцзи от того, чтобы начать к ним приставать. Он был живучим и, кажется, постоянно искал какой-то радости, если не сказать компании. Ему, похоже, нравились люди, нравилось за ними наблюдать, нравилось, когда они говорили с ним. А-Сянь был очень улыбчивым человеком улыбка почти не сходила с его лица, а постоянная заинтересованность всем вокруг просто поражала. — Сейчас уже должен быть огородный сезон, — размышлял Ванцзи, крепко держа юношу за руку, — не знаю, как с полями, но небольшие куски земли точно нужно обработать. Если заплатят едой и ночлегом, можно будет сэкономить на постоялом дворе и харчевнях, а талисманы я продам. В любом случае, за какую-то такую работу нужно взяться, нам нужна еда и хоть в каком-то комфорте перевести дух. Хоть перевести нужно было дух, но больше всего комфорта требовало тело, уставшее от ночлега на твердой земле. Как в одеяло не заворачивайся, а земля есть земля, она так или иначе забирает тепло, а тело, в свою очередь, тратит больше сил, чтобы его воспроизвести. Поспать в кровати, которая не выпускает тепло, означало дать отдохнуть телу, которое в тишине и покое могло расслабиться и хоть ненадолго отпустить тревожность. — Что? — Ванцзи почувствовал, как его тянут за руку. — Что ты там увидел? Не признаваясь себе в этом, Ванцзи понимал, что к юноше этому уже успел… привыкнуть. Ванцзи был человеком, который быстро мог подстраиваться под окружающие его обстоятельства, и, можно сказать, перетерпев пару дней (стерпится — слюбится) научился терпению и даже сумел обнаружить в своих эмоциях какое-то наслаждение от компании А-Сяня. Возможно в его нутре хорошо укоренилось, что юноша без него выжить не сможет, а Ванцзи был очень ответственным человеком, он бы скорее умер, чем бросил бы такого человека на произвол судьбы. Да, повозмущаться мог, но это была просто защитно-адаптирующаяся реакция его сущности. Ему необходимо было привыкнуть, успокоиться, поразмышлять, и только тогда проявлялись его истинные качества, точнее обнаруживались, такие как доброта, ответственность, забота. Хотя он и думал так, но ему не хотелось признавать, что, похоже, всё подходит к тому, что и ему без А-Сяня стало бы… тяжело. Когда есть о ком заботиться, когда есть компания, которая постоянно с тобой, мысли об одиночестве отходят на второй план, тебе просто некогда думать об этом, потому что нужно думать о том, кто подле тебя. И Ванцзи не заметил насколько сильно он в мысли об А-Сяне вцепился. Раньше, когда мысли были только о себе, они нагоняли на него страхи и много пустого пространства, которое нечем было заполнить, а теперь… теперь было то, что постоянно заполняло собой это пространство, оттягивая все его мысли на себя. — Острый перец, — объявил торговец, когда зачарованно смотрящий на подвешенную кучку красных перчиков А-Сянь подвел к ней Ванцзи. Ну, точнее притянул практически, потому что рвался туда. — Хороший, сам растил. Большие глаза А-Сяня выглядели так потешно, а его влюбленный, по-хорошему извращенный взгляд на эти перцы не мог не вызвать улыбку. — Он очень острый, малыш, — добродушно сказал торговец. — Смотри, а то будет полыхать и на входе, и на выходе… эй, а ну кыш! Ванцзи и глазом не успел моргнуть, как юноша быстро схватил один перчик, по сути украв его, и быстро засунул в рот. — А-Сянь! — Ванцзи кинулся останавливать это самоубийство. — Не жуй, не жуй! А юноша всё пытался сомкнуть челюсть, благо что Ванцзи успел вовремя и под резвые брыкания и мотания головой таки успел вытащить перец. — Извините, — он положил обслюнявленный перец обратно на стол и стал бороться с явно обиженным на такое А-Сянем. Торговец, посмотрев на поведение юноши, забыл о том, что хотел начать громко причитать. — Тяжело, да? — распознав в юноше того, кто не дружит с головой, буквально, торговец поджал губы. — Ты, должно быть, очень хороший человек, что не бросил брата. И давно он такой? С детства? — Нет. — Нет? Тогда ты еще больший герой. Это… тяжкая ноша. Но, как я вижу, ходит и ест он сам, а я знавал людей, родственники которых и того не могли. Что с ним такого случилось, что он стал таким? Ванцзи не стал продолжать разговор и еле-еле увел не бросающего попыток украсть этот злосчастный перец А-Сяня. — Держи, — торговец таки бросил ему тот перчик. — За твое мужество, приятель. На удивление ловко поймав перец и так же ловко перед тем выпутавшись из железной хватки Ванцзи, А-Сянь поймал свою игрушку и лицо его озарилось широкой улыбкой. А вот Ванцзи был немного ошеломлен. Юноша так ловко выпутался из его захвата, что это нельзя было списать на удачу. Он так вывернулся, словно знал, как должен двигаться. Это очень удивило Ванцзи. — Не делай так больше, — сказал он ему, когда они ушли из главной улицы, — ты знаешь, что бывает за воровство? Хорошо, если просто побьют, а как властям сдадут и в тюрьму посадят? К тому же, у нас мало денег, а их все могли бы забрать, если бы поймали. Не делай так больше. А-Сянь явно не был настроен слушать эту совершенно бессмысленную для него болтовню и был занят тем, что прятал перчик поглубже себе в ворот, где у него был тайный кармашек. Очевидно, он переменил настроение и принял решение любоваться им, а не съесть. — Он очень острый, — увещевал Ванцзи, — где я найду тебе молока, если обожжешь язык и горло? А если тебе плохо станет? Я не лекарь, а тот, кто таковым является, потребует плату. Юноша всё так же витал в облаках, поглаживая холмик на груди, где он спрятал свой красный перчик. Ванцзи посмотрел на это и все его аргументы закончились. Просто невозможно было ругать человека, который был так счастлив. Резкий удар по голове был настолько внезапным, что Ванцзи потребовалось секунд десять, чтобы понять хотя бы то, что он вдруг оказался на земле, то есть раньше, чем боль, он пытался осознать, почему вдруг упал. — Я этого парня знаю, — кто-то схватил юношу, — это тот блаженный, помнишь? — Точно-точно. Мой бывший хозяин прямо из кожи вон лез, чтобы вывезти его из города. Там женщины такой крик подняли, что просто кошмар. У меня там брат был и он рассказывал, что с этим парнем пытались сделать, и видимо кому-то все-таки удалось его украсть. — А ты точно в этом уверен? — Точно. Этот парень — сирота, еще и с головой не дружит. Он совершенно беспомощный, о нем весь город заботился. Он не может принимать решения, не мог он сам уйти. Этот мерзавец украл его! А-Сянь тоже не понял, что произошло, но его явно потревожило то, что его вдруг схватили и стали куда-то тащить. А дело было вот в чем. Их обоих, еще до рынка, увидела группа людей, один из которых узнал его, а Ванцзи принял за похитителя. Вот и решил вмешаться, думая, что парня насильно куда-то ведут, а зная, что тот блаженный, списал его довольный вид на присущую ему глупость и абсолютную, почти больную невинность и невовлеченность ни во что, даже в самого себя. Ванцзи стали избивать ногами, пока он пытался прийти в себя. Удар был сильным, кожа треснула и обильно пошла кровь. Пытаясь встать, он лишь натыкался на новые удары, и не понимал, почему и за что его продолжают бить. Они-то думали, что он похититель, и вместо того, чтобы разбираться словами, испугавшись меча на его поясе решили напасть числом и внезапностью. А-Сянь, которого пытались увести, сперва не сопротивлялся, он-то точно не мог понять, что происходит, однако же зацепившись взглядом за Ванцзи, которому делали больно, вдруг замер, а потом с ним что-то случилось. Он вдруг затрясся, глаза его стали больше, обхваченные руки так дрожали, что их просто невозможно было удержать. И он оказался довольно сильным, трое взрослых парней не могли с ним справиться, не могли его скрутить как следует, так сильно он вырывался. А потом… А-Сянь закричал. Это был не просто истошный вопль, это был пугающий, громкий, душераздирающий крик, от которого мороз шел по коже, а кровь стыла в жилах. Не мигая, он впился страшно выпученными глазами в Ванцзи, который услышал его крик и поднял вдруг переменившийся взгляд. Время снова для него остановилось, а в груди словно обнажилась сквозная рана, через которую, вместо крови, вытекал он сам. А-Сянь же, вырвавшись вперед, руки которого держали за спиной, мог бы и сломать их, так он рвался к нему. И кричал. И это был очень, очень страшный крик. — Не трогай его… — не менее страшно прошипел Ванцзи и вдруг выхватил меч. — Не трогай его! Мгновение — и меч, который он даже не бросал, а только выхватил, вдруг сорвался с места и пронзил ногу одного из мужчин. Тот завопил от боли, упав на землю, а меч, выйдя из его раны, вдруг напал на еще одного, в этот раз в руку. А-Сянь, которого отпустили, чтобы разбежаться во все стороны, со всех сил кинулся вперед, и меч, который прежде ранил людей, полетел вслед за ним, словно за магнитом. И он, и А-Сянь, почти одновременно оказались у Ванцзи в объятиях, сперва юноша, а потом и обхваченный ладонью меч. Обнимая юношу, Ванцзи закрыл его мечом и безумным взглядом смотрел на убегающих людей, которые его избили. Не сразу Ванцзи смог прийти в себя, не сразу тьма отступила от его глаз. Осознал он прежнего себя лишь тогда, когда его слух вместо какой-то пульсирующей давящей тишины начал осознавать и внешние звуки, и звуки эти были… криками. — А-Сянь! — ладонь разжалась, меч грузом упал на землю. — А-Сянь, А-Сянь! Юноша, не переставая, кричал в его объятиях. Он не мигал, не двигался, его пальцы до побеления сжали ворот его одеяний, и он не переставал кричать, и из его неподвижных глаз стекали слезы, а выражение лица было такое, словно какой-то невыносимый кошмар свел его с ума, он никак не мог успокоиться. Ванцзи обнимал его прижимал к себе, говорил с ним, но юноша всё равно дрожал и ужасный страх буквально лился из его глаз, вместе с крупными каплями слез. — Всё хорошо, — Ванцзи, который уже и не чувствовал собственной боли, стал бояться за него, — ну, всё хорошо, я здесь, я рядом, чувствуешь? Ты же чувствуешь, как я обнимаю тебя, мое тепло чувствуешь? А-Сянь, всё хорошо, я рядом, я рядом… Он повторял эти слова снова и снова, как заклятие, намертво вцепившись в них. «Я рядом, я рядом…» Ветер снова стал тише, сердце пропустило удар. Словно такое уже было, словно ощущение, пережитое прежде, вновь дало о себе знать. Пустота вокруг, сжимающие с силой объятия и шёпот «я рядом», в котором звучала дрожь, страх и отчаяние. «Я рядом, я рядом…» — Я рядом… — Ванцзи и сам не понял, как заставил свой голос звучать так же, как и этот неизвестно откуда взявшийся шёпот. — Я рядом, я рядом… Гладя его по голове, даже целуя в волосы, Ванцзи укутал его своими объятиями так плотно, что заболели руки. А-Сянь, можно сказать, влился в его тело, так плотно прижавшись, словно хотел войти ему под кожу. Он перестал кричать, но так и не моргнул, его выпученные глаза всё еще смотрели с тем же ужасом, с которым и тогда, когда его пытались увести. Та истерика, что с ним случилась, была вызвана удушающим страхом, который он испытал. Он увидел, как Ванцзи избивают, а когда понял, что его от него уводят… словно сошел с ума. Он видел, что делают больно, а его пытаются увести. И юноша потерял голову от сильнейших чувств, которые его захватили. — А-Сянь? — заметив, что тот не двигается, Ванцзи поднял его лицо и увидел, что глаза юноши закрыты. — А-Сянь! Он был без сознания, и сердце его билось громко и быстро. А еще он побледнел, и руки его стали холоднее. Паника охватила всё существо Ванцзи; он, забыв о том, что и сам ранен, взял его на руки и поднялся, начав крутить головой в поиске спасения. Он не знал города, он не знал, куда ему идти. Задрожав всем телом, он, с бессознательным юношей на руках, принял единственное в этой ситуации решение — пошел вперед, просто вперед, мысленно призывая на помощь всех богов, хотя бы один из которых мог над ним сжалиться и послать ему спасение.