For a life

– Акулы под килем! – Готовь гарпуны! Шевелитесь, сквайр: если мы упустим хоть одну акулу, то останемся без мяса на ужин! Грэй стремительно соскользнул с грот-марса, спрыгнул на палубу и тоже побежал к правому борту со всеми. Краем уха слыша: – Юнга, выдвигай гарпунную пушку! Живее, живее! Эти твари скоро закончат жрать падаль и могут уйти! На самом деле, вместо падали акулы охотились на стаю сельдей. Буруны, сбегающие с бушприта, шли не сплошным потоком, и длинные тела хищниц легко мог заметить острый моряцкий глаз. Но двигались акулы так быстро, что взаправду стоило поторопиться. Наконец прицел совпал с намеченной целью. Резко брякнуло железо при мощном толчке из жерла пушки, не так оглушительно, как обычное ядро, а более скрежещуще. Намеченная акула проявила чудеса видения спиной и вильнула в сторону, но вот её товарка, рыщущая на фут впереди, уклониться не успела, и острый конец гарпуна пробил правый бок хищницы. – Крепи! – тотчас прозвучала очередная команда, где отчётливо слышалось ликование. Трос гарпуна натянулся, подтягивая акулу, тщетно пытающуюся сорваться с "крючка". Однако рычагом пользовались сразу двое, поэтому после нескольких минут возни громадную тушу умудрились перевалить через борт шхуны. Подступиться к ней смог лишь один человек, ибо акула продолжала биться на палубе. Один мощный удар топором по носу хищницы, другой – между глаз, и теперь акула лишь слабо подёргивалась, шевеля плавниками. – Хороша макрель¹! – восторженно выдал смельчак, добивший её. – Ох, и вкусные же они! – Тогда и будешь её жарить, Ганн! – мигом сориентировался капитан судна. – Грэй, обратно на ванты. Юнга, марш за штурвал! – Есть, сэр! – прозвучал бодрый юношеский голос, а затем быстрые шаги. – Вы, сквайр, следите за морем, – раздалась следующая команда. – Если явятся "кошачьи хвосты"², сообщите. Не дожидаясь ответов, распорядитель хромая двинулся к полуюту. У входа которого как раз ожидали. – Значит, сегодня нас ожидает акулье мясо? – поприветствовали очевидным уточнением. – Вовремя: сухарей осталось меньше четверти мешка. – Если не нагрянет шторм, к завтрашнему вечеру шхуна должна достичь берегов Америки, – с заметным сарказмом отреагировали на сказанное. – Пусть и с одной рукой, но мои вычисления верны. – Тогда позвольте мне вновь осмотреть ваши раны, капитан. Осмотреть позволили, предварительно пройдя в каюту. К сдержанной радости раненого после снятия одеяний и повязок, и на груди справа, и на голени пулевые отверстия начали уменьшаться, активно образуя корки. Однако двигать конечностями по-прежнему было болезненно, особенно отдавались по нервам тщетные пробы вздохнуть поглубже. – Болит? – тихо отметили выражение его лица во время попыток напрячь мышцы. – Да, чёрт возьми! – тихо ругнулся капитан, открыто морщась от испытываемой боли. – Добавьте ещё вашей мази! Короткий вздох со стороны, затем потянулись за саквояжем, лежащим на койке, и взяли тот. – Лягте пока, капитан, – прозвучала негромкая просьба. – Я же всё подготовлю. Спорить не стали. Что сильно радовало. Правда, то, как резко повалились здоровым боком на койку, покоробило. – Капитан, я ведь просил вас: не бередите раны! – Делайте своё дело, Ливси! Я ведь не приказываю вам тратить бинты на подвязку рей! Незнакомого с такой манерой речи человека изрядно оскорбило бы подобное предложение, однако лекарь, стоящий близ этого ехидного, острого на язык морского волка, только усмехнулся и продолжил поиск коробки с заветной мазью. Отняло это около полуминуты, поскольку инструменты и препараты в саквояже имели тенденцию громоздиться в кучу, даже несмотря на внутренние тканевые бортики. Достав же коробку с мазью, задумчиво посмотрели на неё и негромко высказали в пространство: – Да, этот человек, Амбруаз Паре, создал на удивление достойную смесь! Уверен, доктора ею будут пользоваться ещё долгие десятилетия. – Читайте эти ваши лекции кому другому! – прозвучало резким тоном справа. Коротко усмехнувшись привычной реакции, Ливси снял крышку с коробки и сел сбоку от пациента. Привычка часто мыть руки помогла тем, что сие было проделано ещё до осмотра, поэтому лекарь за мазь взялся без боязни занести вредных микробов. Под его уверенными массажными движениями не двигались, покорно снося процедуру впитывания лечебной мази. Со спины мазь приходилось наносить осторожно, дабы не потревожить простреленную кость лопатки, да и напряжение чужих мышц подсказывало, когда поневоле испытывали боль. В такие мгновения Ливси останавливал ладонь, позволяя пациенту восстановить состояние после болевой вспышки. Немного напряжённее стало, когда дошёл черёд до нанесения мази поверх раны на груди. Вроде не впервые проходит сия процедура, а всё равно лёгкое обоюдное смущение, причём, Ливси вполне понимал состояние капитана. Кому хочется показывать беззащитную, открытую всем дуновениям ветра грудь? На удивление безволосую, хотя те, кто знал капитана вполне хорошо, видели, что он о себе толком не заботится, но правила гигиены вполне соблюдает. Кожа здесь являла разительный контраст с той, которая покрывала шею и лицо: более бледная, более чувствительная. Понятно, что её в этих местах стремятся скрывать, хотя какая-нибудь барышня сочла бы подобное великолепным. Поймав себя на этой мысли, Ливси больше по привычке, убеждая скорее себя, напомнил вслух: – Капитан, я здесь единственный лекарь. Расслабьтесь. Возмущённый взгляд искоса стал ответом на произнесённое. Там же читалось очень хорошо знакомое выражение, не высказанное прямо. Учитывая, что не впервые подобное происходит, можно уже считать эту ситуацию своеобразным ритуалом. Заминка, пояснение, возмущение, облегчение... Да, взаправду ритуал! С этой мыслью Ливси и взялся за обработку второй раны. Его ладонь неуклюже поймали левой рукой, когда с нанесением мази было покончено. Оставив прижатой к чужой груди. Замерев, лекарь не только обнаружил устремлённый на него взгляд, но и вскоре услышал: – Вы позволите говорить мне откровенно, сэр? – Может, я и не священник, но мы, врачи, тоже умеем хранить чужие тайны, – в тон, так же негромко, отозвался он. Скептическое хмыканье, однако с откровением тянуть не стали. – Хоть вы – наглец и упрямец, но я завидую вашей... Кстати, вы женаты? – Нет, – спокойно отозвался Ливси, разве что проснулось любопытство. – Моя практика пока не позволяет эту роскошь. Так о чём вы? – Действуете вы лучше, чем привычная свора грубиянов, – хмыкнули в ответ. – Некоторые корабельные врачи наскоро подлатают тем, что в шпигат попадёт, и ходишь потом, костеря этих идиотов. – Хотите сказать, я – лучший среди них? – Да, – после недолгой паузы тихо признал Смоллетт, положив голову обратно на стилизованную подушку из тряпья. – Я этих шарлатанов насмотрелся, пока ходил по морям. От юнги до капитана. Снова возникла пауза. Догадываясь, что погрузились в воспоминания, Ливси сам плотнее прижал раскрытую до сих пор ладонь к чужой груди. Даже с правой стороны он ощущал слабое биение пульса. Равномерное, успокаивающее, оно расслабляло. Пожалуй, он сильно благодарен судьбе за знакомство с таким капитаном. В море он бывал не впервые, но никогда не плавал на столь далёкие расстояния³. Тогда люди были более жёсткими, недоверчивыми: союз – дело вынужденное, многие не знали, что за люди со стороны теперь стоят по одно расположение баррикад. Ныне ситуация иная, позволившая узнать некоторых непривычно близко. Есть в этом некое очарование наравне с благодарностью. Благодарностью судьбе и человеку, коий лежит рядом, справа от него. Ладонь под влиянием наклонной ровной поверхности сама, не завися от команд мозга, плавно соскользнула ниже, до уровня сердца. Биение пульса теперь ощущалось отчётливее. Руку не отталкивали, будто её не было, что нравилось необычайно. Долго бы сидеть так, молча, в тишине, просто наслаждаясь общей атмосферой. Ни споров, ни выяснений обстоятельств, одно лишь уважение, слегка приправленное благодарностью за многое. Пока не раздалось: – А ногу? Ехидство в голосе Смоллетта поразительно сочеталось с налётом сонливости. Вздрогнув от неожиданности напоминания, лекарь спешно убрал ладонь, дабы взять мазь уже для другой раны. Как раз на упомянутой ноге. Потом он помог капитану вновь одеться: до вечера ещё далеко, недавно пробило семь склянок пополудни, а дела на судне бесконечны, особенно для маленькой команды. Большую часть работы на себя брал Бен Ганн, однако быть всюду он не мог, и каждому требовалось ему в чём-то помогать, следуя капитанским указаниям. "Кошачьи хвосты" не появились, и у всех брезжила надежда благополучно достичь американского берега. Акульей туши уже не было: её сообща ранее оттащили на корму и там изрубили, выбрав наиболее подходящие для пищи куски. Остов рыбины с остатками мяса сбросили в воду на радость товаркам, ибо те нередко следовали в кильватере, дожидаясь любых объедков. Хокинс потом со смесью отвращения и завороженности наблюдал, как живые акулы раздирают труп сородича, вгрызаясь жуткими челюстями в остатки мяса на костях. Кошмарное пиршество едва не отвратило юношу от ужина, но запах ароматной жареной рыбы перебил это желание. Да и другие отдали должное кулинарным навыкам Сильвера, под чутким руководством которого Ганн сотворил шикарное блюдо из акулы. Кок в последнее время редко выбирался из камбуза, однако исполнительности в нём не убавилось. Вот только этой отзывчивостью уже никто не обманывался. Привычка смотреть на барометр сразу при входе в полуют сработала во благо. Несколько секунд Смоллетт нахмурившись оценивал показатели стрелки, затем выглянул наружу. С юго-востока темнело быстрее, плотная воздушная масса становилась всё ближе. Сомнений не осталось, поэтому капитан схватил с полки близ входа в полуют рупор и прогремел через оный на всю палубу: – Убрать паруса! Повторяю: убрать паруса! Недалеко две фигуры мигом добрались до шкотов, ослабили их и начали подниматься по вантам до бизань-стеньг. Острый глаз распознал в них Грэя и Ганна. До слуха же долетели быстрые шаги, а затем со стороны кают выскочил сквайр, а за ним и доктор. – Капитан, я услышал ваш голос, – слегка запыхавшись, сообщил Трелони. – Что случилось? – Если вы не поторопитесь, то наверняка случится! Нужно убрать паруса, пока шторм не потопил нас. – Шторм? Но я... Судя по сделанной собственноручно паузе, Трелони наконец понял, откуда надвигается волна муссона. Наскоро нахлобучив треуголку, он ринулся к грот-мачте, по вантам которой уже карабкался Джим Хокинс. Сквозь начавший усиливаться ветер до слуха долетел характерный стук деревяшки по палубе – Сильвер тоже выбрался из камбуза на подмогу. Подле Смоллетта остался стоять лишь один человек. – Капитан, этот шторм может оказаться сильнее предыдущего? – позвал тот. – Мы не столь далеко от экватора, пассаты здесь опасны, образуя муссоны. Не стойте столбом, Ливси, марш помогать остальным! – А вы? – А я – за румпель. Сейчас дорога каждая минута! Они тотчас разошлись каждый на свой пост. Освободив последние шкоты и карабкаясь по вантам фок-мачты, Ливси не впервые подумал, что некогда капитан не зря потратил время на инструктаж остатков команды касательно навыков управления парусами и бегущим такелажем. Сейчас все могли, будучи на волне, без прежних страхов спустить либо поднять нужный парус. Грэй и Ганн уже убрали рифы бизани и орудовали с крюйселем, Хокинс по поддержке Трелони наполовину спустил грот. На миг глянув вниз, Ливси разглядел и Сильвера: тот, держась за привычные "серёжки", орудовал над кливером. Все при работе, и отставать было нецелесообразно для порядочного джентльмена. Средние паруса едва успели убрать, когда налетел первый мощный порыв муссона. Порыв сорвал бом-крюйсель и унёс тот в океан, остальные верхние паруса едва выдержали. "Испаньола" накренилась на правый борт, один из плохо закреплённых пустых бочонков покатился было туда, но шхуна выпрямилась, следуя железной руке Смоллетта, выправившей румпель на вест-зюйд-вест. С потемневшего неба начали лететь первые брызги дождя. Первым оценив обстановку, Ганн ухватился за штаг, с риском для жизни прыгнул в сторону грот-мачты. Канат выдержал, но только благодаря сноровке бывшего островитянина, который не хуже обезьяны перебрался на грот-марс и полез к салингу, цепляясь изредка за бакштаги. Следившие снизу за этим смертельным номером, Трелони с Хокинсом аж забыли, как дышать. Проворство и выучка Бена поражали, ни у кого не было сомнений, что он быстрее всех справится с оставшимися парусами. Однако усиливающийся дождь сделал рангоут скользким, и сквайр со своим юным помощником поспешили слезть на палубу, дабы их не сорвало шальным ветром. Хокинс остался у грот-мачты, всматриваясь наверх, тогда как сквайр, хватаясь за оставшиеся шкоты, двинулся к ходовой рубке. Ливси тоже видел этот прыжок, ибо находился на фок-марсе. С трудом перевёл дыхание, когда Ганн белкой полез выше. Один риф уже поддался опытным рукам доктора, второй тоже высвобождал напряжение. И тут снизу раздалось: – Доктор, я помогу? Не дожидаясь ответа, Грэй подлез выше и взялся за последний риф, сноровисто разматывая тот. На дождь, ставший уже настоящим ливнем, он не обращал внимание, и минуты три спустя оба мужчины закрепили фок на рее, после чего перебрались к фор-марселю с той же целью. Изредка Ливси отвлекался, ища взглядом Ганна, который успел свернуть грот-брамсель и тоже по штагу перебрался к фор-брамселю. Как он не упал, цепляясь за мокрый штаг, лекарь плохо понимал, но, по крайней мере, Ганн сейчас возился прямо над ними. А ветер швырял в лицо уже мелкий град, отчего приходилось жмуриться. Руки действовали сами, по привычке, ослабляя рифы. Чуть поодаль, на одном уровне, возился Грэй. Вот и минута, когда фор-марсель поддался, дозволяя собрать себя. А на палубе о чём-то кричат, но за ветром не разобрать слов. Сверху ливанул настоящий шквал. Подобных потоков воды не было в прошлый шторм, хотя тоже тогда пришлось туговато. Кое-как закрепив свой край фор-марселя на рее, Ливси с трудом нашарил бакштаг, скользкий и холодный, но хоть какая-то дополнительная опора. Грэя он почти не видел, но помнил, как вполне слаженно оба они сладили с парусом. Понадёжнее обхватив мокрый бакштаг холодными от ветра и дождя пальцами, лекарь оттолкнулся от грот-мачты, намереваясь поскорее достичь надёжной палубы. И как-то упустил из виду тот факт, что волны перехлёстывали клюзы со шпигатами, норовя уложить "Испаньолу" на борт. Поворот в крутой бейдевинд качнул всю шхуну, что на такелаже сказалось мощным рывком. Ощутив, как бакштаг вырывается из пальцев, Ливси успел только шумно вздохнуть перед тем, как его швырнуло вниз и затем ударило обо что-то твёрдое, да так, что в голове всё зазвенело и помутилось. – Он точно жив? – Дышит же, разве не видишь?! – А вдруг он что-то сломал? – Я не знаю! Сейчас дождаться бы, пока доктор сам очнётся! – Да очнётся он, Дэвид очень крепкий человек! – Вашими бы устами, сэр!.. Не только голоса – сильные водяные удары по лицу тоже помогли очнуться. По первому ощущению, сильно гудит затылок и немного ноет под лопатками. Попытка вдохнуть прошла свободно, значит, кости не переломаны. Сильный ушиб? – Доктор, вы очнулись? – Джим, не суетись так! Очертания Хокинса немного расплывались, но в целом видны были. Как и две другие фигуры. Одна из них прянула ближе, самая крупная и ярко выделяющаяся. – Дэвид? – взволнованно прозвучало голосом Трелони. При попытке произнести хоть что-то в ответ в рот попали дождевые струи. Поперхнувшись, он закашлялся, отплёвываясь от воды. Краем уха слыша приближающуюся ругань: – ... чертей, я говорил, как можно быстро убрать парус! Какого дьявола вы так долго возились?! Ещё и удержаться при простом повороте не смогли! Под мысль, что что-то в этом мире не меняется ни при каких обстоятельствах, в поле зрения возникла другая фигура. Вполне сносно различая уже очертания предметов, он даже смог сесть при поддержке Трелони и ныне, ощущая, как нестерпимо гудит затылок, смотрел на злящегося капитана. – Так ведь он жив! – прозвучало с не меньшим возмущением. – Что вы там орали про смерть, мистер Ганн? – Так ведь... Я... – растерянно лепетал в ответ Бен, не зная, куда деть руки. – Вы рискуете получить сутки в кандалах, если немедленно не займёте свой пост! Бегом марш! Ты тоже, юнга! Эти двое мигом убежали. Проводив их хмурым взглядом, Смоллетт кое-как присел подле псевдо-раненого и так же посмотрел на того. – Доктор, вы в порядке? – даже голос капитана звучал мрачно, под стать выражению глаз, а видел сейчас Ливси уже хорошо, хотя изредка зрачки улавливали искры, порождённые ушибом. – Жить буду, – отозвался он на вопрос и поневоле опешил, поскольку голос прозвучал крайне сипло. Горло вроде не болит, может, временная асфиксия была? Он осторожно напряг горло. Нет, кости нигде не выпирают. – Идти можете? – деловито осведомился у него Смоллетт. Получив утвердительный кивок, капитан аккуратно пристроился с другого бока и с помощью Трелони помог ему наконец встать. Возникло головокружение, цвета перед глазами опять завертелись, порождая слабую волну тошноты. Сумев её перебороть, Ливси заодно услышал голос Ганна откуда-то неподалёку: – Капитан, сэр, Грэй спрашивает, какой курс держать в этом ливне? – Да что за неумехи!? – взъярился Смоллетт, едва не сбросив с себя вынужденную ношу. – Я ведь ясно сказал – вест-зюйд-вест! Хоть на градус южнее, и вы точно отправитесь за борт в кандалах! Бегом на место! Явственно ощущая дрожь ярости, пронизавшую капитана, Ливси слабо улыбнулся. Зная того лучше, чем кто другой, лекарь не сомневался: на самом деле сильно переживают за корабль и экипаж, одинаково потрёпанные штормом, поэтому срываются по пустякам. Зато бережно провели его до каюты и положили на родную койку. Сразу после этого Трелони присел на колени рядом с койкой, тогда как капитан прихрамывая отступил к выходу, где остановился. – Друг мой, вы точно в порядке? – тон голоса Трелони ничуть не изменился: тот же взволнованный, срывающийся. Что породило виноватую улыбку у доктора. – Обширный ушиб и лёгкое состояние мозга, – оценил он своё состояние после падения. – Жить буду. – Но пока вам придётся поваляться на койке, – донёсся резкий голос Смоллетта. – Свалиться с марса – то ещё удовольствие, и благодарите провидение, доктор, что вас не вышвырнуло в океан! Качка не сильная, но и она... – Простите, капитан, вы сказали – качка не сильная!? – перебил того Трелони, впечатлённый такой оценкой погоды за бортом. – Сквайр, мне доводилось бывать в более жутких штормах, – с плохо скрываемым раздражением напомнили ему. – Да, погода маленько разбушевалась, но не более того. – Но вы сами спешили нас поднять наверх! – Потому что я – капитан судна и несу за всех вас ответственность в любой ситуации. Жёсткий тон, не допускающий пререканий, таки заставил Трелони умолкнуть. Как и последующие слова: – А теперь покиньте каюту. Мне нужно и доктору пару слов сказать. Тот же жёсткий голос не обманул Ливси, пусть сквайр повиновался, выйдя на палубу. Убедившись в закрытой двери, капитан шагнул качаясь к койке, присел на нижний край. – Прошу извинить меня, доктор, – тихо попросил он. – Однако, не поверни я шхуну в бейдевинд, мы все рисковали бы очутиться на дне морском. – Понимаю и прощаю вас, сэр, – сумев с кряхтением сесть, Ливси коснулся затылка, поморщился. – Мне действительно повезло упасть на палубу. Вы сами как? – Держусь. Однако вам в первую очередь надо передохнуть, – негромко заявил его собеседник. – Мы справимся сами. Я потом зайду к вам. Тотчас выпрямившись, Смоллетт бросил на него последний взгляд и, одарив призрачным намёком на улыбку, медленно вышел, оставив вполне приятное воспоминание об этом моменте.