Во всем виноват я

Кажется, так плохо я не чувствовал себя никогда. Ни в день, когда отец бросил маму, ни, когда сбежавшая Марина перестала выходить на связь, и мы даже не знали, жива ли она, ни когда мама заставляла меня жениться на Ирине. Май в этом году выдался непривычно дождливым и серым. То и дело случались заморозки, и земля все еще оставалась голой. Холодным воскресным утром я стоял на крыльце психбольницы. В груди жгло, в горле стоял ком, глаза то и дело намокали, но от слез легче не становилось. Я сдал Аркадия в психушку. Он сто раз просил меня ни в коем случае этого не делать, а я все равно сдал. Ну и кто я после этого? Мало того, что довел его до самоубийства, так теперь еще и предал, избавился, выкинул! Но я ведь сделал это из добрых побуждений. Ему так плохо, а я даже не знаю, чем помочь! Что я мог сделать для него – быть рядом, заботиться? Нееет, это уже не помогало. Раньше надо было быть рядом и заботиться, а теперь все! Поздно! Это по моей вине его изнасиловали. Я позволил его брату лишнее, позволил себе оставить Аркадия на целую ночь одного, ударил по лицу! Как я мог ударить? Зная, что для него значит даже безобидный шлепок по попе, я дал ему пощечину. Ненавижу себя. Это я должен умереть, а не он! Я не достоин такого прекрасного человека, как Аркадий, я вообще ничего хорошего не достоин! Я фашист, убийца, кровь любимого – на моих руках! Оставив Аркадия в больнице, я не пошел в нашу квартиру. Понял, что не могу вернуться туда, где последние несколько месяцев рушилась наша жизнь. Лучше пойти к маме. Там все родное, привычное и там я хотя бы буду не один. Открыв дверь, мама сразу заметила мое состояние: - Господи, Дима! Что случилось? На тебе лица нет, весь посерел! С Аркашей опять поругались? Я взглянул на себя в трельяжное зеркало: под глазами темные круги, морщинки в уголках, вокруг губ заметные складки, которых раньше не было, кожа какого-то некрасивого болотного оттенка. - Он опять… - я хотел сказать «он опять порезал руки», но противный ком сковал горло. - Порезался?.. – догадалась мама. Я кивнул. - Боже мой…, - она прикрыла рот ладонью. - Я отвез его в психбольницу. - Иди сюда, - мама распахнула объятия, и я с жадностью в них вцепился. В носу предательски защипало. Теперь уже от маминого запаха – дегтярного мыла и жареного лука. От ласкового тепла, от волос с проседью, выбившихся из прически, от прикосновения к жесткой крахмальной ткани фартука, который она носила, сколько я себя помню. От мамы веяло спокойствием, заботой и безопасностью. В последнее время мне так не хватало этих чувств. - Ну-ну, - она похлопала меня ладонью по спине. – Все пройдет, все наладится! - Мама, можно, пока Аркадий в больнице, я у тебя поживу? - Конечно, Димочка, что за вопросы! Живи, сколько нужно. Диван твой так и стоит, как ты его оставил. Можете вообще с Аркашей к нам переехать, я за ним присмотрю. И тебе спокойнее будет! Может, и правда переехать с Аркадием сюда? Тут я хоть не один на один с его депрессией буду. И Аркаша наверняка от маминой заботы растает. Он ведь на самом деле очень нуждается в материнском тепле… - Пойдем-ка чаю выпьем, - предложила мама. – С пустырником, от нервов. Мы отправились на кухню. Мама стала насыпать в заварник чай, зажигать газовую плиту от спички, ставить воду кипятиться. Ее суета меня успокаивала. Она напоминала о детстве. Мама всегда так чиркала спичкой, зажигала плиту, а затем по кухне разносился запах серы и газа. Так уютно… И когда я успел стать таким сентиментальным? Вроде раньше меня эти мелочи не трогали. Ну мама, ну чай, ну и что? А теперь это все так ценно стало… Мама ведь тоже когда-нибудь умрет. И что я тогда буду делать? Она – целый мир. Точнее, полмира. А еще полмира – Аркадий. И он упорно пытается перестать им быть. Господи, как же плохо! В дрожь бросает от мысли, что однажды у него может получиться. Если не станет ни мамы, ни Аркадия, мне тоже незачем будет жить. - Вчера вечером с Маринкой манник спекли, - ласково зажурчал мамин голос. – Давай-ка с чайком кусочек? - Давай, - согласился я. Она поставила на стол две чашки, заботливо разлила по ним чай. Затем появились два блюдца с манником. Я, повторяя жест Аркадия, понюхал – еще один трогательный запах. - Аркадий любит манники, - тихо сказал я, закрыл лицо руками и задрожал. - Димка… - Это я виноват! Во всем виноват я! Из-за меня ему плохо, я все испортил, не досмотрел, не долюбил! Будь я внимательнее, никакого изнасилования бы не случилось! Я же ударил его в тот вечер, мама, ударил! - Димочка, ну успокойся… - Мне руки надо оторвать, я убил ими Аркадия! - Что ты такое говоришь… - Надо было сразу сказать, чтобы с братом своим не общался, быть жестче, а я все пустил на самотек и что теперь! Я предал Аркадия! Поклялся его защищать, взял ответственность и все похерил, мама! Я сволочь, я себя ненавижу! …Следующее, что вспоминается после этой истерики: я лежу на своем диване под пледом, а мама сидит рядом и считает капли валерианки. - …двадцать четыре, двадцать пять, двадцать шесть, – ставит флакон на стол и протягивает мне стакан. – На-ка вот, выпей, полегче станет. Я, все еще вздрагивая от рыданий, но уже не обвиняя себя во всех грехах, поднимаюсь на локтях, послушно выпиваю содержимое стакана и падаю обратно на перьевую подушку. Действительно становится легче. Мама накрывает меня пледом до подбородка. - Ты ночью спал? - Нет. - То-то и оно. Давай-ка поспи, а то что это такое. Уже сам на себя не похож. - Как я могу спать, когда Аркадий… - Ничего с твоим Аркадием не случится, за ним врачи смотрят! А вот у тебя уже нервный срыв! Тоже в психбольницу хочешь? - Почему бы нет – зато я буду рядом с Аркадием… - улыбнулся я. Похоже, валерианка действовала отлично. - Я тебе дам! – мама смешно погрозила мне кулаком. – Один сын в психушке, так еще второго мне не хватало туда отправить! - Сын… - с улыбкой повторил за ней я. Радостно, что мама относится к Аркаше, как к сыну. - Давай-ка засыпай. Она задернула шторы, и комната погрузилась в полумрак. Я повернулся на бок, подтянул колени к груди и прикрыл распухшие от слез веки. - Спи, моя радость, усни… - вдруг тихонько запела мама. – В доме погасли огни… Как спокойно… - Птички уснули в саду… - она стала мерно похлопывать меня ладонью по спине. – Рыбки уснули в пруду… У меня снова защипало в носу. Мама пела, как в детстве. - Месяц на небе не спит, Димочке спать он велит. Спи, моя радость, усни. Усни, ууусниии… *** На следующий день я решил навестить Аркашу. Чтобы было спокойнее, попросил маму пойти со мной. Она согласилась. Мы собрали ему передачку: манник – мама нарезала его на небольшие кусочки и положила в контейнер, чтобы удобнее было есть, груши – я как следует их вымыл, шерстяной плед, теплые носки и его любимые серые меховые тапки – у Аркаши вечно мерзли ноги. Я очень переживал, как пройдет встреча. В последний раз Аркадий был не очень-то приветлив. Хотя в этом нет ничего удивительного, кто захочет видеть предателя? Время посещений начиналось с 15.00, поэтому в 14.50 мы с мамой уже сидели в специальной комнате и ждали, когда нам приведут Аркадия. Было нервно. Я раз десять залез в пакет и перепроверил, все ли мы взяли. Мама даже меня одернула – «перестань шуршать!». Наконец, в начале четвертого часа он появился. Бледный, безэмоциональный и совсем не радостный от того, что мы пришли. Медсестра привела его, грубо держа за локоть, и усадила перед нами. - Времени – до шестнадцати часов, - безразлично бросила она и отошла в сторону. Но из комнаты не вышла. Опустившись в кресло, Аркадий даже на нас не посмотрел. Весь скрючился, спрятал взгляд и стал рассматривать свои ладони. Будто с самого начала встречи ждал ее окончания. Между нами стоял стол, но я тут же поднялся и подошел к Аркаше. Присел перед ним на корточки и обнял его за коленки. - Привет! Я так рад тебя видеть! Как ты, как себя чувствуешь? – я взял его за руку. Ледяная. Он, будто нехотя, перевел на меня безразличный взгляд и, еле ворочая губами, ответил: - Нормально. В носу защипало. Какой же он…никакой! Совсем мне не рад, хотя я ему – очень! Даже такому еле живому. Нет, Дима, ты не должен показывать ему свое состояние сейчас. Да, тебе плохо, но ему еще хуже! Я сделал над собой усилие и натужно улыбнулся. - Мы тут тебе принесли всякого, - по комнате вновь разнеслось шуршание пакета. – Манник – мама испекла. Ты же любишь! Еще вот груши… я попробовал – сладкие! Стали приводить других пациентов – к ним тоже пришли посетители. - Еще вот носочки твои любимые, со снегирями! У тебя же вечно ноги мерзнут! Держи, наденешь? – я протянул ему носки. А он…даже бровью не повел. Смотрел куда-то вбок, как будто нас здесь вообще нет. Я потрогал его ступни – холодные, как и ожидалось. Взял табуретку, сел напротив Аркадия и стал надевать ему на ноги носки. Только не плачь, только не плачь, Дима! Потом еще тапки надел и укрыл коленки пледом. - Ну скажи хоть что-нибудь… - взмолился я. Он медленно перевел на меня усталые глаза и произнес: - Что? - Может, тебе что-то нужно? Ты скажи, я все принесу! Мы за тебя так переживаем! Он тяжело вздохнул, отвел глаза и снова уставился в пустоту. - Мне нужно, чтобы ты забрал меня отсюда. Я судорожно сглотнул. - Я заберу! Ты что, конечно заберу, не оставлю же тут! Он снова перевел на меня взгляд – теперь уже не такой безразличный. - Когда? - Юрий Геннадиевич сказал, нужен минимум месяц… - Месяц! – он друг резко вскочил. – Да ты знаешь, что мне придется делать весь этот месяц?! – к нему тут же подбежали двое санитаров, скрутили и силком выволокли из комнаты. - Ты хоть знаешь, на что обрек меня, упрятав сюда! Да он же требует, чтобы я ему… - удаляясь, звучал из коридора голос Аркадия, пока совсем не стих. Я прикрыл глаза… не плакать, не надо, не здесь… Услышал, как мама зашуршала пакетом и подошла к медсестре. «Это для пациента, которого сейчас увели, передайте пожалуйста». Та сказала, что передаст. - Пойдем, Дима, - мама взяла меня под локоть и настойчиво потащила к выходу. Я не сопротивлялся. Мы молча забрали куртки из гардероба, молча оделись, молча вышли из больницы. У меня немного подергивалось лицо, но я не плакал. Держался. Молча пошли домой. Зашли в «Кировский» на углу улиц Стахановская и Уральских рабочих, купили картошки – мама сделает пюре, колбасы «Докторской», мятных пряников… Дома нас встретила Марина. - Ну что, как сходили? – спросила она, когда мы появились на пороге. - Ой, Маринкааа… - тяжело вздохнула мама, отдавая ей пакеты с покупками. – Плохо. Аркаша весь вялый, ничего не хочет… - Дим? – сестра перевела взгляд на меня, видимо, ожидая и моего комментария. Но я ничего говорить не стал – не было сил. Ушел в комнату и закрыл дверь. - Не лезь к нему, Маринка! – послышался из коридора голос мамы. – И так весь на нервах, не донимай! Вскоре их голоса стихли. Видимо, ушли на кухню. Я лег на диван и закрыл глаза. Остался один и плакать теперь было можно, но почему-то не получалось. И вообще состояние у меня стало странное – я будто наблюдал за всем со стороны. Вот я – лежу на диване. Подтянул колени к груди и закрыл глаза. А вот мама с сестрой – со скорбными лицами обсуждают меня и собираются готовить ужин. Еще есть Аркадий. Он лежит на больничной кровати в одиночной палате и почему-то очень хочет выйти. А что выходить-то? Лежи, отдыхай. Спи, сколько хочешь, ты же любишь поспать. И ладно бы соседи донимали, так ведь и соседей нет! И ладно бы по мне скучал, да только на скучающего он сегодня не слишком был похож. Что уж с ним там такое делают… Это советская психиатрия позволяла себе эксперименты на людях, а теперь-то что? Теперь все нормально – лечат, помогают. В комнату вошла сестра. Тихонько подошла ко мне и села рядом. Я повернулся к ней и открыл глаза. - Что? - Как ты? – почти шепотом спросила она. - Когда его видел, было плохо, а теперь…как-то никак. - Почему Аркадий вообще в больнице? Что случилось? - Разве мама не рассказала тебе? – удивился я. - Она сказала у тебя спросить. «Как тактично с ее стороны» - подумал я. - Он пытался…себя убить. - Оо… - Сестра изумленно подняла брови. - Да…нет…дело не в этом. Точнее, не только в этом. Я сел, потому что лежа рассказывать о таком не мог. - Кароче… помнишь Родиона? Он еще был на дне рождения… - Брата Аркадия? Да, помню. - Даа… он… - я тяжело вздохнул и выдал: - Он изнасиловал Аркадия. Марина ничего не ответила, но лицо ее стало очень серьезным. - После этого он очень изменился… В плохую сторону, конечно. Я старался делать все, чтобы помочь ему пережить это. Но… когда он совершил очередную попытку… понял, что не справляюсь. И что ему будет лучше под присмотром врачей. Правда, теперь думаю забрать его, потому что ему там, кажется… еще хуже. - Не надо забирать, - очень серьезным тоном сказала сестра. - Почему? - Потому что ему правда нужна помощь. Изнасилование… это страшно. Я знаю, что он чувствует… - В смысле, знаешь? – не понял я. - Знаешь, почему я тогда сбежала? В 19 лет. - Почему? - Парень, с которым я встречалась… – она опустила взгляд и тяжело вздохнула. – Он сделал это со мной. - Что?.. – я был в шоке – как такое могло произойти с моей сестрой? - Я боялась даже из дома выйти тогда – вдруг его встречу. И поэтому… сбежала. - Господи… Марина… какой ужас, – я обнял сестру. – Но почему ты тогда ничего не сказала? - А чем бы мне это помогло? – горько усмехнулась она. – Отец тогда уже от нас ушел, да он и не защитил бы меня… скорее избил... - А я? - А тебе было 14 лет, Дим. А тому парню…больше двадцати. Так что я бы просто опозорилась. - Марина… - Да ладно. Этого парня все равно уже посадили. Я ведь не единственная у него была…жертва. - Господи… Я обнял сестру покрепче и поцеловал в макушку. Неужели изнасилование – такая норма жизни? Моя сестра, мой парень… а что, если и мама? Боже мой… Что, если каждая вторая женщина – жертва изнасилования? Или вообще каждая первая… А парни? Да, парни реже, но мало ли таких, как Аркадий? Красивых и хрупких, которые однажды не смогли дать отпор? - Ладно, Дим. Давай забудем. Мне не очень хочется говорить об этом. Я согласился, но забывать ничего, конечно, не стал. Не потому, что не хотел, а просто не мог. Весь мрак не укладывался в голове. До этого разговора перед глазами то и дело стоял Аркадий. Заплаканный, трясущийся, грязный – такой, каким я нашел его в тот вечер. Изнасилованным. А теперь рядом с ним появилась и Марина. Я гнал этот образ, но сестра не желала уходить из головы. Я представлял ее со смазанным макияжем, в разодранных колготках и с такой бесконечной болью в глазах… Она убежала от этих переживаний, и Аркадий тоже пытается убежать. Но не из города, а из жизни. Получается, тот парень сломал моей сестре жизнь? Она ведь хотела поступать в университет, потом строить карьеру… а в итоге сбежала в никуда. Не окончила ничего, кроме школы, не вышла замуж, не родила ребенка – ничего. Она сломлена и ей еле хватает сил работать простым кассиром – ни о каких целях и достижениях и речи не идет. Тот подонок убил мою сестру. А Родион убил моего парня.