Во всем виноват я

Как же так вышло, что буквально за несколько дней наша жизнь с Аркадием из блаженного рая, полного любви, нежности и совместных планов на будущее превратилась в кромешный ад, из которого я даже понятия не имел, как спастись? И самое страшное, что именно я и был во всем виноват! Если бы я тогда не ушел, если бы поверил ему, что никакой измены не было…не было бы и изнасилования. И как вообще можно было додуматься поступить так с родным братом? Тем более, раз у них всегда были хорошие отношения… Проклятый Родион! Ну зачем ему понадобилось все портить? Завидовал нашему счастью? Сам то он был один. И мама тоже. Увидела шрамы – нет бы промолчать! Ну что за бестактность! Мало ли, как человек отреагирует. Особенно такой нервный, как Аркадий. После той кошмарной ночи, когда я нашел его в оскверненной квартире и тут же потащил подавать заявление, он лежал в постели уже неделю. Почти не ел, почти не разговаривал, вставал только в туалет. А иногда и не вставал… Он запретил прикасаться к нему, отселил меня спать на диван. На работу я, само собой, не ходил – не мог оставить Аркадия одного в таком состоянии. Страшно было даже представить, что творится у него в голове. И в душе. Казалось, стоит мне отвернуться хоть на секунду, он тут же сделает что-нибудь…непоправимое. - Аркашенька, можешь, покушаешь? – осторожно дотрагивался я до его торчащей из-под одеяла пятки. Пятка тут же пряталась. – Я твои любимые брокколи на пару приготовил. Ноль эмоций. - М? – я присаживался на край кровати, а Аркадий лежал, отвернувшись от меня и не двигаясь. – Еще есть фрукты. Ты ведь их тоже любишь, да? Персики, ананас…М? В ответ он только накрывался одеялом с головой. Как же тревожно было видеть его таким! Да, у него и раньше случались периоды сниженного настроения, но это длилось 1-2 дня, не больше, а тут…Я хотел позвать маму, чтобы она с ним посидела, пока я схожу на работу, но Аркадий запретил рассказывать ей о случившемся. И не только ей - всем. Раньше можно было позвать Родиона…но теперь нельзя. И самое обидное – заявление в полицию мы так и не подали! Аркадий в тот день сбежал из отделения – ну конечно, когда вместо того, чтобы помогать, над тобой смеются! Я бы тоже сбежал. И как бы я вообще вел себя на его месте? Может, все было бы еще хуже. Даже представить сложно, что он сейчас чувствует…предательство, отверженность, ненужность, боль…Эти чувства нелегко выносить. Как бы я сам справлялся с такой реальностью? С того дня у него все время шла кровь. Не сильно, но характерные коричневые пятна оставались. Я ежедневно менял белье и старался никак не заострять внимание на этих следах, но от меня не укрывался стыд в глазах Аркадия. Думаю, он стыдился не только этих пятен, но и себя. Я буквально кожей чувствовал, как он сам себе противен, как ненавидит в себе все то, что всегда привлекало к нему мужчин. Аркадий был красив. По-настоящему. Не «на любителя», а объективно. Тело его очень худое, но при этом достаточно подтянутое, длинные стройные ноги, изящные ступни с сильно выпирающими плюсневыми костями. Его ягодицы…да, несомненно, они были прекрасны. Руки тоже длинные, с тонкими пальцами. Даже форма ногтей на руках у него была идеальная. Такая…продолговатая. А лицо с черной шапкой волос и черными густыми, но аккуратными бровями – идеально контрастное и пропорциональное, тонкий нос и широкий рот с красными губами дополняли идеальность. Но за всей этой красотой скрывалась такая черная пропасть! Иногда Аркаша жаловался, что его мучает чувство внутренней пустоты. Я слабо мог понять, что он имеет в виду, но сейчас, кажется, максимально приблизился к истине. Плохие эмоции переполняли и сжигали его изнутри, оставляя за собой живой труп вместо улыбчивого и нежного молодого мужчины. Первые дни его взгляд был трагичный, грустный, обескураженный, но теперь…теперь он стал пустой. Даже глаза как будто помутнели. Сначала он много плакал навзрыд, потом слезы просто беззвучно падали на подушку, а теперь не было даже их – будто глаза высохли. Да и сам он весь скрючился и завял. Так похудел, что под футболкой невооруженным глазом можно было увидеть ребра, которые раньше обнаруживались только ощупью. В одну из ночей я проснулся у себя на диване от громкого хруста и сильного кислого запаха. Падавший из окна луч уличного фонаря очертил силуэт Аркадия, который сидел в изголовье кровати и что-то судорожно ел из пакета. Сначала я обрадовался, что он наконец бросил свою голодовку, но потом меня смутила неестественность его движений. - Что происходит? – спросил я, принюхался, подошел к нему и зажег прикроватную лампу. От увиденного меня чуть не вывернуло. Аркадий держал в руках пакет сырых пельменей и грыз их. Они были еще твердые. Всю постель вокруг него занимали опустошенные кастрюли, сковородки и обертки от еды. Среди них была даже упаковка от только вчера купленного брикета сливочного масла! Подбородок Аркадия, его одежда и некоторые участки одеяла были покрыты уже подсохшей рвотой, а под ним самим расползалось коричневое пятно с характерным туалетным запахом. Я прикрыл рукой рот и нос. - Боже мой, Аркадий! Что ты делаешь? Я взял его за дальнее от меня плечо и хотел развернуть в себе, потому что смотрел он куда-то в сторону, но его тут же стошнило прямо на мою руку так и не успевшими растаять пельменями. - Боже…да как же это…что же ты делаешь с собой! От ощущения на коже чуть теплой жижи вперемешку с холодными кусками меня самого чуть не стошнило. Я с омерзением вытерся одеялом – оно все равно уже испачкано. На секунду промелькнуло желание сбежать, но что тогда будет с Аркадием? Он ведь погибнет здесь один, кто еще спасет его, кроме меня? Я отнял пельмени, которые он так и продолжал с остервенением в себя запихивать, не жуя, повел в туалет и усадил на колени над унитазом. Секунду помедлил, тяжело вздохнул – кто, если не я – зажмурился и засунул ему два пальца в горло. Проглоченное выходило из Аркадия не меньше получаса. Пельмени, брокколи, котлеты, сыр, морковь, яблоки, суп, салат, хлеб…куски еще даже не успели перевариться. Сначала мне было безумно противно, я отворачивался, чтобы не вдыхать мерзкий кислый запах, постоянно спускал воду в унитазе и даже думал засунуть ему в рот зубную щетку вместо своих пальцев. Но потом привык. Хорошо хоть, что Аркадий не сопротивлялся, а просто висел на мне безвольной куклой. Когда желудок Аркадия опустел, я с наслаждением вымыл руки. Процедура его сильно вымотала, и он повалился на стену – ну конечно, попробуй-ка поблевать без перерыва полчаса, съев перед этим битком набитый холодильник! Но мы еще не закончили. Требовалось отмыть его и от остального, что не смогло остаться внутри. Одним движением я стянул с него штаны с трусами и футболку и бросил это все в стиральную машину. Уже почти без отвращения. Мы залезли в душевую кабину и отмывались там еще минут двадцать. Когда я уже менял постельное белье, закутав Аркадия в чистый банный халат и усадив подождать на диван, вдруг, впервые с момента…нашего последнего похода к маме почувствовал облегчение. Как будто из меня наконец вышли все плохие эмоции, вся тревога, ненависть, злость и вина. Что-то подобное, похоже, почувствовал и Аркадий, потому что в эту ночь наконец позволил мне лечь с ним, а наутро, наконец, заговорил. - Кхм… - он появился у меня за спиной, когда я жарил себе яичницу с помидорами, и робко произнес: – Спасибо… - Ты встал! – от радости я бросил все и тут же обнял его. Прежде державшийся за стенку, он повис на мне. Похоже, ему все еще было нехорошо. - Наверняка ты спас мне жизнь. Снова. – добавил он как-то разочарованно. – Я запросто мог вырубиться и захлебнуться собственной рвотой. - Зато умер бы, как рок-звезда! Но по помрачневшему взгляду Аркадия, стало понятно, что шутка вышла неудачная. - Прости… Будешь завтракать? На мое предложение он с отвращением наморщил нос, отвернулся и выставил перед собой ладонь в отказывающемся жесте. - Да, точно, я не подумал… - Очень хочется пить. - Ой, да, сейчас! Я тут же налил ему полный стакан, который он мгновенно осушил и потребовал второй. Его пил уже спокойнее. - Как ты? – осторожно спросил я, когда Аркадий, напившись, опустился на кухонный стул. - Никак. От настолько прямого ответа я даже опешил. Видимо, ожидал, что он скажет «нормально» или попробует улыбнуться, да, фальшиво, но все же. Но Аркадий действительно чувствовал себя никак. И выглядел никак. Пустота внутри него ощущалась так же явно, как вибрации от мобильного телефона. Он просто не мог чувствовать себя иначе. И это «никак» - было лучшим из вариантов. - Я…очень рад, что ты смог встать сегодня, - попытался подбодрить его я. - Ммхм…да, - разочарованно вздохнув ответил он. А после паузы добавил: - Извини, что…тебе приходится все это переживать из-за меня… - Нет, что ты! Все в поря… - Я этого не стою, - абсолютно ровным голосом сказал он. - Аркадий! – ох, честное слово, лучше бы он плакал! В таких случаях я хотя бы знаю, что делать. - Ты достоин лучшего, Дима. - Не говори так! Он посмотрел на меня обречённо и замолчал. Его взгляд совсем посерел, Аркадий ушел в себя. - Слушай, давай все-таки напишем заявление в полицию! Аркадий скривился. - Я найму хорошего адвоката – нам даже видеть никого не придётся! – сразу же заверил я его, вспомнив, на какое отношение «слуг закона» мы нарвались в прошлый раз. И ещё добавил: – Деньги есть, об этом не беспокойся! Аркадий задумчиво посмотрел в окно и тяжело вздохнул. - Делай, что хочешь… - безразлично сказал он, ушел в комнату и безжизненно рухнул обратно в постель. Я волновался о том, сколько еще Аркадий будет так лежать, но, к счастью, через несколько дней он окончательно вернулся к жизни. Правда от него прежнего мало что осталось. Сначала он потребовал сменить замки в квартире, ведь у Родиона были ключи. Я с радостью исполнил эту просьбу – наличие у него ключей от нашего дома напрягало меня с самого начала. Затем Аркадий вернулся на работу и в первый же день поставил по двойке каждому ученику в каждом классе, где провел урок. А когда его вызвали на ковёр и попросили объясниться, предложил уволить его, если что-то не нравится. Увольнять Аркадия, конечно, никто не собирался – попробуй-ка найди учителя музыки под конец третьей четверти. Проще уж потерпеть его выходки. Что касается нашей личной жизни – она исчезла совсем. Аркадий уворачивался от поцелуев, каждый раз с ненавистью спрашивая, не хочу ли я его изнасиловать, а потом бросить. О большем нечего и говорить – я снова спал на диване. Его самоистязания усугубились. К постоянным порезам прибавилась привычка объедаться до тошноты, а потом идти к унитазу и все это выблевывать. В процессе он всегда плакал. Чтобы хоть как-то ограничить его насилие над собой, я стал покупать продукты только на один приём пищи, но у Аркадия ведь тоже были деньги – он покупал еду в тайне от меня, в тайне же вызывал рвоту. Однажды я нашёл его в школьном туалете. Он лежал возле унитаза, еле дышал, а вокруг блестели лужицы недавно проглоченного. Он страшно похудел, его волосы стали выпадать, зубы желтеть, а цвет лица из нежно-розового превратился в землистый. Никакую помощь он, конечно же, не принимал, как и не желал обсуждать то, что происходит. Из нежного и ласкового котенка, каким я его полюбил, он стал диким зверем, готовым разорвать любого, кто к нему приблизится. Аркадий превратил в ежедневный ад не только свою, но и мою жизнь. Я сам стал думать о том, чтобы поголодать, срывался на коллег, Света даже начала делать мне замечания, мол, ничего такого не сказали, а ты кричишь. Все перевернулось с ног на голову: если раньше я с нетерпением ждал конца рабочего дня, чтобы скорее прийти домой к Аркаше и с головой окунуться в нашу любовь, то теперь я засиживался в кабинете до 8-9 часов вечера, пока охранник меня не выгонял. Но хуже всего было в выходные. Как-то в субботу, пока Аркадий был в школе, я решил сварить уху. Мы давно не ели рыбу и мне захотелось чего-то такого. Суп получился очень вкусный! Наваристый, с нежными кусочками филе семги. - Фу, чем воняет? – первым делом просил Аркадий, вернувшись домой. - Ничем не воняет, ухой пахнет, - спокойно ответил я на его очередную колкость, к которым уже почти привык. Последнее время он говорил их чуть ли не в каждой фразе. – Будешь есть? - Давай, - как бы делая одолжение, согласился он. Я налил нам по тарелке супа и ждал, пока Аркадий переоденется и придет на кухню. Наконец, он появился. Сел за стол, настороженно понюхал содержимое тарелки и стал есть. - Ну как? – спросил я. - Нормально, - сухо ответил он. - А я думаю, не просто нормально, очень даже вкусно! – похвалил я сам себя. От Аркадия в последнее время все равно было не дождешься. - Бывало и лучше, - язвительно заметил он. Я только тяжело вздохнул. - Тфу! Что это? – он выплюнул кусок рыбы прямо в тарелку и оскорбленно на меня посмотрел. - Что там? - Ты что, кости не мог вытащить? - Я вытаскивал… - Хреново вытаскивал! Я чуть не подавился! Или ты так хотел от меня избавиться? Че, надоел я тебе, да? - Аркадий… - Я не буду это есть! – и он так резко отодвинул от себя тарелку, что суп из нее расплескался по всему столу. – Руки из жопы, ничего нормально сделать не можешь! Он поднялся, громыхнув стулом, и ушел в комнату. Лежать. Теперь он только этим и занимался: приходил с работы и весь вечер лежал на кровати, пока не уснет. А в выходной мог весь день так пролежать, даже ленту в телефоне не скролил. Я с горечью оглядел суповые кляксы. Так старался, готовил, кости эти дурацкие вытаскивал целых полчаса…Подумаешь, одна попалась – убрал и дальше ешь! - Может, что-то другое тебе приготовить? – крикнул я ему из кухни. – Ты же не съел ничего почти… - Да ты готовишь одно дерьмо! – огрызнулся он. От таких слов я совсем растерялся. Чего он хочет добиться своим поведением? Понятно, что ему нелегко пережить изнасилование и предательство родного брата, понятно, что в этом есть и моя вина, но неужели я и правда заслуживаю, чтобы он настолько меня изводил? - Зачем ты так говоришь? – спросил я, подсев к нему на край кровати. - Ой блять, да отвали ты! - Зачем ты делаешь мне больно? – в горле стал собираться противный ком. - Че? Тебе больно? – он даже привстал. – Ах извинииите! Бедненький Дима! Не понравилось, что я ему что-то там сказал, ах, какой ужас! – издевательски запричитал он. – С ума сойти, впервые больно кому-то, кроме меня! - Аркадий…то, что произошло, ужасно, и адвокат уже работает над тем, чтобы твой брат сел в тюрьму, но, пожалуйста, хватит себя так вести, ты делаешь только хуже! - Да пошел ты нахуй! - Боже!.. Я ушел в ванную, открыл кран и разрыдался. Просто невозможно! Ему что, нравится так надо мной издеваться, легче от этого становится? Не понимаю! Когда он целыми днями плакал, я думал, что хуже этого быть не может, а теперь мечтал, чтобы это состояние вернулось! Надо с кем-то поговорить. Я позвонил маме и попросился в гости. - Я отойду ненадолго, - сказал я Аркадию, который так и лежал на кровати. – Может, тебе что-то нужно? - Мне нужно, чтобы ты отвалил от меня, - злобно бросил он. - Охх…понятно. Тогда можешь радоваться – меня не будет несколько часов. - Скатертью дорожка! Можешь вообще не возвращаться, брось меня здесь, зачем я нужен тебе такой порченый! - Аркадий, не говори так, это не правда! Ты нужен мне любым! - я осторожно дотронулся до его коленки. - Убери руки! – дернулся он. - Или что, тоже хочешь меня изнасиловать? - Нет, не хочу! – с отчаянием в голосе ответил я. - Ну и отвали тогда! И я ушел. Может, временно переехать к маме? Пожить у нее, пока Аркадий не успокоится. Хотя, как я его вот так оставлю? Понятно же, что он не со зла все это говорит. То есть, со зла, конечно, но злится не на меня. И если я сейчас съеду, это будет выглядеть, как будто бросаю его. А я ведь совсем не хочу его бросать, я все так же люблю Аркадия. Просто у нас сейчас такой период, нужно просто пережить… Когда я добрался до мамы, она собиралась квасить капусту. - Хорошо, что пришел, поможешь! - обрадовалась она. На столе уже было приготовлено несколько кочанов. Их требовалось порубить поварским топориком, хорошенько помять и засыпать солью. Раньше мы с мамой квасили капусту вместе, и она всегда говорила, что здесь нужны сильные мужские руки, такие, как у меня. И сейчас я был особенно рад такому физическому труду – хоть пар выпущу. - Как дела у вас с Аркашей? – спросила она, когда я надел фартук и принялся разрубать кочаны пополам. – Уже выбрали, в какой стране поженитесь? - Ага, десять раз, - саркастически ответил я и со всей силы ударил топором по капусте. – Плохо у нас все. - Как так плохо? – удивилась мама. – Это что еще за новости? Ты же говорил, вы помирились после того раза, что он тебе не изменял? - Ох… - я отложил топор и потер лицо руками. Аркадий просил ничего не говорить маме, но у меня уже не было сил молчать. – В общем…так вышло, что…Аркадия изнасиловали. - Чтооо? – от удивления мама даже прикрыла рот рукой. – Как так? А как же...? Ой боже… - Да… - А кто? На него напали что ли? А ты почему не уследил, почему тебя рядом не было?! От этих слов я снова почувствовал в груди невероятную тяжесть. Тяжесть вины. Снова схватил топор и ударил им со всей силы. - Это случилось, как раз тогда, когда я приходил сюда переночевать. И это сделал…его брат. Мама захлопала глазами. - Как это брат? – она будто не поверила своим ушам. - Тот самый Родион, который тебе не нравился? - Да. - Господи! Да как же это, как же такое возможно? Ты же говорил, они дружные! - Говорил… - Ооой…Бедный Аркаша! И как он это пережил? - Очень плохо. Сначала с постели не вставал, а потом…как подменили. Злой-презлой стал, постоянно гадости мне говорит, я уже не могу! - Ну а ты обними, поцелуй… - Да какой там! Он даже прикасаться к себе не дает! - Ох, ну…ты же должен понимать, такое предательство… - Да я понимаю, мам! Я все понимаю прекрасно! Но я же тоже человек, а он меня каждый день изводит! Мама взяла разделочную доску, положила на нее половинку кочана и стала шинковать. - Ох, Димка…с ума можно сойти…Просто вот даже не верится, что так случилось, что родной брат…ой! Слушай, ну, значит ты теперь еще больше должен терпение проявлять. Кто еще у Аркаши остался, кроме тебя? - Никого. - Ну вот, тем более! Не бросай его ни в коем случае! - Не брошу конечно, что ты такое говоришь! - Ничего, перебесится. Это он только внешне зубы показывает, а внутри еще больше в тебе нуждается, чем раньше. Понимаешь? - Понимаю… - Ты это в голове держи. Он тебя будет гнать, а ты все равно оставайся, заботься о нем. Аркаша тебе потом только благодарен будет, вот увидишь! Мы нарезали капусту и оставили кваситься. Выпили чаю, обсудили знакомых (без этого никуда), и я пошел домой. По дороге набрал Аркадию – еще раз спросить, не хочет ли он чего-нибудь. Но на звонок он не ответил. Впрочем, в последнее время это стало нормой, так что я даже не удивился. После разговора с мамой мне стало полегче, и я больше не злился на Аркадия. Она права: ему просто очень больно. Конечно, а как еще можно реагировать, когда с тобой так поступает собственный брат? Тут любой на весь мир обозлится. Ничего, мы и это переживем. Я зашел в цветочный и купил несколько белых роз для Аркадия. Он, конечно, наверняка скажет какую-нибудь гадость, но я-то знаю, что на самом деле ему будет приятно. - А что вы мне шесть завернули, я же пять просил? – спросил я у продавщицы, взглянув на букет. - Как шесть? – удивилась она. - Так – сами посмотрите. - Ой, простите, пожалуйста! Совсем заработалась что-то. И она убрала из букета одну розу. Добравшись до дома, я решил не открывать своим ключом, а позвонить. Пусть Аркадий хоть ненадолго поднимется с постели, а то скоро пролежни появятся! Звонок дзынькнул совсем слабо. Механизм что ли испортился? Раньше так трещал, что с улицы было слышно, а теперь еле-еле. Ладно, черт с ним, открою сам, а то Аркадий, наверное, спит, и вряд ли такой тихий звон его разбудит. В квартире, как всегда, было тихо. Только шум воды доносился из ванной. Аркадий что, решил помыться? Ну надо же! Его последнее время не заставить было. Я взял вазу и пошел в ванную – набрать воды. Взглянул на душевую кабину – хоть за матовым стеклом обнаженный силуэт Аркадия увижу, а то забывать уже стал. Аркадий почему-то мылся сидя. Хм, как странно… Я подошел ближе и отодвинул дверцу. Аркадий не мылся – он лежал на дне кабины без сознания. Из порезанных рук сочилась кровь, а горячие струи воды не давали ей свернуться.