Во всем виноват я

Стыд. Боль. Отвращение. Дима тащит меня в больницу, а мне хочется умереть. Не хочу разговаривать об этом ни с кем, тем более с врачами. Они будут меня раздевать, трогать там, смотреть, спрашивать, записывать. Нет, пожалуйста, я не хочу! Димы пытается меня успокоить. Разговаривает очень тихо, бережно обнимает, заглядывает в глаза… но что мне теперь до этой бережности? Назад она уже ничего не вернет. Мне бы сейчас только сжаться в комочек и спрятаться на коленях у мамы. Чтобы она нежно погладила меня по голове своей теплой и мягкой рукой, спрятала от всех, и я мог зализать раны и почувствовать себя в безопасности… Хотя я едва ли чувствовал себя так с ней. Ведь в детстве главной опасностью был отец, а она никогда не защищала меня от него. Но мне всегда этого хотелось. Заботливая мама. Всегда мечта, никогда реальность. Если кто и заботился обо мне, так это Родион. Он один хотя бы пытался меня защитить, прикрыть от отца. И от того, что он всегда относился ко мне хорошо, сейчас меня просто разрывает от непонимания, почему он сделал это? Как можно жить в мире, где те, кому ты полностью доверял, с кем делил все, что у тебя есть, в один день могут просто прийти и…надругаться над тобой? К счастью, мы едем в частный травмпункт – сидения в душной глазеющей на меня очереди государственной больницы я бы не вынес. Захожу в кабинет один, без Димы, потому что все объяснять при нем я не в силах. - Здравствуйте, что у вас случилось? – не полнимая глаз, дежурной фразой встречает меня врач. И я, вроде, понимаю, что должен все ему рассказать, но, почему-то не могу. Горло терзает огромный острый ком, нос начинает щипать, и я чувствую, что снова готов заплакать. Сжимаю в кулаке бланк, который дали на входе и сам весь сжимаюсь. Только не начинай трястись, только не начинай! - Что с вами? – наконец подняв голову и увидев мое состояние, врач встает со своего рабочего места, подходит ко мне и легонько трогает за локоть. От этого мне становится еще сложнее держать себя в руках. Хочется рухнуть на пол и кричать до потери голоса. Хочется изрезать «Рапирой» все руки – только бы унять эту боль, которая разрывает меня изнутри. Осторожно, но настойчиво врач забирает из моей руки бланк, и я тут же прячу лицо в освободившихся ладонях – сдерживаться больше нет сил! - Аркадий Вячеславович, - обращается он, прочитав на бумаге мое имя. - Что у вас…ооо… В бланке была указана причина обращения. И он увидел это слово. - Это ужасно - он пытается выразить сочувствие и даже приближает руку, чтобы похлопать по плечу, но в последний момент, почему-то останавливается. Наверное, решил, что лучше меня вообще не трогать сейчас. – Аркадий Вячеславович, вам же для полиции? А убираю руки от лица, смахиваю слезы и коротко киваю. - Я вам все напишу, но мне в любом случае нужно осмотреть вас. Он глядит в мои, полные страха и смятения, глаза и прекрасно понимает, как мне не хочется, чтобы меня сейчас трогали. - Это не формальность, что, если у вас серьезная травма? Я со смирением опускаю взгляд. Всё только начинаются… - Пройдите в смотровую. Все будет быстро и аккуратно, я вам обещаю. Собрав волю в кулак, я делаю несколько шагов в соседнее помещение. Там пахнет стерильностью, висят специальные лампы, а на столике лежат инструменты, от одного вида которых меня уже прошибает холодный пот. Я знаю, что сейчас будет. Я знаю, где окажутся все эти приспособления, какая у них температура, как ощущается их поверхность и сколько у них острых углов. Я бывал в таких кабинетах раньше, и не один раз. Просто на всякий случай, для профилактики. Мои посещения проходили спокойно, вопросы не смущали, ответы я давал более чем развернутые, обнажаться было привычно. Но это было до того, как родной брат меня изнасиловал. Заходит врач. - Аркадий Вячеславович, - он, наверное, еще хотел добавить «ну что вы?», но не стал. - Нет! – я поворачиваюсь к нему лицом и начинаю пятиться в угол. - Я вас не трогаю, что же вы так нервничаете! – он поднимает руки в примирительном жесте. - Не надо, - смотрю на него широко раскрытыми глазами - хочу видеть все, что он делает. Мотаю головой и чувствую, как в глазах снова собираются предательские капли. - Послушайте, без осмотра я не могу составить соответствующий документ. Я хочу уйти, спрятаться, хочу, чтобы это все прекратилось! Может, не подавать никакое заявление? Оно не повернет время назад и не поменяет обратно насильника на брата. - Аркадий Вячеславович, подумайте о здоровье хотя бы. В конце концов, ему удается меня успокоить и уговорить. Скрепя сердце я предстаю перед врачом в самом открытом виде. Он действительно делает все аккуратно и максимально быстро и меньше, чем через минуту, разрешает одеться. - Повреждения есть, но не критичные, - заключает доктор. – Думаю, при правильном лечении вполне получится обойтись без операции. Он начинает заполнять бумажки и просит, чтобы я подождал в коридоре. Когда я выхожу, Дима тут же вскакивает. - Ну что? Как ты? Как все прошло? Он понял, что нужно написать? Тебе не было больно? - Он попросил подождать здесь, - единственное, что я могу ответить. Дима предлагает сесть, но я молча отказываюсь. Он понимает, почему, и остается стоять вместе со мной. Осторожно обнимает за плечи. Мне не противно. Даже приятно немного. В объятиях Димы становится спокойнее. Я опускаю голову к нему на плечо и даже закрываю глаза на секунду. Резкий звук открывшейся двери разрушает едва наметившийся покой. - Вот, возьмите, - врач выносит нам документы. – Здесь все, чтобы успешно подать заявление в полицию. - Спасибо, - Дима забирает бумаги. - Берегите себя. Наконец-то! Моим унижениям конец, теперь можно вернуться домой и помыться. Скорее помыться! А потом спрятаться в постели, которую Димочка, конечно же, заботливо сменит, согреться у него на груди, закрыться от мира тяжелым одеялом и никого никогда больше не видеть… - Куда едем? – спрашивает таксист. «Домой! Домой…домой». - В полицию. На Машиностроителей которая. - Понял. - Дима, а мы не домой? – жалобно спрашиваю я. - Потерпи еще чуть-чуть, - он бережно обнимет меня за плечи. – Нам сейчас нужно действовать быстро. Еще скажут, что поздно обратились или еще чего… А я даже думать не хочу, что эта мразь останется безнаказанной! Мразь…это он про моего брата. Родного брата, который единственный всегда защищал меня от отца, заботился обо мне, помогал и вообще много хорошего для меня сделал. Родного брата, который изнасиловал меня. В отделении полиции мрачно, накурено и отовсюду доносятся грубые раздраженные голоса. Мы подходим к приемному окошку. - Здравствуйте, - обращается Дима к сидящему за стеклом мужчине, который очень сосредоточенно смотрит в компьютер. – Эмм…я бы хотел подать заявление. Об изнасиловании, – последнее слово он произносит тише остальных. Мужчина за стеклом медленно поднимает на нас недовольный взгляд, придирчиво осматривает и начинает ядовито ухмыляться. - Сам признаться пришел? - Что? – Дима даже опешил от такого хамства. – Эмм…Вы не поняли, изнасиловали…моего друга, и он хочет… - Когооо? – с издевкой спрашивает он и привстает, чтобы лучше меня рассмотреть. - Вот… - Дима осторожно берет меня под локоть и выводит чуть вперед. – Его. Мне противно. Противно так унижаться перед человеком, который явно не собирается нам помогать и, похоже, даже не воспринимает нас всерьез. Противно каждую секунду ощущать на себе грязь бравших меня силой рук. Противно от самого себя, от своей слабости, жалкости, от клейма «жертва изнасилования». - Ха-ха-ха! – хохот доблестного стража порядка громом прокатывается по отделению. – Мужика изнасиловали? Это прикол такой? Хватит с меня! Я унижен, оплёван, а теперь еще и осмеян – у меня больше нет сил это терпеть! Я срываюсь с места и несусь к выходу, а потом куда угодно, только прочь от этого места и от этих чувств! Забыться! Исчезнуть! Не существовать! Только бы не чувствовать больше этого стыда и унижения! Только бы не чувствовать…