Во всем виноват я

Никогда и никого у меня не было ближе Аркадия. Мы держались вместе с самого детства, которое, надо сказать, было несладким для нас обоих, но для него особенно. И все из-за отца. Внешне он был идеальным семьянином и членом общества. Как и мама, работал инженером на Уралмаш-заводе, где они и познакомились. Она проработала не очень долго – вскоре после их знакомства появился Аркадий, а затем и я. А вот отец пошел по головам. Что не говори, но подобрать правильные слова, убедить в чем-то человека он был мастер. «Порядочный, обаятельный мужчина, не пьет, не курит, работящий!» - таким видели его окружающие. Но дома из образцового гражданина он превращался в настоящего монстра. Помню, как мы с Аркадием начинали тревожно переглядываться, когда слышали шаги на лестнице и лязг нашей тяжелой железной двери. Вообще все движения отца, действия, звуки всегда были резкими и слишком громкими. Когда он вставлял ключ в замок, мне всегда казалось, что металл в механизме портится от такого грубого обращения. Он вечно топал, кашлял, ложки на стол клал с такой силой, как будто пытался прибить таракана. Или это просто нам так казалось, потому что, если есть этот шум, значит, он совсем рядом, за стенкой и может в любой момент напасть. У нас в прихожей стояла этажерка, на верхнюю полку которой он складывал свои наручные часы, приходя с работы. И, когда я возвращался домой, первым делом всегда смотрел на эту полку – лежат там его часы или нет. Если нет – я спокойно раздевался и делал свои дела по всей квартире. А если лежали – как можно скорее уходил в нашу с Аркадием комнату и старался не высовываться без особой надобности. Иметь идеальный образ в глазах других было, кажется, главной ценностью в жизни нашего отца. Поэтому, стоило ему узнать о хоть малейшем нашем проступке или сделанном в школе замечании, он мгновенно зверел. Помню, как-то я порвал на прогулке носок. В тот же вечер отец порезал ножницами все оставшиеся и заставил меня зашивать. Я не спал ночь и исколол все пальцы. На утро он посмотрел, сказал, что зашито неаккуратно и выбросил их из окна. Все лето мои носки валялись по соседним дворам – поднимать их было нельзя, как и надевать чужие. Все лето я проходил с голыми ногами, из-за чего к осени стал сильно болеть (на Урале лето не очень теплое). Но в школу все равно ходил – не дай бог было пропустить хоть один урок – он бы тогда выпорол меня до крови. Снова. К счастью, хорошо учиться у меня получалось, чего нельзя было сказать об Аркадии. Он никогда не был глупым или неспособным, просто соблюдать стандарты поведения, навязываемые школой, ему было сложно. В детстве его любимой книгой был альбом с изображениями картин Иеронима Босха. Думаю, это потому, что сюжеты этого художника наиболее точно отражали происходящее в голове моего брата. Кажется, Аркадия, который совсем плохо вписывался в понятие нормы, отец особенно ненавидел. Помню, мы обедали и брату в супе попалась горошина перца. Он стал плеваться, а отец разозлился и вылил ему этот суп на голову. Мыться, конечно же, запретил, мыться у нас можно было только по субботам. Так брат и проходил неделю с кусочками картошки и лука в волосах. А однажды мы нашли кролика. Аркаша очень к нему привязался, ухаживал, кормил, даже выпросил у одноклассника собачью конуру, чтобы сделать там кролику домик. Отец тогда уехал на несколько дней и брат даже принес своего любимца в дом, чтобы совсем с ним не разлучаться. Он хотел перевезти его в конуру до возвращения отца, но тот почему-то приехал раньше срока. Нашел кролика, убил его и зажарил. И Аркадия им накормил. Тот, когда узнал, что съел своего любимца, был в таком шоке, что вообще есть перестал и чуть не умер от истощения. Во времена школы отец избивал Аркадия почти каждый день – стоило только узнать об оценке ниже пятерки или замечании от учителя. Как-то раз Аркадий забыл взять с собой форму на физкультуру, за что получил запись в дневник. На этот урок он еще потом долго не ходил, потому что отец, узнав о проступке, сломал ему ребро. Однажды он застукал Аркадия за разглядыванием его любимого альбома с картинами в то время, когда тот должен был делать уроки. Он вырвал книгу из его рук, стал рвать страницы на мелкие кусочки и бросать их в лицо сына. Аркадий тогда так сильно плакал, старался выхватить любимую вещь, а отец только смеялся и не останавливался, пока не изорвал все вплоть до обложки. Затем он проделал то же самое с тетрадью, в которой заметил несколько помарок. Кончилось все поркой до кровавых полос. Ничего нового. Я всегда задавался вопросом, за что? Почему? Разве ему нас не жалко, как он может так издеваться? Чувство несправедливости пожирало меня изнутри, и я всегда старался защитить нас от этого урода. Искать помощи у мамы было бесполезно – она боялась его не меньше нас, и иногда мне приходилось защищать и ее. Зная о нетерпении отца к малейшим отступлениям от общепринятых норм, Аркадий тщательно скрывал свое неравнодушие к парням, которое стало доставлять особенно много проблем, когда он, несмотря на все старания отца, дожил до возраста полового созревания. Однажды одна из учительниц застукала брата за поцелуем с парнем в школьном туалете. И, конечно, обо всем доложила отцу. Наверное, она думала, что поступает правильно, но кончилось тем, что Аркадий уехал в реанимацию с сотрясением мозга, а потом вообще не смог вернуться домой. Отец сменил замки: сын-гомик — непозволительная роскошь для образцовой семьи. Мама, конечно, уговаривала его не выгонять сына на улицу в 14 лет, но тот и слышать ничего не хотел. Тогда мы потеряли Аркадия. Думали, он отсидится где-то у друзей, и в конце концов отец сжалится и пустит его обратно. Но брат исчез. Мы обращались в полицию, повсюду расклеивали ориентировки, но все это не давало результатов. Нашелся он только через два года, когда среди ночи мне вдруг позвонили из больницы. - Алло! Я говорю с Родионом? – из трубки донесся нервный голос незнакомой женщины. - Да. Кто это? - Шестая городская больница, реанимация. Звоним по ориентировке. К нам поступил парень, очень похожий на человека с вашего объявления…Вы можете сейчас подъехать? Когда я приехал и, наконец, увидел Аркадия, он был весь бледный, изможденный, с огромным швом от плеча до кисти на левой руке. Но самое главное – живой. - Зачем вы помешали мне? – первое, что он сказал, придя в себя. – Я больше не могу… Позже выяснилось, что моего брата удерживал в своей квартире какой-то урод и регулярно насиловал. А обнаружив его с порезанной рукой, вынес на улицу и оставил на ближайшей лавке. Аркадия спасло неравнодушие прохожих. Кажется, я всегда жил его жизнью. Беспокоился больше всех, делал все, чтобы хоть как-то улучшить ее. Я всегда искренне его любил и был рад оказать любую помощь. Каждый день ощущать себя нужным ему и всегда быть приоритетом – вот и все, чего мне было достаточно для счастья. А теперь мое место занял Дима…