Во всем виноват я

Только к обеду Аркадий сам позвонил секретарю и сказал, что простудился. Видимо, всё-таки промок под вчерашним дождем, наверное, ноги промочил. Вечно ходит в своих кедах тряпочных, как тут не простудиться. — Ну и ну, еще бы через неделю позвонил! — возмущалась завуч. — О таких вещах за месяц предупреждать надо! Она поругалась на него немного, но в итоге пожелала скорейшего выздоровления, потому что учитель музыки у нас в школе только один и заменить Аркадия некому. А я наоборот обрадовался его болезни. Вот он, шанс! Приду к Аркадию, буду ухаживать, позабочусь о нем, и тогда его сердце точно растает! После обеда я засобирался к нему и попросил Свету в случае чего соврать, что я уехал в налоговую. Ну, стандартная отмазка. — Куда на самом деле убегаешь? — любопытничала она. — Да так, маме надо помочь, — я тут же выдал универсальный ответ. Родители — это всегда уважительная причина, поэтому, если упомянуть их, тебя точно отпустят и не будут задавать лишних вопросов. По пути к Аркадию забежал в аптеку. Купил парацетамол — наверняка у него высокая температура, раз смог позвонить только к обеду, сироп от боли в горле, витамины и градусник. А в продуктовом возле его дома взял замороженную бруснику, чтобы приготовить морс, и курицу для бульона. Дверь он открыл не сразу — я нажал на кнопку звонка раза три. Звон был какой-то приглушенный, тише, чем обычно, я даже подумал, что механизм поломался и Аркадий просто его не слышит сквозь сон. Но через некоторое время он все-таки появился на пороге. Весь помятый, с бледным лицом и закутанный в одеяло. Аркадий вяло улыбнулся, впустил меня внутрь и упал в объятья, когда я закрыл за собой дверь. Признаться, этот жест меня немного удивил. Я, наверное, ждал, что он снова будет вести себя холодно, может, даже в квартиру не пустит, а он вдруг так мне отдался. Я прижал его к себе. Горячий и вспотевший. Но все также пахнет миндалем. Аркадий обнял меня двумя руками и уткнулся холодным и влажным носом в шею. Значит, рад мне, ждал меня? — Как ты? — полушепотом спросил я. Он ничего не ответил, но посмотрел так красноречиво, что все стало понятно без слов. Плохо, тяжело и одиноко — вот что легко читалось в его глазах. — Проходи, — совсем тихо сказал он и, отпустив меня, исчез в комнате. Раздеваясь, я заметил свой мокрый зонтик и кеды Аркадия в углу прихожей. Дотронулся до них — ткань была влажная. Значит, предположение о причине его нездоровья оказалось верным. В комнате на кровати, по которой я очень скучал, под горой одеял прятался Аркадий. Он мелко дрожал, а его лицо было искажено гримасой боли — видимо, у него болели мышцы. Вымыв с улицы руки, я сел на край постели и осторожно дотронулся до лба больного. Горячий, как и ожидалось. — Ты измерял температуру? Он ничего не ответил. — Ладно, давай сделаем это сейчас. Я достал из аптечного пакета электронный градусник и кое-как сунул его Аркадию под мышку, стойко перенеся сопротивление. — Ты пил какие-нибудь лекарства? — Дима… — еле живым голосом произнес он. — У меня нет сил разговаривать… Мне холодно. Ты можешь лечь ко мне под одеяло и погреть меня? Ого! Я, конечно, еще с нашего расставания мечтал снова оказаться в его постели, но сейчас даже слегка опешил от неожиданности предложения. Но отказываться не стал. — Конечно могу. Стал раздеваться — Аркадий не любил, когда в чистую постель лезли в уличном. Честно говоря, я немного смутился, когда остался в одних трусах и должен был лечь рядом с ним. Боже, так хотел этого, а теперь робею — что ты будешь делать! Осторожно проскользнул под одеяло. А Аркадий тут же накинулся на меня, прижался всем телом, обвил ногами и руками, положил голову мне на грудь и задрожал. Я тихонько обнял его — какой же горячий! Вспомнив про градусник, я извлек его из-под наших тел — 38, 2. Нужно дать ему жаропонижающее…я стал выбираться… — Мммм! — тут же донеслось недовольное мычание. — Сейчас к тебе вернусь, мой хороший, сейчас… Я принес ему из кухни стакан воды и подал на ладошке 2 таблетки. Он с трудом сел, выпил лекарство и потребовал моего немедленного возвращения под одеяло. Какой капризный, вы посмотрите. Я не стал сопротивляться и снова оказался в его жарких объятиях. Ну вот и открылась уже третья сторона личности Аркадия. Сначала он был для меня робким учителем, потом страстным любовником, а теперь я увидел его капризным больным. Меня очень привлекала его беззащитность. Вот он — весь мой, греется, как маленький котенок. И несмотря на то, что мы лежали в обнимку и из одежды на нас были только трусы, больше всего мне сейчас хотелось не ласк, а встать и приготовить ему куриный бульон, а потом накормить им с ложки, периодически вытирая нос полотенцем, натянуть на ноги шерстяные носки, поцеловать ступни, накрыть двумя одеялами и почитать сказку. А ещё поить теплым молоком с маслом и минералкой, чтобы не болело горло. Мне стало так уютно от собственных мыслей, что я уснул, но довольно скоро проснулся из-за противной сырости. Мы оба очень сильно вспотели. Я осторожно вылез наружу, едва не разбудив моего подопечного, и отправился в душ. Вернувшись, заметил, что на улице уже стемнело. Посмотрел на время — восьмой час вечера. Что ж, давно пора варить куриный бульон. Когда я вновь оказался на этой маленькой шестиметровой кухне, на душе стало тепло, а в животе ожили бабочки. Я снова готовлю для любимого человека, это ли не счастье? Без меня тут все, конечно, померкло. На столе опять валялись крошки, в раковине стояла немытая посуда. Ну хоть холодильник был заполнен едой. Я плохо разбирался в романтических отношениях, но одно знал точно: мое место здесь — в этой квартире, на этой кухне, рядом с этим человеком. И уж теперь я не позволю ему меня выгнать! Примерно через полчаса затрещала пластиковая складная дверь, разделявшая комнату и кухню, и в проёме появился Аркадий. Закутанный в одеяло и весь помятый. — Ты чего ушёл? — жалобным голосом заскулил он. — Я проснулся один, весь замерз, тебя рядом нет! Он так мило возмущался, что я не мог не броситься тут же обнимать его. И едва успел, потому что, оказавшись в моих объятиях, он тут же зашмыгал носом. — Ну ты чего, я здесь, — я нежно погладил его по голове. Этот Аркадий был идеальным. Мягким, беззащитным, требующим внимания и заботы, нуждавшимся во мне. — Приготовил тебе куриный бульон, чтобы ты скорее выздоравливал, поешь! Я посадил Аркадия на стул, закутал получше, налил бульон в чашку и вручил ему. Он осторожно понюхал, как коты придирчиво нюхают предложенный кусочек, и стал пить его, как чай, проигнорировав приборы. — Кстати, у тебя есть теплые носки? — Тёплые? Ну…нет, только обычные, хлопковые. А теплых нет. Я знал, в каком ящике у него лежали носки — сам их туда складывал, чтобы они не валялись по всей комнате. Взял оттуда две пары, сел напротив Аркадия, положил к себе на колени его ступни и надел на них сначала одну пару носков, а сверху другую. Ноги у него были ледяные, и я стал греть их в ладонях. Аркадий поставил наполовину опустевшую чашку на стол, посмотрел на меня очень печальным взглядом, а потом вдруг его лицо исказилось в немом рыдании, по щеке прокатилась слеза и он спрятал лицо в ладонях. Вот каждый раз, когда с ним это происходило, я страшно пугался! Меня всю жизнь учили, что мальчикам плакать нельзя, и сам себе я слез никогда не позволял. А с Аркадием этот шаблон рушился, причем каждый день и не по разу. Для него заплакать было — как зевнуть. Он делал это по любому поводу — если грустно, если радостно, если устал, если счастлив, если голодный. Но я все никак не мог привыкнуть к виду слез на мужском лице, каждый раз паниковал и старался поскорее его успокоить. Наверное, потому, что в глубине души все еще считал это стыдным. — Ну ты чего, Ар… Аркаша? — мне было одновременно и приятно снова назвать его так ласково, и тревожно от того, что он опять плачет. — Почему ты делаешь всё это? — спросил он, подняв на меня влажные глаза. — Как почему — ты ведь болеешь, тебе это поможет скорее выздороветь, — я осторожно погладил его по голове. — Почему ты продолжаешь заботиться обо мне? — закричал он сквозь слезы. — Ты должен меня ненавидеть, я подлец, разбил тебе сердце, а ты столько для меня делаешь…я не понимаю, почему! Я точно не заслуживаю такого хорошего отношения, как бы не нравился тебе! — Послушай, — я устало выдохнул и сел на стул напротив него. — Если не можешь понять, то хотя бы просто прими. Он ничего не ответил. Молча всхлипывал, размазывал слезы по лицу, и крепко держал меня за руку. А я гладил его по голове, по плечам, стараясь успокоить, осторожно целовал в висок. — Дима…мне так страшно… — произнес он тихонько. — Чего ты боишься? — я прижал его к себе. — Что ты во мне разочаруешься и бросишь. — Да с чего ты взял, что я тебя брошу? — Потому что…я ненормальный. — Ха-ха! Обожаю ненормальных! Знаешь, в моей жизни было столько нормального, что теперь мне хочется быть только с ненормальными! — я счастливо поцеловал его в щеку. — Нет, ты не понял… — сказал он очень серьезным тоном. — Я болен. — Оо, ну это я вижу! — мне стало совсем смешно. — Дима! — он раздраженно сбросил мои руки со своих плечей. — Я болен психически. У меня…пограничное расстройство личности. Я перестал смеяться. Какое еще расстройство? Аркадий, конечно, странненький, я это еще при первой встрече заметил, но у меня и мысли не возникло, что это болезнь. Он не похож на психа. Психи, они ведь по стенам ползают и воображают себя Наполеонами, а Аркадий ни кем себя не воображал. — А что это значит? — уже серьезнее спросил я. Он тяжело вздохнул. — Если в общих чертах, это значит, что со мной очень сложно строить отношения. Мое настроение часто меняется, я эмоционально на все реагирую, как на хорошее, так и на плохое. А иногда мне становится так тяжело выносить свои чувства, что я…пытаюсь что-нибудь сделать, чтобы их не чувствовать. Больше никогда. — Ты про свои шрамы на руках сейчас говоришь? — я наконец смог задать вопрос, который волновал меня уже давно. — Да. — Аркадий, ты что…пытался себя убить? — от одних только слов об этом я весь похолодел. Он промолчал. А я обнял его посильнее и зашептал: — Аркадий, послушай…не бойся. То, что ты про себя говоришь…я ведь давно это заметил. Твои частые смены настроения…я вообще думал, что это просто такая черта характера. И меня она совершенно не пугает, пойми! А твои шрамы…я постараюсь сделать все, чтобы новых не появлялось! — Ты плохо понимаешь, а чем говоришь, Дим, — прошептал он, и на мое плечо упала его слеза. — Зато я прекрасно понимаю, что больше ни за что тебя не отпущу! Выгоняй, сколько хочешь, — никуда не денусь! Он едва заметно улыбнулся. Ну наконец-то. — Я ведь тоже не знаю, как жить эту жизнь. Уж я-то особенно! Но мне очень хочется пройти этот путь вместе с тобой. Давай просто попробуем, вдруг получится? Обещаю, я буду очень стараться! Аркадий снисходительно улыбнулся. А я почувствовал небывалое вдохновение! Больше всего на свете мне хотелось позаботиться о нем и защитить его, как себя. Как что-то внутреннее и хрупкое в себе, что я всю жизнь игнорировал, заталкивал поглубже и пытался забыть. Но оно все же проявилось. Вырвалось на свободу, разорвало цепи приличия и общественной нормы. Моя настоящая суть. Я нуждался в себе. И обрести себя мог только с Аркадием. Я вытер с его лица остатки слез и отвел в постель — было видно, что ему тяжело и хочется лечь. — Я не уйду, даже не надейся, — шутливо заверил я Аркадия, укладываясь рядом с ним, чтобы он мог об меня погреться. — Я сам тебя не отпущу, — ответил он, устраиваясь поудобнее на моей груди. Этой ночью кошмары не побеспокоили его сон.