whatever he’s done, he did it for love.

— Твой завтрак. — мурашки проносятся вверх по позвоночнику, когда в ушные перепонки врезается знакомый голос. — Почему ты? — отрезает Кая, вставая со своей кровати, что бы забрать у Питера поднос с едой. Останавливается на полтора шага дальше, чем обычно, весь сама себе запретила приближаться к Первому ещё ближе после того, что он сделал. Из-за паранойи еда в тарелке казалась отравленной и и так почти несуществующее желание поесть безвозвратно улетело в бездну, помахав ручкой на прощание. — У Эдвина сегодня выходной. И я теперь воспитатель, забыла? Вот чертёнок, получил свой чип, перестал считаться опасным, ведь штука под кожей теперь сдерживала его способности, которых все боялись. После последнего происшествия это — единственный выход и способ его контролировать, из лаборатории блондинчика никто, конечно бы не выпустил, поэтому Папа присвоил ему звание «воспитателя» и дал обязанность наблюдать за детьми. Во всём, что здесь происходило, Кая редко находила логику, а в этом поступке доктора Бреннера тем более. Они там, должно быть, все тронулись умом, раз после того, как Первый Двойку чуть на тот свет не отправил и столько людей убил, поставили Дьявола в человеческом обличии присматривать за младшими. Будто этот чип волшебным образом избавит Балларда не только от возможности пользоваться способностями, но и от его собственного, больного разума. Это же так, блять, гениально: позволить убийце ежедневно носиться с детьми. О чём они там думают? А Питер говорил, как ни в чём ни бывало, будто несколько недель назад он не пытался вывернуть Кае все конечности, свести её с ума и, в конце концов, убить, назвав это «испытанием нового приёма». Хорошая тактика: вести себя так, словно ничего не случилось, словно за три дня проведённых в реанимации ему отшибло память. Они вместе столько всего прошли, до таких крайностей доходили, стоя плечом к плечу, а теперь Двойке снова страшно находиться с ним в одном помещении. Но про их игру она не забыла. Счёт сравнялся после партии в шахматы и оставался таким до тех пор, пока Кая не убежала из Радужной комнаты и не попала в руки санитаров, подозванных самим Питером. Тогда он перешёл на очко выше, закрепив за собой цифру «пять». Вторая обещала себе отыграться во что бы то не стало, и она это сделает. Уже даже знает, как. — Подойди сюда. — просит властным тоном, присаживаясь на край своего столика. Баллард не раз замечал, как меняется её голос, кода Кая чего-то требует. И ярко ощущал, что с каждым разом сопротивляться становится всё сложнее. Она — его собственный стоит тяжёлых наркотиков, похлеще, чем тот, которыми здесь накачивают детей для проведения экспериментов. «Убить или поцеловать», вот в чём вопрос, а золотой середины не дано, её никогда не было и никогда не будет. Махнув рукой, даже не сомневаясь, что это сработает, Кая закрывает двери в свою комнатушку и улыбается, увидев отражение недоумения на точёных чертах лица. Смотри, Питер, смотри, удивляйся тому, что её силы восстанавливаются или, может, уже окончательно восстановились? А она тебе всей правды и не расскажет, главное одно — Кая вернулась в состав детишек со способностями, с помощью кучи практик, от которых ещё не скоро отойдёт. Теперь тебе остаётся только догадываться о пределах её возможностей, перед этим уничтоженных истощением, которое Вторая получила, пытаясь не умереть от твоих рук. — Удивлён? — тихо спрашивает, когда Питер, нахмурившись, подходит ближе. Девушка мельком сжимает ладошку, посмотрев на камеру, направляет энергию туда и улыбается, заметив, как красная лампочка перестаёт мигать. Заставила устройство заглючить и транслировать на мониторе придурков-наблюдателей застывшую картинку, где создаётся впечатление, что они с Баллардом просто разговаривают. Всего на пару минут, но Кае этого будет с головой достаточно. Она медленно вытирает каплю крови салфеткой, взяв её с подноса и выбрасывает в небольшое мусорное ведро, возвращая внимание на Питера. Наверное, он уже догадался, к чему это всё идёт. А иначе и быть не могло: слишком хорошо знает свою маленькую копию. И не противится ведь, делает ещё два шага вперёд, нависая над ней, да так близко, что аромат цитрусово-мятного шампуня врезается ей в легкие. По спине под белой толстовкой бегут сотни мурашек от того, как давно Кая не чувствовала его запах. — Поцелуй меня, Первый. — девушка знает, по каким струнам нужно проводить, что бы подцепить его на свой крючок и сделать это так, чёрт возьми, просто — напомнить ему о привелегии, привелегии быть первым всегда и во всём. И Питер послушно наклоняется, накрывая её губы своими, сплетаясь в этом горячем поцелуе, почти мягком, без излишней тени нежности, на которую неспособен. Кая тянет руки вверх, взяв его за шею, её бросает в дрожь, когда выпуклость от чипа непривычно упирается в ладонь. Воспоминания стрелой пронзают память и она едва сдерживается, что бы не отстраниться. Но страху нет места там, где есть возможность выиграть. Долго ждать не приходится: сильные, горячие руки Балларда поднимают её вверх, придерживая под ягодицами и несут в сторону кровати. Он опускается на застеленный белоснежной простынью матрас и усаживает Каю себе на колени, снова впиваясь в губы, покрывает поцелуями кожу везде, где может: лоб, скулы, щёки, губы, нос, опять губы, линия челюсти, и тает, когда её пальцы снова путаются у него в волосах, тихое дыхание щекочет шею, а ностальгия — внутренности. Кая кружит ему голову, уже давно пробудив внутри Первого ранее незнакомые чувства. Его самое сильное желание, самый большой страх и, одновременно, сама большая гордость. Парня пугает и злит понимание, осознание силы, власти, которую девушка над ним имеет, но он никогда этого не признает. Ни перед кем-то, ни перед самим собой. Через секунду ладони перемещаются ей на талию, сжимая пальцами, и Кая ёрзает у Питера на бёдрах, сразу же получая в ответ тихий стон, потерявшийся где-то между их сплетенными языками. Когда руки Первого сжимают её ягодицы, сначала сильно, а потом помягче, поглаживая, Двойка уже начинает жалеть, что всё это устроила, во всё это впуталась, снова. Потому что теперь уже плевать на эту дурацкую игру, от скуки затеянную несколько месяцев назад, плевать на счёт, плевать на всё, фрагменты воспоминаний о моменте, когда Кая чуть не умерла, отходят на второй план. Потому что ей уже не хочется от него отстраняться, не хочется разрывать поцелуй или убирать его руки со своего тела. Кожа горит под его пальцами, покрывается мурашками, требует ещё и ещё, просит, что бы тот никогда не переставал к ней прикасаться. Что-то твёрдое упирается Кае во внутреннюю часть бедра, запуская электрический разряд по всему телу, она улыбается сквозь поцелуй и прикусывает губу Первого, заставляя его что-то шикнуть себе под нос. И делает свой ход на этой шахматной доске, становясь на шаг ближе к заветной победе: Отстраняется. Ловит на себе, на своём разгорячённом теле непонимающий взгляд, пока встаёт с его коленей становясь на подрагивающие ноги. По лицу Питера можно наблюдать за степенями осознания произошедшей ситуации, когда она расправляет края толстовки, выданной, что бы не было холодно, глаза Балларда уже темнеют, превращаясь в океанскую пучину, зрачки расширены до предела, но уголки губ слегка приподняты, в его привычной, почти заговорщической, улыбке. Выглядит так, будто уже придумал, как будет зарабатывать себе ещё одно очко. — Кажется, уже половина десятого. — у Каи всегда отлично получалось изображать невинность и строить из себя дурочку, когда это требовалось, по этому эти слова она произносит с напускным сожалением. Двойка жмёт плечиками и кивает в сторону часов на стене, куда Питер даже не смотрит. Взгляд сосредоточен лишь на ней, пока сердце таранит рёбра, отбивая бешеные ритм в грудной клетке. Сначала зажгла его, а потом небрежно залила ледяной водой, уходя и оставляя его догорать. Тлеть. — Пора в Радужную комнату. — и, перед тем, как выйти за порог, почти что шёпотом проговаривает: — Пять-пять. — она махает ручкой закрывая за собой дверь, оставляя за ней свой не съеденный завтрак, к тому же, уже остывший, чего о Первом и не скажешь. Питер знает, что Кая — заряженный пистолет, снятый с предохранителя. И иногда задумывается над тем, что стоило скрестить пальцы, много лет назад шепча ей на ухо «Я всегда буду рядом». Открою секрет, Баллард. Тебя бы это не спасло.

X

Несколько дней очередных практик прошли тяжело, как и обычно. Каю уже тошнило от лица Папы и его приторно-доброго голоса, всего этого наигранного дружелюбия, которым он пудрил голову детям, заставляя их бороться между собой лишь для того, что бы заслужить хотя бы каплю его одобрения и конфетку, припрятанную в кармане пиджака. «Двойка, попробуй ещё раз, нам нужно убедиться, что всё точно сработало», и так по кругу, пока Кая, в конце концов, не заявила, что если они продолжат гонять её, как лошадь – силы снова исчезнут что, к её удивлению, сработало. В этом всём одно было хорошо – за успехи своих детишек Папа любил их награждать, поэтому, вытерев струйку крови у Каи из под носа, спросил, чего ей хочется. Естественно, ты не можешь выпрашивать освобождение из лаборатории или в этом роде, но что-то не относящееся к этому – пожалуйста. В прошлый раз Кая попросила сигареты, которые впервые попробовала несколько месяцев назад, когда Питер стащил их у какого-то охранника вместе с зажигалкой. Вдвоём у них получилось вывести камеры из строя на добрых минут пятнадцать, на протяжении которых они поочередно курили. Баллард, конечно же, первый — встав на носочки, а Кая — вторая: парень посадил её к себе на плечи, что бы шатенка со своим ростом хоть как-то доставала до вентиляции в потолке и выдыхала дым туда. Окурки они слили в унитаз. Никто даже не заметил. Конечно же, доктор Бреннер нехило так удивился подобной просьбе, но противиться и читать лекции о вреде курения не стал, наверное, подумав, что Кае не понравится и она больше никогда «эту гадость» себе в руки не возьмёт. Поэтому, на следующий день выдал своей любимой, отличившейся «доченьке» несколько сигарет и зажигалку, как ещё одно доказательство своего легкомыслия. Зажигалку, Кая, конечно же, использовала не только по её прямому предназначению, о чём теперь свидетельствовали шрамы от нескольких ожогов у неё на плече и предплечье, намеренно оставленных. По собственной неосторожности Каи это всплыло, и Папа был ой как зол. Тогда Питер обрабатывал её раны, заклеивал повреждённую кожу пластырями, называя дурочкой. Та ещё была потеха — Баллард не понимал, что ничего не может навредить ей сильнее, чем он сам. По этому, как бы Двойке не хотелось снова затянуться горьким дымом, потушить окурок о запястье, несколько раз, ощутить эту боль, перетекающую в чёртово спокойствие, хотя бы на пару минут, она даже не пыталась просить. Знала, что уже не получит. И с радостью вернула бы время назад, что бы оставлять раны на другом, более незаметном месте. Тогда, возможно, у неё до сих пор сохранился бы доступ к чему-то, что может покалечить. Вместо этого Кая потребовала пару новых книг, что-то из художественной литературы, на усмотрение того, кто будет покупать. Так она, во всяком случае, хотя бы на какое-то время сможет убежать от реальности потерявшись на шершавых страницах. Впридачу, Вторая получила несколько выходных, во время которых её пообещали не трогать с разными практиками и не вынуждать ходить в Радужную комнату, если ей не хочется. По словам Папы, девушке нужно набраться сил и приготовиться к тому, чего «сверху» так долго ждали: они хотят испытать на ней «Нину» и научить проникать в чужие воспоминания. Первопроходцем этого проекта по праву должен был стать Питер, но Первый собственноручно перечеркнул эту перспективу после проишествия, случившегося несколько недель назад, когда он чуть не лишил Каю жизни. Теперь она займёт его место, лишит привелегии «быть первым во всём», быть обладателем которой Питер так привык и Вторая не удивится, если его ладонь снова сомкнётся вокруг её горла. И вот, санитар ведёт уставшую, но даже немного довольную Каю в общую столовую, что бы та поужинала. Мужчина терпеливо ждёт, пока Вторая медленно поедает картошку с жареной отбивной, пьёт любимый апельсиновый сок и они уже почти уходят, как прямо рядом с девушкой, привычно по левое плечо, словно из ниоткуда, вырастает высокая фигура Питера Балларда. С напускным безразличием она обходит его стороной, оставляет свой поднос с грязной посудой на специальном стенде и оборачивается на своего наблюдателя, да только за ним уже и след простыл. Очевидно, Первый сказал, что займёт девушкой сам. — Как проходят твои практики? — спокойно спрашивает светловолосый, пока они шагают по длинному коридору, ведущему из столовой ко входу во второй блок. Кае хотелось закатить глаза и скривиться от того, каким приторным становился голос Питера, когда он выступал в роли воспитателя. Сдерживалась, хотя так горела желанием напомнить, что она не одна из тех маленьких детишек, за которыми ему поручили следить. — Тебе правда интересно, или таким образом просто пытаешься что-то для себя выведать? — словами Кая бьёт прямо в лоб, не давая вариантов отхода. — Во-первых, эта информация мне ровным счётом ничего не даст, во-вторых, даже если и так, то я смог бы ею воспользоваться, только если бы собственноручно вырвал чип у себя из шеи. Он раздражён и недоволен, это ясно, как день. Его лишили дара, а точнее, возможности им пользоваться, своими грязными ручками отобрав то, что Питер с таким трепетом и стараниями в себе взращивал, то, чем мог себя защитить. И, в конце концов, то, что делало Первого особенным. От его последних слов Каю на секунду бросило в холодный пот, а стая мурашек засеменила вверх по спине, заставив её поёжится. Девушка отвернулась и принялась рассматривать белые, чистые, ничем не примечательные, стены. Смотреть куда угодно, но только не на него. Питер берёт её за руку, когда в другом конце коридора появляется высокая фигура другого воспитателя. Даже несмотря на требования, Питер никогда не держал Каю, пока куда-то её вёл и делал это лишь тогда, когда другие работники оказывались на горизонте. Самого Балларда перестали брать за руку ещё лет в тринадцать, будто боялись, что он весь заряжен электрическим током и ты умрёшь, только прикоснувшись. К мальчику приставляли двух смотрителей, словно это могло как-то помочь, но он всё равно убивал их или бросал в стену, сделав один небольшой наклон головой. Когда Эдвин проходит, он вежливо кивает Питеру, получив одну из его фирменных улыбок в ответ. Судя по выражению лица второго воспитателя, Эдвин сам не понимает, каким образом Баллард вообще получил эту должность. Кая задавала себе тот же вопрос каждый божий день, но деться от этого некуда — так или иначе, Питер теперь в штате работников с детьми, а на возмущения или непонимания остальных Папа отвечать не собирается. Когда они вдвоём наконец доходят до лифта, рука Второй уже начинает прилично побаливать от того, насколько крепко Питер сжимал её. Девушка со скучающим видом выдыхает и, на секунду задумавшись, выдаёт: — Они готовят меня к испытанию «Нины». — Питер хотел подробностей? Пожалуйста, кушайте, да не обляпайтесь. Теперь она не знает, зачем вообще это сказала. Просто испытала мимолётную потребность поделиться, пускай и понимала, к каким последствиям это может привести. — Быстренько мне замену нашли. — процедил Питер, смотря прямо перед собой. — После единицы всегда идет двойка, так что моя участь здесь — неудивительна. — Кая хочет забрать руку из его стальной хватки, что с каждой секундой становилась всё крепче, но Баллард не отпускает, и сердце пропускает пару ударов, словно чувствуя приближающуюся опасность. Лифт приезжает, издавая протяжный звук и тяжёлые двери открываются. Пискнула, когда её пальцы так громко хрустнули в этой тишине, нарушаемой лишь механическими процессами лифта, и снова попыталась освободиться, но тщетно. Он зол и холоден, ведь они отдали Кае то, что по праву принадлежало ему, в потере чего Первый виноват сам. И Двойка не понимала, почему «сверху» не учли, что от лишения способностей Баллард не будет «безопасным» и никогда им не станет, ведь у него есть руки и физическая сила, от использования которой парня не останавливало абсолютно ничего. Становится так больно, будто блондин ломает ей пальцы, а ведь он может, будьте уверены, ещё и с улыбкой понаблюдает за тем, как та плачет и зовёт на помощь. Кая не выдерживает, взмахивая свободной рукой — Питера отбрасывает в сторону, он, что-то вскрикнув, врезается спиной в железную стену лифта с такой силой, что кабина пошатывается в разные стороны, а эхо от столкновения проходит по шахте, вызывая характерный гул. — Если ты снова причинишь вред мне или кому-то из детей, они не станут церемониться, Питер. В следующий раз тебя просто убьют. — выплевывает девушка, тыльной стороной ладони вытирая кровь из под носа. Она ни на секунду не выпускает Балларда из своего поля зрения. Если сейчас он окончательно слетит с катушек, ей никто не сможет помочь. Замкнутое пространство, что бы остановить лифт достаточно лишь нажатия красной кнопки с надписью «стоп», а для повторного запуска система потребует использование пропуска, который Питер с радостью разломает на две части, что бы Кая не смогла отобрать его и приложить к сенсору. И тогда он убьёт Вторую, ничего ему не стоит разом шарахнуть девушку головой о стену, а потом задушить, и наличие её сил парня ни капли не пугало. Они оба сходились в молчаливом согласии, что даже при имеющихся «привилегиях» Кая всё равно слабее. Не такая быстрая, не всегда умеет правильно продумать действия наперёд, не всегда предугадывает ситуацию. Поэтому она не чувствовала себя в безопасности рядом с Баллардом, даже несмотря на чип, вшитый в его шею, потому что знала, что для того, что бы кого-то прикончить, Балларду достаточно лишь своих голых рук. — Думаешь, я этого хотела? — выкрикивает, сделав шаг вперёд, наблюдая, как тот потирает затылок и кое-как пытается встать на ноги. — Думаешь, я просила, «боже, давайте испытаем на мне «Нину», мне же так это интересно!» — Питер поднимает на неё покрасневшие от злости глаза, на его шее вспухли вены, взгляд бродит по ней и останавливается на дрожащих руках. — Да единственное, чего мне хочется — это сбежать из этой лаборатории или умереть. У Питера зрение хорошее и оно его не обманывает, когда парень видит, что по её щеке медленно скатывается слезинка, оставляя блестящий, в свете ламп, след. Эта картина вызывает у него всего два желания: или подойти и вытереть, как всегда, проведя большими пальцами, или заставить рыдать ещё сильнее. Вот она, его Кая, часть её настоящей сущности, без кучи масок, которые она надевала каждый день, перед тем, как выйти из своей тесной, дочиста вылизанной, комнатушки. Руки трясутся и голос дрожит, зелёные глаза бегают туда-сюда, ища помощи, которую та не получит, даже если будет верещать. Кричит про желание умереть, а когда предоставляется такая возможность —сдаёт назад и молит о пощаде. Питер уже давно понял, что Кае нравится сама идея боли. Ей нравится получать разрядку после всего, что приходится здесь переживать. Ей нравилось тушить о себя окурки и обжигаться зажигалкой, нравится переодически засовывать пальцы в рот после еды и выблёвывать съеденное, нравится набивать себе синяки, а потом врать, что упала, или что она там ещё выдумывает. Нравится кусать себя за тонкую кожу плеч, а после носить выданные на случаи холода толстовки с длинными рукавами, даже если в лаборатории достаточно тепло, она всё равно будет идти в этой кофте с гордо поднятым подбородком, только бы никто не заметил новых увечий. В конце концов, Кая любила его. Это высшая степень мазохизма, до которого Двойка дошла перебирая своими худощавыми ножками. Но Кая далеко не беззащитная, загнанная овечка. Далеко не такая. Просто раненная. Она — прикоснись — обожжешься, и ледяной Питер постоянно о неё обжигался, иногда случайно, но чаще — нет. Двери лифта открываются, и Кая буквально выскакивает из него, несясь по знакомому коридору в сторону комнаты, с ярым желанием захлопнуть за собой дверь. Боже, как жаль, что там нет внутреннего замка. Питер идёт за ней, но не бежит, ведь что такое шажки Каи по сравнению с широким ходом Балларда? Уже через пару секунд он хватает девушку за запястье и дёргает на себя, получая удар в грудь ладонью, неспособной его оттолкнуть. Тянет, тянет за собой дальше, игнорируя возмущение, маты, которых она наслушалась от охранников и, оглянувшись по сторонам, открывает дверь и заталкивает девушку в свой кабинет, сразу же закрывая ей рот ладонью, что бы заткнуть. — Перестань верещать. И. Плакать. — шипит он, наклонившись к её уху, но Двойка брыкается, бьёт его в грудь, и, не успевает он убрать руку, прикусывает палец Питера, вынуждая его отдёрнуть ладонь от её рта. Рыкнув от злости, парень пальцами хватает Каю за челюсть, тянет на себя и, перед тем, как накрыть её губы своими, хрипит: — Кажется, в прошлый раз мы не закончили. Вторая не успевает ничего сообразить, как холодные руки по обыкновению подхватывают её тело и несут в сторону рабочего стола, с кучей нужных бумажек, которые Питер безразлично смахивает перед тем, как посадить девушку на край и встать между её ног. Кая даже не сопротивляется. И ненавидит себя за это. Ей хотелось кричать, бить кулаками стены или своё собственное тело, причинить себе столько боли, сколько представлялось возможным, заставлять себя блевать раз за разом, словно это помогало очистится не только от еды, но и от всего, что разъедало её изнутри; напрашиваться на наказание электрическим ошейником, что угодно, что бы перекрыть и убить желание поцеловать его, желание оказаться под ним, желание стонать ему в рот и обвивать ноги вокруг его туловища, пока он внутри. Она ненавидела любить его, жалела, что вообще знала такого парня как Питер Баллард, жалела, что пошла за ним, когда мальчик впервые протянул ей свою холодную руку, тогда, в Радужной комнате, много лет назад. Жалела, что не перестала с ним общаться, когда увидела, на что он способен. Жалела, что не убежала после того, как он впервые швырнул её в стену. И, наконец, жалела, что не отстранилась, когда он впервые поцеловал её. Питер разрушал её, словно бил молотком ломая кости, этот самый сильный в лаборатории парнишка, а потом собирал по крупицам, маленьким деталькам и крошечкам, вот только забывал, что если разбитую вазу склеить — на ней всё равно останутся трещины. Но это всё выветривалось. Выветривалось, как запах сигарет, растворялось в воздухе. Всегда. Всегда, когда он подавал лишь малейший намёк на то, что она ему нужна. Всегда, когда он заходил за ней и они вместе шли в Радужную комнату, когда он приносил ей что-то сладкое, стырив из столовой. Всегда, когда целовал или его руки заползали под её рубашку. Выветривается и сейчас. Одежда Каи летит в сторону, вслед за кучей бумажек, она остаётся в одних трусах, пока губы Питера находят её, небольшую ложбинку между ключицей и шеей, место, которое он больше всего любил целовать, он целует и её шрамы, пока пальцы Каи привычно путаются у него в волосах, перебирая их. Питер поглаживает талию, заставляя Вторую прогнуться в спине. И шепчет что-то ей на ухо, что-то, что навсегда останется между ними, что-то, чего нам не суждено знать. Их языки снова сплетаются воедино, девушка поднимает руки вверх, что бы обнять его за шею и притянуть ещё ближе к себе, хотя ещё ближе уже просто некуда. Он кусает её нижнюю губу, наверное, до крови и та кусает в ответ, легко улыбаясь, когда получает в ответ тихое шипение. Для них секс — разрядка. Никогда не был актом любви. Да и вообще, использовать слово любовь в контексте их отношений — значит запятнать само понятие. Потому что это не любовь. Это смахивает на больную привязанность, ненормальную потребность в друг друге, от которой ты не можешь отказаться и не сможешь уже никогда. Кая зажигает и сжигает Первого дотла, наблюдая за его мучениями, а тот и не против, он ради неё на что угодно пойдёт, кого угодно убьёт, просто этого не признает. Наверное, по этому ему хотелось её убить. Потому что не может совладать с силой власти, которую Двойка над ним имеет. Питер делает толчок, первый, медленный, глубокий, по самое не хочу, и Кая громко стонет, запрокинув голову назад. Электрический разряд проносится по всему телу, такой сильный, что кончики пальцев начинают покалывать. — Тише. — хрипит Баллард, наклоняется вперёд, не переставая двигаться, одной рукой сжимая бедро, второй приподнимая её за шею, что бы поцеловать, в сотый, тысячный раз, переплести из языки вместе, и Кая отвечает, поддаваясь, держа его за шею, запуская пальцы в волосы, целуя так жадно, будто Первого сейчас отберут. Чувства обостряются до максимума, всё вокруг исчезает, испаряется, лаборатория, врачи, Папа, эксперименты, боль, апатия и страдания, воздух сжимается и кислорода становится так мало, что хочется задохнутся, ну и пускай, умереть в его руках сейчас кажется не таким уж и плохим вариантом. Она обхватывает ногами его туловище, потянув на себя и стонет ему в рот, получая в ответ что-то похожее на рык. Всё тело натягивается, будто струна, а Питер знает, ох, прекрасно знает, как по этой струне провести и с каким напором, что бы получить нужные звуки в ответ. Первый скользит руками по её телу сжимая везде, где может, целует, с такой же жадностью, как и она его, никак не может насытится Каей, её телом, её разумом, самой ею. Она поглотила его полностью, без остатка, забрав себе всё, что у него есть, начиная от мыслей, заканчивая сердцем и душой, которой, как девушка привыкла считать, у него не было. Но она есть, точнее, наверное, остатки, где-то в груди, что-то маленькое и светящееся, что-то, что никогда не давало ему шанса закончить начатое — окончательно её сломать. Когда воздуха становится совсем мало, пот покрывает каждый миллиметр тела, зрачки расширены до максимума, будто после самого сильного наркотика, а глаза обоих, тёмные, от страсти, греющей кровь, когда дыхание настолько сбитое, что даже издать малейший стон – испытание, Баллард медленно останавливается, оставаясь прямо в ней. — Питер..? — тяжело дышит, рвано и сбито, щеки горят, красные, глаза искрятся желанием, она приподнимается на столе оперевшись на руки, не понимая, что происходит, бегает взглядом по его телу, лицу. — Пожалуйста.. — поддаётся вперёд, в его сторону, хотя сделать ещё один толчок и продолжить, но лишь хныкает, ведь его пальцы сжимают её бёдра не давая двигаться, так сильно, что потом, наверное, останутся синяки. — Какого..? — Переводим счёт на шесть-пять, — Питер наклоняется, шепча на ухо, своим хриплым, завораживающим голосом, а его сердце бьется так сильно, что Кая слышит удары в этой гробовой тишине. Он просто прекратил, оставшись в ней, дразня, позволяя ей чувствовать себя в середине, мучая бездействием. — В мою пользу, и я продолжаю. — целует тонкую, чувствительную кожу за ухом, заглядывает Кае в зелёные, темные, как никогда, глаза, пальцами продолжая сжимать бёдра. Как он ещё не сломал ей кости? — Это не честно. — хнычет Двойка, мотая головой, хотя прекрасно знает, что недавно сама поступила с ним точно так же. И теперь Питер отплачивает той же монетой. — Ещё как, — парень медленно двигается назад, в ней, не переставая смотреть прямо в глаза. — честно. — а потом медленно, так медленно, вперёд, растягивая последнее слово как начинку шоколадного батончика, которые им иногда давали на десерт. И Кая не выдерживает, ладонью хватается за его запястье, запрокидывает голову назад и тихо стонет, заставляя электрический ток пробежать вдоль его позвоночника. Да и пусть переводит счёт, пожалуйста, пускай забирает себе это одно очко и радуется очередной победе, расплате, мести. На здоровье. Только пускай закончит начатое.