Фенхель

Золдик подхватывает лоснящийся кусок и жует, зло скрежеча зубами. Брат сидит напротив, медленно отпивая из глиняной чаши. Сверлит темными глазами, разгибается, отчего черные как смоль пряди соскальзывают с его плеча, подается вперед и звенит в голове своим удушающе ровным голосом. Отец сказал, что это ничего. Что у Золдика есть еще 2 луны, чтобы настичь избранника. Брат усмехнулся, заявив, что своего поймал задолго до рассвета первого дня. Золдик буйно смотрит в ответ. Скалится, напоминая, что красноволосая бестия брата и вовсе ворковала с другим коренастым мужчиной, отчего Иллуми ударил его в грудь, рассеча по ключицы. Брат перетягивает волосы за спиной, ведет плечом, говоря, что тот просто играл, опустошает чашу и поднимается. Золдик провожает его спину глазами, морщится, когда из-под шкуры на входе появляется уже знакомое лицо с раскосыми глазами. Фыркает на чужую улыбку и отворачивается. Этот взъерошенный и не скрывал, что имеет виды на его брата. А в лесу и вовсе устроил невесть что, вынудив ранить соплеменника. Дурной, одним словом. Но с Иллуми они были даже чем-то похожи. Со своими жуками в голове, оттого и поладили, живя под одной крышей уже 2 зимы. Золдик его омегу, однако, на дух не переваривал. Отсаживался как можно дальше, выворачивался из-под ладони, кусая за пальцы. А затем зло шипел, глядя, как тот хохочет, показательно вскидывая руки. Хотя при следующей встрече опять пытался потрепать по голове. Позади снова шелестит. Красноволосый ловит Иллуми губами, смеется, будто ветви, шелестящие на ветру, затем подходит ближе. Золдик раздраженно ест, разглядывая тлеющие угли. Вот заполучит свою хижину и даже на порог его не пустит. Вечно тот притаскивался в отцовскую, хотя имел собственную, большую, укрытую волчьими шкурами, с множеством цветных перьев, собранных в диковинные пучки под потолком. Брат его баловал, дарил редких птиц, головы которых тот чистил от мяса, оставляя лишь белый череп. Раскрашивал его, выводя причудливые узоры углем и цеплял на стену. Оборванные перья перебирал и стягивал жгутом, иногда даря детям. Чудак. Но брату почему-то нравится. Мак. Так его звали остальные. Что ж, Золдик с ними согласен, дурных мыслей в его голове и правда было предостаточно. Красноволосый опускается рядом. Во рту тут же оседает привкус соли. Он всегда пах кровью, будто его волосы имели такой цвет не из-за благоволения богов, а из-за того, что тот полоскал их горшке, куда скидывал шматки того, что снимал с пернатых подарков. Золдик разгибается, сжимая зубы. Мужчина смотрит с приклеенной улыбкой, словно та и не сходит с его лица ни на миг. - Тронешь меня. Отгрызу руку. - Хах, как я могу? Ты ведь уже взрослый, - он подгибает бледную ногу, упирается в сложенную руку щекой и смеется. - Как первая луна прошла? - Ты сам слышал. - Слышал, - мужчина натянуто вздыхает, закусывая палец, сужает глаза и шепчет. - Там птичка одна кареглазая сегодня у реки вещи отжимала, - Золдик перестает жевать, таращась на омегу. Как узнал? Золдик никому не говорил о том, кого выбрал. Красноволосый ловит его беспокойство и наклоняется, разглядывая с хитрым прищуром. - Ты поди уже сам догадался. Он по реке от тебя убежал, чтобы след сбить. Умный мальчишка. Не удивительно, что ты на него глаз положил. Щупленький, но гибкий. А пониже спины как наливное яблочко. Золдик вспыхивает, ломая кость пополам. Мужчина звонко хохочет в кулак, отклоняясь. Проглатывает смех и кивает на выход из хижины. - Поторопишься, может успеешь и сам посмотреть~ - КАТИСЬ К АЗИСУ! - Киллуа багровеет, стискивая руки, швыряет кость в огонь и вылетает на улицу. Мак улыбается, ковыряя угли палкой. Угадал~ Когда деревню накрывают сумерки Золдик снова идет к поляне. Хмурый и злой, пинает попавшиеся на пути камни, ломает ветки молодых деревьев. Рвет листья, сминая в кулаке. Значит, Фенхель ушел от него по воде. Раз до утра на глаза так и не показался, то просидел в реке всю ночь... Киллуа стискивает зубы, идет быстрее, переходя на бег. На поляне народа значительно меньше. Омеги мнутся возле кромки леса. Юнцы стоят поодаль, выглядя более серьезными. Золдик равняется с остальными и ищет темную макушку. Брюнет появляется значительно позже. Опускается на траву, подгибает ноги, ловит его рассерженный взгляд, широко улыбаясь. Золдик хмурится, разглядывает блестящие глаза напротив. Мокрую челку, стоящую торчком, как хохолок у птицы. Горящие нежные щеки. Золдик моргает и всматривается лучше. Да это не румянец! Он весь пошел пятнами! И руки, и плечи, и грудь в разрезе. Поди замерз до коликов, вот и заболел. Балбес. И полез же в ледяную воду, лишь бы спрятаться. Золдик зло цокает. Уж сегодня точно словит наглеца. Обожжет ягодицу ладонью, завернет в медвежью шкуру и унесет в хижину, попросив у вредного, но мудрого знахаря целебных трав. Разденет и будет греть, больно щипая за бок, чтобы неповадно было. Золдик хмыкает. Уж по воде тот точно не уйдет. Не дурак, чтобы снова проворачивать подобное. Значит, будет прятаться от него в лесу. Шаман бьет в бубен. Фенхель влажно моргает и поднимается, немного пошатнувшись. Золдик коротко вдыхает, разглядывает дрожащие бедра, стиснутые бледные губы и взмокший затылок. Альфа неподалеку довольно хохочет, шепча дружку о том, что ежи сегодня больно притихшие. Бубен звучит снова. Золдик ныряет в темноту, тянет носом, отчетливо ощущая аромат зеленых яблок, бежит следом, намереваясь утянуть мальчишку в хижину до рассветных лучей. Пока болезнь не забралась ему в легкие, не пробудила страшные ведения и надрывный хрип. Фенхель не приходил в поселение даже зимой, терпел холод где-то в лесу, совсем один. Лечился, чем попало. Охотился сам, даже будучи слабым. И ходит же. Ходит с оголенными ногами, хотя трава к утру индевеет. Ну, точно бесстрашный балбес. Золдик чиркает об острую ветку щекой. Шипит, утирая красноватую росу пальцами. Опять отвлекся. Слова Мака все не шли с головы, делали руки ватными, а повязку на бедрах тесной. Какой он без вороха одежды? Такой же золотистый? Даже в тех местах, где не касается солнце? Если коснуться ртом там, он будет стыдливо прикрываться?.. Золдик дышит глубже. Чужая задница легко бы поместилась у него в ладонях. Он уверен. Уж больно мальчишка щуплый. Но отчего-то кажется, что сомкни на ней Золдик пальцы, точно почувствовал бы упругость. Связки мышц, которыми тот обзавелся, пока жил один. Пока выживал, скорее. Почему он так сторонится остальных? Почему не уходит, если жить в поселении не хочет?.. Сломать бы тому щенку пасть, чтобы лишнего не брехал. Фенхель красивый. Очень красивый. К щекам снова приливает. Золдик вспоминает широкую улыбку, карие глаза, обрамленные темными ресницами. Горячие пальцы, сминающие его кожу на плече до красных отметин. Нет, Золдик точно ему по нраву. Просто он гордый. Слишком гордый, чтобы покорно сдаться в первую луну. Золдиком одолевает щемящее чувство. Мальчишка не промах, мальчишка его обдурил, но поплатился собственным здоровьем, а потому будет медлительнее. Золдик рыщет возле реки, так, на всякий случай. Затем пробирается через мокрый валежник, заглядывая под корни. Рассматривает следы от небольших ступней, перетянутых барсучьей шкурой. Он заходит достаточно далеко. Запах становится сильнее. Луна больше. Звери тише. Золдик подходит к раскидистому дубу. Дышит чаще, упоенно втягивая терпкий аромат ртом. Крутится, пытаясь найти источник. Задирает голову и немеет. Наверху. Между толстыми ветвями он видит что-то совсем непривычное глазу. Хижина! Азис его побери, он построил ее прямо на дереве! Золдик карабкается по веткам. Забирается на особо крупную, балансирует, ступая на укрепленную часть. Опускается на колени и пораженно вдыхает. Здесь целое множество горшков с землей. И в каждом зеленое буйство. Но странные они, эти листики. Он такие раньше не видел. Золдик рвет один, нюхает, затем с опаской жует. Морщится и прижимает пальцы к губам. Рот горит. Почему трава, вдруг, обожгла его?! В следующем горшке находятся семена. Их много. Не те ли, которые сыпал себе на ладонь отец, когда осматривал содержимое его мешка. Золдик тогда удивился. Хрупкий на вид, а нес такую увесистую поклажу за плечами. И горшки. Они не похожи на те, что делают в их деревне. Он, вероятно, слепил их сам, судя по засечкам на шершавой поверхности, образующим цветочную вязь. Везде разную. Золдик пробует содержимое остальных сосудов. Какие-то листья терпкие, явно не пригодные в пищу. Какие-то, наоборот, очень сладкие. Такие, он бы залил вскипевшей водой. Вкусно, наверное. Но зачем ему горячая трава? В плоской чаше находится стопка желтоватых лепешек. Золдик не стал бы брать чужое, но был слишком увлечен, чтобы не подхватить одну с вкраплениями зеленых кусочков. Он ее туда положил? Траву?? Золдик неловко мнется, затем все же отламывает кусочек и жует. Оу... Золдик рвет еще один и плюхается на деревянный сруб. Он еще никогда не ел подобного. Его мать тоже готовила такие, но те были пресными. Эта же была соленой, немного горела во рту, но от этого становилось только вкуснее. Золдик съедает ее целиком. В остальных емкостях находится вода. Мясо, перетянутое жгутом. Ягоды. Свежая рыба. Под ворохом веток находится лук, самодельные, но очень крепкие стрелы, несколько острых клинков. В хижине тихо сопят. Золдик взволнованно переминается, но откидывает серую шкуру, закрывающую вход, коротко вдыхает и поджимает губы. Мальчишка лежит на еловых лапах. Подобрал ноги, обхватив колени руками, сжался, уткнувшись в локоть носом. Он размеренно дышит. Измотанный и весь влажный от испарины. Он не смог бы уйти далеко в таком состоянии, поэтому спрятался и уснул, сломленный болезнью. Золдик проглатывает ругательства, трет грудь, затем тянет с собственных плеч белую шкуру, накидывая сверху. Cадится у входа, складывает руки и сверлит темноту, прислушиваясь к каждому шороху. Он не будет брать его силой. Ни за что. В хижине сухо. Под шкурой будет тепло. Судя по тихим вдохам в его груди только воздух. Значит бояться нечего. Он крепкий, с болезнью справится, нужно только дать время целебному сну. Золдик трет горящие щеки. Он наконец-то нашел его. Он стыдливо поглядывает через плечо. Ковыряет лезвие пальцем, кусая губы. Чужой запах наполняет грудь, мутит голову, будит естество. Он, вдруг, сам ощущает себя больным. Дышит глубоко, утирая влажность на шее рукой. Мальчишка не попался б так легко, если бы не заболел. Мальчишка построил хижину ни чуть не хуже, чем мужчины из их деревни. Сделал горшки, лук, стрелы, запасы дичи, причем самой разной. Фенхель не голодал. Фенхель жил здесь, причем весьма хорошо. Не нуждался ни в чем и ни в ком. Фенхель был свободен. Ни перед кем не отчитывался. Брал, что хотел. Ел, что хотел. Делал, что хотел. Золдик влажно моргнул. А может мальчишка водил его кругами, чтобы проучить?.. Чтобы показать, что Золдик для него бесполезен?.. Киллуа накрывает грудь ладонью. Смаргивает мокрое чувство и подтягивает ногу, утыкаясь в нее щекой. Жует губу, прокусывает до соленых капель, затем тихо рычит, снова выпрямляясь. Пускай. Золдик все равно предложит себя. Найдет и поймает. Докажет, что тоже не промах. Что тоже способен. Что достоин, в конце концов. Он попробует завтра, когда тот перестанет быть таким болезненно красным. Когда восстановится и снова станет похож на ловкого зверька. Золдик хочет играть на равных. Золдик не слабак, чтобы брать что-то так легко. Золдик зорко вглядывается в темноту, изредка слыша крики где-то издалека. Он никого не подпустит к этому дереву. Пусть только сунутся. Он мгновенно взмок. Между ног болит. Сердце колотится где-то в ушах. Приходится стиснуть руки между бедер, чтобы унять беспокойное чувство. Хочется лечь рядом с ним, ткнуться в шею носом. Нашарить горячую кожу руками, вжаться в рот. Золдик дышит размереннее. Он себя переборет. Луна прячется за облаками, погружая лес в темноту. Брюнет зарывается в белый мех, вдыхает, расплываясь в довольной улыбке. Разглядывает светлый ворох на затылке, широкие плечи, взбугрившиеся мышцы на бледной спине. Тихо вытягивает руку, легко гладит кожаный пояс пальцами, подавляя щемящий смех. Попробовал? Наверняка. Он любит пробовать все, что кажется ему интересным. Несколько лепешек правда превратились в угли, он проморгал их, отвлекшись на пение птиц, зато остальные получились очень даже сносными. Он все же пришел за ним. Он почему-то не лег рядом... Злится?.. Но он просто сидит. Не стал кричать, не стал замахиваться рукой и угрожать. Он не похож на других. Совсем не похож. Он пытался повторять его ловушки. Он долго сидел, когда думал, что его не видят, гладил резную снежинку пальцами и улыбался. Он говорил с ним на равных. Как говорят братья. Ругался, но никогда не позволял себе касаться его. Брюнет зарывается глубже, разглядывая прищуренными глазами. В хижине сладко оседает чем-то цитрусовым. Беловолосый пахнет как фрукты, которые росли у него на родине. Яркие, сочные, с плотной кожурой и оранжевой мякотью внутри. Их было так тяжело достать. Колючий ствол тут же обдирал кожу на пальцах, приходилось обматывать руки мехом, чтобы забраться повыше. Но цель стоила всех усилий. Стоило сорвать плотный кругляшок, очистить, разделить на дольки, погружая в рот, как в нем мгновенно разливался душистый сок. В этих местах они не растут. Местные омеги говорили, что сын вождя пахнет странно. Он же сразу понял, что вождь когда-то и сам пришел сюда из его племени. Наверняка узнал по знакомым символам на клинке, а потому не убил. Если подумать, беловолосый и сам как фрукт. Горький снаружи, но очень нежный внутри. Он остался здесь ради него. Он так ждал, когда тот станет новолунным. Брюнет кусает пальцы, чтобы не издать не звука. Зарывается в чужую накидку и стыдливо вспыхивает. Он к нему не лег. Он даже не вошел в хижину, так как не получил разрешения. Он просто стережет снаружи. Он не уйдет, не пустит сюда никого, молчаливым щитом возвышаясь впереди. Затылок болит, виски наливаются кровью. Брюнет тихо подбирается ближе, утыкается в чужую поясницу лбом, слышит, что тот вдохнул глубже и замер. Некоторые мужчины этого племени были жестокими. Омеги боялись. Фенхель ставил ловушки, чтобы дать более слабым преимущество. Брал с собой лук и клинки, хотя законы запрещали. Законы их племени очень несправедливы. Он даже ранил одного из них в лицо. Фенхель находил молодых девушек и парней. Закрывал им глаза, потом долго молился богам, прося, чтобы их души упокоились с миром. Фенхель тоже боялся их. Фенхель не боялся его. Он его выбрал.