Расходный материал

      Иларион не находит в себе сил и мужества просто оставить мёртвое тело Дирка посреди поля боя, поэтому и впивается бледными, дрожащими пальцами, тащит под руки из эпицентра событий к закрытым дверям, в надежде на то, что те откроются своевременно. Гибрид мог поднимать и большие тяжести, чем тело обычного, взрослого человека, но сейчас ноша кажется невообразимо тяжёлой, настолько, что ноги подкашивались, а руки немели. Он бы не смог дотащить Дирка, не смог бы осуществить свой безумный, необдуманный план, если бы не прикрытие сверху. Несколько снайперов намеренно нацелились на обеспечение безопасности принца, отстреливали любого, кто смел наставить автомат на безоружного, разбитого наследника королевства.       Рядом с беловолосым волчьим падали замертво люди, гремели без остановки выстрелы и звучали крики, но взор голубых глаз был направлен только на обезображенное, окровавленное лицо мужчины в руках. В голове разом возникла тысяча и одна мысль: принц успел пожалеть обо всём в своей жизни, но больше всего жалел о том, что не смог помешать Дориану.       Принц понимал, что на самом деле, в моменте, он и не пытался помочь, сделал выпад на убийцу только для того, чтобы не прослыть безжалостным и хладнокровным, чтобы никто в будущем не мог сказать о нём плохо. На самом деле, он не хотел спасать Дирка после обнародования правды — не хотел убивать, но и помогать как-либо не желал. Теперь, сжимая в тонких пальцах результат бездействия и жажды возмездия, принц начинал понимать то, насколько сам оказался не прав.       Дирк мёртв, в этом нет никаких сомнений и нет никаких надежд на оживление, однако Иларион всё равно не мог оставить его в гуще событий. Валяться там, посреди поля в окружённом зданиями дворике, быть одним из трупов, о которых позаботятся лишь с окончанием боя, а пока собирать пыль и грязь, вынужденный прогибаться под неосторожными шагами армейских ботинок.       У младшего из Сондеров теперь нет никого, кто мог бы искренне, от всей души позаботиться о теле — Иларион ощущал себя чертовски обязанным за всё, что мужчина сделал для него. Плохое практически забылось, вина за смерть матери внезапно перешла на правительство, обыкновенную пешку теперь никто не винит. Принц поздно смирился с неизбежным, поздно осознал настоящую роль Дирка в своей жизни и то, что происходило за последние полгода. Теперь поступки мужчины не казались загадкой, и даже то, что он сказал в конце — очевидно, смерть младший Сондер наслал на себя сам, буквально убив себя руками родного брата. Грех убийства взял на себя Дориан, и по нему несложно сказать, что такого исхода даже он не ожидал.       Никто не хотел убивать Дирка, хотя, казалось бы, у Дориана и Илариона были на то все основания.       Иларион боязливо прижимает уши к голове, кончик хвоста волочит по земле, неестественно согнувшись с трупом в руках. Тело мёртвого мужчины приминает жёлтую траву, оставляет слабый кровавый след, а отсутствующие глаза пытаются заглянуть принцу прямо в душу. Дорога до дверей кажется невообразимо долгой и тяжёлой, принц падает несколько раз, валится с ног и встаёт снова, снова цепляется за одежду на плечах и тащит, тащит, тащит. Минувшие дни плывут перед глазами чёрно-белым фильмом: первая встреча, первый поцелуй, драка в баре, воссоединение после инцидента с Велиаром, мирные разговоры на балкончиках по ночам и побег. Принц дышит тяжело, мычит и шипит, рывками притягивая к себе неподвижное тело, роняет слёзы на окровавленное лицо и касается его кончиками волос, из-за чего те приобретают темно-алые оттенки. Для полноты картины не хватало дождя, чтобы происходящее точно ощущалось как в проходной драме. Но на улице стоит сухой холод, пробирающийся под кожу мелкими мурашками.       Принц достигает дверей благодаря помощи с окон, но те не открываются. Неудивительно, что у армии сопротивления нашлись дела по-важнее, Иларион практически не печалится сложившимся обстоятельствам и просто усаживается у ближайшей к двери стены, сложив на колени голову Дирка. Спутанные, пропитанные кровью волосы чуть кудрявого каре оставляют на светлой одежде следы — принц без страха и отвращения касается рукой макушки головы. Он сторожно поглаживает и будто успокаивает, как тогда, как в старые-добрые, где уставший с работы Дирк так любил полежать у него на коленях. Тогда Иларион считал мужчину опытным фармацевтом, считал, что семья Честерс находится на лечении, а они сами находятся в обычном исследовательском центре, где люди полностью посвящают себя медицине.       Принц с трудом верит в существование смерти, не может принять тот факт, что он больше никогда не поговорит с Дирком по душам, что не сможет выяснить обстоятельства убийства родной матери и отныне не сможет с ним… Сондер был первым сексуальным партнёром в жизни принца. Первым, кому Иларион смог доверить душу и тело. С потерей начинает казаться, будто он никогда и никому не доверится так, как ему, огонёк внутри гаснет, а окружающие автоматически представляются врагами. — Я смогу тебя простить, Дирк, — внезапно для самого себя, заключает принц вслух. — Мне было хорошо с тобой, правда, — прикусывая губу, произносит, ощущая новые дорожки слёз на щеках. — Как думаешь, в какой-то из параллельных вселенных, у нас могло быть будущее? — спрашивает и тут же впивается взглядом в чужие губы он. — Ты мёртв, ты мне не ответишь, я знаю, — качает головой принц с тоскливой улыбкой, откидываясь затылком на стену позади. — Ты — хороший человек, оказавшийся в плохих условиях. Я надеюсь, что сейчас ты в месте получше этого, — принц оглядывается вокруг, замечая как армия врага с каждым выстрелом сокращается. — Если бы ты только сказал мне правду, сказал ещё тогда, в первый вечер в Тиаридари. Мы бы дали тебе защиту, дали кров, еду и нашу заботу, мы бы поняли тебя и приняли, честное слово, — уже захлебываясь рыданиями, говорит он. — Почему ты не сознался сразу, Дирк, почему решил выполнить этот приказ? «Я был слишком напуган» — звучит где-то в голове Илариона.       Вероятнее всего, так бы и прозвучал настоящий ответ Дирка, его довольно точно мысленно воспроизводит принц и сразу принимает за чистую монету.       Оно и верно, Северные земли всегда распускали гнусные слухи о других странах, всегда запугивали и уверяли в том, что на родине — лучше всего. Дирк видел в королевстве кровожадных, первобытных монстров, а когда убедился в обратном — побоялся наказания от родных земель и брата. Они бы не успокоились, пока не нашли его, война была предначертана давно, она могла произойти и без смерти королевы, просто возымев меньший шанс на успех.       Однако, утопичный вариант событий всё равно плывёт в мыслях Илариона. Тот вариант, где принц смог вылечить все психические травмы Дирка любовью и заботой, тот вариант, где они смогли быть вместе, тот вариант, где они бы вместе занялись поиском настоящего лекарства. У них могло быть будущее, могли быть дети, — пусть и приёмные, — мог быть собственный уютный дом, как у Честерсов. Иларион погружается с головой в иной исход до того, что теряет ощущение реальности происходящего — прикрывает глаза и не слышит выстрелов, не слышит криков и того, как приоткрылась железная дверь.       Принц бы назвал сына Элиас, исключительно из-за красоты и изысканности имени, а сокращённо бы звал Элли. Он представлял сына большим и крепким самцом, но не отдавал предпочтение именно такому образу, готовый принять и утончённого, женственного гибрида. Если бы они с Дирком взяли девочку, самку, то он бы обязательно назвал её в честь матери — Амелия, в последствии подарив полное право выбора судьбы. Маленькая Амелия смогла бы стать тем, кем захочет, заниматься тем, к чему ляжет душа и быть такой, какой только пожелает.       Иларион видел их дом: двухэтажный, наверху спальня ребенка, на первом — их собственная, там же гостиная, совмещённая с кухней и коридор. Стены дома, как изнутри, так и снаружи, Иларион бы увесил горшками с растениями, их ветви бы свисали до самого пола, а на уход за ними принц бы с удовольствием тратил каждое утро. Иларион смог увидеть один из дней в вымышленном мире с Дирком, он видел утро, которое полностью бы провёл в его объятиях. Тёплых, заботливых и крепких объятиях, слушая шумное дыхание мужчины через нос — несбыточная утопия становится настолько реальной, что труп в руках выполняет все вымышленные пункты, становясь горячим и живым. — Иларион, ты в порядке? Иларион! — раздаётся незнакомый голос прямо над ухом, вынуждая то прижаться к белоснежной макушке головы.       Принц открывает глаза и первым делом смотрит на тело в руках, видит, что вместе с ним сполз по стене на холодный бетон. Труп по-прежнему не теплее, чем находящийся под ними бетон, лицо по-прежнему изувечено кулаками родного брата, дыхания как не было, так и нет. Утопия развалилась вмиг, реальность лавиной обрушилась на принца, — реальность, где нет никакого дома, нет растений, нет дочки или сына, нет мирного, спокойного утра в крепких руках Дирка Сондера. Иларион ранее мечтал о карьере успешного врача, мечтал помогать и спасать жизни, но теперь и эта мечта рассыпалась в груду мелких осколков. Если Тиаридари сможет отразить атаку — принцу в любом случае придётся становиться правителем, иных вариантов просто нет. Вдобавок ко всему, королевством править придётся в одиночку, ведь Иларион ещё долго не сможет никого к себе подпустить. — Вставай, Иларион, пошли отсюда, — торопит мужчина в белой форме и шлеме.       Он протягивает руку, встряхивает ею пару раз, выжидая когда принц за неё схватится, но тот самостоятельно поднимается с ног. Иларион не просто встаёт, он закидывает себе на плечо руку покойного мужчины, надёжно фиксирует и с трудом передвигает ноги к приоткрытой двери, пока со спины не звучит: — Оставь его здесь, мы потом будем делать всеобщее захоронение, про него не забудем, — говорит он, закидывая вторую руку трупа себе на плечо. — Давай я отнесу его к остальным, иди в безопасное место, не глупи!       Иларион с силой вырывает тело Дирка из чужих рук, полностью принимает на себя тяжесть и идёт намного увереннее, даже не взглянув назад, на обеспокоенного солдата. Тот и сам был покрыт кровью, в заварухе решительно непонятно чьей именно кровью. Солдат недолго тупит взгляд в спину принца, наблюдает за тем, как волочатся ноги мертвого Дирка по земле и снисходительно качает головой. Он и его отряд прибыли на устранение остатков отряда Дориана, за дверью уже выстроились как минимум пятнадцать человек. Мужчины понимающе расступились, позволили Илариону пройти внутрь, а сами тут же бросились к дверям, заполняя скромный, закрытый дворик.       Принц не смог пройти далеко, истерика вновь накатила лавиной. Понимая, что не может больше идти, Иларион доковылял до противоположного угла зала и упал в него вместе с Дирком, позволяя обездвиженному телу придавить себя сверху. Принц смягчил удар для мужчины, приложился костьми о ледяной пол, но от боли почувствовал лишь некоторую долю облегчения. Тело сползает в бок, принц обхватывает ребра Дирка обеими руками, утыкается носом тому в грудь и вновь хнычет, только теперь совсем тихо, неслышно для остальных. Ноги зажимают между собой колено Сондера, принц закидывает на себя его руку, изо всех сил стараясь представить, что мужчина сам его обнял.       Иларион знает, что это их последние минуты вместе. Знает, что вскоре увидит погребение. Знает, что будет вынужден смотреть за тем, как гроб засыпают землёй. Принц самолично принял решение похоронить мужчину в Тиаридари, полагая, что таким образом он сможет подарить Дирку долгожданный покой на мирных, вечно зелёных землях. Покой, которого Дирк так и не обрёл при жизни. Мир, которым не смог насладиться за короткую, двадцатипятилетнюю жизнь.

***

      Реджинальд достаточно быстро разобрался в устройстве огнестрельного оружия, ему оказалось достаточно одного торопливого урока от Кастиэль для того, чтобы попадать в цель со второго или третьего раза. За счёт высокой, прирожденный ловкости волчьих, Реджинальд мог своевременно уклоняться от выстрелов, столкновения в упор выводить себе в пользу, а также слышать приближение врага заранее — достаточно только замереть на несколько секунд.       Враг наступал со всех возможных входов и выходов, поэтому преимущество непредсказуемости оказалось на стороне государственной армии. Изначально, зоны ответственности отдельных отрядов были поделены поровну, один отряд — один вход, и поначалу всё шло относительно удачно, пока три из десяти отрядов не было полностью истреблено. Солдаты прорвались в здание через образовавшуюся брешь в защите, без труда заполняя территорию брошенного завода. Сперва они штурмом захватили четвертый блок, расправившись с четвертым отрядом, а затем взяли и соседний, шестой, прикончив, соответственно, шестой вместе с седьмым, что несвоевременно подоспел на помощь.       Реджинальд и Илай с отрядом приняли бой на пятом блоке, в последствии помешав его захвату, но полностью победить врага не смогли — численное преимущество оказалось не на их стороне. После решения отступать прошло какое-то время, с возвращением на поле боя Реджи взял под управление не только остатки пятого отряда, но и третий, и второй, что лишились своих командиров.       Ситуация казалась плачевной, ведь живых и целых бойцов становилось всё меньше, а врагов будто бы совсем не убавлялось. Только отряд подавит первую толпу, как сразу появлялась вторая, внезапно, из-за угла, нередко используя гранаты и дымовые шашки. Враг не брал пленных, солдаты стреляли сразу на поражение, без каких-либо раздумий надавливали на курок, нередко попадая прямо в цель. Первый блок являлся основным и его захват можно смело расценивать поражением, но перед ним следовали второй и третий — буквально все силы оказались брошены на их защиту, когда как в остальных происходил полный хаос и запустение.       И хоть противник не проявлял жалости и сострадания в случае победы, армия сопротивления отнимала жизнь только тогда, когда раненный солдат не сдавался сам. По ходу дела появлялось всё больше и больше сдающихся, многие из вражеских солдат попросту вставали на колени и молили о пощаде. Они клялись, что здесь не по своей воле и вовсе не имеют ничего против свержения правительства. Таких людей лишали какого-либо оружия, шлемов и свободы передвижения, отводя в специальный цех в третьем блоке. Этим занимался не Реджинальд, у него имелись дела и поважнее — среди них занимал первое место поиск Амави, что столь внезапно исчез в самый неподходящий момент.       Реджинальд начал замечать, что пытается найти мужа среди мёртвых тел. Как только выдавалась спокойная минута, он без раздумий стягивал с каждого из трупов шлемы, торопливо расстёгивал ремни под подбородком и с облегчением вздыхал, когда не находил среди них драгоценного гибрида. Среди трупов были как люди, так и эльфы, в единичных случаях встречались волчьи с борделя, что остались воимя отмщения. Не всем удалось отомстить, не у всех получилось передать степень пережитых страданий и унижений, но почерк собратьев Реджи узнавал моментально. Истерзанные в клочья трупы оставляли огромную лужу крови под собой, зачастую, они были лишены не только жизни, но и верхней части одежды, дабы когтям было легче рвать кожу.       Самец не поддерживал столь безжалостный способ расправляться с врагом. Реджинальд, по своей сути, являлся весьма миролюбивой личностью, не прибегал к насилию даже в крайних случаях и предпочитал решать конфликты словами. Месяцы в борделе изменили и его, он осознал перемены тогда, когда впервые спустил курок в живого человека, при этом практически не ощутив угрызений совести. Он знал, что выстрел лишит другого жизни, знал, что это тяжкий грех, но того требовала от него занятая роль — либо он, либо его, иначе никак.       Мужчина бы выпустил ещё с сотню, а то и тысячу патрон, лишь бы защитить единственное дорогое, что у него здесь осталось — Амави. После освобождения Реджинальд поклялся сам себе в том, что будет защищать его любой ценой, что пожертвует собой, лишь бы муж смог прожить долгую жизнь.       Зачистка продолжается, совмещённый с другими отряд начинает рядеть, раненных становится всё больше. Кто-то поймал пулю, кто-то попал под гранату, а кто-то вовсе выбился из сил, растеряв всякую надежду.       Реджинальд держит беспристрастное лицо, старается подбодрить и воодушевить подавленных товарищей, периодически раздавая приказы. Отряд охранял линию переходов в блоки, с попеременным успехом отражал атаки и докладывал обо всём на линию рации, получая в ответ лишь сухое «принято». Проход, который так старательно сторожили Реджинальд с командой, вдруг вновь звучит шагами. Они разносятся по полупустым залам эхом, привлекают к себе всеобщее внимание и вскоре прицелы половины бойцов оказываются направлены на…       Илай прихрамывал, следуя прямо в лоб навстречу товарищам. Раны самца оперативно обработали, пули извлекли и перебинтовали, накормили мощным обезболивающим, которое и позволило ему придти на помощь общему делу. Медицинский персонал настоятельно не рекомендовал возвращаться на линию огня, однако Илай был неприклонен — по рации услышав, что из десяти отрядов у них осталось всего около трёх, один из которых состоит из остатков павших команд, он просто не смог остаться в стороне.       Самец поднимает руку, следует молча, не желая наводить шум, но прицелы всё равно не сходят с его тела. Реджинальд хмурится, сидит в засаде также, как и остальные, вскоре решив взять ситуацию под контроль. Мужчина учитывал то, что враг может быть умнее, осознавал возможность обмана, поэтому и не торопился отдавать приказ. Лицо Илая скрыто за шлемом, личность не распознать, под ним смело мог находиться переодетый в форму одного из трупов враг. — Остановись и сними шлем, — командует громко Реджинальд, при этом не покидая безопасного места.       Илай слушается, поднимает безоружно руки и медленно щелкает застёжкой на подбородке. Избавившись от шлема, он спокойно ставит его рядом с собой, сохраняя на лице коварную улыбку. Бурые уши жмутся к голове, хвост, скованный тканью просторных штанов, неторопливо дёргается под одеждой. Достаточно увидеть то, что он волчий — это уже гарантия преданности, в дополнительных проверках самец не нуждался. — Не стреляйте, товарищ командир, я вам ещё сгожусь, — с улыбкой язвит Илай, после кивка поднимая с пола шлем. Тот вновь оказывается на голове, приминая уши к макушке, а сам самец неторопливо следует на источник голоса Реджи, не опуская автомата. Никто не исключал, что враг может заявиться прямо сейчас, поэтому бдительности никто не терял. — Илай, ты что тут вообще забыл? — вопрос задаётся только тогда, когда солдат достигает места укрытия, и звучит в полголоса. В отсутствии вражеских войск здесь царила тишина, лишь откуда-то издалека доносились автоматные очереди. — Ты должен был остаться в госпитале, тебя ведь подстрелили! Мало нам убитых солдат, теперь и ты решил помереть? — Осталось совсем чуть-чуть, нам надо приложить все усилия, чтобы одержать победу, — с улыбкой пожимает плечами Илай, периодически поглядывая на два хода, откуда мог явиться враг. — Я не могу просто отсиживаться в госпитале, пока вы тут рискуете жизнями. Хоть какую-то пользу я смогу принести, — хмыкнул самец, как-то невесело вздыхая. «Может быть, хотя бы так я смогу искупить вину за бездействие?» — проносится в голове Илая мельком. — Ты не принесёшь никакой пользы, если будешь рисковать собой попросту, — закатывает глаза Реджинальд, осуждающе покачивая головой. На мгновение он затихает, тупит взор в собственных чёрных ботинках, а сразу после выдаёт: — Ты, случайно, не видел Амави? По рации он не откликается, из других отрядов его никто не замечал… Справедливости ради, солдаты не успели его толком запомнить, поэтому их информация может быть не достоверной. По крайней мере, я надеюсь на это. — Нет, Редж, с начала наступления я его не видел, — тяжело вздыхает Илай, сочувствующе взглянув в зелёные глаза мужчины через тонированное забрало шлема. — У них в центре было какое-то жуткое веселье, мне эльф немного рассказал обо всём. По идее, Амави должен был быть где-то недалеко оттуда…       Илая отвлекают от рассуждений чужие шаги, две пары ног приближались к ним шаркающей походкой и вскоре показались из-за угла, привлекая к себе всеобщее внимание. Неизвестные одеты в белую форму, имели те же ботинки и те же автоматы, что автоматически поубавило градус напряжения, а вдобавок — один из них тяжело ранен.       Первый тащил второго на плече, раненный едва ли переступал с ноги на ногу, но всё ещё был в сознании, на его белой куртке виднелись темно-алые дыры, пропитанные кровью вокруг. Реджинальду сперва показалось, что он где-то ранее видел точно такие же следы, видел на одном из трупов, в которых так боялся узнать мужа. Сомнения остаются, но уходят на второй план, когда трое из двадцати солдат выходят двум товарищам на помощь. Командир хотел было провести проверку подобно той, которой подверг Илая, но в случае ошибки стало бы совсем неудобно — для выполнения приказа одному пришлось бы уложить второго на пол, ведь одной рукой шлем не снять.       Реджинальд и Илай не выходят из укрытия, не приближаются к раненным, предоставляя дело трём товарищам. — Он ранен, помогите нам, он ранен! — в спешке, с характерной одышкой заявляет первый, закидывая руку товарища получше на плечо. Раненного оперативно передают в надёжные руки, солдат мычит и стонет, прижимая руки к ранам на животе. — Его надо срочно в госпиталь, если не остановить кровь вовремя — он умрёт! — в истерике добавляет мужчина, следуя хвостом за другом, которого двое солдат тащут на себе в сторону входа в третий блок. — Боже, держись, только не закрывай глаза, слышишь? Не смей умирать, понял меня?!       Илай и Реджи расслабляются, возвращаются к привычному делу — охране границ. Острый слух самцов, несмотря на наличие шлемов, всё-таки улавливает подозрительную активность в конце коридора. Того самого коридора, откуда только что вышли двое солдат. На шум концентрируется весь оставшийся отряд, готовый прикрывать раненных, обеспечив им спокойный отход.       Сперва шум кажется простыми шагами, короткими, будто компания людей топталась на месте, но коридор по-прежнему оставался пустым. Не успел отряд и глазом моргнуть, как за поворотом стали разносится эхом выстрелы: сперва прозвучала длинная автоматная очередь и крики, а за ней последовал больший шум. Реджинальд настораживается, приказывает отдать полное внимание шумному коридору. И пока те засели наготове — с правой стороны, совсем рядышком, раздаётся точно такой же автоматный залп.       Двое из трёх вызвавшихся солдат сопротивления падают замертво, третий, что находился от якобы раненного солдата поодаль — падает на пятую точку, в панике поднимая с груди автомат. Притворщики успевают унести три жизни и ранить четверых, пока оставшиеся целыми солдаты переключили внимание на лжецов. Шум не стихает, Реджинальд отдаёт приказ застрелить незваных гостей, пока сам продолжает бдить за обстановкой длинного, просторного коридора — из него ожидаемо появляются вражеские бойцы, но им сейчас, кажется, совсем не до штурма.       Первым делом выпадает один враг в полном обмундировании, он в ужасе заводит в воздух автомат и стреляет наугад, но патроны его быстро заканчиваются. Бой с неизвестным продолжается, и в конце концов враг сумел прорваться вперёд, около пяти бойцов пользуются неразберихой и вторгаются в некогда хорошо охраняемый зал. Реджинальд реагирует оперативно, пока остальные разбирались с двумя обманщиками — он стал стрелять по наступающим солдатам, свалил трёх и стал перезаряжаться.       Каким было его удивление, когда оставшиеся двое недругов пали от выстрелов в спину. Вдалеке виднелся смутный, белый силуэт стрелявшего — кажется, некто притворился мёртвым и после нанёс ответный удар, пользуясь заблуждением. Реджи ждал, что неизвестный боец присоединится к ним, ведь его форма, всё-таки, имела несколько пулевых, алых отверстий, но тот удалился сразу, как только сумел подняться на ноги. Загадочный помощник растворился в полутьме, ушёл туда, откуда пришёл, не проронив на прощание и слова. Если бы не он — положение могло стать критическим, ведь трое из двадцати погибли, четверо получили ранения в спины, а пятеро пострадали в процессе подавления притворщиков. Угроза миновала, враг повержен, отряд хорошо поплатился за излишнюю доверчивость и заботу.       Реджинальд должен был проверить внезапных гостей, должен был убедиться ради благополучия своих же бойцов, но пренебрёг осторожностью, желая верить на слово.       Неизвестный ушёл, его успел заметить только Реджинальд, даже Илай не успел подметить помощь кого-то со стороны. Теперь, разбираясь с последствиями и расспрашивая о загадочном незнакомце у всех, мужчине начало казаться, будто он воочию узрел паранормальное явление.       Призрак, что своевременно пришёл им на помощь, исчез также быстро, как и появился — он мог попросить помощи и защиты, ведь явно заполучил несколько ранений, но не стал по неизвестным причинам. Это больше всего пугало Реджинальда, тревожные мысли вновь и вновь старались вплести в любую ситуацию потерянного Амави.

***

      Из-за полученной тяжелой травмы Кастиэль не могла продолжать бой. Хоть она и скрыла факт ранения от эльфа — от остальных скрывать не удавалось. Впрочем, не было нужды лгать товарищам в глаза, тем более, когда они видят в ней последнюю надежду. Она ясно объявила о пулях, оказавшихся чуть ниже живота, и отправилась бы с остальными в госпиталь, но не могла. Её прямой обязанностью было докладывать обо всём в Эльрунг, получать указания и советы, ценную информацию, которая обязательно приведёт их к победе. По крайней мере, в этом было уверено управление, которое обязало созваниваться каждый час. Шёл второй час без звонков, её личный офис находился в четвертом, захваченном блоке на последнем этаже и закрыт на множество замков. Расположение личного кабинета также определялось руководством, именно четвертый блок сочли самым тихим и не очевидным местом для хранения важных данных, оно также, как и госпиталь в подвале, было замаскировано и в последствии мало чем заинтересовало захватчиков. Чем вообще могла зацепить ветхая, деревянная дверь на чердак? И не важно то, что за ней скрывается новенькая, стальная дверь, выбить которую без дополнительной техники практически невозможно. На скромной железной площадке перед вертикальной лестницей могло уместиться не больше четырех человек, что делало место практически неуязвимым.       Проблема только в одном: четвертый блок захвачен, а Кастиэль уже не в той форме для сражений. Поэтому и пришлось брать с собой сразу трёх солдат, двух мужчин и одну эльфийскую девушку, что с радостью вызвались помочь. Вместо девушки вызывались другие мужчины, но только столь юная и талантливая особа обладала базовыми навыками оказания медицинской помощи, буквально недавно трудящаяся в новом госпитале.       Пробраться незамеченными им удалось, однако по пути пришлось лицезреть несколько неприятных картин. Не весь четвертый отряд пал, как оказалось, немногие из бойцов выжили, но не слишком были этому рады. Так как абсолютно весь отряд состоял из крепких и бывалых мужчин — сексуальных издевательств удалось избежать, но того же нельзя сказать о физических. Крики разносились по всему корпусу, отдавались от стен эхом и проникали глубоко в душу. Тайный отряд из четырех человек не мог сразу придти на помощь, захват потерянных частей базы планировался позже, когда первый отряд завершит дела в центре. Именно там сконцентрировались самые опытные и сообразительные бойцы, солдаты, что выполняли роль многочисленных снайперов, имели одну важнейшую цель: уничтожение солдат вместе с командиром, Дорианом Сондером. Если верить докладам с рации, которую на время проникновения в захваченный блок пришлось вырубить, то дела в центре ещё не завершены. Подмога подоспеет на захваченную территорию, но случится это, кажется, ближе к рассвету.       Кастиэль чувствовала, как с каждой минутой, с каждым шагом сил в теле становится меньше. Чаще темнело в глазах, подкашивались ноги, руки бывалого снайпера вдруг затряслись, а лицо приобрело нездоровые оттенки. Мужчины торопились как могли, были готовы взять высокую и крепкую эльфийку на руки, лишь бы добраться до кабинета как можно скорее, но та наотрез отказалась. В мирные дни путь казался намного короче, чем сейчас, кровотечение не останавливалось, а короткие привалы сокращали жизнь Кастиэль вдвое. Им приходилось останавливаться, выжидать пока пройдет та или иная группа людей, быть тихими, дабы не попасться в столь уязвимом положении. И какое-то время у них действительно получалось.       Завидев на горизонте долгожданную лестницу на чердак, группа с досадой обнаружила то, что основной зал имеет в себе как минимум с десяток чужих солдат. Здесь, в мирные деньки, сопротивление собиралось на разного рода настольные игры, весь бывший цех был уставлен низкими столиками без стульев, вместо них всегда клали одеяла, пледы и подушки, — кто на что горазд. Стопка различных коробок и пачек с играми хранилась в стеллаже, который нынче разгромили и разломали на куски. Было крайне досадно и обидно наблюдать за тем, как место отдыха и веселья превратилось в кладбище и свалку. Но ещё печальнее осознавать то, что двое мужчин не смогут справиться с толпой более десяти человек. К счастью, многие из них совершенно растеряли бдительность, развалились на чужих пледах да одеялах, а некоторые и вовсе играли в карты. Этаж последний, если какой-то бой и случится — они узнают о нём в первую очередь по рации, а пока он дойдёт до них… Солдаты успеют закончить партейку-другую. — Каков наш план, командир? — шёпотом спрашивает мужчина, затаившись на корточках у дверного проема. Двери в игровой зал нет и не было, нужды в ней никогда не появлялось, вместо неё поверху пустили красные ленточки, делая игровую чуть более приватной. — Мы можем выйти лоб в лоб, убьем столько, сколько успеем, а Мэри перестреляет остатки, — пожимает плечами он, поднимая забрало шлема. Перекинувшись взглядами с перепуганной блондинкой, солдат снова вздыхает и качает головой — вряд-ли она сможет хоть кого-то пристрелить, даже удержать в руках пистолет представляется ей чертовски сложной задачей. — Мы можем спровоцировать какую-то часть на выход, убить их, а потом приступить к остальным, — вздыхает теперь Кастиэль, прижимаясь спиной к стене. В глазах теперь не только темнеет, но и периодически плывёт, что для неё не являлось веской причиной для избежания участия в поставленной задаче. При ней всё ещё имелся пистолет, самое тяжёлое, что ей дозволялось на себе тащить. Помимо него только нож, охотничий и с гравировкой. — Вероятнее всего, они успеют вызвать подмогу, но дверь кабинета выдержит любого. С тем расчётом она и устанавливалась, — хмыкнула та, недолго поморщившись от внезапной вспышки боли. — Протянем до утра, обработаем раны, а там и первый отряд подоспеет. — И каким образом нам надо их выманить? — хмурится сосредоточенно второй солдат, задумчиво потирая нижнюю часть шлема. — Не думаю, что они настолько идиоты, чтобы…       Кастиэль меняется в лице, что сразу прерывает речь товарища. Эльфийка хмурится пару минут, тупит взор в бетонный пол под согнутыми ногами и вдруг резко поворачивает голову к Мэри. Девушка испуганно вздрагивает, невольно отшатывается от взора округлившихся глаз командира и сразу двигается ближе, готовая слушать. — Я хочу, чтобы ты изобразила заблудившуюся, напуганную девушку, — через силу говорит Кас, испытывая вину за то, что вынуждена привлекать самую беззащитную единицу скромного отряда. Мэри хоть и боится, но всё равно деловито кивает, подтверждая участие. — Сними шлем, распусти волосы, — командует Кас, а девушка тут же выполняет. Шикарные светло-русые волосы падают на плечи, девушка округляет голубые глаза и нервно прикусывает губу, взглядом уточняя правильность выполнения приказа. — Взгляд испуганного котёнка и так при тебе, тут даже играть не придется, — одобрительно кивает Кас, поправляя ей волосы. Помимо этого, командир собирает некоторое количество крови с собственного живота и каплями орошает светлую, чистую кожу, делая вид Мэри более понятным для остальных. — Прости, потом умоешься.       Мэри кивает несколько раз головой, аккуратно поднимается на тощие ноги. Её худобу отлично скрывала военная форма, но ремень, что был затянут практически на самой талии — выдавал хрупкость фигуры. Девушка делает несколько вдохов и выдохов, набирается с силами, а затем тихо отходит в дальнюю часть коридора. По команде Кастиэль она начинает бежать, бежит так, чтобы её заранее заметили люди из игровой, а достигнув входа — резко раздвигает красные ленточки в стороны, окидывая присутствующих ошалевшим взором.       Фокус производит правильное впечатление и вызывает очевидную реакцию — весьма симпатичную, молодую эльфийку сразу замечают и не открывают огонь, трое из десяти человек подрываются, когда эльфийка вновь исчезает в коридоре. Никто не хотел убивать её, по крайней мере до тех пор, пока не воспользуются привлекательным телом.       Переспать с эльфийкой мечтал практически каждый каждый мужчина, их образы сильно романтизировались в творчестве и обществе, поэтому заполучить себе столь экзотическую красавицу считалось шикарной возможностью. Догнать её трём взрослым мужчинам не составит труда, и если бы происходящее не являлось ловушкой — Мэри бы крепко пожалела о том, что априори на свет родилась. — Куда понеслась, сука драная?! — раздаётся из игровой и отдаётся эхом от стен под быстрый топот армейских ботинок. — Всё равно догоним, бежать бесполезно!       Девушка взвизгивает и моментально вылетает в коридор, скрывшись за ближайшим углом, прячется за спины товарищей и выхватывает из их рук предложенный шлем, скрывая лицо. Выбежавших через несколько секунд солдат ждал крайне неприятный сюрприз, ведь те решили не тратить время на защиту головы, выбежали сразу в том, в чём были, вооружившись лишь парой пистолетов.       Выстрелы проносятся по коридорам третьего этажа, три тела с грохотом падают под ноги двум бойцам сопротивления, когда как Кастиэль находилась поодаль и стреляла с расстояния. Фокус удался, но ситуация едва ли изменилась: теперь к ним стремились не трое, а сразу семеро вооруженных, озлобленных врагов. Дожидаться их прибытия солдаты не стали, мужчины моментально сорвались с места и устремились ко входу, застав парочку в расплох. Остаток вражеских солдат, а именно — пятеро человек, махом осознали что их ждёт по выходу, поэтому и передумали выходить, затаились в зале, приготовившись к прямой атаке. — Отряд Е-3, третий этаж, у нас засада, — раздаётся мужской голос где-то в углу игрового зала. Солдат явно передавал информацию по рации, подзывая союзников с первых этажей, что весьма ожидаемо в сложившейся ситуации. — Пятеро мертвы, точное количество противников неизвестно. Перекройте лестницы и заходите с двух сторон.       Бойцы сопротивления переглядываются между собой. Эхо огромное, слова врага донеслись до ушей остальных чётко и ясно, перспективы не радовали. Точное время прибытия подмоги неясно, но одно они поняли точно — отсчёт пошёл на минуты, времени на раздумья больше нет, надо действовать быстро и непредсказуемо.       Вход держат под прицелом, идти в открытую на таран может стоить двум крепким мужчинам жизни. И хоть те были готовы пожертвовать собой ради блага командира и будущего страны, то Кастиэль одним только взглядом отклонила немое предложение товарищей. Они успеют унести с собой максимум две или три жизни, а затем падут, оставив раненную Кас и дрожащую от страха Мэри наедине с противником. Ничем хорошим это не закончится, поэтому и рисковать нет никакого смысла.       Мэри вдруг выпрямляется, становится рядом с одним из мужчин и протягивает одну из немногочисленных дымовых гранат. Кастиэль моментально оживляется, даже на ноги вновь поднимается, пусть и с трудом. Взглянув на протянутую гранату как на последний шанс на спасение, эльфийка растягивает по губам болезненную улыбку и кивает бойцу — её понимают без слов, но она всё равно решает уточнить: — Мы не можем знать их точного местоположения, но они, скорее всего, распределились по всему периметру. Закидываем гранату и ждём пока они выпустят очередь, после этого на животе ползем внутрь и даём залп с двух автоматов, — шепотом инструктирует Кастиэль, замечая шаги на лестнице с обеих сторон. — До двери кабинета дым практически не дотянется, это и станет открытой зоной, которой может воспользоваться противник. Нам надо подняться быстрее, чем они поймут нашу цель визита. Оттуда, с высокой позиции, будет несложно отстрелить опомнившихся. — Вас понял, командир, — кратко, шёпотом отзываются оба мужчины, прикладывая пальцы прямой ладони к виску, отдавая честь. — Мы с Мэри полагаемся на вас, солдаты, — спокойно кивает она, одарив мягкой улыбкой. — Выполнять.       Сперва всё идёт по плану, действия противника удалось предугадать. Шаги звучат теперь не на лестницах по обе стороны, а на этаже: подкрепление явилось за минуту до того, как четверо солдат быстро и практически бесшумно поползли по полу, скрытые покровом густого, серого дыма.       Первый залп огня даётся тогда, когда обе девушки достигают вертикальной, железной лестницы, первой идёт Мэри, которой Кастиэль в спешке вручила ключи, а за ней следом ползёт и Кастиэль. Первую половину пути дымовая шашка полностью скрыла их силуэты, но вторая часть, как и ожидалось, не успела покрыться огромным серым облаком. Позиция открытая, но из гущи событий враг по-прежнему не мог их обнаружить, покинуть область распространения дыма практически невозможно — тот за несколько секунд покрыл зал ровным слоем, оставляя бреши лишь по краям. Лестница скрипит, когда Кастиэль, расходуя последние остатки сил, слишком резко переставляет ноги — это заставляет противника насторожиться, на короткое время прекращая огонь. Двое мужчин дожидаются подъёма эльфиек, защищают так, как только могут, стреляют по любым движениям серого облака, ожидаемо встретившись с группой помощи со стороны входа.       Враг наводняет собой помещение, что вынуждает начать отступление — первым на лестницу взобрался один солдат, а второй, увы, уже не успел.       Мэри с неимоверной спешкой, со скрипом открывает деревянную дверь, проходит дальше и старается попасть ключом в замочную скважину. Руки дрожат, видимость ограничена полутьмой, поэтому процесс затягивается, что вынуждает Кастиэль силой отнять связку из двух крохотных ключиков.       Командир делает глубокий выдох, успокаиваясь несмотря ни на что, по памяти проталкивает ключ в замок и проворачивает быстрыми движениями, где-то на подсознании отмечая факт прекращения огня с их стороны. На железную, скрипучую площадку поднимается единственный оставшийся боец, он сразу продолжает стрелять, закрывая собственным телом двух девушек. Позицию обнаружили, один из солдат мертв, остался там, внизу, под вертикальной лестницей. Атаку производят теперь по площадке, стреляют практически наугад, туда, откуда доносится шум. И так как стрелял далеко не один человек — кому-то всё-таки удаётся попасть по уязвимым местам в броне оставшегося мужчины.       Кастиэль давит ручку вниз всем телом и вваливается в кабинет, протолкнув вместе с собой и Мэри. Командир тут же хочет отдать приказ последнему бойцу, но замирает, наблюдая неутешительную картину. Автомат падает из рук мужчины, виснет на лямке и глухо ударяется о грудь, а сам солдат теряет какое-либо равновесие и с громким ударом падает вниз, на бетонный пол, прерывая на незначительное время череду выстрелов.       Эльфийка скулит, прикусывает губу до крови и ногой подпиннывает открытую дверь, после чего та с хлопком закрывается. По щекам невольно бегут слёзы, пока она через силу заставляет себя доползти до двери, а после поворота замка Кастиэль прижимается к холодному металлу толстой двери спиной, сдергивая с головы шлем. Покрасневшие, грязные от крови ладони прижимаются лицу, пальцы вдавливают глаза через веки внутрь. Эльфийка будто пытается выжать из себя всю печаль, дабы сохранять хладнокровие, как и учило руководство. Командир должен иметь здравый и холодный рассудок в любых ситуациях, но каждый такой раз эльфийка переживала тяжёлую потерю, принимала чужую смерть слишком близко к сердцу, обвиняя в ней только себя. Кастиэль перекладывает руки на согнутые колени и выпускает пар криком, сжимает кулак, со всей злостью впечатывая в железную поверхность позади. Двери удар нипочём, а вот костяшки эльфийки разбились, кисть взвыла болью, приводя мысли владелицы в относительный порядок.       Она не могла сдаться, не имела права поднимать белый флаг пока ещё жива — в ином случае это бы полностью обесценило труды павших товарищей.       Лестница гремит под весом чужих тел, площадка скрипит, а дверь вскоре взрывается волной ударов, предположительно ногой. Враг не сможет попасть внутрь через дверь, та обладала всеми необходимыми системами защиты, взлом замка также не поможет или займёт у взломщика как минимум несколько часов времени. Кастиэль и Мэри чувствовали себя в безопасности, оказавшись в наглухо закрытом помещении, поэтому настойчивый стук заставлял лишь изредка вздрагивать.       Кастиэль достаёт рацию, зажимает кнопку пальцем здоровой руки и с заметной одышкой говорит: — Центр, вызывает наблюдение, как слышно? — Говорит центр, слышу вас отлично, — отзывается тут же голос по рации. — Докладываю обстановку: враг в центре повержен, четвертая часть отряда сдалась в плен, пока занимаемся пленными. Как закончим — будем готовы приступить к следующей цели. — Я и медсестра окружены, в четвёртом блоке, в моём кабинете, — откинув голову назад, проговаривает Кастиэль, постепенно оправляясь от всплеска эмоций. Удар по двери не оказал положительного влияния на открытые раны, низ живота вспыхнул болью, а кровь, кажется, только усилилась. — Четвертый блок надо вернуть первым делом, здесь держат пленных солдат на втором этаже. Потом, как справитесь, можете устранить кучку идиотов в игровой — можете не торопиться, им всё равно никак не пробить бронированную дверь. — Вас понял, — сразу следует ответ. За ним следует другой, женский и крайне возмущенный голос: — Кас, ты с ума сошла?! — эльфийка сразу распознает в говорящей Скарлетт, не только по визгливому, истеричному протесту, но и по быстроте ответа. Рыжеволосая носила рацию с собой повсюду, стараясь докладывать о каждом проделанном шаге. — Ты какого чёрта не в госпитале?! Я слышала, что тебя тяжело ранили, и если это не слухи — какого лешего тебя понесло в захваченный корпус?! — Ты как с командиром разговариваешь, Ведьма? — с безобидным смешком откликается Кас, меняя тон с официального на более свободный. — Всё под контролем, держись первого отряда и не лезь на рожон, твои раны тоже не до конца затянулись.       Кастиэль между делом замечает, что бесконечный грохот за дверью прекратился. Слышались новые удары, но теперь их наносили совсем не по железной поверхности, а рядом, по кирпичной стене, что провоцировало падение мелких частиц штукатурки. Эльфийка осторожно оглянулась назад, обращая внимание на растрескавшуюся, новую краску по правой стене и напряжённо сглотнула, понимая, что такой исход событий они не предвидели. Враг не смог сломать дверь, как и ожидалось, тогда они решили пойти иным путём — разрушить хлипкую, кирпичную стену чем-то железным и тяжёлым, стремясь проделать в ней хотя бы крохотное отверстие. Как оказалось, стена заброшенного завода более хрупкая, чем бронированная, толстая дверь, и снести её будет быстрее, чем пытаться ломиться напрямую.       Чувство безопасности моментально улетучивается, когда на пол падает не просто светлый песок, а целый кусок краски с штукатуркой. Кусок небольшой, чего не скажешь о длинной трещине, что образовалась на серой краске. — Командир, мне надо как минимум вытащить пули и остановить кровь, — тревожно напоминает о себе Мэри, выудив с полки одного из шкафов набор первой медицинской помощи. Таковые имелись практически в каждом помещении здания, дабы лечение мог получить любой, где бы он не оказался. — Снимите верх и ложитесь на диван, пока ещё не поздно.       Кастиэль отвечает коротким кивком, отвлекаясь от новой проблемы. Долбить стену им придётся не меньше получаса, за первые пятнадцать минут они, может быть, и смогут проделать в стене крохотное отверстие, но сделать через него что-либо практически невозможно. Диван, упомянутый юной медсестрой, находится в зоне недосягаемости от той стены. И даже если те решат палить без разбора, протолкнув дуло автомата внутрь — толка не будет, разве что, повредятся пара картин.       Усевшись на диван, эльфийка расстёгивает всевозможные ремни, застёжки и молнии, снимая с себя тяжеленный бронежилет, а потом снимает и белую куртку, что пропиталась кровью спереди, в районе живота. Под курткой — свитер; под свитером — майка, за ней не следует бюстгальтера, Кастиэль отказалась от них давным-давно. Опустившись обнаженной спиной на мягкое покрытие дивана, Кас сняла и ремень с кобурой, расстегнула пуговицу с ширинкой, приспуская армейские джоггеры чуть вниз. От кобуры она вынужденно избавилась, но пистолет забрала. Пока девушка раскладывала по полу всевозможные медицинские принадлежности — Кастиэль не спускала взгляда со стены, под которой постепенно начинала собираться гора штукатурки. — Как же это вас угораздило так, — сглотнув ком в горле, тонким голоском интересуется Мэри, натягивая на руки перчатки.       Вооружившись сперва ватой, пропитанной спиртом, тонкие пальцы девушки протирают всё вокруг раны, меняют вату и прочищают отверстия от пуль, дабы увеличить видимость. Кровь продолжает сочиться из раны, ею пропиталась одежда насквозь, а теперь напитывался и бежевый диван. Окровавленных комков ваты скопилось такая гора, что чувствительная Мэри чуть было не упала в обморок — кажется, вид крови заставлял её чувствовать себя нехорошо. — Не по бронежилету, а ниже пояса, прямо в… — Мэри вздыхает, качает головой и отворачивается к ящику, выудив оттуда стальные, тонкие щипцы. — Боюсь, что детей вам после этого можно не ждать. — Родишь с этой армией пожалуй, ага, — с явной иронией отзывается Кас, легко покачивая головой. — Не жили богато, так нечего начинать. Если не подохну сегодня — обрадую новостью родителей, они всё переживали за то, что я стану жить обычную, женскую жизнь, — выдыхает она, на какое-то время просто уводя взгляд в потолок. Щипцы проникают в свежие отверстия, внутри вспыхивает боль, что вынуждает эльфийку тихо, самой себе в кулак, заскулить. Была бы воля — кричала бы благим матом на весь завод, но лишний раз оповещать противника о самочувствии не хотелось. — Ну, знаешь, обычную такую…с домом, детьми, борщом по вечерам, садиком и формальными знаками внимания по праздникам, вроде ресторанов да музеев с букетом вяленьких цветов. — Хотела бы я прожить более позитивный вариант такой жизни, — пожимает деловито плечами Мэри. Кажется, молодая эльфийка успела привыкнуть к шуму, привыкнуть к ударам и крикам за спиной настолько, что даже руки её перестали трястись. — Парень ушёл служить сюда, да и я пошла, медик ведь, по-любому пригожусь, — невесело хмыкнула она, вытягивая из раны первую крохотную пулю. Окровавленный шарик отправился в груду ваты, полностью в ней исчезая. — А потом взял и помер, оставил меня одну здесь…его убили на одном из незначительных заданий, поэтому никаких особых медалей и почестей он не заработал. — Ты ведь могла… — Кастиэль начинает, но тут же прерывается, чувствуя как длинные щипцы проникают в следующую рану и возятся там дольше, чем в прошлый раз. Эльфийка шипит, со злости прикусывает собственную руку и жмурит глаза. Процесс казался настоящей пыткой, но юную, пугливую медсестру ей не хотелось тревожить криками. — …могла подать заявление на окончание службы. Тебе бы его легко одобрили, Эльрунг никого не держит силой. — Стыдно перед родителями, — вздыхает она, пальцами одной руки раскрывая отверстие шире, а другой спокойно орудуя щипцами. Мэри наконец-то находит вторую пулю, дело остаётся за последней — к тому моменту в стене появляется та самая крохотная щель, но палить через неё никто не собирался. Стену продолжают ломать, ломают успешно, с кучей пыли и мусора, что туманом распространялась по всему помещению. — Мы обещали приехать домой с победой, а приеду только я, имея при себе лишь бесценный опыт и охапку новых психологических травм. — Понимаю тебя, — шмыгнула носом Кас, вновь вытягивая руку с пистолетом. Он становится килограмм на десять тяжелее обычного, просто сам процесс контроля прицела доставлял эльфийке массу неудобств, но оставить спину медсестры незащищённой она просто не могла. — Ничего, скоро ты сможешь вернуться с победой, я обещаю.       Мэри начинает сильно торопиться, замечает, что дыра в стене становится всё больше. Извлечение последней пули стало для Кастиэль сложнейшим испытанием, ведь руки девушки опять дрожат, острые концы шипцов раздирают рану изнутри, а один несчастный, стальной шарик всё никак не хочет выходить. Для подобных мероприятий существовало обезболивающее, а вместе с ним и наркоз, но и то, и другое поставит командира в крайне уязвимое, не функциональное состояние. После такого её буквально придётся тащить на себе, ведь даже если она останется в сознании — координация движений всё равно будет нарушена. Помощь оказывается наживую и Кастиэль несколько раз почти теряет сознание, в глазах теперь проявляется не только кромешная темнота, но и сотни, тысячи мелких звёздочек. Любоваться ими приходилось каждый раз, когда щипцы проникали глубже. Даже когда дело было завершено — последующая обработка спиртом снова вызвала ночное небо в глазах Кастиэль.       Девушка не успевает как следует наложить бинты, времени остаётся совсем чуть-чуть. Ещё немного и солдаты начнут разбирать ветхую стену по кирпичикам, а там и до верной, безоружной смерти недалеко. Всё, что Мэри успевает сделать, так это наложить специальные, широкие пластыри на зоны поражения. Те моментально напитываются кровью, пока Кастиэль натягивает весь верх обратно, начинают протекать, когда девушка застегивает на поясе кожаный ремень. — Выиграй мне немного времени, напугай их парой выстрелов, — командует Кастиэль, без сил обрушиваясь в простенькое офисное кресло. Она подбирает ручку стационарного телефона и в спешке набирает номер, прижимая плечом трубку к уху. Раздаются гудки, и пока они звучат — Кас передаёт в худощавые руки Мэри свой пистолет. — Они не ожидают такого исхода, явно кого-то ты сможешь задеть. Сними с предохранителя и жми на курок, высуни в дыру только дуло пистолета, руки не суй. — Поняла, командир, — неуверенно отзывается она, свесив русую голову вниз.       Мэри отправилась выполнять поручение, а на том конце провода зазвучал долгожданный голос. Кастиэль обещала слать доклады каждый час, обещала не покидать рабочего кабинета и оставаться в безопасности на время сражений, обещала координировать и направлять солдат. По всем пунктам командир прокололась, даже отследить передвижение врага по камерам нельзя — все нашли и своевременно устранили. Всё шло одновременно хорошо и донельзя плохо, каким именно образом сообщать об этом штабу — Кас не представляла. — Ты дала слово держать нас в курсе, обещала отчитываться и не сходить с места, Кас, — вместо вежливого приветствия звучит с того конца. — Я жду объяснений, командир, — строго произносит мужчина, но сразу следом смягчается. Приказной тон сменяется лёгкой обеспокоенностью, что так греет душу эльфийке. — У вас что-то пошло не по плану? Ты цела? — За меня не беспокойся, — кратко выдаёт она, пропуская мимо длинный рассказ о полученных травмах. В глазах снова темнеет, выстрелы из пистолета Мэри звучат как-то через чур далеко, но потом опять приближаются, оглушительно отдаваясь от стен. Шум и беспорядок слышен был и для собеседника, что автоматически могло вызвать вопросы. — Мы практически уничтожили армию врага, осталась пара захваченных блоков, — покачала головой она, взгляд не спуская с дыры в стене не больше кулака. — Дориан, как и его отряд, повержены, некоторую часть наших пленников удалось спасти, — продолжает эльфийка, прижимая свободную руку к ране. — Потом надо будет допросить тех вражеских солдат, кто добровольно сдался в плен. Победа не за горами, но нам потребуется подкрепление с Эльрунга после боя и новое место укрытия. — Информацию принял, — кратко и сухо отзывается взрослый эльф. Разговор берёт небольшую паузу, в течении которой Кас попросту не смогла скрыть тяжёлого, хрипловатого дыхания. Собеседник недовольно фырчит, замечая состояние командира. — Ты как, Кас? Мы на тебя так давили в последнее время, что совсем забыли о том, что ты, всё-таки, хрупкая девушка.       Мэри даёт три выстрела, едва не выронив пистолет из рук по ходу дела, и сразу оседает вниз, садится чуть левее от пробитой стены и прижимается спиной, взглядом перепуганного котёнка прожигая в Кастиэль дыру. Ей и правда удалось ранить несколько человек, что имели неосторожность пытаться сломать преграду ударами ноги. Судя по визгам и крикам, что раздались сразу после выстрелов, пули угодили куда-то между ног, по прямой линии пронзая столь уязвимое место у солдата. Остальные отшатнулись от дыры, распределились по краям и затихли, отказываясь на время стремиться к изначальной цели. За пределами комнаты послышались тихие, вполголоса, разговоры — немудрено, что враг начал рассчитывать новый план действий. — Пап, всё хорошо, — тяжело выдыхает эльфийка, стараясь сделать как можно более бодрый тон. Она демонстративно потягивается в кресле, вернее, лишь издает похожие звуки, дабы сложить впечатление расслабленности. — Я просто немного устала, последние пару дней выдались крайне тяжёлыми, теперь опять ночь без сна, — зевнула также демонстративно она, пересекаясь взглядами с шокированной эльфийкой. — Главное пришлите подмогу до завтра, нам понадобится больше сил для того, чтобы заняться штурмом президентских владений. — Я тебя понял, Кас, — смиренно отзывается собеседник, даже слышно то, как мужчина тушит в каком-то напитке тлеющий окурок. — Береги себя, ты нам нужна живой. — Так точно! — резко выдаёт она, решая как можно скорее прекратить разговор. — До связи.       Мэри в шоке округлила глаза, и для этого появилось сразу несколько причин. Сгорая от любопытства, она решает поинтересоваться первой, не слишком важной причиной, а затем упомянуть о второй, от которой непосредственно зависят их жизни. — Вы дочь главнокомандующего министерством обороны? — выдаёт Мэри вопрос, которого так ждала Кастиэль.       Командир предпочитала не разглашать факт родства с настолько высокопоставленными чинами, с детства старалась хранить это в тайне, дабы избежать странных вопросов. Кастиэль стремилась достичь всего сама, пользуясь помощью родственников только в крайних случаях, желала чтобы заслуга за достигнутые вершины не лежала полностью на плечах родителей и боялась услышать в свой адрес унизительные упрёки. Все, кто узнавал — рано или поздно попрекали эльфийку в злоупотреблении связями, полностью обесценивая её потраченное время и силы.       И силы, и время Кастиэль на исходе, поэтому за последствия переживать не приходится. — Есть такое, — бурчит под нос эльфийка. В один момент она подмечает знакомый скрип: кто-то явно спускался по вертикальной лестнице, не один, а сразу двое или трое. Они вели о чем-то разговоры, но услышать их Кас не могла, слишком далеко находилась. — Что там происходит? Они уходят? — Ах да, об этом… — неловко потирает затылок Мэри, отводя взгляд голубых глаз в сторону. — Они переговаривались о чём-то и я услышала слово «граната»… Не думаю, что это хороший знак…       Глаза Кастиэль становятся такими огромными, как никогда раньше. Быстро переработав полученную информацию в голове, эльфийка скалится и машет рукой медсестре, резкими жестами подзывает её к себе, пока сама буквально падает с кресла под стол, в небольшое, закрытое пространство. Дешёвый стол из фанеры вряд-ли сможет защитить от взрыва гранаты, особенно если та угодит дальше злополучной стены, и всё-таки… Это лучше, чем встретиться со смертоносным орудием лицом к лицу.       Мэри в панике бежит к столу, спотыкается об кресло и падает, скулит и мычит, пока пара женских рук тянет её под стол. Кастиэль прижимается к стенке стола спиной, помышляет прикрыть ею девушку, будучи искренне уверенной в том, что её дни сочтены. Командир была готова пожертвовать собой ради спасения Мэри, как буквально недавно распрощались с жизнью двое крепких товарищей. Они не боялись, шли вперёд и ни о чём не жалели, последний из них и вовсе стал живым щитом, лишь бы девушки смогли попасть в кабинет целыми и невредимыми. Они попали, но оказались в западне, в крепости, что раньше складывала впечатление непреступности. — Я не хочу умирать, — в истерике, тонким, дрожащим голосом говорит Мэри, закрывая обеими руками голову. — Я не хочу вернуться к родителям мёртвым грузом, не хочу заставлять их плакать, не хочу пугать младшую сестрёнку, не хочу…       Кастиэль выпускает остатки воздуха из лёгких в спину медсестры. Две крепких руки обхватывают плечи девушки позади, прижимают ближе к груди и формируют дополнительный кокон пока живой защиты. Сложно представить что станет с психикой Мэри после того, как она опомнится в объятиях трупа, подобный исход и в ночных кошмарах не привидится. Иных вариантов нет, более защищённого места в кабинете попросту не существовало. — Закрой уши обеими руками, тебя может контузить, — спокойно просит Кастиэль, наблюдая за неохотным выполнением приказа.       Шаги повторяются, те, кто спустился по лестнице — теперь поднялись. Слышится непонятная возня, из-за укрытия их разговоры становятся и вовсе не слышны. Кастиэль раз за разом представляет то, как выдергивается чика гранаты, слышит фантомные, похожие звуки, которые придумывало воспалённое воображение, но когда чику и правда выдёргивают — звука до чуткого слуха командира так и не доносится.       Эльфийка прижимает медсестру сверху собственным телом, задерживает дыхание и… Перед взрывом слышатся выстрелы, а за ними сразу разрывается граната. Звук разносится на весь этаж, штукатурка падает не только со стен, но и с потолка, какая-то часть кирпичной кладки с грохотом падает на пол, распространяя по кабинету пыльное облако. Кастиэль казалось, будто она уже умерла, будто как в фильмах сейчас Мэри обнимает дух, а стоит ей отойти — тело так и останется защищать девушку, истекая кровью. Эльфийка с трудом открывает некогда зажмуренные глаза, не может поверить в то, что они и правда вдвоём пережили взрыв гранаты. В себя приводит ощущение целостности стенки стола под дрожащими пальцами, а проясняет ситуацию железная, весьма хлипкая площадка, что не выдержала возложенный на неё вес и мощный взрыв гранаты.       Звучит новый грохот и новые крики, именно они помогают девушкам вернуться в реальный мир. Площадка обрушивается, скидывая солдат вниз с трёхметровой высоты, придавливает собой и ожидаемо поражает и тех, кто оказался внизу. Следом звучат несколько автоматных очередей, они не прекращаются в течении нескольких минут. Потом всё вокруг мгновенно затихает, подарив девушкам под столом столь подозрительный покой. Кастиэль не спешит выходить из укрытия, ждёт хоть какого-то знака, сжав в руке рацию, дабы наконец услышать: — Ты должна мне поцелуй, командир, — звучит хитрый, победный голосок Скарлетт. — Мы спасли твою шкуру.       Мэри вмиг оживляется, оглядываясь назад. Опасность миновала, Кастиэль была готова не только расцеловать каждого из членов отряда, но и выписать всем почётные ордена героев народа. Командир и на секунду не смела сомневаться в том, что сумасшедшая, рыжая бестия вызовется на помощь сразу, как только узнает о новости. Оставалось радоваться тому, что в процессе Скарлетт не угробила по неосторожности саму себя.       Кастиэль выползает из-под стола вместе с медсестрой, доходит до полуразрушенной стены и высовывает из неё голову, сперва встречаясь взглядом с первым отрядом. Вторым делом она оценивает масштаб разрушений, понимая, что теперь солдатам придётся искать другую лестницу — сразу под дверью шел провал на три метра вниз, прыгать с которых крайне плохая затея. — Все целы? — кратко интересуется Кас. — Практически все, — пожимает плечами Скарлетт, оглядываясь по сторонам. — Мы вернули остальные блоки себе, можешь объявлять окончание боя. — Поняла, — кивнула согласно Кастиэль, тщетно предпринимая попытки не выдать остальным своё плачевное самочувствие. — Спасибо за преданную службу, бойцы. Без вас не было бы никакой победы.

***

      Поле битвы, где буквально недавно гремели выстрелы и звучали неустанно крики, становится главным местом сбора в окончании битвы. Здесь, за открытыми дверьми, в окружении охраняющих солдат, содержатся вражеские пленники. Армия сопротивления не планировала брать пленных, не строила на их счёт грандиозные планы и не желала опускаться до пыток.       Кастиэль предстояло лично разобраться с их назначением: отпускать — не вариант, пытать — не вариант, убивать… А какой был тогда смысл первоначальной милости?       Кастиэль разрешила не присутствовать на общем собрании тем, кто получил серьёзные ранения, разрешила остаться в полевом госпитале и получать информацию через рацию, но некоторые всё равно явились. Помимо прочих, явился даже Фирнесер, воспользовавшись помощью столь же неравнодушного, давно знакомого товарища. Тот также не посчитал нужным пропускать столь торжественное мероприятие и присутствовать при нём лично.       Впервые за долгое время все собрались в одном месте. Иларион, переместивший труп погибшего мужчины куда-то в край двора, сейчас неохотно следил за происходящим вокруг. Скарлетт, что провела лучшую подругу под руку до импровизированных трибун из деревянных коробок, сейчас не отходила от неё и на шаг. Илай, что повсюду хвостом следовал за угрюмого вида Реджинальдом, сейчас неуклюже хромал до ближайшего бревна, дабы наконец сесть. Реджинальд, что неустанно оглядывался по сторонам, периодически просил у товарищей снять шлем, а не обнаружив под ним лицо Амави — выспрашивал хоть какую-то информацию.

Кровь не прекращает идти, он почти слышит как та каплями окропляет холодный бетон. Темно-алая пропитала белую форму так, что ткань прилипла к коже. Её не остановить, впрочем, он даже не пытается. Счёт пошёл на минуты. Скорее бы…

      Для сбора всех в одной точке потребовалось время, и те, кто явился раньше остальных, легко нашли себе занятие по душе. Среди жаждущих возмездия, в основном, оказались выжившие волчьи, прибывшие из борделя, а также единичные солдаты, по-видимому, потерявшие кого-то важного по вине противника. Пленников обезоружили, избавили от любой защиты и связали по рукам да ногам. Тем, у кто был особенно остр на язык — заткнули рот. Практически никого из мстителей не смущала полная безоружность противника, они били от души, чаще — ногами, изредка — кулаками куда попало, куда придётся. Скарлетт сразу заметила протестующий взгляд Кас на ситуацию, без слов поняла запрос вмешаться и прекратить бессмысленное насилие. Изначально, рыжеволосая хотела исполнить пожелание подруги, но потом…

***

— У тебя есть всего два варианта: либо в тюрьму, либо в специальный армейский отряд, — скучающе произносит усатый, немолодой мужчина, пролистывая мокрыми от слюны пальцами личное дело. — Парень ты крепкий, сообразительный, если судить по оценкам в твоём учебном заведении. С учёбой, конечно же, придётся повременить…впрочем, это образование тебе и не пригодится в дальнейшем.       Дориан рассеянным взором прошёлся по холодным стенам в тошнотворно тёмной, синей краске. На окнах решётки, позади — железная дверь, и без того красные глаза раздражает яркий, жёлтый свет настольной лампы. Кресло, на котором был вынужден сидеть скованный парень, крайне неудобное, того же нельзя сказать о кресле начальника полиции. По радио играет какой-то шансон, что неудивительно для кабинета мужчины преклонных лет, за его поясом табельное оружие, а в руках погрызанная ручка. И как он умудряется её грызть своими сгнившими зубами? Н-да, кому-то надо наведаться к стоматологу.       Дориан неосознанно проводит кончиком языка по верхнему ряду зубов, словно убеждаясь, что недуг не перекинулся на него, а потом выдаёт: — Я не насиловал эту дуру, она была пьяная и сама рогатку предо мной раздвинула.       Начальник полиции сперва взглянул на молодого парня из-под толстых стёкол очков, а потом хриплым, прокуренным голосом засмеялся. Дориану стало неудобнее втройне, но тот старается не подавать виду — хмуро опускает голову вниз и ждёт, пока тот успокоится. — Именно поэтому на теле жертвы синяки, да? — наконец спросил мужчина. — Именно поэтому она беременна, поэтому у неё разбита голова, всё верно? Если она просила тебя быть по-жестче, то ты явно переборщил, — фыркнул начальник, легко покачивая головой. — В наших рядах полно ублюдков вроде тебя, Дориан. Ты без каких-либо сожалений и угрызений совести заявляешь мне о том, что не совершал насилия над невинной девушкой, хотя все улики указывают на обратное. Готов поспорить, что убийство человека ты также переживешь — «Он сам виноват в своей смерти!» — полицейский вновь смеётся, но в этот раз быстро затихает. — Что ты выбираешь, Сондер? Контракт продлится столько, сколько ты должен отсидеть, а оставаться дальше или нет — дело твоё. — Мне придётся убивать людей? — недоверчиво скривившись, спрашивает Дориан. — Я, может быть, насильник, но не убийца. Я просто хотел немного поразвлечься, какой мне толк кого-то убивать… — О, так у нас тут чистосердечное! — взмахивает руками восторженно тот. — Убивать надо только предателей и врагов, никто не заставит тебя лишать жизни невинных. К тому же, спустя несколько лет ты сможешь получать весьма приличную зарплату, получишь собственную квартиру, а может быть даже личное авто. О рабочей машине я речи не веду, её тебе выдадут практически сразу. — В чём тогда минусы? — опять ёжится парень, сложив руки на коленях. Пока условия выглядят так, что его нынешняя жизнь и в подмётки не годится той, что ему обещают. — Ты можешь подохнуть, — пожимает плечами мужчина. — Можешь угодить в плен, можешь провиниться и быть жестоко наказан. В особых рядах строгие правила, просто так отсиживать зад тебе никто не позволит. Как бонус: соблюдение военной тайны, что не позволит тебе видиться с друзьями и родственниками вне зоны контроля правительства. Хочешь поболтать с мамочкой — будь добр общаться под камерами и прослушкой. — Да мне, в целом, видиться-то не с кем, — выдыхает тяжело парень, демонстративно закатывая глаза. Скрестив руки на груди, он с минуту прожигал собеседника взглядом, прежде чем дать окончательный ответ. — По рукам.

***

      Дориан никогда бы не подумал, что в рыжей бестии может быть столько сил. Стройные ноги в армейских штанах наносили удар за ударом, начали со столь низкого удара в пах, а продолжили в живот, попадая по голове, когда мужчина пытался прикрыться.       Старший Сондер не сопротивляется, лишь прикрывает паховую область, скрутившись в комок. Яростные побои от бывшей жены постепенно отрезвляют, разгоняют туман перед глазами и позволяют взглянуть на картину под иным углом — углом, где вся та боль, которую он сейчас ощущает, является абсолютно заслуженной. Наркотическое опьянение сходит на нет, зависимость даёт о себе знать мощным ознобом в относительно тёплом помещении, зубы стучат о друг друга так, что будто скоро раскрошаться. Мужчина хочет зарыдать, хочет, но не может, осознание содеянного бьёт кувалдой по больной голове, полностью парализовывая мышцы лица. Тот, кого раньше боялся практически каждый, сейчас лежит скрючившись грязном полу, безоружно прикрывает лицо связанными спереди руками и дышит часто.

Я не хотел его убивать, правда, не хотел!

      Скарлетт мстит не за себя. Выйти замуж за старшего Сондера было её решением, долгих полгода прислуживать ему и выполнять каждый каприз — тоже. Она не злилась даже за непоправимо изувеченное лицо, ведь полагала, что поступок обманутого мужчины нетрудно оправдать. Шпион не заслуживал чего-то иного, то, что она сумела сбежать — невообразимое, немыслимое везение. Оказаться на месте одного из пленных в бывшей психиатрической больнице даже врагу не пожелаешь.       Впрочем, сейчас Скарлетт бы хотела заставить пройти мужчину через все круги ада, которые пережила сама и которые пережили другие. Сперва отправить в плен к каким-то крайне озабоченным солдатам, продержать его там около года, а потом закрыть наедине с кровожадными, бессовестными психопатами, дабы те лишили его пары конечностей. Будь у неё настоящий, огромный член — она бы лично совершила над Дорианом сексуальное насилие в самой извращённой форме, без каких-либо смазок, подготовок и простой, человеческой жалости.       Девушка вожделела его слёз, хотела, чтобы он ползал на коленях, захлёбываясь рыданиями, чтобы умолял остановиться, как когда-то делали его жертвы. Вместо этого Сондер просто лежит, тихо хрипит под каждым ударом и постепенно начинает распространять свою кровь по полу. — Скарлетт, ребята, остановитесь, — просит Кастиэль, наблюдая неутешительную сцену издалека. — Солдаты, отставить! Сейчас же прекратить издевательства, не опускайтесь до уровня этих подонков!       Рыжеволосая останавливается, голос подруги возвращает сознание в тело. Опомнившись от гнева, девушка наблюдает под собой совершенно безоружного и беспомощного мужчину в крови, которую он раз за разом откашливал после ударов в живот. Ярость не отпускает её, но исключительно ради Кастиэль она старается держать себя в руках. Старается не взять ближайшую, тяжеленную коробку с вооружением и не размозжить Дориану череп, — правда старается, но выходит с трудом.       Скарлетт опускается на корточки перед жертвой, обхватывает короткие, густые каштановые волосы на макушке головы и вынуждает заглянуть себе в глаза. Держит, подбирая правильные слова, а потом выдаёт: — Таких выродков, как ты, не должно существовать на свете, — через сжатые челюсти произносит она, для надёжности встряхивая разок. Мужчина щурится беспомощно, кривится губами, но молчит. — Ты и тебе подобные… Чем вы думаете? Какой задницей вы принимаете решение издеваться над безоружными, почему вы получаете от этого наслаждение? Что в ваших черепных коробках не так?! — А ты, по-твоему, сейчас чем занимаешься? — с лёгкой улыбкой на разбитых губах спрашивает Дориан. — Я связан и безоружен, а ты продолжаешь снова и снова бить меня. Получаешь с этого удовольствие? Что же, я тебя понимаю, — ухмыляется виновато он, отводя взор куда-то за спину девушки. — Продолжай, если от этого станет легче, я не могу отказать. Но, в таком случае, ты становишься ничем не лучше меня.       Скарлетт останавливается в момент, позволяет проникнуть в голову мыслям о неправильности происходящего, позволяет на секунду задуматься о необходимости возмездия. Кажется, Кастиэль придерживается того же мнения, что и Дориан, поэтому пытается помешать возмездию, а если они имеют одно и то же мнение, получается… Нет, это всего-то трусливая манипуляция. Рыжеволосая достаёт из кобуры заряженный ствол и прижимает холодную, грубую сталь к окровавленной щеке обидчика. — Я засуну его в твою задницу, Дориан, прокручу, а потом выпущу внутрь всю обойму, — рычит вдруг девушка, в ответ получая лишь сдавленный смешок.       Мужчина молчит, он прекрасно знает, что этого не случится и помышляет о том, чтобы попросить чуть более гуманную смерть.       Тогда девушка действует решительно. Не замечая Кастиэль, что медленно надвигалась на неё со двора, Скарлет силой переворачивает мужчину на живот и цепляется пальцами рук за край штанов. Стянуть их мешает ремень, крепко затянутый на широких бёдрах, поэтому она беспомощно дёргает одежду вниз ещё пару раз, прежде чем опускает руки вниз, к пряжке кожаного ремня. На секунду Дориан начинает верить в то, что бывшая жена действительно осуществит обещанное, поэтому и начинает брыкаться: он прижимается животом к полу и не позволяет пальцам попасть к пряжке, как бы та не старалась. Скарлетт тянет тело в бок и терпит ожидаемое поражение, в крепком мужчине достаточно сил на сопротивление, что полностью рушит осуществление ею задуманных планов. — Скар, — раздаётся осуждающий голос эльфийки за спиной. Её рука ложится на дрожащее яростью плечо рыжеволосой, пальцы сжимают и вынуждают податься назад, взглянуть в светло-голубые зрачки командира. — Никто из присутствующих не хочет наблюдать подобных сцен, от этого ни у кого раны обратно не затянутся, — выдыхает она, присаживаясь рядом на корточки. — Успокойся, прошу тебя, нам сейчас совсем не до того. Захочешь отомстить — сделаешь это наедине, без лишних глаз. — Мне бы хотелось, чтобы каждый из присутствующих узрел как порвётся очко этого ублюдка. Чтобы каждый из остальных уродов слышал его крики и трясся от страха в надежде на то, что подобная участь не постигнет и их, — угрюмо пробормотала девушка, в отместку одарив подтянутую задницу Дориана мощным шлепком. — Эти мрази не заслуживают иной участи, Кас, они должны ответить за всё, что совершили. — Обязательно ответят, дорогая, но сперва нам надо закончить начатое.       Собравшийся народ успел заполнить собой весь немаленький двор, размещаясь достаточно тесно. Раньше на базе хватало места всем, в том числе тем, кто нуждался в простом убежище, без перспектив на участие в заданиях. Сейчас, даже с учётом огромного числа убитых, на территории внутреннего дворика стало совсем не протолкнуться. Наблюдать за импровизированной трибуной стало сложнее из-за множества крепких спин, что вынуждало остальных довольствоваться только тем, что услышат. Кастиэль взошла на высокие ящики не без помощи солдат, мужчины позволили командиру полностью на себя опереться и даже предоставили стул, что избавило эльфийку от очевидных трудностей.       Кровь продолжает пропитывать собой форму, но женщина старается всем видом продемонстрировать гордость за полученную победу. Где-то рядом, в паре метров от трибуны, стоял Фирнесер, пользуясь щедро предоставленной помощью Илая. Он не мог видеть происходящего вокруг, не мог заметить состояния эльфийки, но всё равно чувствовал, будто в радостной и торжественной речи командира что-то не так — она с каждым новым предложением всё чаще запиналась, могла перепутать слова или вовсе зайти в тупик.

***

      Не всех из вражеских солдат смогли истребить, не всех смогли взять в плен. При проверке корпусов Сопротивление не учло, что отдельная группа людей может попросту спрятаться, не убежать или выйти в открытый бой, а именно спрятаться. Те из людей, что извечно действовали из укрытия, кто избегал прямого столкновения, кто убивал и колечил из тени, сейчас собрались в небольшую группу в опустевшем от живых пятом блоке, собираясь осуществить операцию по освобождению. Приказ сверху не терпел отговорок, не воспринимал и голоса здравого смысла, в соответствии с которым лезть в толпу врага — плохая идея. — Вы в своём уме?! — восклицает один из солдат в рацию, которую сжимал в руках побледневший лицом товарищ. — Они держат пленных в центре, их там море, а нас всего семь! Мы подохнем, глазом не моргнув, чего ради нам отправляться туда?! Пополнить рядах пленников или покойников?! — Семь — счастливое число, — с расслабленной ухмылкой заявляет голос из рации. — Вы проиграли этот бой, солдаты, и это будет многого нам стоить. Будьте так добры, сгиньте там вместе с остальными, не вынуждайте нас лично лишать вас жизни. — Я лучше сам застрелюсь, чем буду ложиться под их пули, — не унимается боец, категорично скрещая руки на груди. — Идти к ним сейчас — чистое самоубийство, ничего не изменится от того, что мы завалим парочку уродцев! — Ну так застрелись, трусливое отродье, — совершенно спокойно и холодно заявляет тот. — Такие, как ты, не нужны нашей армии.

***

— Сегодня мы одержали победу, я горжусь каждым из вас, кто привнёс свой неоценимый вклад к достигнутому результату, — постепенно заканчивала речь Кастиэль, едва удерживая в руках микрофон. Толпа затихла на время вещания командира, никто не смел даже слова обронить, пока эльфийка не закончит. — Вы отважно сражались, многие из вас потеряли тех, кто вам был дорог, и здесь я хочу в очередной раз выразить искренние соболезнования. Вы, солдаты, стали за это время мне второй семьёй, я переживаю потерю вместе с вами. И всё-таки, я стараюсь помнить о том, что любая утраченная жизнь — в будущем подарит нам мирные дни, — тяжело выдыхает эльфийка, торопливо стирая с щёк дорожки слёз. — Нашими усилиями наступит наконец мир, наступят спокойные дни, как для Эльрунга и Тиаридари, так и для Северного государства. Люди здесь страдают не меньше нашего, разве что, на их головы не сыпятся бомбы.       Иларион настороженно дёргает ухом, поднимая голову от похолодевшего трупа. Он не мог видеть трибуну, впрочем, и не хотел. Всё то, что происходит после смерти Дирка — не то, к чему хочет напрямую относиться принц. Армия победила, но совсем не его усилиями, враг истреблён, но совсем не его руками. Принц не видел своих заслуг нигде, терзался тяжёлым чувством вины и не хотел думать о том, что его может ждать по возвращению на родину. Он вернётся один, встретится с жестокой действительностью лицом к лицу, и ему, вероятнее всего, никто не захочет помочь. Иларион считал себя недостойным помощи, не достойным поддержки и понимания, ведь сам, собственными ногами пришёл к тому, что имеет.       Труп возлюбленного на руках, разрушенные надежды и мечты, потеря всего, чем только дорожил и абсолютное одиночество. То, к чему его привела мягкость характера, наследованного у матери, и необъяснимый страх перед неизведанным. Мир оказался куда более огромным и жестоким, чем мог показаться на первый взгляд. Он не состоит из одних только солнечных, тёплых дней, а живущие в нём далеко не всегда будут доброжелательны.

С каждым шагом всё труднее дышать, кровь закипает в свежих ранах, бурлит и плещет в разные стороны, по крайней мере, так мог описать впечатления он.

Парень не видит света в конце туннеля, как рассказывали в сказках, но за то может посмотреть предсмертный фильм, который наскоро смонтировал мозг прямо перед глазами. Давай же, быстрее…

— Наш бой на этом не заканчивается, братья и сёстры, — завершает Кастиэль, медленно качая головой.       Она не смеет смотреть в глаза измученных бойцов, ей с трудом даётся освещать подобные, хоть и очевидные, но неутешительные новости. Искренне, эльфийка желала покоя для каждого из них, но понимала, что впереди их ждёт ещё не одна кровопролитная битва. — Вам… — командир осекается, откашливает сгусток крови на трибуну и решает поправить саму себя. — Нам предстоит помочь честным людям захватить власть, заполучить управление над северными землями и навести здесь порядок, но прежде чем это случиться, вы… — Кас прикрывает рот свободной рукой, потупив взор под ноги. — Мы должны пройти до конца столь нелёгкий путь, не сдаваться и всегда помогать друг другу, что бы не случилось.       Никто не прерывал речь Кастиэль, а тот, кто осмелился — крепко сжал в дрожащих руках пистолет.       Дориан с трудом, но сумел избавиться от верёвок. Технично, неспеша, мужчина сразу после ухода стал постепенно распутывать узлы. Сперва на руках, а потом незаметно, протолкнув якобы связанные кисти между согнутых ног, он развязал и ноги.       Охраняющие пленных солдаты настолько отвлеклись на речь Кастиэль, что не смогли заметить целенаправленные действия со стороны одного из самых опасных заложников. Их заметили другие военные пленные, и они тут же стали питать надежды на хоть какое-то восстание. Как бы там ни было, а в Дориане они видели командира, видели человека, который сможет повести их за собой. Они считали его лидером, который сможет найти выход из любой ситуации. И Дориан нашёл, сам не до конца понимал ради чего освобождается, но делал, иначе не мог, решив разобраться по ходу дела.       Дориан выпрямился, несмотря на ноющие болью старые и новые раны, выскочил в проём и направил дуло пистолета в главную цель — Кастиэль. Мужчина сам не понимал что даст ему смерть эльфийки, не понимал ради чего угрожает её жизни, но делал, будто запрограммированный на уничтожение робот. Глаза пустые, пусто и внутри, пусто и больно, тошно, тяжело. Живот скручивает, во рту появляется неприятная вязкость и слюны становится втрое больше.       Сондер старший кривится губами, оглядывает застывших в ожидании окружающих солдат, задерживает взор на связанных товарищах и… Опускает пистолет.       Бойцы пользуются секундной слабостью мужчины и сразу двигаются вперёд, к нему, с оружием наперевес — угроза жизни командиру не сойдёт с рук. Дориан отшатывается, наблюдая неминуемое приближение, сжимает ствол по-крепче в руках и снимает предохранитель, упирая дуло чёрного, тяжёлого оружия себе в висок. — Стреляй, — доносится крик Скарлетт со стороны трибун. — Стреляй, давай! Жми на курок, избавь планету от мусора!       Дориан медленно сглатывает избыток слюны, кадык недолго дёргается глотком, а потом замирает. Он никогда не мог подумать, что умудрится приставить к своей голове оружие, ему казалось, словно ничего на белом свете не заставит его задуматься о самоубийстве.       Старший брат клялся, что убьёт любого, кто посмеет тронуть Дирка. Извращённая любовь, которую он испытывал к младшему всю свою жизнь, осозналась извращённой только сейчас, когда руки по локоть в крови. Гиперболизированное чувство ответственности давило на него с неимоверной силой, чувство вины за каждую ошибку младшего вынуждало колотить его снова и снова, хотя на самом деле повинно в ошибках неправильное воспитание.       Дирк не считает так, как сказал, Дирк весь остаток жизни и намёком не упоминал случившееся той ночью, даже в самых сильных ссорах. Дирк спас его тогда, детским умом распознал неладное и помог, несмотря на страх, спас, получив в награду только одиночество. Дирк боялся, уважал, любил и ненавидел его одновременно, он сделал свой выбор, надавил туда, куда не следовало и получил желаемый результат. Одна колкая, невероятно острая фраза прекратила его жизнь руками Дориана, который до конца своих дней будет винить себя в убийстве младшего брата.       Семейное древо Сондеров окончено, палец уверенно давит на курок. Дориан надеется не встретиться с младшим в аду, если тот существует. Он не желает видеть никого из родственников, включая холодного, отстранённого отца.

«Об одном лишь прошу — не дайте нам встретиться вновь»

      Вместо выстрела звучит тихий щелчок — патрон в стволе нет, все выпущены в бою, а за новой провизией боец не сходил. Пистолет, который так ловко Дориан стащил у ничего не подозревающего мужчины, оказался не заряжен. Жертва кражи наблюдала за действиями Сондера с хитрым прищуром, который вор заметил только в последний момент. Неудачная попытка самоубийства закончилась для Дориана новыми побоями, а следом за ними и более надёжными оковами — наручниками. Они были в распоряжении у одного из экстренно вызванных агентов, что служил в местной полиции под прикрытием.       Дориан понял, что дальше ему точно деться будет некуда. Вероятно, если он не сможет найти милости со стороны сопротивления, его ждут долгие и мучительные пытки, в отместку за всех, кому он успел навредить. С какой-то стороны, Сондер остался довольным тем, что в обойме не нашлось для него патрон — так он сможет дольше не встречаться с теми, чьи жизни загубил.

***

— Мне стыдно вас об этом просить, но не могли бы вы…       Реджинальд вне себя от волнения. Среди огромной толпы солдат он так и не смог отыскать желанное лицо, не сумел разыскать бурые, с тонкими кисточками на кончиках, уши. У него не вышло встретить вновь столь дикий и влюбленный взгляд темно-зелёных глаз. Всё не то и всё не так, Амави здесь нет и не было никогда. Здесь, на поле, вытоптонном ботинками, в окружении громадной толпы бойцов, Реджинальд ощущал себя неописуемо одиноко и покинуто. Мужчина верил в то, что муж не мог его так просто оставить, верил в жажду жить, знал, что гибрид слишком целеустремленный и упёртый для того, чтобы сдаваться в конце пути. Его могли убить, самец знал, что излишняя самоотверженность когда-нибудь сгубит мужа, но изо всех, что остались, сил верил в то, что этот момент ещё не настал.       Амави обязан быть где-то рядом, вероятно, раненный и уязвимый, ждущий помощи лично Реджинальда. Он буквально видел собственными глазами картинку, в которой он сможет вовремя придти на помощь, сможет спасти, унести мужа подальше от бесконечной боли и насилия туда, где спокойно. В Тиаридари, где их ждут двое прекрасных детишек, в дом, где за два месяца паутину успели сплести пауки. Туда, где есть прошлая, спокойная жизнь, где они смогли бы состариться и умереть вместе, наблюдая у своих кроватей детей и внуков. — Ты так и не смог найти своего мужа, да? — сочувствующе вопрошает Кастиэль, медленно поднимаясь с деревянной коробки, некогда служившей ей трибуной. — Как я могу тебе отказать, Реджинальд? Я наслышана о твоих заслугах, ты справился лучше, чем многие из наших опытных бойцов, — выдыхает она, похлопав мужчину несильно по плечу. — Дай мне минутку.       Кастиэль не тратит время на подъём обратно на трибуны, эльфийка просто поднимает микрофон и включает его снова, наблюдая перед собой значительно опустивший двор.       Сразу после речи народ разошелся кто куда, тот, кто из агентов остался цел и практически невредим — отправился обратно по своим городам, на улице уже светло и ясно, поэтому с общественным транспортом вопросов не возникнет. Оставшиеся, кто изначально жил и работал непосредственно на Кастиэль, разошлись заниматься активным сбором вещей. База обнаружена, с сегодняшней ночи её нельзя считать абсолютно безопасным и непреступным местом. Переезд разделили на несколько частей, где один отряд отвечает за сбор оружия, другой — личных вещей и продовольствия, а третий — сбором трупов.       Последних планировали отправить на Эльрунг, захоронить на отдельно отведённом кладбище павших солдат, вне зависимости от того, какой рассы был боец — человек, эльф или волчий. Кладбище как начало существовать после первой войны с Северным государством, так и продолжает по сей день, пополняясь новыми надгробиями. — Огромная просьба ко всем бойцам: если отыщите солдата по форме расы волчьих, имеющего именную нашивку «Честерс А.» — немедля доложите об этом мне, — просит Кастиэль.       Реджинальд хмурит густые брови, растерянно оглядывая собственную форму на предмет упомянутых нашивок. На руках — нет, на груди — нет, на штанах — нет, даже на носках и чёрных берцах он ничего не отыскал. Тогда мужчина хмурится вдвойне и без слов задаёт эльфийке интересующий вопрос. — Внутренняя часть кармана, — спокойно отвечает Кас, протягивая руку к одному из нагрудных карманов бронежилета. Отстегнув пуговицу, женщина продемонстрировала ему крохотную вышивку серыми нитками, которая гласила «Честерс Р.» — Мы скрыли их, дабы враг не смог нас лишить возможности опознать труп. Нельзя оставлять в неведении друзей и родственников, у каждого из солдат должна быть своя могила. — Вы думаете, что Амави мёртв? — настороженно отзывается самец, застегивая пуговицу кармана обратно. — Я не исключаю такой вероятности, Реджинальд, — пожимает устало плечами она. — Если он не вернулся и не вышел на связь до сих пор…надеюсь, что он просто заблудился где-то на заводе. — И я надеюсь, — несколько раздражённо выдаёт мужчина.       Иларион просиживал в углу даже тогда, когда практически все разошлись по делам. Он попросту не мог оставить тело, не мог позволить, чтобы Дирка погрузили в одну из бездушных машин, сложили в общую груду трупов, планируя захоронение лишь через несколько дней. Принц уже решил для себя, что похоронит мужчину в Тиаридари и от поставленной цели не отказывался, он хотел быть рядом с Дирком до конца, до гроба, как планировал ещё при жизни возлюбленного.       Фирнесер не смог бы дойти до принца сам, впрочем, как и узнать о его существовании здесь, на поле битвы. Ещё в госпитале ему помогли переодеться в более приличную и теплую одежду, поэтому на визит к принцу, о котором так часто шептались бойцы, эльф явился в большом, просторном свитере и держащихся на верёвке вместо ремня армейских штанах. Он по-прежнему не мог опереться на ноги, поэтому не мог оказать товарищам даже элементарную помощь. Вдобавок ко всему, он ничего не видел, из-за этого не мог заняться хотя бы отчётной документацией. Эльф до сих пор с трудом верил в то, что выжил, что не убил себя, что Дориан не угробил его окончательно в очередной вспышке гнева, что он не попал под обстрел и умудрился уйти от рук неизвестного, вражеского солдата. Эльфу чертовски везло и не везло одновременно, ведь существовать в таком плачевном состоянии та ещё задача. — Это вы — принц Тиаридари? — спрашивает Фирнесер, усаживаясь напротив Илариона. На коленях волчьего головой лежит труп мужчины, который он продолжал успокаивающе поглаживать по волосам. — Мне доложили о вашем присутствии и мне захотелось поинтересоваться вашим самочувствием. — Можешь не обращаться ко мне на «вы», Фирнесер, — хриплым голосом просит принц, с долей любопытства оглядывая эльфа перед собой.       Увидев прямые, теперь уложенные как полагается, волосы, увидев белую форму и весьма миниатюрное телосложение — у принца возникло странное ощущение. Будто они уже виделись раньше, будто он ранее подмечал острые, торчащие уши, скромную морщинку в уголках губ, но чего-то тут явно не хватало. Угрюмого, неприветливого взгляда холодных, серо-голубых глаз. Принц обращает внимание на свежую повязку из бинтов на глазах и невольно кривится лицом, стараясь не представлять что могло случиться с глазами собеседника.       Именно его принц вынуждал страдать в ожидании Дирка, именно его крики доносились со двора и раздавались эхом, именно его Иларион встретил тогда, жутко странной и шумной ночью. — Полагаю, что твои дела намного хуже моих. — Пустяки, — махнул рукой небрежно Фирнесер, опуская голову, дабы не ошибиться с правильностью направления взора. — Дориан порезвился на славу, трудно отрицать. К слову, мне сказали, что ты сидишь с трупом его брата, Дирка. Это так?       Иларион опускает взор вниз, на то, что осталось от симпатичного лица, от части радуясь тому, что эльф не может узреть того же. Устрашающее зрелище больше не в силах напугать принца, он практически привык к такому состоянию мужчины и воспринимал так, будто с ним ничего не происходило. Вот он, просто задремал на коленях, сейчас он проснётся и они вместе вернутся в Тиаридари, строить новое королевство с новыми законами. — Он обманывал меня на протяжении всех наших отношений, лгал мне в глаза обо всём, что происходит вокруг. В конце концов, он убил мою маму, но я всё равно не могу оставить его так, — тихо пробурчал Иларион, оглаживая кончиками пальцев щеку мужчины по подсохшим ранам. — Не знаю, что могло меня привлечь в нём, но мне до сих пор кажется, будто я смог бы Дирку помочь. Если бы не был столь наивен и глуп, столь бесхребетен и слаб, столь труслив и доверчив. Я не смогу повернуть время вспять, но в дальнейшем я не допущу подобных ошибок, — принц опомнился только тогда, когда чужие пальцы с отсутствующими ногтями коснулись его кисти. Гибрид вздрагивает и округляет глаза, но руку не отталкивает, с ужасом оглядывая раны с запёкшейся кровью. — Не хотел тебя пугать, прости, — склоняет голову в бок эльф, настойчиво впиваясь в чужую кисть длинными пальцами. Сжав их, Фир резко дёрнул принца к себе, вынуждая несильно столкнуться лоб в лоб. — Ты мыслишь в правильном направлении, Иларион, на твоих плечах ответственность за будущее королевства. То, что ты сделаешь из него, то, каким вырастет новое поколение и чего достигнет твой народ — будет полностью твоей заслугой или виной. Как бы сильно ты не старался убежать от престола, он тебя настиг, это только твой долг и крест, который ты будешь вынужден нести. Ты — будущий король Тиаридари. Вероятно, ты сразу займёшь место своих родителей и сам будешь управлять королевством, а потому мне хочется предупредить… — Фирнесер прерывается, выдыхает тяжело и шумно, собирается с мыслями, дабы завершить: — Учти ошибки прошлого и стань для Тиаридари достойным правителем, который вытащит вашу волчью дыру из стагнации и полной изоляции.       Иларион отшатнулся, намеренно расцепил пальцы с чужими и прижался к стене. Эльф, кем бы он не являлся, говорил правильные, но ужасающие для принца вещи.       Становиться новым королём и вести королевство к светлому будущему в столь юном возрасте? Ему придётся принять действительность таковой, какая она есть, но примет ли действительность его… Принц скривился, слёзы вновь покатились дорожками по щекам.

Я продолжу семейное древо, мам. Я стану новым королём, пап. Ради вас и всего народа…об одном только прошу: Не оставляйте меня одного.

***

      Рация Кастиэль звучит долгожданным сообщением, а не очередным отчётом о зачистке. Реджинальд, с трудом оставшийся на одном месте рядом командиром, моментально оживился — слова он слушает настолько внимательно, насколько только может. В нетерпении стаптывая траву под ногами, мужчина дождался объявления точного нахождения мужа и сразу, без каких-либо промедлений, двинулся в упомянутую точку. Только сейчас Кастиэль и Скарлетт смогли оценить разницу в количестве сил: люди и эльфы никогда не смогут обладать достаточной выносливостью для того, чтобы промчаться так стремительно, преодолевая все препятствия и внезапные преграды.       Реджинальд не собирался никого ждать. Амави нашли в четвертом блоке на втором этаже, расстояние между четвертым и первым блоком в нормальном темпе пересекается приблизительно за пятнадцать минут, а мужчина смог явиться за три. Ровно три минуты: тот, кто доложил о находке, даже отойти не успел, самец чуть было не снёс его прямо в проходе.       Душевая зона, последняя кабинка.      Пожелтевшая, мелкая кафельная плитка, забитое досками деревянное окно с открытой форточкой, отсутствующая дверь, несколько раковин на стене, одна из которых разбита. Кровь пропавшего Амави сливалась с плиткой красно-коричневого оттенка, её тонкие струйки достигали второй кабинки из четырех и утекали в засоренное сливное отверстие в полу.       Реджинальд забывает как дышать, встаёт в проходе как каменная статуя и не может оторвать взора от смутного силуэта ног, что проглядывался через крошечный проем между стенками кабинок. Губы приоткрываются беспомощно, дыхание возвращается, но невозможно тяжёлое, затруднённое и шумное, бурые уши жмутся к растрёпанным волосам. Взгляд напуганный до чёртиков переходит с силуэта на растерянного солдата с журналом да карандашом в руках, немой вопрос звучит в воздухе. Неизвестный сочувствующе жмёт плечами и сглатывает ком, кивает в сторону последней кабинки у окна, намекая на самостоятельную проверку.       Реджинальд впервые чувствует настолько неимоверный, животный страх. Вспоминаются дни детства, где мать стояла с утра в спальне, сжимая в руках плетёный мешок с красивым бантом. Самец никогда не изъявлял особых требований к подарку, он искренне любил сюрпризы и практически никогда не разочаровывался полученным — мать будто знала что дарить, знала каждое из предпочтений сына и старательно исполняла собственными руками запланированный презент.       Реджинальд помнил то предвкушение, когда в руках впервые оказывается красивый мешок с неизвестным содержимым. Сперва — оценить по весу, потом — оценить по запаху, в последнюю очередь пальцы касались блестящей ленточки банта. Одно движение, второе, и теперь мешок ничего не сковывает — Реджинальд не глядя просовывал руку внутрь, ощупывая содержимое. В один из дней рождений мать подарила ему свитер, теплый, большой, как раз на вырост, и облачившись в него впервые Реджи смог сполна оценить проделанную работу.       Самец любил сюрпризы, но никогда не мог знать о том, что в один момент в мешке окажется тот, кто ему так дорог. Он шагает медленно, тихо, принюхивается, ощущая стальную вонь свежей крови — будто открывает тот самый подарок, только в этот раз преподнесен он кем-то неизвестным.       Просовывает руку внутрь мешка, осторожно заглядывая за железную, крашеную в белый стенку душа, ощупывает содержимое, оглядывая состояние мужа, и, наконец, тянет наружу, опускаясь перед ним на колени.       Парень развалился на полу, в большей мере скатившись вниз по кафельной, холодной стене. Голова опущена вниз, неподвижная рука прикрывает собой обширное пятно крови, уши изредка дрожат, а глаза под веками дёргаются из стороны в сторону. Реджинальд сразу замечает дыхание, грудь вздымалась под ним спокойно и неторопливо, словно Амави просто уснул, а не потерял сознание от потери крови. Она здесь очевидна, ведь лужа под ним скопилась такая, что её струйки растеклись к остальным кабинкам в соответствии со строением сливной системы. Как некогда в душе стекала в слив вода, так теперь утекает кровь из тяжёлых ранений.       Лицо Реджинальда сперва озаряется улыбкой при одном только виде мужа, невзирая на плачевное состояние тела. Амави нашёлся, его никто не украл, никто не содержит в плену, никто не пытает и ни к чему не принуждает. Он здесь, в этой сырой комнате, в луже собственной крови, но здесь, рядом, прямо напротив.       Крепкие руки впиваются в плечи, тянут к себе в объятия и сжимают крепко-крепко, пока по щекам скатываются дорожки слёз. Мужчина не прощался с надеждой увидеть его, не опустил бы рук, пока не нашёл и вот, наконец, гибрид так близко, настолько, насколько возможно, но он совсем не…двигается.       Тело Амави кажется в руках хрупкой, тряпичной куклой, его вес полностью исчезает для Реджи, а руки представляются тонкими лентами, что безвольно повисли по бокам. Он не двигается, не реагирует, не сопротивляется и ничего не говорит, не обнимает в ответ и не отталкивает, его тело просто висит в руках. Стоит только опустить, и он сразу развалится на кафельной плитке в случайной позе. Он прижимает мужа к себе, прижимает жадно, стремится заключить в покое и защитить, будто его вновь кто-то пытается отнять. Амави и правда желают забрать, но теперь это не кто-то из солдат или рабочих борделя, а сама смерть, что впилась в обездвиженное тело острыми когтями. Она хочет забрать мужа у него, хочет унести душу с собой и оставить пустой сосуд, с которым точно никакого будущего не построить.       Реджинальд шепчет под нос столь беспомощное и очевидное «нет, нет, нет», будто от этого высокая, тощая фигура с косой смилуется над ним.       Хоть самец и убедился в том, что жизнь тело ещё не покинула, он теперь не верит даже своим первоначальным наблюдениям.       С трудом разжав объятия, мужчина укладывает парня спиной на согнутое колено стоящей ноги, торопливо хватает запястье и рывком задирает рукав формы, прикладывая два пальца к пульсу. Пульс есть, сердцебиение мужчина почувствовал подушечками огрубевшей кожи пальцев и его едва заметный, степенный стук позволяет хоть немного успокоить нервы.       Диагностировать на месте тяжесть ран практически невозможно для того, кто ранее никогда не имел дело с медициной. Он мог видеть как выглядят раны от стрел, видел раны от мечей, но с поражением огнестрельным оружием ещё дел не имел.       Следуя логике и здравому смыслу, Реджинальд стал стягивать с гибрида тяжеленный бронежилет, расстёгивать всевозможные крепления и молнии, дабы после стянуть его через голову, с грохотом откидывая в сторону, куда-то под раковины душевой. Дело осталось за малым — приподнять ткань чёрного свитера и осмотреть рану, закрыть её чем-то по возможности и позвать, наконец, на помощь. На руках отнести Амави к более компетентным агентам базы. Илаю помогли, помогли и многим из раненных солдат, — значит, помогут и Амави.       Реджи аккуратно приподнимает мокрую от крови, прилипшую ткань вверх, к груди, и видит неутешительное зрелище. Глубокие повреждения коснулись зоны талии и рёбер, кровотечение продолжалось даже сейчас. Непонятно каким чудом парень был жив до сих пор, но это безусловно утешало беспокойного мужчину. Он беспомощно накрывает израненную талию широкой ладонью, закрывает несколько отверстий от пуль в надежде на то, что это поможет мужу не потерять больше крови. Мужчина готовился подхватить Амави на руки и нестись со всех ног до госпиталя, но не успевает, как вдруг ощущает подбородком кончик точно такого же, как у него самого, ножа.       Лицо вновь озаряется улыбкой, от неё быстро начинают гудеть болью скулы. По блестящему лезвию скатывается капля крови к рукоятке вниз, Реджинальд не чувствует боли, не чувствует как холодное оружие рассекло кожу с лёгкой щетиной и даже не пытается выбраться. Рука Амави сжимает нож, она прижимает и угрожает из последних сил, что означает только одно — парень пришёл в сознание, теперь он совершенно точно жив и даже предпринимает попытки защититься. Мужчина никогда не сможет описать степень счастья, которую он почувствовал от внезапного соприкосновения с лезвием ножа. Губы приоткрываются в шумном дыхании, слёзы продолжают течь, но сейчас они олицетворяют собой чистое счастье. «Ты будешь жить, Амави, ты обязан выжить!» — Руки убрал от меня, отброс… — бубнит едва разборчиво Амави, даже не успев открыть глаза.       Гибрид чувствует, как его выдергивают из чего-то вязкого, густого и утягивающего, напоминающего зыбучие пески. Он с нетерпением ждал потери сознания, молился всем богам для того, чтобы они скорее забрали жизнь, Амави добровольно опустил ноги в густое, тёмное нечто, с каждой секундой сильнее ощущая сонливость. Он не слышал голосов из вне, реальность на какое-то время прекратила существовать, а мирские проблемы казались сущим пустяком. «Какая ещё война? Бордели, чёрт бы их побрал, голод, болезни? Почему им всем так хочется друг друга убить? Какой смысл в жизни, если в конечном итоге мы все умрём? Есть ли жизнь после смерти, куда я попаду? Какая разница, все эти философские вопросы придумали идиоты, которым просто заняться больше нечем… Так тепло, так хорошо…мама, ты уже простила меня? Простила ведь, да?..»       Амави неосознанно, автоматически решает защищаться, ощутив на теле тепло чьих-то рук. Тело успело повидать на себе множество прикосновений не только за время жизни в борделе, но и раньше, до болезни Реджинальда, до замужества и детей. Тогда, когда свободу не могли ограничить даже родственники. Тогда ему нравилось разнообразие партнеров, после встречи с Реджи — разонравилось, а после борделя он и вовсе стал реагировать на простое прикосновение так, будто его бьют разрядом тока. Внутри вскипает ярость от одной только мысли о том, что кто-то может воспользоваться телом в столь уязвимом состоянии, кожа чётко передает тепло другого человека и мысли сразу возникают плохие.       Неужели ему не позволят даже умереть спокойно, не встретившись с людской извращённой жаждой плотских утех? Амави постепенно понимает, что неизвестный не представляет для него угрозы. Пальцы дрожащей руки расслабляются, нож со звоном металла о кафель падает вниз, на пол, оставляя парня полностью безоружным.       Слипшиеся веки постепенно открываются, туман проясняется перед глазами и он может различить в размытой картинке строгие черты широкой челюсти, высокие, бурые уши, что прижались плотно к волосам и хвост, который тихо-тихо барабанит по полу, собирая на шерсть кровь.       Губы парня едва приоткрываются, дыхание стало частым и прерывистым, а опухшие глаза снова намокают слезами. Амави пришлось вновь встретиться с всепоглощающей, сжирающей и уничтожающей болью внутри, что была сильнее любого, даже смертельного ранения.       Он пытается вымолвить хоть одно разбочивое слово, но вместо этого из него выходят одни только отрывки букв, связать их между собой практически невозможно. Впившись в белую форму солдата окровавленными пальцами, парень сжимает ткань, сжимает так, что скоро пальцы захрустят переломами.       Реджинальд притягивает парня к груди, заключает в крепкие, счастливые объятия. Он тоже плачет, также, как и Амави, не стыдясь собственных эмоций. Сперва ему кажется, будто чувство радости взаимно, пока не услышал сорвавшееся с уст гибрида внезапное: — Я не хотел тебя видеть, Реджи, зачем ты меня нашёл?.. — Что ты несёшь, Амави, совсем головой тронулся? — в замешательстве вопрошает Реджи. Он осторожно наклоняется к парню, убирает слипшиеся от крови волосы в бок и внимательно заглядывает в глаза. Стервозное поведение гибрида можно считать биологической нормой, но не сейчас, в ответственный момент, когда Реджи был готов перевернуть базу вверх дном, лишь бы отыскать его. — Солдат, сообщи о нашем скором прибытии медикам, скажи, чтобы нашли место на кушетках! Ему нужна помощь в срочном порядке, Амави слишком много крови потерял!       Реджинальд сейчас обращается непосредственно к бойцу, который и доложил о находке. Бойцу, который не смог уйти, наблюдая крайне трогательную картину, бойцу, который остался чтобы помочь, выжидая соответствующего приказа. В минувшей битве он, как и другие, оказался под управлением новоявленного командира в лице Реджи, поэтому до сих пор не мог отделаться от обязанности подчиняться каждому приказу. Мужчина снимает с пояса рацию, упирает большой палец в кнопку сбоку и готовится озвучить приказ, но останавливается — слышит второй, слишком громкий для раненного солдата, голос: — Не надо, забудь об этом, — уверенно заявляет Амави, через силу поворачивая голову в сторону двери в руках мужа.       Парень дышит чаще, он отпускает пальцы с ткани формы и сжимает кулаки, находя в себе последние остатки сил. С каким бы великим трудом ему это не далось, но он всё-таки отталкивает мужчину от себя обеими руками, разжимает крепкие объятия и в итоге падает спиной на пол, отползая назад, к стене.       Реджинальд не сопротивляется внезапным всплескам гнева, не пытается остановить или удержать в руках, позволяет поступать так, как он считает нужным, впрочем, как и всегда. И пока мужчина разглядывает его растерянным взором — Амави собирается с духом, дабы выдать самую настоящую ложь в лицо возлюбленному. — Я не хочу тебя видеть, уходи сейчас же.

Прижми меня к себе и не отпускай, спаси меня, прошу, не дай мне умереть!

— Зачем ты пытаешься врать мне, Амави? Думаешь, я тебя за эти годы совсем не узнал? — с тяжёлым выдохом отвечает Реджинальд, скрестив сперва руки на груди. — Не пытайся меня оттолкнуть, ты не можешь запретить мне спасти твою жизнь, — хмуро отзывается он, разжимая руки и протягивая к парню, в ответ получая только категоричный удар. — Ты не можешь так просто бросить меня, не можешь бросить наших детей, дорогой. Прекрати, умоляю, позволь мне помочь…       Гибрид с силой сжимает челюсти, шумно вдыхая через рот сырой, холодный воздух. Всё пошло совсем не по плану, он не должен был снова встретиться с Реджинальдом, не должен был переживать тяжёлые, слезливые прощания. Он хотел мирно, спокойно и тихо сгинуть где-то в углу, хотел избавить остальных от проблем, хотел избавить от проблем лично Реджи и всю семью. Если бы парень мог по щелчку пальцев стереть мужчине память — он бы так и сделал, заставил его позабыть о своём существовании априори. Хотелось стереть все прожитые годы из его головы, дабы он мог спокойно начать новую жизнь с кем-то достойным. Так, увы, нельзя, поэтому Амави достает последний козырь из рукава. — Лучше бы моей ноги никогда не оказалось на пороге твоей таверны, — выдаёт он и сам не верит в то, что смог это сказать. Слова режут больше самого Амави, чем Реджи, они впиваются в кожу и прорезают мясо вглубь, втыкаясь неподвижно в кости. — Мне нравилась моя разгульная жизнь, нравилось трахаться с кем попало и пить в тавернах, я не хотел детей и не хотел семью. Я не хотел тебя, — дрожащим голосом говорит он, предпринимая попытки выглядеть угрюмым и уверенным. — Мне понравилось в борделе, ведь там я был далеко от тебя, мне понравилось, ведь я снова мог спать с кем попало и пить сколько влезет, мне понравилось, ведь рядом не было неумолкающих детей, одни только незнакомцы, с которыми меня ничего не связывает, — гибрид прерывается, пытается отдышаться и невольно опускает взгляд вниз, на открытую, кровоточащую рану. — Я никогда не любил тебя, Реджи, я был с тобой только ради денег и дома. Уйди, оставь меня, наконец, в покое, дай мне хотя бы перед смертью насладиться свободой.

«Я люблю тебя больше собственной жизни, Редж, ты стал для меня смыслом в абсолютной бессмысленности бытия, я рад, что ты вытащил меня из болота и искренне хочу, чтобы ты был счастлив без меня, ты этого заслуживаешь»

      Реджинальд замирает, переваривая сказанное в мыслях.       Практически всё окружение твердило ему о том, что сейчас сказал Амави, даже родственники, такие заботливые и любящие, уверяли мужчину в том, что гибриду от него не нужно ничего, кроме денег да крыши над головой. Амави в точности пересказал их слова, приправил острым соусом из неимоверно болезненной фразы «я никогда не любил тебя» и закрепил просьбой оставить, используя весомый аргумент — ему так будет лучше.       Сглотнув ком в горле и встряхнув потяжелевшей головой, Реджи находит в себе силы подвергнуть и столь уверенную, убедительную речь сомнениям, в особенности часть с борделем. Его слова не вяжутся со здравым смыслом, не вяжутся с тем, что мужчина наблюдал долгие годы брака, но всё равно звучат чертовски обидно. Он не опускает руки, твердит самому себе об обратном. Убеждает себя, заставляет вспомнить счастливые дни и наконец заглянуть в зарёванные, преданные глаза – они никогда не соврут. — Лжец, — вдруг начинает смеяться Реджи, снисходительно покачивая головой. — Вымыть бы тебе рот с мылом, милый.       Козырь не срабатывает. Амави скрывает шок в собственных согнутых коленях, прячет лицо, не в силах смотреть мужу в глаза, закрывает похолодевшей рукой кровавый бок. Вдыхая и выдыхая через открытый рот, он продолжает молить всех существующих и не существующих богов о смерти, Амави намеренно проталкивает пальцы в отверстия от пуль в своём же теле и жалобно скулит теперь физической болью, что неплохо притупляет душевную. Боль разгорячает, даёт больше смелости и духа для того, чтобы продолжить двигаться к цели — не допустить Реджинальду застать смерть и не позволить спасти жизнь. Амави воет в голос, его рёв отдаётся оглушительным эхом и неприятно бьёт по ушам, вынуждая остальных невольно скривиться. — ПРОВАЛИВАЙ ОТСЮДА, СВАЛИ К ЧЕРТЯМ, ТЫ ЧЁ, МЕНЯ ВООБЩЕ НЕ ПОНИМАЕШЬ?! — во весь звонкий голос заявляет Амави, свободной, левой рукой впиваясь хваткой в своё ухо, яростно сминая пальцами. — Я ВСЁ РАВНО НЕ ЖИЛЕЦ! ЭТОТ СРАНЫЙ ЭЛЬФ ДАЛ МНЕ ВИТАМИНЫ ВМЕСТО ТАБЛЕТОК И ПОДОХ, А ВМЕСТЕ С НИМ СГОРЕЛ ДОТЛА И ПРОКЛЯТЫЙ ГОСПИТАЛЬ! — прокричавшись, он прервался, ощущая, что воздуха в лёгких значительно поубавилось. — Я и так, и так умру, Редж. Нет никакого смысла ждать дня, когда сперма какого-то морального урода убьёт меня изнутри… — парень поднимает голову с колен, всё же заглядывая мужу в глаза. — Я не хочу умирать на глазах наших детей, не хочу заставлять тебя искать решение моей проблемы, ведь мы оба успели увидеть к чему это ведёт… — Вот значит в чём проблема, — вновь покачивает головой самец, спокойно прикрывая зелёные глаза. Уши выпрямляются вмиг, стоят на макушке головы с острыми кисточками и дёргаются каждый раз, когда Амави шмыгал заложенным носом. Реджинальд сразу сокращает расстояние между ними, сразу подхватывает на руки и осуждающе смотрит на то, как гибрид своими же руками пытался ухудшить состояние ран. Амави брыкается, как может, пока не слышит: — Исходя из твоей логики, дорогой, я должен был убить себя, когда заболел неизвестной землям Тиаридари болезнью? Я бы убил себя где-нибудь далеко, в чаще леса, умер бы один, не сказав тебе и слова. Так, по-твоему, действительно лучше? Что бы ты ощущал, очутившись на моём месте? — Боль, — успевает ответить с виноватым видом Амави. — Обиду, — продолжает перечислять он, в деталях представляя подобный исход. — Одиночество. — Ты сам знаешь, Амави, я готов ради тебя на всё, но… — качает головой он, осторожно закрывая и придавливая ранение широкой ладонью. Подав сигнал кивком солдату, он тем самым позаботился о том, чтобы к их приходу всё было готово. — …я не готов тебя бросать, оставлять в беде и уходить. Как бы много обидных, неправдоподобных фраз ты не выдал, — последнюю фразу мужчина выдает с лёгкой усталостью и раздражением, будто говорил о невинных, детских проказах. — Ты ведь солгал мне, да? — Да, — на выдохе сдаётся Амави, позволяя себе роскошь полностью расслабиться в родных руках. — От тебя не сбежишь.

***

      На крепкие плечи Ульриха было возложено важное и ответственное задание: любыми способами вернуть принца домой, целым и невредимым.       Дорога обратно в Северное государство показалась самцу бесконечной. В среднем, учитывая пересадку на границе с повозки на полноценное авто, путь занимал не больше суток, а иногда меньше — в случае крайней спешки. За это время Ульрих и Синт умудрялись поссориться и помириться не меньше трёх раз, а в лучшие времена они, пользуясь услугами кучера, могли увлечься друг другом прямо в пути.       Миновали их светлые времена, миновали тёмные — теперь Ульриху не приходится существовать под неодобрительным взором долгие сутки. Светлые времена весьма смутно возникали в памяти мужчины, но всякий раз, когда Ульрих вспоминал о незавидной участи бывшего мужа — на душе становилось тоскливо. Король разрешил устроить над ним самосуд, впервые прибегнул к подобного рода наказанию, почтительно делая исключение для особого случая.       Кручевальды долгое время считали собственный народ за круглых идиотов, а буквально недавно задались вопросом — на какую низость и жестокость способна кучка дураков? Что они сделают с Синтом, когда узнают всю правду с уст короля? Что от него останется, когда месть будет совершена?       Ульрих не увидит процесса и не узрит итог. Он искренне не желал гибриду подобной судьбы, будь у него хоть какое-то право голосования — отдал бы голос против издевательств или вовсе разделил наказание с ним. Они вместе заслужили гнева народа, вместе работали и вместе пировали на вырученные со страданий других деньги. Король смиловался над ним взамен на ценную информацию, пожалел, дал первый и последний шанс на исправление. Шанс на новую жизнь, посчитав, что этого заслуживает каждый. А вот что насчёт Синта…       Помилования ему точно не светит. Может, возвращение сына поможет поумерить пыл Форда?       Стыдно не только перед Синтом, но и перед Иларионом. Мужчина молился всем богам для того, чтобы они, каким-то чудом, стёрли из воспоминаний принца их безрадостную встречу. Тем вечером принц был охвачен влиянием течки, исчезновение конкретного отрезка времени из памяти при течке можно считать чем-то совершенно обыденным, и всё-таки… Иларион принюхивался, он чувствовал запах, шёл неосознанно к нему, руководствуясь исключительно инстинктами.       Ульрих бы слукавил, если бы сказал, что совсем не очарован красотой Илариона. Соврал, сказав, что карамельно-ореховый запах кожи совсем не манит, обманул, сказав, что никогда бы с ним не переспал. Впрочем, переспать с принцем тайно желала вся мужская часть королевства, – может быть, даже кусочек женской, – поэтому подобные мысли Ульрих не привык считать изменой. На тяге к неизведонному и прекрасному они сколотили бизнес – им ли не знать, как может быть ценно одно прикосновение к неуязвимому.       А что будет, если Иларион, каким-то чудом, всё-таки вспомнит Ульриха? У него и Дориана был договор, конечную цену Ульрих установил самостоятельно, счёл, что поимка шпиона вполне равноценна. Сделка должна была принести немалую прибыль, покрыть всевозможные будущие убытки и обеспечить бизнесу стабильность, устойчивость и успех, однако…       Стало только хуже. Ульрих успел тысячу и один раз пожалеть о том, что сделал, но ничто не способно вернуть время вспять, даже самые трогательные слова и слёзы раскаяния не способны разжалобить беспощадный механизм течения времени. Ульрих бы не хотел, чтобы все запомнили его безжалостным палачом, не хотел остаться в чужой памяти воплощением слова «чудовище». Для Амави, как и для других работников борделя, он навсегда останется врагом, а для Илариона… Всё зависит от наличия воспоминаний. Если никто не напомнит принцу об этом — он может и не вспомнить.       Дело за малым, надо только отыскать и под любым предлогом увести за собой. Если понадобится — мужчина готов связать Илариона по рукам и ногам, крепко, надёжно верёвками, а ближе к приезду в родное государство украсить связанного принца красным, торжественным бантиком. На этом он планирует закончить какие-либо отношения с Тиаридари и Северными землями, хочет оставить их навсегда и отправиться с Илаем в новые, ранее неизведанные дали. В основном не потому, что так жаждал путешествий и приключений, а потому, что просто боялся смотреть в глаза знакомым.       Бизнес он развалил, военные тайны выдал — люди не примут его назад, повезёт, если не арестуют. Волчьий народ он обманывал, силой удерживал в борделе и принуждал к разного рода услугам, получая личную выгоду — король сам, лично изъявил желание больше никогда не видеть семейство Кручевальд на территории королевства.       Только оказавшись на границе, словив наконец связь на навороченном телефоне, Ульрих задался главным вопросом: где принца искать? В последний раз Илай отвёз его обратно в квартиру Дирка, с тех пор о перемещениях ничего не известно. Ульрих хотел набрать номер Илая, но отвлёкся, наблюдая море новых, непрочитанных сообщений да писем на электронной почте. Как только появился интернет — телефон моментально ожил, он не смолкал от звуков уведомлений, вскоре начиная раздражать. Ульрих отсутствовал всего пару дней, а ему, как казалось, решили разом написать все живущие на планете.       Мужчина отпустил кучера с повозкой, вручив незначительную сумму наличных в качестве признательности. Границы толком никто не охранял, единственный способ хоть как-то разграничить территории — выстроить длинный, высокий забор, но ни одна из сторон не торопилась выстраивать баррикады. Здесь, на одном из пограничных пунктов, по-прежнему работало кафе и скромный мотель, а за ними, там, чуть дальше, в кустах, был спрятан дорогущий внедорожник Кручевальдов.       Мужчина неторопливо закурил, вышагивая к машине, попутно проверяя сообщения. Основная часть всех отправителей была из борделя, ими являлись бухгалтера, охранники, уборщицы и прочий обслуживающий персонал — кто-то с заявлением об увольнении и требовании зарплаты, кто-то со странными, внезапными предложениями о выкупе бизнеса.       Ульрих сосредоточенно почесал затылок, продолжая скользить взглядом по диалогам с разными людьми. Отвечать он не спешил, видел, что основной поток пришёлся на вчерашний вечер и там же остановился, сообщений сегодня не поступало ни от кого.       Бизнес он всё равно считал разрушенным, дальнейшая судьба борделя не слишком заботила его, но там остался кое-кто чрезвычайно важный. Ульрих испытывал угрызения совести за то, что так резко и внезапно покинул его, стыдился, что оставил парня наедине с надвигающейся бурей. Илая можно по достоинству описать умным и надёжным парнем, но защищать себя и свои интересы он так и не научился. Ульрих нервно пролистывает диалоги, но нигде не может найти переписку именно с ним – она пропала в куче других, растворилась, будто её и не было. Лишь остановившись и вглядевшись как следует, Ульрих смог отыскать то, что нужно — в диалоге висело всего четыре новых, непрочитанных сообщения, когда как остальные могли отослать больше десяти.

Илай Работа.

Я не понимаю что здесь происходит, но с вашим уездом в борделе что-то явно переменилось. Люди задумали что-то недоброе. Не знаю, к чему всё приведёт, но… Буду держать в курсе.

3:07

Люди решили забрать себе бордель, Ульрих, моих слов никто не слушает и не услышит, им нужен ты. Они поняли к чему всё идёт и строят здесь свои сумасшедшие законы… Не знаю, справлюсь ли я. Мне уже досталось.

6:54

Как бы мне хотелось ощутить тебя здесь, сейчас, в моих объятиях… Люди продолжают стрелять, но мы сильней. Борделю пришёл конец, теперь здесь одни руины да горы трупов. Мы хотели по-мирному, но нас не услышали. Прости.

18:47

Вероятно, я зря жду твой ответ и зря жду тебя, да? Скорее всего, ты помирился с Синтом и теперь он не пустит тебя никуда от своего каблука. Вероятно, я был слишком глуп и наивен, да? Ты дал обещание, Ульрих, и мне хотелось бы верить, что ты его сдержишь. Нас забрали на базу эльфийские солдаты, вскоре обещают новый бой. Начинает казаться, будто этот кошмар никогда не закончится…

22:31

      Ульрих, наконец дочитав все сообщения Илая от начала до конца, всё-таки открывает дверь автомобиля перед собой. Запрыгнув в машину, мужчина вставил ключи в зажигание, достал новую сигарету и только после этого осмелился набрать номер самца. Кручевальд явно пропустил что-то важное, в трудную минуту он не оказался рядом с тем, кого полюбил и потихоньку начинал жалеть о том, что вообще куда-либо отлучался.       На том конце звучат гудки – один за другим, один за другим. Ульрих стряхивает пепел на землю через открытое окно, прохладный ветер задувает дым обратно в салон. Терпение постепенно подходит к концу, но в последний момент вызов всё-таки принимают. Кручевальд спокойно выдыхает и откидывает голову на сиденье, лениво прикрывая глаза от палящего солнца. — Я прочитал твои сообщения, Илай, где ты сейчас находишься? — с ходу начал Ульрих, поворачивая ключ в зажигании. Мотор отзывается тихим рыком, за пару дней простоя с авто ничего не случилось. — Я приеду, заберу тебя и мы вместе поищем принца, надо вернуть его в королевство любой ценой. — Ты всё-таки вернулся, — с заметной претензией в голосе отзывается Илай, но позже быстро смягчается, судя по звукам, куда-то усаживаясь. — Я сейчас на заброшенном хлебзаводе, кажется, так его здесь называют. Принца нет никакой нужды искать, они с Дирком присоединились к сопротивлению, после того как… — Илай сосредоточенно трёт висок, от чего-то испытывая вину за то, в чём толком не участвовал. Не он хотел разжиться с продажи тела принца, не он хотел оставить его в борделе навсегда, а стыдно, почему-то, ему. — Словом, теперь они здесь, мы все здесь. Мне кажется, что тебе будет слишком опасно появляться тут… Бордельские хотят разорвать тебя на куски. — Неутешительные новости, — зажимая между зубов сигарету, а между плечом и ухом — телефон, мужчина старался выехать задом из кустов на парковку. — В любом случае, мне надо лишь забрать тебя и принца, дело на пару минут, — выдохнул облако дыма он, пальцами свободной руки сжимая фильтр сигареты. — Я не собираюсь выяснять ни с кем отношения, прекрасно понимаю что натворил. — Я не смогу тебя защитить в случае чего, Ульрих, — обречённо выдает Илай. — У меня самого репутация не лучше, но меня, хотя бы, не хотят убить — и без того дел по горло. А вот Реджинальд, готов поспорить, будет рад наконец столкнуться с тобой в равном бою, — выдыхает самец, неторопливо покачивая головой. Рука и ухо успели вспотеть за короткий диалог. — Я бы не хотел, чтобы с тобой случилось что-то плохое. — Всё будет хорошо, главное будь со мной на связи, — успокаивающе тихим и мягким тоном произносит Ульрих, полностью понимая беспокойство парня. Ему, бывшему начальнику борделя, соваться в логово правильных и праведных сродни самоубийству. — Илай, ты в сообщениях упомянул, что «тебе досталось». Ты ранен? Скажи сразу, я по дороге запасусь необходимым набором медикаментов, а потом заедем к моему знакомому врачу, только его надо предупредить зара… — Нет, Ульрих, они не ранили меня, — на выдохе прерывает мужчину Илай. За этим следует недолгая пауза, в течении которой Кручевальд складывал факты в голове, а придя к выводу и решив ответить, он снова прерывается голосом Илая. — Ничего страшного не случилось, я сотню раз спал с людьми добровольно, моё тело почти не почувствовало боли. Все переживания идут исключительно по причине недобровольности, в остальном, это никак не отличалось от стандартного рабочего дня. Не надо меня жалеть.       Ульрих держит себя в руках, лишь бы не отправить злополучный смартфон полётом в лобовое стекло. Вместо этого мужчина останавливается на обочине, резким движением включает аварийку и сам себя впечатывает глухим ударом в руль, накрывая свободной рукой прижатые к голове уши. Правая, в пальцах которой до сих пор зажат телефон на вызове, застыла в воздухе неподвижно — с динамика периодически доносится тяжёлое, явно виноватое дыхание собеседника, что осознавал ситуацию.       Кручевальд знал, что не имеет права злиться на насильников, не имеет права осуждать и проклинать их за столь низкий поступок, ведь он сам без пяти минут сексуальный маньяк. Он оправдывал перед собой грязные умыслы обидой за смерть сына, но в глубине души знал, что вина лежит полностью на его, на отцовских плечах.       Мужчина хотел разорвать людей, что совершили над возлюбленным насилие, но одновременно с этим он пожелал разорвать сам себя. За Дирка было некому переживать, некому его защитить и условия Ульрих предоставил намного хуже — человек мог умереть в процессе секса с волчьим, но в моменте Ульриха это мало волновало. Сейчас он уже не мог поверить в то, что когда-то был таким, не мог сознаться самому себе в том, что когда-то был на такое способен. Словно кармой на голову мужчины обрушилось то, что он когда-то, абсолютно безнаказанно, пожелал совершить с другим. — Это моя вина, — сквозь сжатые челюсти произносит Ульрих, сосредоточенно потирая покрасневший ударом лоб. — Я сам был ублюдком, ублюдков вокруг себя и собрал. Не стоило мне уезжать, не стоило оставлять тебя… — продолжает он, в этот раз не позволяя себя перебивать. — Неудивительно, что люди пожелали захватить власть в момент упадка, от них стоило такого ожидать. Мне чертовски жаль, что я позволил случиться чему-то подобному, не будь мой бизнес настолько грязным — тебя бы никто и никогда не… — Ульрих, прошу тебя, успокойся, — повышает голос Илай, лишь бы докричаться до сокрушенного горем мужчины.       Мало того, что Илай вновь ощущал себя слабой и беспомощной жертвой в данной ситуации, так теперь и самец продолжал подливать масла в огонь. Ему не хотелось становиться принцессой в беде, не хотелось казаться жалким, бедным и пострадавшим, поэтому и прибегал к полному обесцениванию собственных чувств. — Я знал, на что шёл, когда подписывал с тобой договор. Интим сфера, как мы успели выяснить, не самое безопасное место — со мной случались ситуации и похуже, разница только в том, что после мне доставались бесполезные бумажки с большими цифрами. — Одно дело, когда ты сам согласился и сам пошёл на это, а совсем другое, когда кто-то без спроса, суда и следствия решает сотворить с твоим телом то, к чему ты не готов и чего не желаешь, — вставил своё веское слово Кручевальд, вплетая пальцы в корни каштановых волос. — Если бы я не уезжал, то я бы смог тихо и спокойно закрыть весь биз… — Мне изначально не стоило торговать телом, это всё, что я в конечном итоге понял, — обречённо вздыхает самец, устало прикрывая глаза веками до крохотной щелочки. — Зря я сбежал из дома, зря согласился на такую работу, зря молча наблюдал за тем, как вы с Синтом день за днём приводите больше ничего не подозревающих волчьих, — пожимает плечами он, сам хватаясь за голову. — Единственное, о чём я не жалею, так это о встрече с тобой. Может быть, это и есть цена за совместное счастье? Общество нас осудит, покоя в Тиаридари нам не найти, но мы сможем забыть всё то, что было и начать новую жизнь... — Мне радостно слышать о том, что ты не сожалеешь о знакомстве со мной, хотя стоило бы, — невесело смеётся Ульрих, пальцами потирая веки. — Я постараюсь сделать так, чтобы ты никогда более не вспомнил обо всём, что мы прошли. Но сперва нам надо вернуть принца на родину, ведь от этого зависит жизнь моей семьи. Я не могу оставить малолетнюю дочь и пожилую мать наедине с проблемами, которые сам же, по глупости, создал. — Я прикрою тебя, если понадобится, — смирился Илай. — Если они захотят убить тебя — сперва им придётся разобраться со мной.

***

      Ульрих прибыл к базе через каких-то пару часов, хотя дорога в умеренном темпе должна занять намного больше времени. Мужчина громко слушал музыку, курил и постоянно ругался сам на себя благим матом, не в силах избавиться от навязчивых картин в голове. Никогда ранее ему не приходилось наблюдать за уединенной встречей волчьего и гостя, он никогда и не задумывался о том, как всё может происходить — теперь он полностью поглощён неприятными фантазиями. Много людей в форме с оружием против одного Илая – доброго и мягкого, мудрого и такого красивого. Их грязные, грубые руки касались парня там, где Ульрих буквально недавно оставлял дорожки поцелуев. Никогда ранее он не сталкивался с подобными случаями, Синт, в браке с которым он состоял практически всю осознанную жизнь, никогда бы не позволил с собой такому случиться.       Причина трудном характере гибрида или в банальной разнице сил — непонятно, но когда бывший муж начинал манипулировать им, обвиняя других в сексуальных домогательствах, это каждый раз оказывалось чистой ложью. Синт, окажись он на месте Илая, устроил бы такой скандал и истерику, что Ульрих был бы вынужден найти и покарать каждого, а здесь… Кручевальд чувствовал себя обязанным найти обидчиков, но понимал, что те, вероятнее всего, уже мертвы.       Не теми мыслями была забита его голова, когда он пересекал порог главного входа базы. Исключительно благодаря ушам да хвосту его восприняли за своего, за одного из тех, кого спасли с борделя — не важно, что он староват и большеват для классического работника интимной сферы. Не важно, что одет совершенно прилично, без коротких шортиков да топиков. Солдаты не нашли времени на разбирательства, кратко поинтересовались целью и потребовали присоединиться к зачистке после боя.       Бой выдался на славу, как мог отметить только что прибывший Ульрих, ведь дырами от пуль покрылась практически каждая стена и дверь, а кровавые следы мёртвых тел заставляли мужчину невольно вздрагивать каждый раз. Он старался не выдавать себя, шёл неторопливо, аккуратно, не привлекая лишнего внимания, пока не вышел к нужному, подозрительно пустому, блоку. Здесь, если верить солдатам, находится полевой госпиталь, в котором обязан находиться и принц, и Илай — единственные, в ком Ульрих сейчас был заинтересован. Если во всех предыдущих блоках во всю кипела жизнь и стоял шум, то здесь голоса доносились лишь где-то издалека, предположительно, из помещения госпиталя.       Кручевальд имел при себе пистолет, ходить без него по Северным землям он давно считал самоубийством — тот мирно покоился на поясе без дела, заряженный полным магазином патрон. Стрелять мужчина научился в первые годы жизни на Северных землях. Стрельбу, как совершенно новый в его жизни вид спорта, он на какое-то время сделал своим хобби. Синт не понимал необходимость обладать навыками обращения с оружием, но перестал протестовать против нового увлечения мужа, когда случился инцидент с местной криминальной группировкой.       О существовании пистолета в кобуре пришлось вспомнить, когда за поворотом послышался чей-то приглушённый голос. Говорящие боялись обнаружения, это стало понятно сразу, поэтому Ульрих сильно замедлил шаг и не спешил поворачивать в соответствии с описанным маршрутом.      Кручевальд успел запомнить, что солдаты сопротивления поголовно носят белую форму, он отметил данную особенность как самый глупый и неразумный способ подчеркнуть чистоту намерений ярким, выделяющимся цветом обмундирования — белые солдаты в три раза заметнее издалека.       И тем не менее, чёрные солдаты на фоне темно-зеленых стен светились ничем не хуже, разительно отличаясь от сопротивленцев. Ульрих присаживается на корточки, опираясь спиной на стену, и пытается вникнуть в разговор. Ему бы не хотелось обознаться и пристрелить своих, такого Кручевальду точно никто не простит. — Двое на посту снаружи, их всего двое, если стрелять с глушителем — никто внутри и не заметит, — шепчет один из шестерых солдат, точно также, как Ульрих, затаившись за поворотом широкого коридора. — Судя по всему, там госпиталь, поэтому отстреливаться будут только пара охранников. Их завалить и дело останется за малым — перестрелять калек и доложить об этом начальству. — Я не хочу стрелять по безоружным, раненным солдатам, — отзывается другой. — Одно дело, когда мы выходим в равноценный бой, а другое, когда идём стрелять в раненных. — Почему ты так уверен, что у нас получится выстоять против тех, кто внутри? — подаёт голос третий. — Их там может быть десятки и они могут оказаться не такими слепыми и глухими, какими ты их себе представляешь — застрелим этих двоих и нас сразу расстреляет толпа за дверьми. — Я просто хочу домой, — дрожащим голосом доносится от четвёртого. — Пол застрелился, он просто застрелился, лишь бы не умирать от их рук или, чего хуже, попасть в плен! Мне кажется, что нам лучше уйти, свалить, пока нас не заметили, и бежать из страны, куда-нибудь, где тепло и нет войны… — Я лично сдам каждого из вас начальству, ссыкуны, — угрожающе произносит первый, оглядывая солдат строгим взором из-под тонированного забрала шлема. — Вы уже подходите под статью о предателях родины, вы понимаете, да? Одному жалко каких-то демонов-вторженцев, другой убеждает, что противник силён, лишь бы не идти в бой, а третий и вовсе в штаны обделался, помышляя бросить нашу великую страну и народ на произвол судьбы! — проговорил быстро он, указательным пальцем перемещаясь от бойца к бойцу. — Единственный выбор, который у вас есть, так это выбор между мгновенной смертью от моей руки и выполнением поставленной задачи. Что вы выбираете, солдаты?       Ульрих с улыбкой покачал головой. Желание уничтожить врага сильно поубавилось, наблюдая за тем, как общее мнение команды склоняется к более мирным путям. Он начинает сомневаться в необходимости устранения каждого из них.       Надо убить только тех, кто согласен с мнением первого, только тех, кто желает продолжить бессмысленное насилие. Но как он может с точностью их определить и победить, если противников шестеро, а он один? — Если пристрелишь кого-то из нас — на выстрел сбегутся те двое у дверей, — с вызовом отзывается третий, скрестив руки на груди. Их голоса становятся громче, но охрана всё равно не замечает неладное, по-видимому, слишком увлечённые личным разговором. — Вас останется всего пятеро, как минимум две жизни из них смогут отнять подоспевшие враги. Вас останется трое, — на выдохе заканчивает тот, наклоняя голову в бок. — Как думаешь, втроём вы сможете перебить хоть кого-нибудь? — Я сейчас лично отложу нашу миссию только ради того, чтобы доставить тебя в руки командования, — окончательно выходит из себя первый, упирая ствол прямо в грудь протестующего солдата. — Мне кажется, что они поймут меня и даже наградят, а твоей судьбой в дальнейшем будут пугать всех последующих солдат. Готов поспорить, что ты наслышан о судьбе последнего беглеца и прекрасно понимаешь что именно тебя ждёт. — Зачем тебе всё это? — побежденно спрашивает тот, выставляя прямые ладони перед собой в безоружном жесте. — Тебе действительно промыла мозги вся эта пропаганда, да? Ты и впрямь думаешь, что они — демоны? — Они отняли у меня всё, чем я когда-либо дорожил, — с озлобленным оскалом отвечает он. — Я, в свою очередь, заберу у них всё, что только смо…       Ульрих решает стрелять раньше, чем разговор солдат доходит до столь лирического момента — он посчитал удобным шансом убить главаря в тот момент, когда тот целился в грудь своему же товарищу. Сняв пистолет с предохранителя и прицелившись, самец выглянул из-за угла и произвёл сразу несколько выстрелов по мужчине, прерывая речь и вынуждая спустить с прицела непокорного солдата.       Тело валится на бок, незнакомец кряхтит, а оставшиеся пятеро судорожно оглядываются по сторонам, больше обращая внимание на сторону с охраной. Ульрих пользуется моментом расстерянности врага и делает ещё несколько выстрелов, обнаруживает себя для остальных, выходя в центр коридора, что позволяет двум солдатам сопротивления занять позицию за спиной врага. Оставшиеся в живых образуют круг, прижимаясь к друг другу спинами, они подняли оружие и были готовы атаковать в ответ, но всё никак не могли спустить курок.       Ульрих, в отличии от рядовых солдат, не имел на себе никакой защиты: тёмная рубашка без галстука, большая, тяжёлая джинсовка и чёрные брюки – всё, чем было защищено тело. Он, вероятно, не переживет и одного выстрела, мужчина прекрасно это понимает, но безошибочно надеется на изменение мнения со стороны врага. — Бросайте оружие, руки за голову и на колени, — командует один из солдат сопротивления, постепенно сокращая дистанцию. — Вам ничего не угрожает в случае признания поражения, нам не выгодно вас убивать. — Третий вариант есть, мужики, — вдруг подаёт голос Ульрих, решив воздействовать на бойцов иным способом. — Никто не станет вас пытать, вы обычные, рядовые солдатики, вам никакой важной информации и не разглашали никогда. У вас есть шанс стать частью нового государства, быть под крылом у правительства, которое не станет посылать вас на смерть, возжелав новых земель, — продолжает он, точно также, как и остальные, сокращая дистанцию. — Мы дадим вам защиту от нынешних правителей, но если вы не согласны — сразимся и умрём, однако, дальнейших планов сопротивления это никак не изменит. — Ульрих, ты с чего возомнил себя командиром? — в замешательстве спрашивает один из сопротивления, выглядывая на самца из-за спин врагов. — Ты, насколько мне известно, не обладаешь правом обещать им нечто подобное, но… — выдыхает он, в пару движений снимая с головы шлем. — Раз ты решил наконец встать на правильную сторону, то твои слова могут иметь вес, — говорит он, демонстрируя присутствующим стоячие пушистые уши.       Солдатом под белым шлемом оказался один из немногих гибридов, кто был против воли заточен в стенах борделя. — Прости меня, — выдыхает Кручевальд, смутно припоминая пару неприятных ситуаций с гибридом. Быстро переключаясь с волчьего обратно на людей, мужчина постепенно опускает пистолет, укладывая его себе под ноги. — Выбор за вами, господа. Будете и дальше воевать за новые земли или всё-таки предпочтёте покой для себя и близких?       Солдаты без каких-либо сомнений сложили оружие. Они приняли решение задолго до, а единственная причина, по которой они не могли осуществить желаемое, сейчас лежит в луже крови под ногами.       Солдат по имени Чарльз был тем немногим из людей, кто поддерживал жестокость Дориана, он в первых рядах выступал в его защиту и всячески пытался заслужить его уважение, набивался в друзья, но так и не добился успеха. Старший Сондер был для него объектом подражания, а когда Дориан потерпел поражение — Чарльз решил, что теперь-то сможет занять его место.       Попытка вышла крайне скверной и закончилась смертью, что стало неплохим уроком для остальных солдат. Шансов на победу и правда нет, отправляться на верную смерть никто не захотел, а когда появился шанс выйти сухими из воды — мужчины и вовсе раздобрели по отношению к врагу.

Может, не так страшны и ужасны эльфы, какими их описывают сверху?

***

      Самая шокирующая и неутешительная правда заключалась в том, что даже небольшой отряд врага смог бы унести множество жизней — на территории госпиталя служили всего двое мужчин, и тех Кастиэль практически отправила помогать остальным. Все считали, что на этом враг истреблён и угроза миновала, так считал даже командир, поэтому распустил шесть человек из десяти, ослабляя защиту столь уязвимого места.       Ульрих вошёл в просторный зал тихо, скрываясь за чужими спинами, и стал неторопливо оглядывать окружение. По правую сторону расположились незначительно раненные бойцы. Они либо уже получили помощь, либо оказывали её себе сами, либо ожидали освобождения одной из медсестёр. Сидели бойцы на бетоне, места хватало с трудом, так что они облепили собой всю правую сторону — некоторые даже лежали друг на друге, отправляясь после боя. Мужчине было тяжело смотреть на лица, сплошь и рядом измазанные кровью, было больно смотреть на людей, что в результате остались без рук или ног, но с другой стороны, Ульрих радовался, когда смотрел на них и не находил Илая — самец мог с лёгкостью соврать о травмах ради спокойствия Кручевальда.       Среди раненных он видел и волчьих, тех, кто по несколько лет содержался в борделе – с ними мужчина старался не удерживать долго зрительный контакт. Их ярость неудивительна, ожидаема и заслужена, но отдавать себя на растерзание ради искупления грехов Ульрих не собирался.       По левую сторону располагались те, чьё состояние можно назвать критическим. Те, чья жизнь оказалась на волоске от смерти. Именно левая часть была оборудована кушетками и капельницами, по левую же сторону располагались и различные медицинские установки, точного назначения которых Ульрих знать не мог. Там уже не было устланного бойцами пола, только импровизированные кровати и кушетки, а вокруг них без продыху крутились юные особы в окровавленных халатах. Среди них Ульрих смог отыскать Илая, а помимо него обнаружил и Реджинальда, что широкой спиной закрывал кушетку с Амави. Там же он обнаружил принца, но тот сидел поотдаль, у стены, сжимая в объятиях труп знакомого человека. Вглядевшись издалека в отсутствующее от побоев лицо, мужчина переместился чуть выше, к слипшимся кровью, чуть кудрявым каштановым волосам — в руках принца труп Дирка, не иначе.       В груди всё сковывает болью, когда Ульрих осознает, что утратил даже малейший шанс на извинения. Он решает временно не тревожить Илариона, переключая внимание обратно на окружённую волчьими кушетку. Основная часть всех медсестёр сконцентрировались вокруг одного единственного пациента, разглядеть лежащего не представляется возможным за множеством чужих спин. Там же Кручевальд замечает и странного, по-видимому, слепого эльфа, что сидел на полу прямо рядом с кушеткой. Он сжимал руку раненного солдата, уткнувшись в неё лбом, и, кажется, молился — сколько молитв услышали эти стены за столь короткий промежуток времени?       Обстановка, мягко говоря, не позитивная — все вокруг кричат, рыдают и паникуют, в особенности левая сторона. Паникой не обделены и ближайшие к Амави товарищи, что с такой надеждой оглядывались по сторонам. Они, как и остальные кушетки, не получили в помощь достаточное количество врачей и техники, из-за чего единственная предложенная им медсестра периодически впадала в истерику.       Илай первым заметил прибытие Ульриха, вторым же отметил знакомое лицо пока живой Амави, а по взгляду мужа осознал неладное и Реджинальд. Изначально он стоял спиной к Ульриху, Честерс не мог его заметить на подходе, поэтому когда узнал о нём, то сразу встретился с ним почти лицом к лицу.       Ульрих и Реджинальд имели около пятнадцати лет разницы в возрасте, почти десять килограмм веса в пользу Кручевальда и несколько лет активных тренировок в рукопашном бое — Ульрих не переживал о том, что кто-то, вроде Реджинальда, сможет его победить или, тем более, убить, нет. Он боялся, что не сможет найти в себе силы на сопротивление после осознания всех своих злодеяний. — Ульрих, — на недобром выдохе произносит Реджинальд, моментально меняясь во взгляде. Некогда обеспокоенный, напуганный до ужаса самец вмиг превращается в настоящего хищника, защищающего территорию — уши его прижались к голове, хвост распушился, а зрачки поменяли свой вид. — Я рад с тобой снова встретиться, — произносит он, взглядом впритык прожигая обвик виноватого противника. — Пойдём отойдём в коридор, не будем мешать медикам, нам надо поговорить. — Нет, Реджинальд, не стоит! — вдруг восклицает Илай, резко срываясь с места. Облик самца не меняется, парень прижимает боязливо уши к голове и дрожит хвостом, но всё равно идёт — он дал обещание. — Не надо драк, только этого нам здесь не хватало! Будь благоразумным, Редж, он изменился!       Илай хотел было вклиниться между мужчинами, но не успел — Реджинальд нанёс удар первым. Кручевальд не мог ожидать такой тяжёлой руки и чёткого удара от того, кто буквально недавно сидел полуголодом в подвале без окон. Кулак, что впечатался ровно в нос, сбил мужчину с ног, заставляя отшатнуться на несколько шагов, чтобы в конце концов упасть вовсе. Раздаётся грохот, что привлекает к себе внимание на короткие мгновения, а потом все возвращаются к своим делам. Никому нет дела до их разборок, есть задачи и поважнее, главное проследить, чтобы те не нанесли вреда окружающим.       Ульрих упирается локтями в пол, ошалело оглядывая силуэт самца снизу вверх. Если Реджинальд захочет убить его здесь и сейчас — он убьёт, вне зависимости от того, будет ли сопротивляться противник или нет. Сердце Кручевальда окутывается страхом, сильным, всепоглощающим, да так, что тот беспомощно отползает назад, молча прикрывая разбитый нос. Он не сможет найти ни единого оправдания своим поступкам, не сможет сказать мужчине в лицо о том, что пережитые ими страдания были исключительно ради денег. Теперь деньги не представляют для Ульриха такой огромной важности, по примеру Илая он смог понять, что в них и вовсе нет никакого смысла, но теперь уже поздно. Кровью покрывается шея и чёрная рубашка, нос не дышит и очевидно сломан, а Кручевальд строит в голове дальнейший план действий. — Реджинальд, боже, прекрати! — вновь вскрикивает Илай, теперь становясь преградой на пути к любимому мужчине. Он становится прямо перед Реджи, упирается ладонями в грудь и старается заглянуть в глаза, для чего приходится задирать голову вверх. — Сейчас есть дела поважнее разборок с ним, не устраивайте тут балаган! — Илай, он держал меня в сыром подвале несколько месяцев, не позволяя придти мужу на помощь. Он использовал меня как главный предлог для покорности Амави, не оставляя ему выбора, — начал абсолютно серьёзным тоном Редж, медленно убирая от себя чужие руки. — Ульрих принуждал моего мужа к ужасным вещам, заставлял страдать, терпеть и мучаться, пока сам получал со всего неплохую прибыль, — оскалился пуще прежнего самец, постепенно выпуская когти. — Ульрих запихнул моего мужа в общую комнату в качестве наказания, а меня заставил целый день наблюдать за тем, как Амави плачет от боли и унижения. Вынуждал смотреть, как другие люди обращаются с его телом так, будто он какая-то вещь, — продолжает и продолжает он, понемногу делая на Илая шаг за шагом, вынуждая отступать. — Этот урод крал моих собратьев, удерживал их силой и принуждал к сексуальным услугам годами. Из-за него, Илай, тебя изнасиловали те люди, это только его ви… — Закрой рот, — к концу монолога послышалось от Илая.       Руки, которые Честерс тактично от себя убрал, сейчас грубо толкают его в грудь, заставляя на шаг отшатнуться. — Он не виноват в том, что случилось со мной, это всё люди — они его испортили! Его испортил Синт, испортили северные жители, испортило окружение и жизнь, его убедили, что быть мразью – это единственный способ выжить и оказаться на вершине пищевой цепочки! — проговорил и остановился Илай, восстанавливая дыхание. — Да, он поступал очень и очень плохо, но он смог придти к осознанию сам. Борделя больше не существует и впредь, я надеюсь, таких заведений нигде и никогда не будет. То, через что вам пришлось пройти — ужасно, я искренне сочувствую вам, но это не повод устраивать сейчас очередное бессмысленное кровопролитие. — Редж, — слышится голос Амави с кушетки. Все, в том числе и Илай, ожидали, что гибрид станет останавливать мужа, что помешает взять на душу грех убийства. Амави, что лежал без верха на кушетке и наладом дышал, вдруг подозвал к себе Реджинальда, а как только тот подошёл — подозрительно громко и чётко произнёс: — Я бы сам убил эту мразь, да не могу. Убей его, заставь ублюдка рыдать и звать мамочку на помощь.       Реджинальд и сам не узнал в озвученных пожеланиях своего мужа. Услышав настолько жестокое и кровожадное пожелание от дорогого Амави, мужчина впал в натуральный ступор, встав перед непростым выбором. С одной стороны, он не хотел убивать Кручевальда, максимум нанести парочку хороших, метких ударов, которые бы не позволили самцу передвигаться спокойно ещё ближайший месяц. А с другой…       Может быть, действительно стоит его убить? Над врагами принято сжаливаться во всех фильмах с хорошей и плохой стороной, хорошая сторона никогда не убивает плохую, злодея оставляют думать над своим поведением, осмысливать каждый из злодейских поступков и морально себя корить за всё, что было, однако… Насколько это правильная стратегия? Может быть, для общего душевного спокойствия и чувства отмщения, врага нужно всё-таки убить? К чему вся эта жалость и сострадание, если враг в моменте совсем не думал о таких мелочах?       Зло нужно истреблять, Реджинальд понимает это на примере ведения сельского хозяйства — если убрать с грядок все сорняки, но из чистой жалости оставить парочку, то вскоре урожай вновь утопнет во вредителях. Где гарантия того, что Ульрих, и ему подобные, никогда более не встанут вновь на тропу недобрых дел? Убийство — лучшая гарантия того, что он больше никому не навредит.       Реджинальд кивает Амави в ответ, разворачиваясь обратно к противнику. Там уже и Илай пытается помочь подняться на ноги, торопливо утирает кровь под носом и беспокойно крутится вокруг, вызывая у Ульриха только лёгкое раздражение. Пожелание Амави слышал не только Редж, но и все остальные — гибрид хотел, чтобы окружающие осознали важность происходящего и не пытались ему помешать. — Если хочешь убить его — сперва убей меня, — снова храбро заявляет Илай, выступая впереди ненаглядного самца. — Если ты готов, то пойдём в коридоры, сразишься сперва со мной. Я тоже от части повинен в ваших страданиях, я мог помочь сбежать, мог что-то подсказать и чем-то поделиться, но не стал. У вас есть все основания злиться на меня, но вы, почему-то, сваливаете вину исключительно на… — Илай, я взрослый самец, в конце концов. Ты понимаешь, что защищая меня ты унижаешь моё же достоинство? — наконец подаёт голос Ульрих, отодвигая парня от себя в сторону.       Пальцы обхватывают плечи и мужчина с силой, резко тянет Илая к себе, прижимает его к груди и поглаживает по волосам. У них около десяти лет разницы в возрасте, более того, Илай сам по себе имеет более скромное телосложение, от того его мнимая защита кажется чем-то смехотворным для остальных.       Ульрих понимает, что такими высказываниями может обидеть его, понимает, а поэтому и прижимает к себе, склоняясь над ухом. Он шепчет, дабы остальные не услышали, шепчет, лишь бы успокоить его, не дать совершить глупость. — Я люблю тебя, Илай, всем сердцем. Я и правда сделал много плохого и заслуживаю наказания, а ты, дуралей ушастый, был простым наблюдателем. Не взваливай на себя слишком много ответственности, я не хочу, чтобы пострадало ещё больше невинных душ. — Я не могу допустить твою смерть, Ульрих, с кем мне тогда строить то сказочное будущее? — шмыгая носом, отзывается Илай. — Твою мать, опять на слёзы пробило… Ну что я за тряпка-то такая! — ВЫ УСПОКОЕТЕСЬ СЕГОДНЯ ИЛИ НЕТ?! — внезапно раздаётся чужой крик, что разносится и отражается эхом по всему госпиталю.       На какое-то время и правда наступает тишина. Реджинальд, что минуту назад был готов порвать Ульриха на клочки и кусочки — замолкает, ровно как и парочка самцов вместе со всем медицинским персоналом. Слышатся шаркающие звуки откуда-то со стороны соседской кушетки, той, что плотно облепил всевозможный медперсонал. Вскоре из-за угла показывается эльф неприглядного вида, что передвигался на четвереньках, и он подозрительно быстро настигает ног Кручевальда и Илая. Сжав кулак относительно здоровой руки, он ударяет по голени каждого из них, после проползает ещё немного и также бьёт Реджинальда, заставляя его, как и остальных, ойкнуть от боли. Фирнесер порядком устал слушать всю ту драму, что развернулась совсем неподалёку от кушетки командира, поэтому пресечь конфликт решил собственными силами. — Потом будете выяснять отношения, дебилы, сейчас есть задачи поважнее. Будете устраивать балаган в госпитале — я вам всем колени прострелю, не смотрите на то, что я слепой.       Реджинальд и Ульрих хмуро переглядываются между собой. Вражда и правда может подождать, это решение они принимают вместе, пожимая руки. Мужчины негласно заключили соглашение разобраться со всем позже, не оставлять всё так, как есть, а поговорить обо всём лично, без лишних свидетелей в лице Амави и Илая — так будет правильнее.       Единственная медсестра не справляется с поставленной задачей уже давно, но Амави чудом остаётся в сознании. Когда она не выдерживает, то зовёт на помощь любого, кто имеет хоть немного прямые и чистые руки: отзываются и Илай, и Реджинальд, и Ульрих, но вместе с ними голос наконец подаёт принц. Именно его желание помочь медсестра принимает, наслышанная о скромном опыте в сфере медицины у Илариона.       Иларион опомнился, когда женщина в панике, с трясущимися руками стала взывает на помощь. Перемещаясь вместе со всеми, принц не хотел терять знакомые лица извиду, и хоть до этого он не принимал никакого участия в общих делах, то теперь нашёл в себе силы чем-то помочь. Он до сих пор желал осуществить мечту матери, до сих пор жил грёзами о спасении жизней невинных, и теперь, когда шанс наконец предоставился, Иларион смог выпустить из рук труп мужчины. Он аккуратно, бережно усадил тело у стены, оставил поцелуй на макушке волос и шепотом пообещал, что скоро вернётся. Дирк уже мёртв, а Амави всё ещё жив, отдавать предпочтение трупам в такой момент будет полным неуважением ко всему, что между ними с Честерсом было.       Принц с отсутствующим, пустым взглядом подошёл к кушетке, наблюдая на ней по пояс раздетого, исхудавшего Амави в окровавленных дырах от пуль. Кровью покрыт не только впалый живот и выступающие ребра, но и лицо, шея и руки — даже веки покрылись тёмными пятнами, а ресницы слиплись, будто накрашенные красной тушью. Дыхание Илариона участилось, когда медсестра передала ему необходимые инструменты, руки задрожали, одного только взгляда в зелёные глаза хватило для того, чтобы по щекам машинально покатились слёзы. Амави сильно побледнел, появились тёмные круги под глазами, а губы приобрели нездоровый, фиолетовый цвет. Парень на пороге смерти, скоро она его настигнет.       Иларион только сейчас вспомнил первую встречу с Амави. Шатёр жарким, летним вечером, в середине площади — деревянный, импровизированный стол для осмотра, а по обе стороны от него столы Илариона и Дирка.       Очередь желающих тогда выстроилась приличная, все приходили по самым разным причинам, начиная от желания разбогатеть заканчивая простым, чистым чувством помочь излечиться королеве. Амави не причислял себя ни к тем, ни к другим — ему не нужны богатства и не настолько важна судьба королевы. Он желал только одного: излечить мужа от неизвестной болезни, что с каждым днём вытягивала последние силы из некогда крепкого и молодого самца. В конечном итоге, Амави достиг своей цели, – так или иначе, но достиг — Реджинальд жив, цел и здоров, стоит сейчас вне себя от горя над его кроватью и молится всем существующим богам.       Иларион помнит их первый раз, каким бы странным сейчас не казался пережитый опыт. Реджинальд до сих пор ни слухом, ни духом о том, что это когда-то произошло. Тогда принцу казалось трагедией то, что он лишился невинности в столь непредвиденных обстоятельствах, казалось настоящей травмой то, с какой настойчивостью гибрид накинулся на него в течку, а сейчас… Всё пройденное видится сущим пустяком. Они оба к сегодняшнему дню потеряли последние остатки чести и достоинства, поэтому нет никакого смысла беспокоиться о недоразумениях минувших дней.       Иларион вытаскивает из слабеющего тела пулю за пулей, пока в глазах Амави все сильнее гаснет свет. Принц кусает себя за губу, лишь бы руки не тряслись, кусает до крови, до глубокой раны, лишь бы слёзы не капали на полуобнажённое тело. Медсестра давно поняла, что пациента уже не спасти, но попросту не могла донести присутствующим столь невесёлые вести. Если есть хоть одна малейшая надежда на спасение — ею стоит воспользоваться в полной мере, а не опускать руки раньше времени. — Реджи, пообещай, что найдёшь достойную мне замену для наших детей, — через силу произносит Амави, сжимая крепче в ослабевшей руке пальцы мужчины. Реджинальд не отходил от него и не отпускал, боялся, что может попросту пропустить момент, когда будет ему жизненно необходим. — Если я с небес увижу, что с нашими обращаются плохо — я лично подговорю грозу, дабы та разразила виновницу молнией. — Амави, прекрати, ты не умрёшь, — в слезах отвечает самец, падая на колени перед кроватью мужа. — Не смей оставлять детей, не смей оставлять меня. Ты нужен нам, милый, не сдавайся, борись за свою жизнь, прошу! — Я прослежу, чтобы Реджинальд нашёл достойную пассию, — обещает Иларион, осознавая всю плачевность ситуации.       Гибрид умрёт с минуты на минуту, нельзя допускать, чтобы он покинул сей бренный мир с чувством беспокойства. Принц вытаскивает очередную пулю и переглядываются с медсестрой, без слов согласившись с тем, что Амави уже не жилец. Стирая запястьем с глаз застилающие взор слёзы, принц всё же выпустил инструмент из рук, оставляя его рядом с гибридом, а сам склонился над телом. Похолодевшие пальцы касаются щеки Илариона, заставляя невольно вздрогнуть всем телом — он поднимает взор голубых на друга, заглядывает в глаза и машинально, шумно шмыгает носом. — Мне так жаль, что я втянул вас во всё это, Амави, мне так жаль… — А я рад, что мне выпала честь работать с вашим высочеством, — улыбнулся вымученно Амави. — Я вылечил мужа, как и хотел, так ещё и получил в друзья не абы кого, а самого принца королевства, Илариона Мерингейл, — пожал плечами он, проскользив взглядом обратно к мужу. — Береги себя и детей, дорогой друг, не позволь истории вновь повториться.       Смерть Амави и Кастиэль наступила практически одновременно, что повергло в шок буквально всех присутствующих медиков. Они испустили дух с разницей в минуту, сперва прекратила подавать признаки жизни Кастиэль, а за ней, будто по щелчку пальца, сознание потерял и Амави. Пульс у обоих более не наблюдался, как бы их не пытались вернуть к жизни — всё бесполезно, потеря крови у обоих слишком велика, она несовместима с жизнью, в госпитале они очутились непозволительно поздно. План Амави пришёл в действие, что подарило ему на пороге смерти неимоверное спокойствие — Реджинальд был с ним до конца, не отпустил руки, когда была диагностирована смерть. Теперь он полностью понимал Илариона, что так долго обнимался с трупом Дирка.       Иларион смог вымолвить лишь тихое «мне жаль», когда тела забирали с больничных мест, освобождая для следующих пациентов. Амави на руках понёс лично Реджинальд, никому, кроме себя, он не мог доверить это дело. Труп Кастиэль понесла лично Скарлетт, она вызвалась единолично доставить тело к пункту павших бойцов на собственных, хрупких плечах, а Фирнесер везде следовал хвостом. Потеря командира стала серьёзным ударом для всей организации сопротивления, а потеря Дирка и Амави стала личной, глубокой травмой для Реджи и Илариона.       Всё пройденное в момент показалось им каким-то жестоким, печальным фильмом, в котором автор неминуемо убьёт всех, кто им когда-либо был дорог. Чувство реальности уходит из-под ног, поверить в случившееся Скарлетт, Фирнесер и Реджинальд попросту не могут, когда как Иларион, наконец обретая долгожданный внутренний покой, смотрит на них с сожалением. Он прожил всё то, что чувствуют они, намного раньше, принц принял жестокую действительность и теперь взаправду готов стать тем, кем так не хотел — новым королём Тиаридари. Новым, более опытным, жёстким и умным правителем, дабы впредь не допустить повторения истории.       Амави хотел вылечить мужа, Дирк пытался найти себя, а Кастиэль с детства пыталась сделать мир безопасным местом. В конечном итоге, каждый из них смог достичь поставленных задач, пусть их путь и выдался настолько коротким.

Здесь, в просторным зале с высокими потолками, где стройными рядами выложенные павшие солдаты, им всем предстояло оставить сразу три тела — Дирка Сондера, Кастиэль Равэн и Амави Честерс.