Расходный материал

      Железную цепь тянут вперёд чьи-то неосторожные руки, вокруг звучат голоса множества мужчин и топот армейских ботинок. Они прибыли к пункту назначения, Фирнес был готов поспорить о том, что за пределами густой тьмы слепоты сейчас ночь. Тихая и спокойная ночь воскресенья, кажется.       Голые колени неприятно проезжаются по деревянному, грязному полу грузовика. Эльф следует на четвереньках туда, куда тянут, пока не падает с края вниз. Солдаты сдавленно посмеиваются, кто-то помогает Фиру вновь оказаться на коленях и цепь опять тянут вперёд, вынуждая позабыть о боли недавнего удара. Эльф приземлился на сырую землю боком, ушибил не только плечо и выступающие бедренные кости, но и будто бы отбил лёгкие — дышать стало в разы тяжелее.       Цепь тянут вперёд — кажется, на другом конце был именно Дориан, что столь деловито раздавал бойцам приказы. Командир не находил времени для злости на пленного, даже не замечал то, с каким трудом ему давалось каждое движение вперёд и в какой-то момент встал, прижимая виском голову эльфа к своему бедру. — Надеюсь, что вы, балбесы и бездельники, не забыли изначальный план, — громко и чётко объявляет Дориан, рефлекторно копаясь в спутанных волосах еле живого пленника. — Каждый из тех, кто следует в первом ряду — берёт себе по личной псине, их пускаем вперёд, — мужчина присаживается рядом с эльфом и со звучной ухмылкой щёлкает по кончику заостренного уха, вынуждая того рефлекторно отшатнуться. — Используем их как живой щит, видите угрозу — прикрываетесь псиной, только потом стреляете. Это выиграет вам несколько секунд замешательства противника, что позволит обнаружить слабые точки в броне.       Дориан поднимается обратно на ноги и наносит несильный удар в плечо ботинком, вынуждая эльфа опуститься спиной на сырую траву. Цепь падает где-то слева, мужчина отходит и голос его становится дальше, что едва ли успокаивает. Фирнесер не мог знать точное количество так называемых «живых щитов», в грузовике он чувствовал присутствие и других пленных, но поговорить с ними или хотя бы увидеть он не мог, приходилось перебиваться догадками.       Некоторые из таких же, как он сам, изредка издавали звуки: стоны, вскрики, неразборчивое мычание и скулеж. Эльф был бы не прочь узнать личность крайне нежной и заботливой дамы, что сопровождала всю долгую поездку по неровным дорогам, но не мог — даже позвать её вслух не представляется возможным. Он лежит на сырой траве. Лежит и спокойно ждёт, вслушивается в происходящее вокруг да гадает о том, что может быть дальше.       Оставалось лишь надеяться на то, что сопротивление будет намного умнее и хладнокровнее, чем того ожидает противник.       Дориан заканчивает построение и повторение плана, возвращается к эльфу, подбирая с земли звенящую цепь. Путь предстоял долгий, ночью в лесах перед заводом нетрудно заблудиться, так как буквально каждое дерево выглядит как предыдущее. Бойцы знали куда идти благодаря Дориану, отряд выдвинулся в путь, однако, всё пошло не по плану с самого начала: многие пленные, в том числе и Фир, могли идти чуть быстрее черепахи.       Сондер старший постарался закрыть глаза на проблему, скомандовал остальным проявить больше настойчивости к пленным, якобы те не могут идти только из-за личного нежелания. Такой же подход он применил и к Фирнесу, который падал через три шага: мужчина, казалось бы, правильно рассчитав силу, нанёс удар носком тяжёлого ботинка во впалый живот, но добился этим обратного эффекта. Эльф упал лицом вниз, пытался подняться вновь под чужие требовательные крики, но не смог — удар отобрал последние остатки сил и желания куда-либо двигаться. — Вставай давай, твою мать, у нас времени нет! — зарычал во весь голос Дориан, присев рядом с лежащим, дрожащим кашлем Фирнесом. — И вот так, по-твоему, должен выглядеть боец сопротивления, да? Лежащий в грязи, не в силах не то, что идти, а даже встать! Вас на каком заводе таких слабаков штампуют, а?!       Фирнесер поднял голову на источник голоса, поднял так, чтобы у мужчины сложилось впечатление, будто пленник заглядывает прямо в глаза. Получилось весьма правдоподобно, да настолько, что Дориан смог прочитать мысли эльфа без слов, звуков и каких-либо эмоций на лице:

«Я бы с удовольствием посмотрел на тебя в таком же состоянии, посмотрел бы, как далеко ты смог уйти на сломанных конечностях, мразь.»

Командир поднимается обратно на ноги и, по-видимому, оценивает обстановку у остальных. — Ладно, закидывайте на плечо тех, кто не может идти — всё равно они не больше сорока килограмм весят, — махнул небрежно рукой Дориан, всё-таки подхватывая на руки пленного.       Фирнесер даже не пытался сопротивляться, лишь надеялся на то, что мужчина не выронит его ненароком. Живот, ещё не оправившийся от удара армейским ботинком, от контакта с чужим плечом воспылал болью сильнее — парень с силой сжал кончиками пальцев бронежилет на спине командира, а тот даже не заметил.       Путь продолжился стремительнее после принятого решения, никто из пленников больше не тормозил наступление, а кто тормозил — также оказывался на плече. Весьма заботливый жест со стороны солдат, вынужденный, что не устроило многих. Передвигаться по вражеской территории с лишней ношей на плечах не понравилось практически всем, в толпе начались разговоры возмущенных солдат, на которые Сондер не обращал никакого внимания.      Практически все пленники пережили голод и сильно потеряли в весе: нести их, по-мнению Дориана, проще простого, ведь это легко расценить за небольшую, подготовительную тренировку перед сражением.       Фирнесер смог понять то, что они достигли пункта назначения, только по разговорам. Дориан сбросил ношу с плеча, отошёл куда-то в сторону и продолжал разговоры с солдатами, кажется, обсуждая наилучший способ открытия ворот. С собой отряд имел ручную болгарку, которая без труда спилила петли старых, проржавевших ворот главного входа, наделав много шума.       На территории базы тихо, впрочем, как и всегда. Фирнесер искренне уповал в оперативность подготовительных операций отряда, надеялся, что выиграл достаточно времени для того, чтобы армия сопротивления организовала достойную ловушку. Оценить количественное превосходство армии Дориана эльф не мог, просто не видел, но складывалось впечатление, будто только первый отряд включает в себя сразу более сотни вооруженных людей.       Грубые руки вновь подхватывают эльфа, рывком закидывают на плечо и невзначай шлепают по больной пятой точке в просторных, длинных шортах. Эльф тяжело выдыхает, держится как может за бронежилет и чувствует стекающую вниз каплями слюну. Предстать перед товарищами в столь унизительном виде — правда неприятно, но это куда лучше, чем если бы он остался в платье.       Холод эльф практически не чувствует, его полностью съедает боль, каждый тяжёлый шаг чужих ботинок отдаётся неприятными вспышками по невообразимо чувствительному телу. Ощущается лишь слабый ветерок, что проникал под широкие края шорт, проходясь по обнаженной коже под грубой тканью.       Фирнесер не понимал, рад ли он тому, что сейчас не может видеть ровным счётом ничего, или расстроен. С одной стороны, он не сможет встретиться взглядом со знакомыми глазами, ему не придётся извиняться перед ними за непростительную, наглую ошибку на поле битвы, а с другой… Хотелось привнести в происходящее хоть какие-то трудности, как минимум, выхватить чужой пистолет из кобуры, которая находилась где-то совсем рядом.       Солдаты Дориана проникают на территории, стремительно продвигаются по ней и достигают главных дверей, топчутся перед ними, переговариваются и всё-таки снова применяют ручную болгарку. Сталь относительно новых дверей поддаётся с трудом, процесс затягивается, от чего командир постепенно начинает приходить в бешенство. Фир вновь оказывается на земле, в этот раз бросок был особенно неаккуратным, и, судя по звукам, за дело берётся непосредственно Дориан, в ярости выхватив инструмент у солдата. — Ничерта без меня не можете, олени тупорылые! — выругивается во весь голос тот, а следом за словами вновь звучит оглушительный визг боргарки, наконец срезающей двери с петель.       Мужчина возвращается к пленному, но на руки подхватывать не торопится. Как и ожидалось, далее путь Фиру предстоит проделать на своих четверых, а вернее — на троих, сломанная кисть до сих пор не позволяла на себя полноценно опереться.       Цепь тянут вперёд и эльф вновь оказывается на коленях, виновато склоняя голову. Вся округа базы увешана скрытыми камерами, за ними в любом случае следят и сама Кастиэль видит то, во что он сейчас превратился. Тощий, грязный, в каких-то шортах совсем не по размеру, ползёт по земле со скоростью улитки под повиновением у психопата. Не таким видела его будущее эльфийка, Фир точно знал, но также он считал, что теперь не заслуживает чьего-либо сочувствия. Он сам сдался в руки врага, сам пошёл на необдуманный шаг и сам рискнул всем ради того, кого давно нет в живых.       Эльф помнил, что убийца пустил автоматную очередь прямо в лицо Фисалиэна, на ощупь, кончиками пальцев запомнил каждое пулевое отверстие на некогда симпатичном лице. И сейчас, отойдя от эмоций, он смело мог заявить, что убийца совершил акт милосердия. Фирнесер не хотел бы оказаться на месте своих товарищей, не хотел бы смотреть на то, во что превратился бы брат после «каникул» в пыточном отделении. Сопротивление априори не должно было видеть то, чем он теперь является.

***

      За камерами в решающую ночь присутствует не только Кастиэль, что отвечала за координирование отдельных отрядов по рациям, но и Скарлетт, присутствующая в комнате скорее в качестве группы поддержки. Физическое состояние рыжеволосой девушки по-прежнему не позволяло выходить в открытые сражения, но та давно пренебрегала этим фактом. Сегодня, в момент заключительного боя, Кастиэль строго настрого запретила девушке отходить далеко от себя, заплатив за послушание дорогой подруги целый поцелуй. Скарлетт ещё сразится с врагом лицом к лицу, это стояло на первом месте в её планах на сегодняшнюю ночь, однако, пока она слушалась любого слова эльфийки, изображая послушание.       К приходу вражеских войск всё готово, солдаты заняли позиции и ждали новых указаний, из-за чего в коллективе сложилась весьма позитивная обстановка. Ожидать наступления пришлось несколько часов, и за них бойцы успели между собой сыграть несколько партий в карты, сыграть в города по рации и посоревноваться в отжиманиях.       Победила во всех соревнованиях дружба, так огласила Кастиэль, когда заметила разгоряченные споры в отрядах. Никто противиться решению эльфийки не стал, мир и покой вновь воцарился ближе к приходу врага, а напряжённая обстановка появилась сразу, как только Кастиэль объявила по рации всего два слова:

«Враг наступает.»

      Обе девушки следили за камерой главного входа, с которого и решился зайти самый многочисленный отряд. Людей было столько, что сосчитать их становилось невозможно — они заполонили не только основную часть территории перед дверьми на завод, но и всю площадку за воротами. Вооруженные, одетые в лучшую, — из существующей на Северных землях, — броню, в обезличивающих шлемах и массивных ботинках, изрядно набравших на себя грязь да траву по дороге.       Но не это ужасало больше всего, всё внимание наблюдателей привлекли к себе те, кто был невольным сопровождающим вражеского отряда. Люди, эльфы, молодые девушки и парни, бывалые солдаты и давным-давно пропавшие без вести гражданские, столь неудачно попавшие под жёсткий кулак действующего правительства.       Разобрать личность пленных не представлялось возможным, каждый из них имел повязку из бинтов на глазах да железный кляп промеж зубов. Распознать сперва удалось лишь одну девушку, что около полугода назад работала на сопротивление. Её выдала татуировка на всю обнаженную грудь, на ней она когда-то пожелала видеть феникса, как символ возрождения из пепла и новой жизни. Кастиэль как вчера помнила их последний разговор перед заданием: девушка, нынче находящаяся в лапах врага, грезила мирной, спокойной жизнью, в которой хотела бы стать популярной певицей. — Твою мать, это же Феникс, — округлив глаза в удивлении пуще прежнего, комментирует Скарлетт, пальцем с коротким ногтем без маникюра указывая в монитор. Девушка легко обрела кличку благодаря татуировке, и эта кличка стала вторым именем на долгое время. — Сколько времени назад она пропала? Полгода? Год? Боже мой, она же была пухлого телосложения… — Около семи месяцев назад, — деловито отвечает Кастиэль, сжимая в руке рацию. Зажав кнопку сбоку и вплотную прижав передатчик к губам, эльфийка торопливо оповещает отряды: — Говорит наблюдение, докладываю: противник следует внутрь вместе с заложниками, по-видимому, планирует закрыть первые ряды нашими бывшими бойцами. Действуем по изначальному плану, потребуется — стреляйте во врага через пленных, не дайте ввести себя в замешательство, — проговаривает холодно эльфийка, неустанно наблюдая за камерами. Скарлетт теперь пялится не в экран, а непосредственно на подругу, теми же выпученными в ужасе глазами. — Убивать пленных? Но это же шикарный шанс их… — донёсся голос из рации, а за ним, будто эхом, раздались и ещё несколько мнений, схожих с тем, что огласили сразу после приказа. — Они давно считаются мёртвыми, — тут же отзывается Кас, громким и чётким тоном прерывая образовавшийся на линии балаган. — Я не хочу терять ещё и вас, здоровых и крепких солдат, поэтому постарайтесь найти в себе смелость убить их и не идти на поводу у врага, — на выдохе произносит эльфийка, нервно проходясь пятерней пальцев по короткому, светлому ёжику волос. — Кого сможем спасти — спасём, а пока… Победа превыше всего. Выполнять. — Кастиэль, ты пожалеешь о том, что отдала такой приказ, — категорично, крайне обиженно отзывается Скарлетт, скрестив руки на груди. Сейчас она уже не смотрит неустанно в монитор, не наблюдает за тем, как главный зал бывшего завода заполняется чужими людьми. Увидев нечто особенное на экране, девушка тут же отвернулась, уперев взгляд зелёных глаз куда-то за спину напарницы. — Ты угрожаешь мне, Ведьма? — хмуро отзывается Кастиэль, решив удостоить вниманием голубых глаз обиженный облик девушки. Она восседает на офисном стуле в точно такой же, как и у всех остальных, белой форме, а где-то совсем недалеко на столе её дожидается шлем. — С чего вдруг ты решила спорить с приказами главнокомандующих? — Я не угрожаю, Кас, я констатирую факт, — выдыхает рыжеволосая, сразу подъезжая на кресле ближе, буквально вплотную к эльфийке, подзывая её сблизится с трансляцией камер на экране. Длинный палец вновь оттопырен и в этот раз указывает на смутный силуэт впереди строя. — Приблизь, рассмотри его, — просит девушка, теперь отодвигаясь обратно и наблюдая за реакцией. — Кто это, по-твоему, может быть?       Эльфийка делает так, как её попросили, хоть и испытывает крайнее раздражение к капризам подруги. Вглядывается чуть меньше минуты и наконец понимает о чём идёт речь. Среди давным-давно потерянных солдат был некто, чьей судьбе завидовать не приходится, тот, кто даже на четвереньках передвигается с трудом, покрытый грязью, собственной кровью. Тот, чье лицо почти скрыто под подозрительно знакомым, коротким каре прямых волос.       Кастиэль держит лицо, не поддаётся эмоциям, в отличии от Скарлетт. Ей априори было крайне тяжело наблюдать людей и эльфов в подобном плачевном состоянии в злых руках — Фирнесер среди них лишь добавил тяжести на душе. Командир лично наблюдала за его задержанием, взглядом провожала эльфа туда, откуда не возвращаются и попрощалась с ним в тот же вечер, впрочем, как и с остальными. В плен, как повелось, не угождали опытные и действительно полезные бойцы, там оказывались те, кому не хватило ума или знаний для того, чтобы обезопасить себя. Им не разглашали важную информацию на первых порах, не посвящали в подробности и в целом относились так, словно со дня на день солдат может оказаться в плену.       С Фирнесером ситуация совершенно иная, вероятность попадания в плен братьев-близнецов, по скромным расчетам Кастиэль, стремилась к нулю. Эльф сам последовал за братом в лапы врага и, судя по всему, сделал это совершенно зря. — Фир, — кратко произносит Кастиэль, едва скривив губы. Эльфийка молчит какое-то время, размышляет над вариантами, а после с максимально серьёзным лицом заявляет: — Это никак ситуации не меняет, Фирнесер был готов ко всему и несёт бремя своих ошибок сам. Подвернётся возможность — спасём. — Куда испарилась моя Кас, которая из-за каждого погибшего солдата разносила оборудование завода в пух и прах, — вздыхает рыжеволосая, неторопливо поднимаясь с кресла. Если судить по камерам, то отряд государственных головорезов уже отправился по заготовленной для них тропе, а это значит, что скоро они окажутся в ловушке. — А сейчас, когда есть возможность хоть кого-то спасти, ты готова хладнокровно пустить наших друзей и товарищей в расход. — Запрись в комнате и поплачь по этому поводу, если тебе станет легче, — с явным раздражением отзывается эльфийка, всем телом поворачиваясь к мониторам. Вновь зажав кнопку рации, она докладывает информацию основному отряду сопротивления: — Говорит наблюдение: враг на подходе, приготовьтесь брать в кольцо, — произносит деловито Кастиэль, не отрывая взгляда от камер. В конце концов, просидев в абсолютной тишине несколько минут, она всё-таки поворачивается к подруге, резко крутанувшись на кресле. — Скар, тебе действительно нужно объяснять мотивы моих решений, да? — Если ты их не спасёшь, то я спасу, — гордо произносит Скарлетт, скрестив руки на пышной груди, что проступала даже через бронежилет. — Я верну нам как минимум Фирнеса, он был действительно важной единицей в наших отрядах. — В кого ты такая упёртая, Ведьма, чёрт бы тебя побрал! — только и успевает выкрикнуть Кастиэль, прежде чем дверь комнаты оглушительно хлопает.       Бежать вслед за подругой у эльфийки попросту не оказалось возможности: кто тогда будет координировать действия отрядов? Враг уже слишком близко, огромная армия не отличающихся между собой людей следует так, как и задумывалось — они ломятся в закрытые наглухо двери, предпринимают попытки срезать их, а после бросают, предпочитая продолжить путь по проложенному специально для них маршруту.       Дориан идёт во главе, не устаёт отдавать приказы и всячески контролировать действия солдат. Эльф был вынужден следовать туда, куда тянет цепь, послушно свесив голову, ровно как и другие пленные. Отрабатывали роль щита пленные отменно, с земли армия противника надёжно защищена. И всё-таки, с верхних позиций о защите и речи быть не могло. Людей Дориана спасут только шлемы, но и те могут не выдержать меткого выстрела винтовки.       Основная проблема «живого щита» для сопротивления заключалась в том, что возможность открытия запланированного огня по заключённым в круг врагам и правда отпадает. Несмотря на приказ, который столь хладнокровно отдала Кастиэль, солдатам будет и правда трудно стрелять по своим. Эльфийка предсказывала вероятность переговоров, которые могли бы успокоить встревоженные сердца бойцов и её собственное — вдруг, шанс на спасение и правда есть? Манипулирование жизнями товарищей — низко и подло, но, это признавала даже Кас, весьма действенно.

***

      Стало понятно, что подвох в крайне гостеприимном приёме всё-таки есть. Дориан осознал западню ещё в главном зале, когда вместо толпы вооруженных солдат их встретила пустота и тишина. В так называемой проходной зоне не было ничего особенного и интересного: ряд нерабочих турникетов, давным-давно забытая стойка информации, парочка пустых окошек регистратуры и старые плакаты завода с забавными лозунгами. Пол под ногами старый, смесь зелёной и красной крошки, замешанной в бетоне. Стены облезлые, с синей краской по низу и простой побелкой сверху. Никто и никогда не парился об особых условиях для работников завода, в лучшем случае, могли поставить пару вялых фикусов да кулеров с водой.       Зал просторный, имеющий множество ходов, но открыт из них был только один — центральный. Все остальные двери не поддавались никакому физическому воздействию, а болгарка, столь предусмотрительно прихваченная с собой, оказалась и вовсе не эффективна против особого сплава металла. Лезвия её поломались, едва не угробив осколками несколько пленных, и даже нетерпеливость Дориана не смогла исправить ситуацию.       Они шли в западню, Сондер осознавал риски группы и лично принял решение продвигаться дальше. Задача первого отряда заключалась в привлечении внимания и всех возможных сил сопротивления, а вдобавок, если выдастся возможность, ещё и переговоры. Дирк находится где-то здесь, старший брат почти чувствовал его присутствие, и вытянуть младшего на разговор было личной целью для командира. Сондер старший был готов поставить на кон жизни каждого из тех, кого привел с собой, сюда, в хорошо оборудованное логово врага, лишь бы достигнуть поставленных руководством задач.       За главным залом следовал второй длинный и скверно освещенный коридор, армия сопротивления не слишком потрудилась над действительно комфортным приемом. На шлемах первого ряда вспыхивают фонарики, что будто прожектора освещали весь коридор. Люди двигаются дальше, а вместе с ними, едва передвигая конечностями, следовали пленные.       Дориан пытался относиться спокойнее к скверному самочувствию эльфа, понимал, что физическая форма пленника — его рук дело, однако… Мужчина из последних сил держал себя в руках, лишь бы не забить до смерти едва ковыляющего Фира. Брать на руки вновь он не собирался, поэтому подгонял всеми возможными способами вперёд: тянул с силой поводок, заставляя шипы врезаться в бледную кожу, периодически отвешивал пинки и тащил за волосы, иногда забывая о том, где находится.       Солдаты миновали коридор и теперь перед ними во всю красовался закрытый, просторный двор. Клочок улицы полностью огорожен четырёхэтажным зданием со всех сторон, в центре, как и в остальных уголках двора, абсолютно пусто, ровно как и в окнах, заклеенных пожелтевшими газетами. Где-то впереди, там, через поле с частыми кругами от костров, находились две подозрительно распахнутые двери в коридор, при чем такой же, из какого отряд только что вышел. Те же стены, то же отсутствие света и отвратительная мозаика на полу, выложенная в хаотичном порядке. — Вы! — обращается Дориан к хвосту отряда, который ещё не успел оказаться под открытым небом. Команду мужчина отдаёт на месте, громко, на весь двор с эхом, предпочитая не покидать передний строй. — Оставайтесь в коридоре и сторожите вход, не дайте перекрыть путь отступления, — объявляет Сондер старший. Сразу после его слов люди в коридоре рассредоточиваются вдоль стен, поднимая оружие. — Мы идём вперёд. Строй не терять, смотреть в оба и докладывать обо всём подозрительном мне.       Фирнесер предпочитает прилечь на время остановки одним кувырком в бок. Дыхание пленника сбилось, он, сжимая между зубов проклятую, железную палку, старается вобрать как можно больше свежего воздуха, предпринимая сомнительные попытки избавиться от кляпа и вовсе. Дориан замечает крохотный бунт тогда, когда лямка кляпа на затылке эльфа оказывается практически на шее, что позволяет подавить сопротивление вовремя. Недовольно проворчав что-то под нос, мужчина опускается на корточки и возвращает крепление обратно на затылок, порывается сделать что-то в наказание, но вовремя останавливается, понимая, что после этого эльфа точно придётся тащить на себе. — Рот тебе сейчас не к чему, Фир, давай не будем ссориться, — сдержанно просит Дориан и даже помогает вновь подняться на четвереньки, дабы не затягивать процесс.       Отряд продвигается вперёд, прямо в подозрительные двери, готовый в любой момент открыть огонь. И огонь открывается ровно в тот момент, когда гостеприимно открытый проход двух железных дверей вдруг оказывается закрыт прямо перед носом. Дориан отпускает поводок и поднимает с груди автомат, стреляет по двери также, каким остальные, ровно по траектории человеческого роста, но ни одна из пуль не прошибает крашеное в красный железо, оставаясь в нём красноречивой вмятиной.       Дориан оборачивается назад, на солдат, которым поручил сторожить путь отступления и с досадой обнаруживает полное уничтожение небольшой группы. Их трупы лежали под ногами четырех вражеских бойцов в белой форме да шлемах, которые и перекрыли путь в коридор, заключая отряд Дориана в закрытом дворе под звездным небом.       Сондер старший понимает, что собственноручно сопроводил группу в ловушку, и ни капли этому не удивляется. Он не подбирает поводок встревоженного стрельбой эльфа, отпускает с груди автомат и тянется в один из нагрудных карманов бронежилета, выуживая оттуда заветный шприц. Показаниями врачей Дориану запрещено принимать более одной дозы в сутки, более того, люди в халатах настоятельно рекомендовали и вовсе отказаться от препарата, наблюдая устойчивую, губительную зависимость.       Сондер старался слушаться рекомендаций по возможности, но именно сегодня он позволит себе вольность принять сразу две дозы с ничтожным промежутком приёма. Рана в ноге практически не докучает мужчине болью, о существенных повреждениях ладоней он вспоминает только тогда, когда видит потемневшие бинты. И всё-таки, перед решающей встречей с врагом, Дориан принимает решение быть в своей наилучшей форме. Препарат придаёт сил и уверенности, стимулирует несколько часов к ряду все из возможных органов чувств, что как нельзя кстати будет именно сегодня.       Толстая игла пронзает сгиб локтя в незащищённой бронёй части куртки, препарат вводится точно в вену, что моментально дарит значительный подъём настроения мужчины. — Выстроиться в круг, по краю поставить пленных на колени, — командует Дориан, словив на себе массу обеспокоенных, растерянных взглядов. Командир внешне складывает впечатление полного спокойствия, что в значительной мере успокаивает и значительный остаток первого отряда. — Не паникуйте, братцы, мы не проиграем. Прижмите пушки к головам этих уродцев и стреляйте по моей команде.       Приказ выполнен. В течении следующих пары минут остаток солдат выстроился в ровный круг посреди поля, а напуганные пленные, как и приказано, оказались на коленях. Так стоял в том числе и Фирнесер в руках Дориана, как один из главных и ценнейших заложников.       Сондер старший выжидает. Он аккуратно отрывает левую руку от пистолета, удерживая тот только правой, медленно опускает её к поясу и снимает рацию, связываясь с другими тремя отрядами. Дориан, как командир ответственной операции, был обязан докладывать о ходе миссии остальным. Сейчас он доложил весьма неутешительные новости. Так называемое кольцо, в которое их заключил враг, могло автоматически считаться поражением первого отряда, если бы в их руках не оказались пленённые люди и эльфы. Оставшиеся отряды, что включали в себя меньше людей и не располагали каким-либо щитом, в данную минуту успешно продирались внутрь завода с других ходов, менее очевидных. О своём успехе Дориану лично доложили в ответ по рации, на что мужчина пробубнил лишь короткое «принято».       Закрытые окна, как и ожидалось, распахиваются. Они кишат опытными снайперами с винтовками наперевес и начинаются со вторых этажей, что исключало возможность открыть огонь с автоматов. Дориан терпеливо ждёт, наблюдает за тем, как крохотные, белые точки шлемов проявляются в тьме деревянных окон и ожидает полноценного объявления западни. Однако, снайперы не торопятся действовать, застывают на месте также, как и находящийся в центре отряд, все ждут приказов сверху и не смеют спускать курка, пока того не пожелает командование.       Руки Дориана начинают трястись с нетерпением, пистолет елозит по русоволосому затылку эльфа и терпению окончательно приходит конец. Предупредив солдат не действовать без приказа, мужчина выходит из плотного стоя широким шагом, утягивая за собой и любимого эльфа. Те оказываются на десяток шагов дальше от круга, после чего Сондер одним пинком вынуждает Фира развалиться спиной на траве с рефлекторно вытянутыми руками. — Раз вы не торопитесь оглашать свои требования, то начну я, — во весь голос объявляет Дориан. Сперва оглядываясь по сторонам, он только после упирается в обнаженную, костлявую грудь эльфа грязным ботинком. Дуло пистолета вновь направлено прямо в голову абсолютно слепого пленника: к счастью, тот и испугаться угрозе не в силах, он её попросту не видит. — Я привёл вам тех, кто по тупости своей оказался в наших пыточных камерах, тех, кто ежедневно переживал страшные мучения, но всё-таки выжил к сегодняшнему дню, — сдерживая накатывающий, торжествующий смешок, произносит Сондер старший, с удовольствием наблюдая за отразившимся на лице Фирнеса ужасом. — И если вам действительно нужны эти ничтожества, то я готов предложить выгодную сделку.       Вновь воцаряется тишина, как только мужчина завершает свою речь. Где-то наверху переговариваются солдаты сопротивления, где-то внизу слышны голоса бойцов первого отряда. То, что сейчас происходит — чистая импровизация командира, подобный исход не рассчитывался в бумагах с начальством и не обговаривался с отрядом, действовал он сейчас исключительно из своих алчных побуждений.       Сондер опять заскучал в ожидании ответа. По углам закрытого двора развешены скрытые камеры, но нет и намёка на какие-либо колонки — лидер сопротивления попросту не может вести переговоры с новоиспеченным командиром, что безусловно удручает того. Опускаясь на корточки к лежащему на земле эльфу, мужчина пробегается хищным взором карих глаз по дрожащему от холода или страха телу, выискивает место воздействия касанием кончиков пальцев в перчатках и в конце концов его находит. Опухшая, очевидно сломанная лодыжка сейчас становится удобным инструментом воздействия: одно только короткое сжатие и медленный, аккуратный поворот стопы в сторону дарит окружающим оглушительный, полный боли крик, отдающийся эхом от стен здания бывшего завода. В окнах нарастает напряжение, их беспокойство тешит самолюбие командира. Вскоре, после второго залпа душераздирающих криков эльфа, с окна второго этажа вдруг вылетает полиэтиленовый пакет из популярного супермаркета. — Поднимите и принесите мне, — махнул Дориан в сторону отряда, не поручая задание кому-либо конкретному.       Из глубины строя выходит человек. Тот поднимает пакет с травы и неторопливо, стройным шагом следует до командира, послушно передавая свёрток в его руки. В пакете оказался простенький, кнопочный телефон, на котором уже шел звонок по неизвестному номеру. Сондер старший без лишних мыслей прижимает тот к уху и растягивает по губам довольную ухмылку. — Гляжу, вы решили меня таки выслушать? — с несползающей улыбкой проговорил Сондер, получая в ответ короткое, холодное «да», сказанное хрипловатым женским голосом. — Так вы дама, командир! Как приятно иметь дело с женщиной в этом царстве потных, грязных солдафонов, — промурлыкал следом тот, как бы невзначай надавливая одним только пальцем на распухшую, сломанную конечность Фира. Тот не кричит в этот раз, лишь скулит, хотя на деле так желал вмешаться в разговор. — В нашем распоряжении двадцать пять пленных. Я готов обменять трёх любых, кроме последнего из близнецов, — на одного человека, который по-любому просиживает зад среди вас. Сделка весьма выгодная, у вас есть шанс спасти жизнь трёх невинных товарищей, а взамен отдать всего-то одну лживую мразь, прибывшую в ваши ряды совсем недавно.

***

— Дориан, ваш отряд не в том положении, чтобы выставлять нам какие-либо условия, — нахмурилась Кастиэль, с важным видом прижимая телефон плечом к уху.       Эльфийка закинула обе ноги в ботинках на стол, изрядно нервничала, что легко заметить по обострению гадкой привычки грызть ногти. Нельзя вести переговоры с террористами, эту мысль пытались вбить в головы каждого солдата с первых дней службы, однако…       Командир видит, как лампочка на рации начинает мигать — кто-то вот-вот выйдет с ней на связь. Она блокирует микрофон на рабочем телефоне, возвращая на плечо, и только потом забирает со стола тяжёлую рацию. — Подожди минутку. — Если он хочет заполучить того человека, кажется, Дирка, то пусть забирает, — звучит голос по ту сторону, кажется, с четвертого отряда. В него входили исключительно мужчины солидного возраста, что легко объясняло проявленную категоричность. — Кас, ты можешь сторговаться с ним до пяти, а может, даже до десяти пленных за голову Дирка. Чем больше мы сможем спасти — тем лучше, помнишь?       Кастиэль сосредоточенно потирает висок двумя пальцами в попытках унять вспыхнувшую головную боль. Разговор с Дирком был проведён успешно, мужчина согласился добровольно сдаться брату в подобном случае и каких-либо проблем возникнуть не должно. И всё-таки, принять решение, о котором девушка подумала заранее, оказалось не так просто. Эльфийка вновь вглядывается в прямую трансляцию с камер и закатывает глаза. Было бы хорошо получить взамен Фирнесера, но в предложенном варианте договора этот пункт заранее исключили. — И долго мне вас ждать, мадмуазель? — скучающе протягивает Дориан на том конце линии. Сперва, Кастиэль снова слышит истошный вопль эльфа, тут же возвращая взор к камерам — мужчина начал выворачивать обеими руками сломанную конечность Фирнеса. Рация разражается голосами засевших снайперов, все, как один — требуют скорейшего принятия решения, окончательно отключая у эльфийки любую возможность здраво оценить положение. — Я хочу пять пленных, женщин, — уверенно заявляет Кастиэль, включая обратно микрофон. По лицу Дориана растягивается ухмылка — тот медлит, оглядывается на круг бойцов позади и в раздумьях поглаживает чёрный, матовый шлем. — По рукам, — выдаёт он, после взмаха руки начинает обращаться к товарищам. — Пять самых кривых и косых девок вывести вперёд, — командует он, а сам не торопится отходить от лежащего на земле Фирнесера. — Я отдам вам их только тогда, когда в моей руке окажется рука Дирка Сондера.       Пять девушек выводят из строя одним точным пинком в спину, после, удерживая за остатки волос, солдаты Дориана ведут их вперёд и выстраивают как по линейке перед ним, вынуждая опять опуститься на разодранные колени. К их затылкам прижимаются пистолеты, ситуация едва ли меняется для них: девушки по-прежнему наполовину обнажены, измучены и находятся под прицелом без малейшего шанса на побег. Холод давно пробрался под кожу каждой из них, страх парализовывал движения и только мелкая дрожь подсказывала остальным то, что они всё ещё живы. Надежда на спасение начинает теплиться в опухших, покрасневших от рыданий глазах под повязками. Среди претендентов на спасение оказывается и она, особа по кличке Феникс, сейчас стыдливо прикрывающая обнаженную грудь обеими руками.       Кастиэль старается держать себя в руках, но терпит поражение — она сжимает кулак, берёт широкий размах и впечатывает его прямо в ближайшую твердую поверхность. Рабочий стол, а именно, ящики под ним, сейчас гремят и трещат под ударом эльфийки, костяшки горят огнём и эта жгучая боль помогает девушке отрезветь сознанием. Кастиэль подбирает с пола упавшую рацию и безэмоционально отдаёт приказ: — Говорит наблюдение. Отряд три, Дирк Сондер, — произносит она и прерывается на короткий выдох. — Выйди в кольцо первого блока.

***

— Вас понял, — звучит голос младшего Сондера из динамика радиоприемника.       Иларион, нынче пребывавший в одном из самых безопасных мест здания, в госпитале, вдруг слышит приказ с рации Анри.       Все понимали, что молодой принц, в нынешнем состоянии, совершенно не подготовлен к каким-либо боевым действиям и прямому противостоянию. Подобных ему личностей увезли на трёх автобусах ещё вечером, в них уехали и люди, и волчьи, которые не были готовы дать отпор — в закрытое, тайное место на границе. Принц же наотрез отказался покидать базу без Дирка и Честерсов, которые имели намерения выступить в борьбе с врагом, а от того и получил роскошное местечко прямо рядом с раненными солдатами под капельницей.       Первое время Иларион отсиживался в палатах, не желал мешать обиженному Анри, но позже, всё-таки, явился в его кабинет с тревожными переживаниями. Быть вдали от происходящего вокруг ужаса — непросто, в голову постоянно лезли плохие мысли, и, как оказалось, не зря.       Кружка зелёного чая с успокоительным в руках принца теперь превращается в осколки и лужу на полу. Попытка заставить принца проспать мирным сном весь бой не увенчалась успехом. — Ку́да вы собра́лись, ваше́ высоче́ство? — расстерянно вопрошает врач, кое-как успев схватиться за край белой, армейской куртки на плечах Илариона. Хватка бывалого эльфа крепка, но не настолько, чтобы удерживать встревоженного гибрида дольше минуты. — Вы ни́чем здесь не поможе́те, лишь за́зря по́двергните се́бя опасности́! — Я не отдам им Дирка, — со всей серьёзностью заявляет Иларион, выглядя теперь не как испуганный, потерянный котёнок, а как весьма угрожающий хищник. Преображение произошло на глазах Анри, что безусловно изумляло, но ничего хорошего не предвещало. — Он не будет жертвовать собой ради незнакомых девушек, должен быть другой способ. Не для этого мы прошли с ним такой путь, чтобы в конце концов расстаться так глупо. — Ила́рион, не будь дура́ком, они и без те́бя разбе́рутся, — просит в отчаянии Анри, но вот уже наблюдает за тем, как белая дверь кабинета с грохотом закрывается. Эльф понимает, что останавливать принца сейчас — бесполезная трата сил и времени, поэтому мысленно прощается с ушедшим, не без доли разочарования предполагая то, что не увидит принца больше никогда.       Иларион знал лишь теоретически приблизительное расположение отрядов, на практике и вовсе потерявшись в длинных, пустых коридорах. Где-то уже сейчас доносятся автоматные очереди и крики, где-то там, за многочисленными стенами запутанного завода.       Рацией располагали исключительно назначенные Кастиэль командиры отрядов, поэтому каким-либо средством связи принц не обладал. Это в значительной мере усложняло поставленную задачу: как бы Иларон не старался вспомнить карту здания, увиденную мельком на рабочем столе Кастиэль, он не мог пробиться вперёд, постоянно упираясь в закрытые двери.       Тишина и запустение выводили из себя, вынуждали беспомощно биться в очередную заваренную, массивную дверь, сдирать краску когтями и обессиленно сползать по ней спиной со слезами на глазах. Планировка завода сильно изменилась: многие двери, ранее открытые, теперь не пропустят никого. Ни своих, ни чужих. Существовали скрытые пути, по которым и должны были передвигаться солдаты сопротивления, но о них Илариону практически ничего не известно.       Принц замечает скрытый проход по следам грязных ботинок и приближающимся звукам стрельбы. Сперва он хотел нырнуть в крохотную дверку, пройти, наконец, вперёд, туда, где обязан был находиться проклятый двор, столь необходимый для него сейчас, но быстро передумал. Несмотря на затруднительную ситуацию с отрядом врага в центре, бой уже вовсю разворачивался на территории завода. Такой исход ожидала и Кастиэль, поэтому зашедшим с неожиданных мест солдатам государства было кому дать отпор. Однако, Иларион никак не мог ожидать того, что по ошибке может оказаться в горячей точке сражения, поэтому и прячется за ближайшим углом, наблюдая за проникновением немногочисленной вражеской группы вглубь базы.       С уходом солдат становится значительно тише, в небольшой дверке более не звучало выстрелов — это Иларион принимает за зелёный свет. А проникнув внутрь, в очередное машинное отделение, принц впервые за всю жизнь узрел трупы.       Неподвижные тела были разбросаны по всем уголкам небольшого помещения, трупы одеты не только в чёрную, но и в белую форму, при чем, последних оказалось больше. Сердце бешено застучало в груди Илариона, он искренне старался не смотреть на ковёр из чужой крови под ногами, старался перешагивать через тела и пытался вовсе позабыть о том, что здесь произошло. Принц не мог знать всех солдат сопротивления лично, но ему казалось, будто буквально недавно с каждым из мертвых бойцов он сидел за столом. Наблюдал за тем, как мужчины торопливо поглощают пищу, как рассказывают друг другу армейские анекдоты и истории со службы, относясь ко всему так просто и наивно. Никто из мертвых тел здесь не желал закончить так, но все, кажется, были готовы к подобному исходу.       Иларион не может сдержать слезы, когда делает шаг за шагом на пути к заветным дверям. Через них, как раз, и простилался путь до места назначения, осталось пара коридоров и вуаля: он у цели! И вот, перешагивая через очередной труп крепкого солдата, принц вдруг замечает то, что он всё ещё жив. — Анри, мне нужно к Анри! — хрипит чужой, мужской голос где-то внизу. — Позови Анри, у меня…       Иларион прикусывает до крови губу, останавливается, как бы не спешил, и присаживается рядом с незнакомцем в белой форме, насквозь пропитавшейся кровью.       Торопливо осмотрев тело, принц обнаруживает несколько дыр сбоку, там, где броня не защищала тело, и нанесенные раны смело можно назвать смертельными. Кровь из них лужей растеклась по полу, впиталась в простенькие кроссовки Илариона и пропитала ткань штанов на коленях, на которых сейчас и сидел принц.       Слёзы стекают пуще прежнего, истерика и паника охватывает сознание растерянного гибрида. Он спешил, боялся не успеть придти на помощь к Дирку, боялся упустить момент, но продолжал стоять над смертельно раненным незнакомцем в попытках оказать хоть какую-то помощь. Принц прижимает обе руки к четырём небольшим отверстиям в боку солдата, пытается остановить кровь дрожащими ладонями и невольно прикусывает губу до кровоточащей трещины.       Человек, что с горем пополам смог снять шлем, более не мог сказать Илариону даже слова: его губы постепенно прекращали дёргаться в частом дыхании, взгляд карих глаз пустел, а лицо постепенно становилось равнодушным. Солдат, чьего имени гибрид знать не мог, умер быстрее, чем ожидалось, оставив горе-спасителя наедине с окровавленным трупом.       Принц, осознав, что жизнь уже покинула солдата, в ужасе падает на задницу. Длинные пальцы, ладони и даже запястья — теперь покрыты чужой, темно-алой кровью, а тот, кто буквально пару минут назад звал на помощь — окончательно мёртв. Парень рефлекторно вплетает пальцы в белые волосы, красит их в красный цвет и заставляет слипнуться между собой в тонкие, тёмные пряди. Осознать произошедшее помогает воспоминание о первоначальной цели, именно звучащий в голове голос Дирка помогает вновь подняться на ноги и продолжить путь.       Иларион никогда не сможет забыть пережитого, стеклянные глаза бойца обязательно явятся в кошмарах.       Принц не помнил остаток пути, воспоминания о нём будто испарились из головы после того, как он покинул зал с трупами. Он бежал, бежал быстро, и, кажется, долго, пока не уткнулся в очередные закрытые двери, и посчитал, что теперь-то на цели можно поставить крест. Пока парень блуждал по залам да коридорам — Дирк по-любому достиг центра, он по-любому сейчас находится в гуще событий, а может быть, сейчас вовсе мёртв. Отчаяние обрушивается лавиной на голову принца, картины минувших дней летят перед глазами и Иларион раз за разом винит в исходе себя, пока не слышит знакомый голос где-то за двумя железными, вовсе не запертыми, дверьми.       Принц в ту же минуту подрывается с места, давит ручку вниз и врывается в зал, наблюдая перед собой того, кого искал.       Дирк следовал стройным шагом в окружении других солдат, переговаривался с ними о чём-то и заметил появление принца лишь тогда, когда тот с грохотом упал на кафельный пол. — Иларион? — встревоженно вопрошает Сондер младший, в ту же секунду подлетая к принцу. Мужчина помогает подняться, удерживает под руки, позволяя свеситься на себя.       Кого-кого, а самого Илариона он здесь увидеть не ожидал, да и, по-правде говоря, совсем не хотел. Судьба Дирка предрешена, он дал обещание Кастиэль о том, что выйдет к брату без каких-либо вопросов, если тот вдруг того потребует. Положение в центре сложилось затруднительное: с одной стороны, отряд Дориана полностью окружён и обездвижен, а с другой — обездвижены и солдаты сопротивления, не в силах открыть огонь в присутствии пленных. Тот цирк, который решил устроить старший брат специально для него, не закончится заключением в тюрьме и может спасти пять невинных жизней. Проблема лишь в том, что жизнь Дирка при таком раскладе — в серьезной опасности. Мужчина не уверен в своих силах, склонялся к тому, что из схватки со старшим братом не уйдёт живым, и исходя из этого… Он не хотел, чтобы Иларион воочию созерцал его смерть. — Зачем ты сюда пришел, почему ты не с Анри? — Не иди туда, Дирк, оно того не стоит, — едва отдышавшись и хоть немного успокоившись, умоляет Иларион.       Пальцы, вымазанные чужой кровью, сейчас цепляются за бронежилет на спине мужчины, да так, что не оторвать. Принц был готов выйти к Дориану вместе с ним, был готов сражаться плечом к плечу и наконец перестать бояться, но ещё больше он хотел простого спокойствия. За спокойную жизнь сейчас предстояло сразиться, и теперь Иларион, несмотря на непрекращающийся поток слёз, был намерен встретиться с опасностями лицом к лицу. — Дориан — психопат, он тебя убьёт, ваши силы НЕ РАВНЫ! — Иларион, неужели ты предлагаешь мне трусливо избежать вызова, бросив в беде сразу пять измученных девушек? — на тяжёлом выдохе спрашивает Дирк. Двор находился прямо за стеной, настолько близко, что звуки оттуда доносились наилучшим образом. И каждая минута промедления стоила Фирнесеру мучительной боли от рук скучающего Дориана.       Руки Илариона крепко обвивают шею, он прижимается к мужчине и пропитывает горькими слезами плечо, выдавливая скупую слезу и из младшего Сондера. Рыдать перед встречей с братом — плохая идея, однако преданность принца не могла не растрогать мужчину до слёз. Ощущение неминуемого конца давило, собственную кровь Дирк чувствовал на языке заранее. Её железный, горький привкус никак не хотел пропадать, а в голову лезли самые разные мысли.       Сондеру вновь вспомнился первый месяц в Тиаридари. Сложно отрицать факт, что первые чувства к Илариону никак нельзя назвать здоровыми: Дирк припоминал свою одержимость объектом симпатии, вспоминал неконтролируемый гнев и ревность по поводу и без, вспоминал одинокие ночи в роскошных покоях, которые он проводил в грязных фантазиях с участием принца. Дирк помнил тот удар в баре, что нанёс первую в жизни Илариона психологическую травму. Вспомнил позабытую ревность к Амави и тому нелепому случаю в начале работы над лже-лекарством, не без стыда вспомнил угрозы, которым подверг всё того же Амави. Может быть, сейчас стоило бы извиниться перед ним… Извиниться перед всеми, кому Дирк когда-либо причинил боль, даже перед глупым, пьяным самцом в баре, что получил перелом носа за пару фраз. К сожалению, извиниться перед королевой он не сможет — разве что, на том свете.       Сравнивая нынешнюю версию себя с прошлой, Дирк пропитывается чувством вины насквозь. Будь он таким, какой есть сейчас, на момент первой встречи с Иларионом — он бы сделал всё совсем иначе. Не стал бы врать, не стал делать яд, не стал размахивать руками, угрожать и убивать, Дирк бы вовсе никогда не вернулся на Северные земли, с удовольствием оборвав всякое общение со старшим братом. Всё могло быть иначе, если бы он вовремя сумел опомниться. — Должен быть другой выход, Дирк, должен, — в истерике шепчет Иларион, отстраняясь от плеча только ради пронзительного взгляда. Принц готов хоть сейчас связать мужчину по рукам и ногам, лишь бы не допустить непоправимого. — Мы можем спасти этих людей по-другому, не глупой жертвой, а иначе! Так, чтобы все остались живы и никто не умирал! Боже… — выговаривается торопливо гибрид и сразу следом падает на колени, закрывая обеими руками лицо. — Я не знаю, как мы здесь оказались, как всё к этому пришло, но одно я знаю точно: Я не готов тебя потерять. Я не хочу тебя отдавать, Дирк…       Становится понятно, что так просто оторвать от себя Илариона не выйдет. Где-то позади слышится голос солдат, они поторапливают, просят Дирка выйти добровольно и пока не угрожают вывести силой. Сондер слышит вопли эльфа во дворе, в отличие от Илариона, и они вынуждают торопиться с прощанием. Дирк прибегает к хитрости, считая её единственным выходом из ситуации, поэтому говорит: — Я выйду к нему, а ты иди на второй этаж, к снайперам, наблюдай за ситуацией сверху, — намного спокойнее и увереннее предлагает Дирк, осторожно убирая руки принца от лица. Тот поднимает взор покрасневших, голубых глаз и слушает, во взгляде зарождается надежда, которую и хотел добиться мужчина. — Если что — выходи ко мне, помоги, если увидишь, что я вот-вот проиграю. Вместе мы справимся с ним, Дориан, всё-таки, не всесильный, — мужчина выдыхает, понимая какую чепуху только что сморозил. План родился на ходу, он был обязан успокоить принца и заставить остаться сторонним наблюдателем, но в итоге загнал своего создателя в ловушку. Теперь Дирк, дабы не подвергать опасности Илариона, просто обязан одержать победу над братом. — Я справлюсь, ваше высочество, верьте в меня. А если не смогу — доблестный принц придёт мне на помощь и не даст умереть. Договорились?       План звучал относительно правдоподобно в глазах Илариона, он поверил и проникся мыслями мужчины, когда как солдаты за его спиной застыли в исступлении. — Хорошо, — шмыгнув носом, отзывается Иларион. — Я помогу тебе, ты только подай мне знак. — Давай так, — почесал затылок Дирк, на ходу выдумывая наиболее удачный жест, которым сможет подозвать Илариона. Просить о помощи он, естественно, не собирался, но для спокойствия принца продолжал придумывать бессмысленные детали, намереваясь напрочь усыпить бдительность. — Если увидишь, что я лежу на земле и хлопаю ладонью по земле — выходи и помоги мне. — Дирк, ты ведь не врёшь мне, да? — вдруг спрашивает Иларион, заглядывая в глаза так внимательно, что даже опытному лжецу Дирку захотелось стыдливо отвернуться. — Всё будет так, как мы договорились, да?       Дирк сглатывает тугой ком в горле, собирает остатки сил и притягивает принца за затылок к себе, впиваясь в губы поцелуем. Поцеловать его в последний раз было одновременно приятно и невыносимо больно. Зная, что этот поцелуй, вероятнее всего, окажется последним, Дирк до последнего не хотел отрываться от мягких губ. Кровь из свежей раны на нижней губе гибрида смешивается со слюной, дарит поцелую горьковатый, отрезвляющий привкус — мужчина пытается зализать рану, нежно сминает губы и всё же не сдерживает слёз. Одна рука — на затылке, другая — на талии. «Прошлый» Дирк и мечтать не мог о таком, не мог и подумать, что, когда-нибудь, сам принц закрытого королевства пожелает рискнуть ради него жизнью. Последние объятия чувствуются как первые, последний поцелуй длится невозможно долго, оторваться от тела принца физически трудно, тот не хотел его отпускать. Губы в очередной раз встречаются, Дирк оставляет прощальный, совершенно невинный след и медленно отстраняется, стараясь не смотреть в глаза. Сондер может сдерживать эмоции только в том случае, если не видит голубых, полных надежды, глаз, поэтому и прячет лицо в макушке волос, склоняясь над белым ушком. — Я бы хотел прожить с тобой всю жизнь, Иларион, — шепчет Дирк, сейчас являясь предельно честным с принцем. — Я люблю тебя.       Принц хотел сказать что-то в ответ, вновь рыдал, прикрывая рукой губы, но его прерывает новый крик, теперь слышимый и для принца, виновато опустившего уши.       Солдаты, что были вынуждены наблюдать за сценой прощания, уже окончательно растеряли остатки терпения, прибегая к последнему методу воздействия — к принуждению. — Твою мать, Дирк, твой брат ведь убьёт его! — выкрикивает один из бойцов, крепкой хваткой впиваясь в бронежилет Дирка позади. Одним резким движением руки он оттаскивает Сондера от принца и вдруг, совершенно внезапно для всех присутствующих, направляет дуло автомата прямо в голову. — Выметайся отсюда сейчас же, Сондер, мы ждали достаточно! — выкрикивает в панике тот. — Фирнесер мучается, пока вы тут сопли жуете! Поднимайся, давай! — Простите, — растерянно, тихо произносит Иларион, округленными от неожиданности и страха глазами оглядывая солдат.       Дирк поднимается на ноги рывком, мельком отряхивается и подаёт руку принцу, будто бы не замечая направленный в голову автомат. И только после этого идёт к дверям, без слов оставляя Илариона позади. Он знал, что если обмолвится с ним еще хоть единым словом — точно не сумеет выйти.       Принца уводят наверх, как тот и хотел, из солдат остаётся только один эльф, что никак не мог опустить автомат из дрожащих рук. Вопли со двора раздавались эхом, звучали до сих пор, что сильно торопило процесс, но Дирк успевает сказать эльфу на ухо кое-что прежде, чем отворяются двери. Те успевают открыться, внимание теперь приковано только к двум застывшим в проходе фигурам: Дирк не идёт вперёд до тех пор, пока не услышит от солдата столь желанное: — Будет сделано.

***

      Амави неустанно разглядывал один-единственный пакетик с таблетками, который через силу предоставил Анри. Таблетки жёлтые, круглые, их всего около пяти, что совсем не сходилось со словами Илариона.       Убедиться в преднамеренной ошибке врача не представлялось возможным, сразу после осмотра их пути с принцем разошлись. И если Илариона определили на попечение к Анри, то крайне бойкого, но по-прежнему больного Амави — распределили в отряд снабжения. Гибрид пребывал совсем недалеко от снайперских окон, выходящих во двор, в закрытом, тёмном без света фонаря, помещении, скучающе разглядывая таблетки.       Он имел собственную рацию, пусть не слишком мощную, и мог слышать практически все последние доклады о ходе борьбы. Реджинальд, ровно как и Илай, распределились в один и тот же отряд, который отвечал за защиту подземного хода, рискуя оказаться в горячей точке событий. И как бы то ни было прискорбно, рация Амави не могла уловить сигнал из-под земли, поэтому успехи их схватки гибриду пришлось додумывать самостоятельно. Гибрид был уверен в силах мужа, и секунды не сомневался в том, что он останется в живых, но… Изредка, улавливая полные боли крики с улицы, Амави начинал страшно беспокоиться.       Вокруг него множество ящиков с боеприпасами, базовым набором медикаментов и еды, на случай, если весь процесс сильно затянется. С плеча свисает автомат, на голове шлем, где-то справа, на одном из деревянных ящиков, стояла рация, что беспрерывно транслировала множество голосов. В некоторых уголках базы уже во всю происходили ожесточенные сражения, выстрелы на фоне доклада очередного командира — не смолкали и на секунду.       Бой в центре, на который и делались все ставки, до сих пор не разразился. Амави понял затруднительную ситуацию по тем же докладам, вздохнул, когда прозвучал приказ о сдаче Дирка и продолжил недоверчиво осматривать смятый пакетик. Самочувствие значительно улучшилось, если сравнивать тем, что было пару дней назад, но держать что-либо в руках без тряски он всё ещё не мог — поэтому и не пошёл одним из снайперов, догадываясь, насколько важна там точность.       У гибрида складывалось ощущение, будто когда-то, давным-давно, он видел похожие таблетки у Дирка. Мужчина предложил их в качестве лекарства от головной боли в один из вечеров, выглядели они абсолютно идентично, разве что размером чуть меньше.       Амави запомнил их сладковатый вкус сверху, шершавую, кислую поверхность, что следовала за сладкой и гладкой, а в середине находилось нечто крохотное, горькое и противное, что он тут же проглотил. Одна такая таблетка помогла избавиться от головной боли в течении пятнадцати минут, и тогда Амави не обратил никакого внимания на ехидный прищур молчаливого Дирка, а теперь… Стало интересно найти параллель между тремя подозрительными фактами. Амави решил рассуждать вслух, зная, что его всё равно никто не услышит: — Дирк — не врач, и в Тиаридари он делал совсем не лекарство, — чешет затылок сосредоточенно Амави, нервно убирая пакетик обратно в карман. — Вероятно, он дал мне не «обезболивающее», а какую-нибудь витаминку, в целительные чары которой я искренне поверил, — говорит он и откидывается спиной на ящик позади, закидывая ногу на ногу. — Если Анри дал мне простые витамины, переживая за то, что я могу выпить настоящее лекарство раньше срока… — хмыкнул скептично Амави, нахмурив тонкие, каштановые брови. — Но я не могу знать наверняка, не могу даже проверить вкус без риска умереть, — скрестил руки на груди он, откинув мысль о пробе в сторону. — В теории, настоящие таблетки могут находиться в госпитале, и в случае чего я смогу…       Некогда тихий и спокойный коридор вдруг звучит громкими шагами, что стремительно приближались. Гибрид прерывает рассуждения вслух и затихает, становится там, где после открытия двери его заметить выйдет не сразу, поднимает автомат и старается вспомнить месторасположение того самого предохранителя, о котором ему прожужжали все уши.       Вероятность проникновения врага в этот блок практически исключена, такой исход был возможен только при полном разгроме всех остальных отрядов. Рация по-прежнему не умолкает, вывод напрашивался сам собой, но Амави всё равно предпочитает перестраховаться, действуя по точной инструкции Кастиэль.       Гибрид выключает одинокий фонарь, что служил ему единственным источником света, и присаживается на корточки за дверью, выжидая прибытия неизвестных. Раздается стук, сперва один, за ним идёт короткий перерыв, а потом сразу два подряд, полностью на этом прекращаясь. Кодовый стук помогает понять личность неожиданных гостей и расслабиться, ведь войти пытался кто-то из своих. — Амави! — раздаётся первый голос. — И как, по-вашему, я должен наблюдать за Дирком из ЗАКРЫТОЙ КОМНАТЫ БЕЗ ОКОН?! — раздается следом второй.       Амави спокойно поднимается на ноги, выходит к внезапным гостям и отпускает автомат из рук, позволяя свободно повиснуть на груди. После ситуации в госпитале, видиться с Иларионом для Честерса было несколько дискомфортно — стыд за неподобающее поведение до сих пор беспокоит. Махнув приветственно рукой, гибрид снимает с головы шлем и отставляет на ближайшую из деревянных коробок, сразу спрятав руки по карманам. Принц снова заплаканный, растрёпанный и растерянный, в этот раз в окружении двух рядовых солдат. Если судить по разговорам в рации, то легко возникал вывод о том, что Дирк уже вышел на разговор к брату. Этот факт без труда объяснил состояние Илариона, расставил всё по полочкам в голове Амави. Как он может быть спокоен, когда его первую и единственную любовь — отдали на публичное растерзание психопату? — Амави должен выдать вам броню и оружие, без снаряжения лезть на поле боя — чистой воды самоубийство, — быстро тараторит солдат, пока сам что-то записывает на клочке бумаги в ладони. — За пару минут с Дирком ничего не случится, я гарантирую, — добавляет мужчина и торопливо суёт в руки опешившего Амави скомканную записку. — Здесь список необходимого снаряжения, собери принца по нему и проверь исправность оружия, — заключает он, указывая пальцем в чёрных перчатках на комок в руках Честерса. — Мы ушли, удачной ночи.       Амави, догадавшись о подвохе только по тону голоса солдата, разворачивает записку так, чтобы принц не смог прочесть содержимое. Там, крайне кривым и неосторожным почерком с ошибками, вместо обещанного списка написано следующее:

«Свежи и не отпускай Илареона до утра. Он хочит вмешатся в ход сражения и скарее всего помрёт сам и угробит всех остольных. НЕ ДАЙ ЕМУ УЙТИ!»

      Возложенная на плечи Амави ответственность ударила по голове будто молотом, вынуждая беспомощно прижаться к двери. Встречаясь взглядом с вопросами в глазах застывшего принца, гибрид наощупь вставляет ключ в замочную скважину двери и проворачивает, стараясь сделать чуть более невозмутимое лицо. Пытаться переубеждать Илариона бесполезно, Амави и сам бы не стал молчаливо наблюдать за тем, как любимого мужа отправляют на верную смерть. В схватке старшего с младшим победитель предопределён давным-давно, никто не верил в то, что Дирк сумеет выбраться живым, а соответственно, происходящее нетрудно счесть за казнь. Амави старался испытывать к мужчине остатки сострадания, но не мог — узнав о том, что Дирка обменивают на пять измученных девушек… Решение будто бы напрашивалось само собой.       Жизнь младшего Сондера не столь важна, чтобы оценивать её выше жизней верных товарищей. — Не переживайте, принц, это базовые меры предосторожности, — пытается успокоить Амави, закидывая ключ в глубокий карман белых армейских штанов. — Сперва нам нужно надеть бронежилет. Повернитесь, пожалуйста, спиной… — Прошу тебя, только побыстрее, у меня совсем нет времени, — просит Иларион, в спешке откидывая прочь сомнения, возникшие из-за подозрительного поведения друга. Он доверял Амави больше, чем самому себе, пытался верить в то, что подвоха с его стороны ждать бессмысленно и он чуть ли не единственный, кто практически всегда был с ним честен. По крайней мере тогда, когда его семье ничего не угрожает. — Дирк уже вышел к нему…мне кажется, что они начнут драку практически сразу. — Да-да, хорошо, — неловко бормочет под нос Честерс, наблюдая перед собой чужую спину.       И пока тот не видел, Амави в спешке рыскал по запасам провизии в попытках найти хоть что-то, что смогло бы сдержать пыл влюбленного принца. Верёвка присутствовала здесь для разных нужд, длинный моток лежал в одной из коробок и отрезать от него кусок не представлялось возможным. Пришлось протягивать конец и применять весь моток, но сперва Амави в действительности помог принцу надеть бронежилет. Повезло, что тот не мог знать даже приблизительного порядка экипировки, это помогло гибриду застать друга врасплох.       Честерс обвязал верёвку вокруг талии, попросил вытянуть руки позади и прошёлся по плечам и груди, лишь в конце сковывая запястья. — Что ты делаешь? — звучит ожидаемый вопрос, на который Амави заранее заготовил ответ: — Бронежилет вам велик, я закрепляю его, чтобы он ненароком не слетел, — отвечает тот, попутно закрепляя на запястьях принца туго узлы верёвки. — Ты связал мне руки, Амави, — настороженно и явно недоверчиво произносит Иларион, предпринимая несколько попыток освободиться. — Развяжи руки, каким образом, по-твоему, я должен… — Простите меня, ваше высочество, — тяжело выдыхает Честерс, очевидно не собираясь слушаться просьб. — Я не хочу с вами так поступать, но вы правда не сможете ему помочь…       Иларион теперь не просто предпринимает попытки, он активно сопротивляется и брыкается, вынуждая Амави схватить себя обеими руками позади. Двое не удерживают равновесия и падают на спину, основной удар приходится как раз на Амави, который даже в таком случае не прекратил удерживать верёвку. Руки связаны, а ноги — нет, это стало основной проблемой для Честерса, выполнявшего непосильное поручение.       Воздух вышибает из лёгких, Амави тихо скулит, пытается сбросить с себя неспокойное тело, но терпит поражение — принц успевает подняться на колени раньше. Иларион усаживается на грудную клетку друга, ожидаемо ограничивая движение рук и поступление кислорода, пытается высвободить запястья, стирая в кровь нежную, бледную кожу и вскоре сдаётся, увидев как начинает задыхаться под ним друг. Принц приподнимается с груди, возвращает Амави возможность свободно дышать, но в лице никак не меняется.       Намерения освободиться и сбежать никуда не делись, а раз выбраться самостоятельно не получается — настаёт час переговоров.

***

      Сомневаться в словах Дориана не приходилось, если он пообещал — он выполнит.       Дирк идёт вперёд неторопливо, предпринимает попытки «надышаться перед смертью» и понимает, что поговорка не врала.       Воздух вокруг будто меняется, становится тяжёлым, горячим и колючим, напоминает мужчине о минувших днях юношества в совместном быте со старшим братом. Тогда он, как сейчас, после побега всё-таки возвращался домой. Как тогда, так и сейчас — ему не избежать разговора, как и не избежать соприкосновения тяжёлого кулака с лицом. В детстве, Дирк боялся гнева брата, боялся и сейчас, но страх ощущался иначе. Отныне, он не боится боли или смерти, он боится погибнуть в недосказанности.       Дирк давно хотел поговорить с братом, но никогда не имел достаточно смелости. Уверенность пришла к нему тогда, когда он сумел осознать злодеяния старшего, когда понял, что происходящее вокруг — нельзя отнести к норме. Дориан возвышается над телом измученного эльфа с чувством полной правоты, с видом, будто вокруг него, поголовно все, являются идиотами, а он сам — истина в последней инстанции.       Кулаки сжимаются за спиной, Сондер младший гордо задирает нос. Мужчина, что сейчас мажет победную ухмылку по сухим, тонким губам — отныне не является для Дирка кем-то родным. — Вот он я, — объявляет громко, во всеуслышание Дирк, торжественно взмахнув руками. На лице проявляется точно такая же ухмылка, братья начинают выглядеть как отражения друг друга с разницей на небольшие возрастные морщины у старшего. — Отпускай девушек и мы начнём разговор.       Дориан хмурится, подмечая подозрительную уверенность в глазах младшего брата. Мужчина привык видеть его поникшим и зажатым в такие моменты, привык видеть виноватый взгляд в пол и слышать жалкие отмазки, коих сегодня, по-видимому, не прозвучит.       Командир отдаёт приказ и пять полуобнажённых, истощенных особ уводят к двери, из которой вышел Сондер младший. Дориан не сдвигается с места, стоит в шаге от скрючившегося эльфа и становится куда пасмурнее лицом. Старший чувствует угрозу, видит, будто что-то изменилось, и злится только сильнее. Он хотел изменить брата, хотел увидеть мужчиной в своём понимании слова и добивался этого долгие годы, а теперь… Может быть, было бы лучше, останься Дирк тем, кем являлся? — И не стыдно тебе устраивать этот балаган, а, братец? — продолжает ухмыляться Дирк, без страха делая шаг за шагом. Расстояние сокращается стремительно, напряжение вокруг только нарастает — если бы кто-то мог сделать ставки на их бой, то мог бы сильно усомниться в ставке на победу Дориана. — Вас окружили, вы и двинуться не можете, ваш исход предопределён — ступор не продлится долго. И вместо того, чтобы попытаться выйти из положения, побороться с судьбой, ты, ублюдок, решаешь выяснять со мной отношения на глазах у всех. Ты жертвуешь солдатами, жертвуешь собой только для того, чтобы в очередной раз провести жутко важный и нужный разговор, обязательно включающий в себя насилие. Будто от твоих ударов в моей голове действительно что-то прибавится, кроме всепоглощающей ненависти и страха перед тобой. — А ты, я посмотрю, осмелел? — изгибает вопросительно бровь Дориан.       Он обводит оценивающим взглядом сперва брата, а потом и собственный отряд — слова Дирка, как и ожидалось, оказали влияние на окружающих, вынуждая усомниться в важности происходящего. Это старший и планировал исправить в первую очередь. — Ты, Дирк, как всегда — не видишь очевидных вещей. Разговор с тобой — дело чести, дело нашего отряда и армии в целом. Никто здесь не потерпит предателей, а твой претендент и вовсе возмутителен, — заявляет он с высоко поднятой головой. От сказанного вновь меняется отношение солдат, что легко понять по выпрямившимся спинам. — Ты организовал с врагом ловушку для нас, ты договорился с пленным, сбежал, как трус, под чужую юбку и считаешь, что останешься безнаказанным.       Дирк сперва отступает, замечая как старший начинает уверенным шагом двигаться навстречу. За деяния, которые младший позволил себе в отношении армии, могут казнить — это лучший и быстрейший исход. К счастью, в сложившихся обстоятельствах, ему светит только неприятный разговор с неизвестным исходом. — Я никогда не хотел быть солдатом, не хотел убивать кого-либо и подчиняться чьей-либо безжалостной воле под угрозой смерти или чего похуже, — пожимает плечами Дирк, теперь прекращая отступать. Мужчина пытается врости ногами в землю, унять накатившую дрожь в руках и голосе — пока выходит неплохо. — Одно дело, когда ты борешься за свою жизнь, за жизнь близких и любимых, а совсем другое — из чужой алчности и жадности, желания заполучить больше территорий, больше ресурсов и численности населения, — разводит руками он, наблюдая лицо старшего брата в паре сантиметров от своего. — Я поздно осознал неправильность происходящего вокруг, поздно понял, что у меня есть возможность и силы противостоять, но солдаты Эльрунга всё равно приняли меня, сумев понять моё положение. — Государство тебя кормило, дало тебе крышу, под которой ты прожил всю жизнь, оно обучило тебя и наставило на истинный путь, хоть ты и не в силах осознать их неоценимый труд своей пустой башкой, — начал по нарастающей Дориан, впиваясь хваткой руки в белый бронежилет младшего брата. Тот хмурится, кривится, но пока не отходит, слушает и не перебивает, стараясь вести диалог без лишних эмоций. — Мы дали тебе всё: я, твою мать, всю жизнь тебя растил и учил, пытался сделать из тебя человека, и всё ради чего? — скалится тот, теперь не просто сжимая плотную ткань, а встряхивая за неё, заглядывая прямо в глаза с желанием скорее совершить правосудие. — Что бы ты, в конце концов, привёл родного брата в смертельную западню? Привёл каждого из нас в руки тех, кому на тебя совершенно плевать?       Телефон, что некогда достался Дориану для коммуникации с Кастиэль, сейчас разразился омерзительным звоном из нагрудного кармана жилета. Мужчина отвлекается, толкает младшего брата с силой в грудь и всё-таки прикладывает телефон к уху, не говоря и слова. — Прекращай этот цирк и сдавайся, у нас нет времени на ваши семейные разборки, — звучит крайне категоричный голос эльфийки.       Дориан выслушал и тут же сбросил вызов. Младший, ровно как и окружающие, с замиранием дыхания наблюдают за тем, как мужчина торопливым шагом следует к одной из пленниц. Из тех, кто не угодил в счастливую пятёрку, тех несчастных, кого удача долго обходила стороной. Блондинка с частично выбритой головой вскрикивает, когда Дориан обхватывает рукой заднюю часть шеи, взвизгивает вновь, когда оказывается прижатой ботинком к сырой траве. Присутствующие смотрят на это безмолвно, без какой-либо возможности помешать, а Дирк постепенно сжимает кулаки, уговаривая себя хоть как-то вмешаться. Младший двигается в сторону происходящего, со страхом наблюдает за тем, как Дориан перезаряжает пистолет и целится в голову рыдающей пленницы. Благодаря внезапному пинку по руке выстрел угождает в плечо, а не в голову, следующий выстрел происходит в паре сантиметров от ног Дирка, что вынуждает последнего рефлекторно отпрыгнуть.       Перерыв длится недолго и задуманное оказывается осуществленным, девушка больше не дёргается и не кричит, а дыра в её голове постепенно напитывает кровью сырую траву.       Отворачиваются даже некоторые из многочисленных солдат Дориана, избавляют себя от созерцания неминуемого и снайперы, быстро возвращая взор к прицелам. Теперь пленных осталось всего девятнадцать, и казалось, будто эта цифра до сих пор является существенной. — Я буду отстреливать по одному каждый раз, когда вы решите мне мешать или торопить, — громко и чётко объявляет Дориан. Мужчина поднимает с земли за остатки волос голову пленницы и демонстрирует стекающую с дыры во лбу кровь всем, после брезгливо откидывая тело в сторону. — Наш отряд согласен сдаться вам и отдать пленных только в том случае, если вы дадите нам достаточно времени для разговора, — уже тише говорит он, замечая как подчинённые начинают суетиться и выражать явный протест, только пока не напрямую. — Отставить, бойцы! Вы знаете положение дел, — говорит он, явно намекая на иные отряды, что уже начали активный бой на территории базы. — Варианта всего два: либо мы убиваем пленных, снимаем как минимум парочку, а то и с десяток снайперов и после этого погибаем, либо… Идём мирным путём и сдаёмся без жертв, как с нашей стороны, так и со стороны Эльрунга. — Ты убил как минимум одного пленного, о каком отсутствии жертв идёт речь?! — доносится голос со стороны окон, принадлежащий, по-видимому, одному из засевших снайперов.       Дориан скептично хмыкнул, когда оглянулся туда, откуда зазвучал неизвестный, мужской голос. Кажется, что аргумент показался для него весомым — мужчина оглядывается теперь на солдат с заметным прищуром. Командир отдаёт приказ и из строя выходит один из самых юных, набранных по воинской обязанности, солдат — Рой, восемнадцатилетний парень, что ошибочно посчитал, будто отправится воевать ради защиты близких от недобрых личностей.       Сондер старший лично расстёгивает застёжку на шлеме, сдёргивает тот со светловолосой, коротко стриженой головы и приставляет дуло пистолета ко лбу. Солдат не смеет перечить, глаза его вмиг краснеют и наполняются слезами, губы дрожат в попытке сказать хоть что-то, но курок спускается раньше. Новый выстрел дарит новое бездыханное тело на траве, после чего Дориан, будто ни в чём небывало, убирает пистолет обратно в кобуру, медленно оборачиваясь к окнам. — Вы потеряли человека, мы потеряли человека, — вновь объявляет он, указательным пальцем правой руки в перчатке указывая на труп. — Теперь наши потери равны и справедливость, за которую вы так отважно бьетесь на чужих землях, восторжествовала. Позволите мне продолжить разговор с предателем и наказать его, прежде чем мы сдадимся в ваши руки?       Дирк решил тактично отойти, когда дело дошло до нового убийства. Идея переманить солдат на сторону сопротивления зародилась в голове мужчины ещё задолго до, а теперь она, будто бы, стала особенно актуальной.       Дориан никогда не пользовался особой любовью у товарищей, кто-то его боялся, кто-то избегал и лишь редкие единицы — уважали, поддерживая импульсивные, необдуманные поступки. В голове младшего застыл обречённый взгляд как первой жертвы, так и второй — девушка и парень лежали совсем рядом друг с другом, в единой куче, словно груда ненужного мусора. На месте юного, неопытного солдата легко мог оказаться Дирк, если бы ему не повезло родиться братом главного садиста — выбор был сделан с позиции практическолй полезности боевой единицы.       Жертва жизнью юного Роя оказалась не напрасной: по тому же телефону, спустя несколько минут, Дориану сообщают о том, что договор заключён. У мужчины есть ровно двадцать минут на задуманное, после чего армия сопротивления откроет огонь по всем, включая пленных. — Когда-нибудь и вы поймёте, что никакого смысла в окружающем вас насилии нет, — вдруг начал вещать Дирк, находясь поодаль от старшего брата. — Дориан всю службу убивал и колечил, мучал и истязал всех, включая своих. Он получал удовольствие от чужих страданий и даже сейчас глазом не дрогнул, спуская курок в голову новобранца, — продолжает он, снова замечая как Дориан неминуемо двигается навстречу. Дирк стоит на месте, собирает волю в кулак и продолжает речь. — Никто из вас не важен и не нужен ему, вы, как и я, всего-то расходный материал, пушечное мясо, которое безукоризненно обязано слушаться каждого приказа. Он врёт, что служит во благо страны, во благо нашего с вами благополучия. На самом деле, мой старший брат стремится к власти, безусловной и уничтожающей, которая рано или поздно погубит каждого из нас.       Старший Сондер не находит правильного ответа, мысли путаются в голове, та тяжелеет и в глазах появляется знакомый туман, тот, под которым не было видно обезображенного лица сотрудника пыточной. Дориан не помнит себя, когда вдруг начинает нестись к младшему брату, не помнит как со всей силы замахивается сжатым кулаком, не помнит как внезапно терпит поражение. Мужчина смог опомниться только тогда, когда руки Дирка уже прижимают его лицом к траве, тогда, когда на грудную клетку с силой давит вес чужого тела на спине. Тогда, когда толпа изумлённо вздыхает, не ожидая подобного исхода.       Дирк смог парировать удар исключительно руководствуясь опытом: первый всегда наносился в челюсть, а второй, на случай, если первый не прошёл, — тут же угождал в живот, вынуждая сразу скрутиться вдвое. Зрачки старшего расширились, дыхание утяжелилось, а в уголках губ собралась слюна, что вскоре стекла по подбородку на траву. Первым же делом Дирк обезоружил противника, вторым — постарался удержать, что давалось непросто.       Младший никогда ранее не оказывался в доминирующей позиции с братом и сейчас впал в минутный ступор, раздумывая над тем, что именно он хотел бы сделать. В голову лезут мысли о последних событиях, о главной причине, по которой Дирк так сильно желал покончить с собой, вспоминается печальный и измученный вид Илариона.       Решение напрашивается само собой, идея убийства родного брата материализуется в чертёнка на плече и мнение его весьма категоричное:

«Убей его! Убей его! Убей его!»

      Дирк сжимает челюсти до боли. Смотрит на пистолет, который буквально минуту назад отнял и откинул в сторону. Смотрит на нож, всё ещё находящийся в зоне досягаемости, но протянуть руку к чему-либо не может. Тогда он скрещивает пальцы рук в замок, протягивает их вперёд и бьёт с размаху по каштановой, заросшей голове старшего брата. В уголках глаз собираются слёзы, руки дрожат, но продолжают наносить удары по голове, губы шепчут всевозможные оскорбления и чертёнок будто начинает вещать через него:

«Сдохни, сдохни, сдохни!»

      Дирк слабеет, замечая, что противник постепенно прекращает сопротивление: пальцы рук больше не сжимают траву, ладони не пытаются оттолкнуться от земли и скинуть с себя чужое тело. Ноги не брыкаются, ложатся на одном месте, а кашель прекращается. Под лицом Дориана появляются первые капли крови, голова безвольно валится на бок, демонстрируя вымазанное кровью разбитого носа лицо.       Глаза закрыты, никаких эмоций нет, что побуждает Сондера младшего к прекращению. Злость всё также кипит внутри него, но сейчас она обостряется детской, глубокой обидой и виной. Пальцы сжатых рук разжимаются, а чертёнок уговаривает завершить начатое, руководствуясь удобным случаем. — Если хоть кто-нибудь вмешается — мы откроем огонь, — предупреждает кто-то с окон, замечая, как отряд засуетился.       Дирк приподнимается с тела, тянется к пистолету на сырой, желтоватой траве и параллельно уговаривает самого себя спустить курок. В теории, это звучало намного проще: мужчина представлял расправу над братом с детства, в подробностях продумывал каждый шаг, залатывая очередные раны после бессмысленных побоев. Сейчас, когда выпал шанс, Дирк уже не чувствует себя настолько уверенным — перед глазами плывут редкие, но меткие картины хороших дней и ситуаций, в которых сила Дориана была направлена в правильное русло. Благодаря смекалке старшего они не раз выбирались из безвыходных ситуаций, благодаря его сообразительности они смогли выжить в ловушке клуба, благодаря ему…       Дирк вдруг вспоминает о любимом фокусе брата, но вспоминает слишком поздно — пистолет, некогда обхваченный обеими руками, сейчас с лёгкостью отнимают, а тело прижимают к земле. Дориан не отключался, он только симулировал, выжидая удачного момента напасть. В накативших переживаниях Дирк совсем позабыл, что противостоит опытному, бывалому агенту с высоким, заслуженным званием.       Первый удар обрушается в висок, наносится рукояткой пистолета, крепко сжатой в пальцах. Мир в глазах младшего плывет, растекается красками и отдаляется на несколько секунд, мужчина будто отходит от ситуации и смотрит на неё со стороны: не к его голове приставили пистолет, не его родной брат желает ему смерти, не его принц сейчас по-любому сражается за шанс помочь.       Дирк возвращается в тело, стоит только услышать привычный, низкий голос Дориана: — Ты, сука, променял меня, единственного близкого человека, на горстку ушастых идиотов и рваную дырку, — с горькой, искренней обидой в голосе говорит Дориан, без сожаления видя то, как с виска противника стекает тонкая струйка крови. — Ты обманул меня, предал и бросил, а теперь и вовсе вздумал убить, — с крепко сжатыми челюстями продолжает он, дыша громко через рот. — И это после того, что я для тебя сделал? Дирк, ты свалился на мою голову, именно мне пришлось нести за тебя сраную ответственность, когда мамаша пила, а отец вечно где-то пропадал. Именно мне пришлось воспитывать тебя, и как я должен был поступить, когда ты слушался только языка боли? — А ты хоть раз пытался поговорить со мной по-человечески? — вдруг спрашивает Дирк, наглым образом приподнимаясь на локтях, намеренно вдавливая дуло ствола в собственный лоб. — Ты хоть раз пытался обращаться со мной не как со скотом, наказывая за любое, отличное от твоего, мнение?       Дориан заметно ослабляется благодаря нахлынувшим, спорным мыслям, чем и пользуется в конечном итоге Дирк.      Положение опять меняется, выхватить пистолет удаётся с трудом, ведь старший тут же спускает курок, всаживая пулю в землю недалеко от головы. Сондер младший быстро поднимается на ноги, отскакивает от брата, едва не оказавшись вновь на земле по вине головокружения. Пистолет в вытянутых руках представляет для Дориана серьёзную угрозу, но, если учесть, что тот находится на расстоянии, то шансов становится намного меньше.       Старший побежденно поднимает руки и натягивает на лицо улыбку, замечая неуверенность противника по дрожащим рукам. Дориан был практически уверен в том, что младший не спустит курок, не сможет психологически выстрелить в родственника, каким бы он ни был. — Скажи, Дориан, — с горькой ухмылкой говорит Дирк. — Ради чего ты домогался Илариона в моё отсутствие и чего именно достиг, когда изнасиловал его?       Дориан кривится лицом, подмечая как изменились взгляды бойцов в сторону отвращения. Гомосексуализм мало того, что не поощрялся государством, так ещё и наказывался — опасаться пожизненного заключения не приходилось, однако, услышанное совсем не радует солдат. Как и во многих случаях, они без труда примеряют сказанное на себя, как-то было раньше с побоями, что недавно привели к летальному исходу. И примерив, солдаты постепенно осознают, что ходить под предводительством насильника-гомосексуалиста даже звучит ужасно, не говоря об осуществлении. — Твой волчонок сам меня вожделел, ты бы видел лицо своей ненаглядной принцессы, когда я поработал пальцами в его… — начал, но так и не закончил Дориан.       Выстрел звучит оглушительно, разносится эхом по двору и несёт последствия: одна из немногих незащищённых частей тела пронзается пулей, вынуждая пасть мужчину на колени. Новая дырка в ноге не радует старшего от слова совсем, но боль ранения сильно сглаживается действием препарата. — Я ни разу не сделал ему больно, то, что я с ним сотворил — в моменте принесло Илариону только удовольствие. — Боже, тебе ведь даже не стыдно, — в удивлении округляет глаза Дирк, медленно, короткими шагами сокращая дистанцию. — Ты отнял у меня счастливое детство, ты и родители, а теперь ты решил украсть и того, кого я впервые искренне полюбил? — продолжает тот, уже не слишком беспокоясь о всеобщем отношении лично к нему, говоря о любви явно гомосексуального характера. — Я правда не понимаю почему так боялся тебя всё это время. Ты ведь всего-то жалкий, бессовестный и жестокий эгоист! — Опусти ствол и сразись со мной как мужчина, если ты настолько уверен в своей правоте, — со всей серьёзностью заявляет Дориан, глядя на младшего брата снизу вверх. Крайне непривычная и унизительная позиция, из которой так хотелось поскорее уйти. — Для меня до сих пор остаётся загадкой то, насколько ты легко променял последнего близкого человека на какую-то лохматую дрянь, которая тебя даже не любит.

«Убей его! Убей его! Убей его!»

      Дирк в действительности откидывает в сторону пистолет, туда, до куда руки Дориана точно не дойдут. Младший встаёт в стойку, терпеливо выжидая стойки противника, и ощущает тошноту, что явилась так не вовремя. Кровь раны на виске давно покрыла правую щеку и потекла ниже, к шее. Дирк заметил это только тогда, когда приложил к голове грязную ладонь, наблюдая её полностью окровавленной. Шансы на победу значительно уменьшаются, силуэт Дориана двоится и расплывается перед ним, что и стало основной причиной избавления от оружия: подходить к мужчине с пистолетом вплотную — значит самовольно приставить дуло к своей голове.

«Убей его! Убей его! Убей его!»

      Дирк Сондер крепко, до полумесяцев на ладонях сжимает кулаки. Если противник двоится в глазах — значит, надо брать середину.

***

— Я не развяжу вас, ваше высочество, вам не нужно там находиться, — в очередной раз говорит Амави, подпирая спиной входную дверь. — Поле боя — не шутки, вас могут застрелить по случайности, а могут и специально. Против пуль вы, Иларион, не сделаете ничего и просто умрёте! Вы не представляете ради какого человека хотите рискнуть жизнью, если бы знали — добили бы самостоятельно.       Иларион никак не мог смириться с участью. Руки прочно связаны, более того, крепление подразумевало фиксацию не только на запястьях, но и на плечах да талии, вокруг которых Амави методично затянул верёвку. Такому фокусу он, как бы ни было тяжело вспоминать, научился в борделе: один из гостей был особо неравнодушен к шибари и подвешиванию, для которого в особых комнатах были предусмотрены крюки. Амави не смог в точности воспроизвести путы, что так надёжно сковали его самого когда-то, но смог выиграть достаточное количество времени.       Рано или поздно, принц выпутается из оков, прорвет когтем верёвку, до которой дотягивается только ценой болезненных усилий, и точно сможет сделать то, чего так желает, а сейчас он вынужден раз за разом, снова и снова пытаться найти к другу подходы. Иларион осознает благие намерения Амави, знает, что тот вовсе не желает ему зла и хочет уберечь, но легче от этого не становится. Паника охватывает принца, ведь каждая секунда, проведённая в тёмном чулане, может стоить Дирку жизни. Иларион пообещал мужчине помочь, договорился с ним о том, что не бросит в беде — принц планировал сдержать слово, чего бы это не стоило. — Я не просил заботы о себе, не просил вас всех беспокоиться и опекать себя, — с явной претензией в голосе отвечает принц, в очередной раз дергаясь в оковах, тем самым стирая всё сильнее верхние слои кожи. — Если я умру — это будет моя вина и моя ответственность, я понимаю риски, но я дал обещание! — настаивает он, прижимая белые, пушистые уши к растрёпанной голове. — Я пообещал Дирку, что помогу ему, если он не справится! Я не могу просто сидеть здесь и ждать, пока этот сумасшедший убьёт его! — Принц, ваш Дирк — совсем не ангел, как бы вам не хотелось его видеть таковым, — невесело вздыхает Амави, притягивая колени к себе. В голове вновь и вновь мелькают картины худших дней, в особенности, когда речь заходит о младшем из Сондеров. — Я и Реджинальд оказались в борделе по его вине, а он и сделать ничего не мог. Он приходил ко мне, угрожал жизни моего мужа, лишь бы я соврал вам и сделал вид, что у нас всё хорошо, — пожимает плечами гибрид, заметно скривив губы. — И я действительно соврал вам, сделал так, как он попросил, лишь бы Реджинальд вновь не страдал из-за меня.       Иларион категорично мотает головой. В его мире, Дирк Сондер — просто больной на голову человек, оказавшийся не в то время, не в том месте и не с теми людьми. Принц искренне верил в то, что сможет исправить его, видел перспективы совместного проживания даже в таком случае. Ждал, что если будет сильно-сильно любить его, то он обязательно изменится. Какие бы гадости Дирк не совершал в прошлом, принц видел в них лишь один смысл: «Он заставил соврать, чтобы успокоить меня! Я важен и нужен ему, раз он пошел ради меня на такие жертвы!» — Я не держу зла на него, не держу зла и на тебя, — выдыхает беспомощно Иларион, свешивая голову вниз. — Всё то, что было в прошлом — уже в прошлом, я не вижу никакого смысла цепляться за то, что нам уже не изменить, — покачивает неторопливо головой он, поднимая вымученный взгляд голубых глаз на друга. — Я просто хочу, чтобы он жил. Со мной или без меня, — я хочу, чтобы у него появился шанс на другую жизнь.       Амави молчит, ему более нечего сказать собеседнику. Кажется, что любые логические доводы сейчас не окажут на влюбленного и взволнованного принца никакого влияния. Он замолкает, ведь и сам не понимает каким точно должно быть правильное решение.       Если Амави в действительности удержит принца здесь, а Дирк потерпит поражение, — а он по-любому не одержит победу, — то Иларион и вовсе перестанет спокойно спать ночами. Если вдруг у принца появится как минимум шанс на глупую, самоотверженную попытку спасти ненаглядного, то, может быть, спать ему будет куда спокойнее… И всё-таки, отправлять под пули солдат — тяжело, шанс узреть не одно, а сразу два окровавленных, обездвиженных тела — слишком велик.       Иларион продолжает говорить, но Честерс больше не слушает. Он вновь достаёт из кармана странные жёлтые таблетки круглой формы, разглядывает их и в очередной раз сталкивается с дилеммой: пить или не пить? Из рации доносятся крики и выстрелы, лишь изредка выстрелы доносятся эхом снаружи, только прибавляя принцу беспокойства. — Мне Анри дал другие таблетки, — внезапно выдаёт Иларион, внимательно вглядываясь в пакетик в чужих руках. — Несколько упаковок, а у тебя всего одна, — хмыкнул скептично он, двигаясь к парню ближе, но в этот раз не чтобы схватить. Иларион проезжается задом по грязному полу, подметая и собирая хвостом пыль да мусор. Усевшись прямо напротив, он ещё разок вглядывается в жёлтые таблетки, наконец сумев их распознать. — Кажется, у Дирка в аптечке я такие находил. Обычные витамины, кажется…люди их едят для укрепления иммунитета.       Сглотнув тугой ком в горле, Амави ещё раз смотрит на загадочный, безымянный пакетик. Открыв его в пару движений, он всё-таки высыпает содержимое в рот, быстрыми движениями языка рассасывает их, неприятно царапая нёбо, когда верхний слой сходит. Честерсу не требуется много времени чтобы осознать обман, но чтобы переварить и принять его… Потребовалось несколько минут. Парень застывает в одном положении, сжимая в руках абсолютно пустую упаковку, смотрит на собственный кулак и без отвращения, но с сожалением — смакует горькую середину, точно такую же, какая была у таблеток Дирка.       Простой витаминкой Амави обводят не первый раз, уже второй, однако, быть обманутым впервые было намного приятнее, нежели сейчас — теперь стоит вопрос не простой головной боли, а беременности, что неминуемо убьёт его по окончанию срока.       Амави выходит из ступора, когда к нему приходит осознание о том, что времени у него осталось ничтожно мало. Он вмиг подрывается с места, хватает рацию с ящика и зажимает кнопку сбоку, нервно прижимая рацию прямо к губам. Стрельба более не является для него фоновым шумом, то, что докладывают отряды — имеет особое значение. — Говорит снабжение три, вызываю госпиталь, ответьте, — дрожащим голосом произносит Амави, огромными от ужаса глазами глядя на принца. Тот уже поднялся на ноги, готовый выходить, и во всю ждал освобождения от оков. — Снабжение три вызывает госпиталь, ответьте, — повторяет снова он, но в ответ слышит лишь доклады с других отрядов, при чём, не слишком позитивные. — Анри, если ты жив — я закопаю живьём тебя к чертям собачьим! — не выдерживает гибрид, выкрикивая ругательства во всё горло. — АНРИ, ОТВЕТЬ СЕЙЧАС ЖЕ!       Иларион помалкивает, наблюдая за неутешительной картиной. Ему хотелось сопереживать горю друга, хотелось понять Амави и помочь, но время поджимало. Единственное, что волновало в данный момент принца, так это скорейшее освобождение от верёвок, которое Честерс организовал практически сразу после того, как отправил рацию в стену.       Руки наконец освобождены, но принц всё равно не торопится вылетать в коридор. Как минимум потому, что дверь всё ещё закрыта, а как максимум из-за того, что Амави охвачен страшной истерикой. Какой бы ни была ситуация, а наблюдать за тем, как гибрид раз за разом бьёт себя в живот — тяжело, ещё тяжелее видеть слёзы отчаяния того, кто буквально недавно пытался успокоить.       Иларион решает тактично промолчать о том, что видел наступление врага в сторону госпиталя, и вместо этого выдаёт: — Даже если Анри мёртв — у меня всё ещё есть таблетки, есть упаковки, а значит, что есть пример, по которому мы сможем разыскать их на полках, — на выдохе сообщает Иларион, притягивая друга в объятия за плечи. Амави так настрадался, что, казалось бы, пора и ему заполучить свой счастливый конец. Но судьба подкидывала Честерсу всё новые и новые испытания, будто проверяя на прочность. — Мы избавим тебя от этого ребёнка, Амави, если не таблетками Анри, так другими способами. Не всё потеряно, не паникуй раньше времени, хорошо? — Выметайся к своему уродцу на помощь, Иларион, — полными гнева и обиды глазами взглянул тот на принца.       Последний теряет дар речи, наблюдая нечто подобное впервые, не отходит, держит в объятиях с крохотным расстоянием, не получая ничего взамен. Руки Амави сгибаются в локтях, он толкает принца в грудь, вынуждая отшатнуться назад. Иларион едва успевает схватиться за ящик позади, не падает, но неприятно ударяется ногой об угол ящика, обиженно прижав уши к голове. — Из-за этой мрази я забеременел, если бы не он — меня бы тут никогда не оказалось, — торопливо выдаёт Честерс, отчаянно пытаясь трясущимися руками вставить ключ в замочную скважину. — Я надеюсь, что Дирк сдохнет и будет гореть в аду за всё, что сделал.       Именно после этих слов Амави вылетает из комнаты снабжения, оставляя должность на произвол судьбы. Иларион не успевает сформулировать чувства и мысли в полноценную речь, как Честерс уже уносится вдаль по длинному коридору с автоматом наперевес. Осталась некоторая недосказанность и обида, но будто бы на неё совсем не осталось времени. Отныне, принца никто и ничто не сумеет удержать от выполнения обещания. А сейчас, к слову, как раз настал тот момент, когда Дирку особенно остро необходима помощь дорогого принца.

***

      Мир постепенно меркнет перед глазами, а удары не прекращают сыпаться.       Дирк не смог одержать победу, впрочем, он на неё даже не надеялся. Изначальная цель протеста заключалась в вынужденности, в отсутствии других вариантов и желания сказать то, что так давно кипело внутри.       Младший не выдержал натиска старшего, он давно уступал старшему в весе и мышечной массе, – к тому же, мужчины не находились в равных условиях. Несколько ударов по голове и выстрел в ногу Дориан пережил более, чем легко: под действием адреналина он практически не ощутил боли, ощущая лишь прилив сил, вызванных неудержимым гневом.       Голова Дирка, некогда получившая столь эмоциональный и категоричный удар в висок, не могла восстановиться чудом. Через несколько пропущенных ударов младший пал, а старший, наслаждаясь победой, решил не останавливаться на начатом. Наблюдатели, как и абсолютно слепой эльф, знали, что ещё пара ударов и Дирк умрёт, но никто не хотел вмешиваться. Дориан выиграл себе шанс разобраться с проблемой один на один, и сейчас в чьей-либо помощи или одобрении не нуждался. Мужчина не мог остановиться, он раз за разом врезался кулаком в сопротивляющееся из последних сил тело, вовсе позабыл о том, что на земле, прямо перед ним — находится родной брат, который неминуемо умрёт, если тот вовремя не остановится.       Старший не имел намерений убить брата, разве что, преподать хороший урок и вернуть обратно, он и представить не мог, что на деле способен на большее.

«Встань и дерись! Не будь такой тряпкой, дай мне отпор!»

      Дориан злился лишь сильнее, когда видел, что отталкивающая хватка рук Дирка на одежде начинает ослабевать. Разбитый нос, висок, заплывшие темно-фиолетовыми синяками глаза, растресканные ранками губы — младший дышал из последних сил, изредка, когда перерывы между ударами становились больше, он сплевывал кровь в сторону, лишь бы не захлебнуться. Столь жалкий и беспомощный вид брата выводил Дориана из себя, вынуждал наносить новые и новые удары по лицу, будто он на самом деле сможет от этого встать. Дирк не вставал, уже не мог, когда мир перед глазами окончательно расплылся, а звуки стали дальше — младший просто расслабился, принимая свою участь.       Сондер старший останавливается, но не потому, что ему стало попросту жаль жертву, а потому, что позади на него кто-то накинулся. Этим «кто-то» оказался никто иной, как Иларион Мерингейл, явившийся сдержать данное недавно обещание.       Дориан перекатывается по земле вместе с принцем, они останавливаются, оказываясь совсем недалеко от эльфа: оба мельком смотрят за тем, как Фирнесер слепо отползает назад и возвращают взгляд к друг другу.       Зрачки принца изменены, острые когти на пальцах впились удушающей хваткой за шею, шерсть на хвосте и ушах встала дыбом, а из оскала губ проглядываются толстые клыки. Дориан едва ли приходит в себя, не в силах игнорировать боль проникающих под кожу когтей, окидывает изумлённым взором образ Илариона и в улыбке приоткрывает губы.       Пользуясь положением, оставив крайне болезненные попытки выбраться позади, Сондер старший протягивает вверх руку в перчатке и наносит несильный удар по ягодицам, размазывая по лицу торжествующую ухмылку. Где-то в стороне Дирк пытается встать, приподнимается на локтях и падает. Снова предпринимает попытку и снова падает — через щели заплывших синяками глаз трудно определить то, что происходило в паре метров, но он всё равно пытается.       На удар Иларион реагирует резко, даже для самого себя. Со злостью вынув когти из чужой шеи, принц проходится ими по щеке обидчика, образуя четыре рваные, но чертовски ровные царапины. Они уходят вглубь кожи, быстро наливаются кровью и та дорожками спускается вниз, по челюсти к ушам, ненадолго ограничивая слух. Дориан не может чувствовать и этого, но осторожным прикосновением пальцев убеждается в том, что отныне щеку будут украшать широкие шрамы. Сейчас мужчине не больно, он практически не боится того, кто вне себя от ярости навис над ним. Злоба принца веселит, заставляет сделать хуже, больнее, – улыбаться, глядя прямо в глаза и наблюдать за бурей эмоций на покрасневшем лице. — Сейчас же уйди с поля боя, волчий! — звучит где-то справа, со стороны отряда бойцов, что некогда имели совсем непричастный вид.       Рука на горле Дориана вновь сжимается, жертва рефлекторно хватается за запястье и бьёт, старается избавиться от удушающего и раздирающего хвата, но все попытки тщетны. Бойцы специального государственного подразделения осознают риски, видят, что силы не равны, поэтому и желают вмешаться, считая происходящее несправедливостью. — Уйди, а то мы откроем огонь! Командир разбирался один на один с предателем, любое вмешательство карается жизнью как минимум одного пленного!       Из строя вышвыривают одного жутко худого заложника, за ним сразу следует высокий, крепкий боец в полной экипировке. К растрёпанной голове человека ожидаемо приставляют дуло автомата, а сам незнакомец смиренно молчит, не поднимает лица, закрытого волосами и уверенно выдаёт следующее: — Убей эту мразь, не волнуйся обо мне, принц.       Иларион не ослабляет хватки, держит уверенно, опасаясь упустить. Тело под ним продолжает брыкаться и сопротивляться, противник шипит, хрипит и делает самому себе хуже, когда крутится в когтистой лапе, разрывая кожу шеи в кровь. Желание убить Дориана преобладает над желанием выжить или спасти невинную жизнь. Так кажется первое время, пока принц не замечает чужих ран.       Ран Дирка, ран случайного, совершенно незнакомого пленника, ран отползающего в дальний край эльфа и два неподвижных трупа. Принц не сомневается в том, что основная часть насилия, происходящего вокруг, дело рук непосредственно Дориана. Мужчины, кто так отчаянно бьётся за жизнь, человека, кто даже на пороге смерти умудряется ухмыляться и проворачивать грязные фокусы.       Дирк поднимается с места, с горем пополам, но поднимается, подбирает с земли пистолет и хромой, медленной походкой сближается с Иларионом. За спиной младшего звучит выстрел, тело пленника обессиленно падает вниз, создавая совсем незначительный шум — Дирк оборачивается и видит, что теперь все автоматы направлены именно на него. Ситуация кажется безвыходной, всё ещё остаётся вариант сдаться, выгнать столь самоотверженного принца и позволить Дориану завершить начатое, дабы выиграть для всех наилучший конец сражения.       Пленные останутся живы, равно как и Иларион, а бойцы, включая Дориана, добровольно сдадутся в руки сопротивления. Глупое самопожертвование кажется Дирку хорошим решением, кажется таковым до тех пор, пока рука старшего брата вновь не оказывается на заднице принца.       Сондер младший не справляется с эмоциями, по щекам опять текут слёзы, смешанные с кровью — он падает перед братом на колени и теперь всерьёз намеревается спустить курок, уперев дуло пистолета прямо в висок. — Я говорил, что вместе мы сильнее, — с улыбкой заявляет принц, совершенно не ощущая теперь чужих домогательств.       Дориан вдруг кажется ему жалким, маленьким человеком с раздутыми амбициями, тот, кого и остаётся, что только пожалеть. Старший отчаянно отказывается верить в то, что может умереть, до последнего уверенный в своей неуязвимости. Иларион удивляется и одновременно умиляется такой позиции, полностью уверенный в том, что успеет полоснуть когтями по чужому горлу раньше, чем солдаты спустят курок. — Я не дам тебе умереть, Дирк, впереди нас ждут лучшие годы. — Ваше высочество, вы невообразимо упрямы и безрассудно смелы, — с болезненной, но искренней улыбкой выдаёт Дирк, мельком кивая назад, на вражеский отряд. — Я бесконечно рад, что однажды повстречал вас. — Командир, отдайте приказ! — беспомощно восклицает один из солдат, сжимая дрожащими руками тяжёлый автомат.       Трогательная картина не оставляет равнодушным и народ, полностью обезоруживая в ответственный момент.       Дориан молчит и улыбается, молчит и улыбается, с коварным блеском в карих глазах поглядывая на двух влюблённых голубков. Старший испытывал схожие чувства когда-то, но сейчас пережитый опыт он мог отнести лишь к разряду жестоких уроков жизни. Разочаровавшись в любви ещё в юном возрасте, Дориан был уверен в своей непоколебимой позиции касательно отношений.       Любовь — временна, она обманным путём строит хрустальные замки в глазах всех живых и рассыпается в мелкие, острые осколки тогда, когда этого меньше всего ожидают возлюбленные. Так считал Дориан, и он, в первую очередь, желал наглядно продемонстрировать брату трагическое падение некогда величественного и неприступного замка. — Не стрелять, — раздаётся громкий, но хриплый голос Дориана. — Хвостатый сам меня отпустит, дайте пару минут.       Иларион и Дирк переглядываются между собой. Оба усиливают воздействие, принц сильнее сдавливает чужую глотку, а Сондер младший снимает пистолет с предохранителя. Ничего хорошего не предвещала сказанная фраза и с каждой секундой до Дирка начинал доходить смысл.       Через минуту промедления, младший отпускает из рук пистолет, окончательно принимая поражение — бороться дальше он не станет, как и не станет предпринимать попытки помешать брату выдать страшный секрет. Тайное станет явным сейчас, посреди толпы вооруженных солдат и трупов, и именно здесь он, вероятно, наконец встретит свою смерть. — Иларион, тебе хоть одна из этих крыс доложила о том, что твоя мать — мертва?