Расходный материал

      Как бы то ни было, а жизнь Реджинальда для Амави дороже всех. Он отец его детей, он тот, кто сумел выдернуть из трудного периода, тот, кто подарил всю свою любовь, заботу и мудрость. Тот, кто учил никогда не сдаваться, тот, благодаря кому Амави сумел принять себя как гибрида, избавляясь от необходимости перед всеми и всегда изображать разгульного самца.       Встав перед выбором между принцем и мужем, Амави выбрал второго, но не отступился от первого. Идея о помощи Илариону не могла просто взять и испариться из головы, покорное служение короне почти встроено в генетический код каждого из Тиаридари, кто успел оценить доброту и заботу королевской семьи.       Так как Амави сумел выстроить с постоянным гостем какое-то подобие дружеских отношений, он надеялся, что договориться с мужчиной по имени Карл не составит особого труда. В первый визит Карла парень относился к нему также, как и к прочим — с недоверием, отвращением и страхом. А когда тот предпочёл потратить треть положенного времени на разговоры о важном и обычный массаж спины — Карл сразу попал в крохотный список терпимых гостей. Их секс не включал в себя насильственных действий, боли и унижений, к которым здешние обитатели постепенно привыкали. Мужчина обращался с ним так, будто они находятся на каком-то особом приёме психотерапевта с особыми привилегиями. Амави сделал вывод о том, что мужчине банально одиноко и грустно из-за смерти жены, о которой он упоминал лишь вскользь, поэтому мужчина и вынужден покупать чужое внимание за деньги.       Явившись в уединенные покои одним сильным толчком в спину, Амави оскалился, оборачиваясь на быстро закрывшуюся дверь. Здесь, восседая в большом, кожаном кресле, его ждал Карл, нетерпеливо поглядывающий на часы. Он стабильно брал ровно два часа, полтора из них тратил на мирные разговоры, пятнадцать минут на массаж и пятнадцать минут на подобие секса. У мужчины всё расписано по минутам, поэтому и опоздания для него воспринимались крайне болезненно. — Почему ты опоздал, Амави? У тебя были неотложные дела? — прозвучал спокойный мужской голос с другого угла комнаты. — Ты выглядишь весьма взбудоражено. — Появились некоторые проблемы, решать которые надо здесь и сейчас, иначе случится нечто ужасное, — вкратце объясняется он, всё же отходя от закрытой входной двери. От неё ключ имелся также и у клиента. Иным образом выбраться наружу невозможно, все двери в борделе обладали особой системой защиты от любого физического воздействия. — Если вы позволите, я бы хотел сразу перейти к главному, а затем отлучиться ненадолго. Обещаю, что потерянное время я вам лично компенсирую вдвойне. — К главному? Что ты подразумеваешь под «главным»? — скептично хмыкнул он, уперев подбородок в кулак. Оглядев парня с ног до головы, он в очередной раз брезгливо сморщился откровенному наряду, делая пометку в голове о том, что на следующий визит потребует Амави явиться в более приличной одежде. — Сними эту гадость с себя, Амави, я не могу воспринимать тебя нормально, пока ты в Этом.       Парень сразу учуял, что с настроением гостя сегодня определённо что-то не так. Он и раньше высказывался о вульгарности предоставленных им вещей, но всё-таки позволял до последнего находиться в одежде, не смущая полной наготой. Теперь же он вынуждает избавиться от вещей, остаться перед ним в том, в чём мать родила, и это обстоятельство заметно стесняет дальнейший разговор на равных.       Амави медленно, сдержанно кивает и касается пуговицы на шортах, спешно стягивая с себя первый предмет одежды. За шортами на ручку стула пошли чулки, за чулками — топик. Обувь он оставил под стулом, аккуратно, прикрывая интимные части тела, присаживаясь перед ним. Поднявшись снова на ноги, стараясь не прикрываться инстинктивно руками, он подходит к гостю и опускает настороженно уши. — Теперь вам нравится? — робко, осторожно вопрошает он, сглатывая тугой ком в горле. Вспоминая предыдущий вопрос, он чешет затылок каштановых волос и роняет взгляд в пол, размышляя над вопросом. — Ну, мы, всё-таки, находимся в борделе. В основном, люди приходят сюда чтобы удовлетворить низменные потребности. Поэтому я и могу полагать, что это считается глав… — Если бы моей главной целью визита было просто трахнуть тебя — я бы не вёл с тобой задушевные разговоры основную часть оплаченного времени, — строго произносит Карл. Проходясь хмурым, оценивающим взором по чужому телу вновь, он подмечает абсолютное спокойствие в районе паха. — Но раз ты считаешь, что это и есть «главное», то мы можем перейти сразу к нему. — Нет, вы не подумайте, мне очень нравится то, что вы разговариваете со мной, а не набрасываетесь с порога как животное, — неловко возражает парень, надеясь на короткий разговор и скорый уход.       Амави на деле не хотел заниматься сексом ни с кем, кроме Реджи, но с разными людьми принуждать себя приходится по-разному. С кем-то он спит скрепя зубами, каждую минуту напоминая себе ради чего всё это делает, а с кем-то расслабляется, позволяя забыться в ощущениях, будто воспринимая их как совершенно иная личность. Раньше с Карлом было именно так, а сейчас, учитывая скверное настроение гостя, всё может пойти иначе, не в лучшую сторону. — Меня удерживают против воли, впрочем, как и всех здесь. Однако, именно на встречи с вами я могу придти без назойливых мыслей о самоубийстве. — В твоей ситуации неудивительно, что ты думаешь о самоубийстве, — холодно рассудил мужчина. Он кивнул на кровать рядом с собой, дав очевидную команду лечь на постель. Амави слушает и параллельно выполняет приказ, ощущая как сердце в груди колотится с каждой минутой всё сильнее. — И чем я тебя таким зацепил, позволь поинтересоваться? — хмыкнул он, склонив голову на бок. Нахмурившись позе, которую занял парень, Карл пальцем приказал перевернуться на живот и поднять задницу вверх. — Ты думаешь о своём муже во время секса с другими? Ты представляешь его на моем месте?       Вопросы как всегда каверзные, трогающие что-то изнутри, заставляющие глаза понемногу краснеть, а хвост дрожать мелкой дрожью. Амави притянул к себе подушку и сперва уткнулся, спрятав покрасневшее лицо в белую ткань. Осознав, что на все заданные вопросы ему придётся отвечать, и отвечать как следует, а не просто скулить в подушку, парень кратко фырчит и поворачивает голову в бок. Позади него уже устраивался полностью одетый Карл, что изучающе оглядывал промежность. Потянув гибрида за ногу, заставляя расставить колени шире, мужчина аккуратно уложил руку на правую ягодицу и слегка шлёпнул. — Отвечай на мои вопросы, Амави. Ты хочешь скорее уйти, поэтому мы совместим три необходимых этапа нашей встречи в один, — звучит спокойный тон за спиной, заставляющий вздрогнуть от услышанного. — Я жду. Ты тратишь собственное время, не моё, помни это. — Чем вы меня зацепили? — повторяет вслух он первый вопрос, дабы напомнить самому себе и как-то на ходу умудриться сформулировать ответ. Амави слышит как мужчина облизывает пальцы, едва причмокивая, чувствует как те касаются сжатого кольца мышц. — Вы показались мне добрым и понимающим. Хоть вы ничем не можете мне помочь, вы как минимум не делаете хуже, не пытаетесь мне навредить или унизить, как любят это делать остальные, — в итоге выдал он не прерываясь, на одном дыхании, стараясь игнорировать тот факт, что в нём уже присутствует сразу три мокрых пальца, неторопливо двигающиеся внутри. — Реджи я предпочитаю не вспоминать, не осквернять мою память о нём. Нет, я не представляю его на вашем месте. — «Не осквернять память» звучит весьма обидно в контексте того, чем мы с тобой сейчас занимаемся, — задумчиво хмыкнул в очередной раз Карл. Свободной рукой он оттягивает бледную ягодицу, покрытую шрамами, а второй — старательно перебирает пальцы внутри, разыскивая точку наслаждения. — Тебе ведь нравится то, что я с тобой сейчас делаю, верно? Я не применяю к тебе силу, не засовываю в тебя какие-то посторонние или слишком огромные вещи, стараюсь принести удовольствие в первую очередь тебе. Скажи мне о том, что чувствует твоё тело, а не сердце, и можешь не стеснять себя в выражениях. — Вы ведь не дурак, сами понимаете, что я бы не хотел заниматься сексом с кем-то кроме мужа, да? — дрожащим голосом вопрошает Амави, плотно зажмурив глаза и сжав в пальцах мягкую подушку. Мужчина был прав, телу нравилось то, что делали с ним, но вот о голове он не мог сказать того же. Сейчас голова желала только одного: разобраться как можно скорее с тем ужасом, что творится с принцем. И тем не менее, член постепенно каменел, а между ног мокрело. Слишком не вовремя организм решил насладиться происходящим. — Моему телу нравится то, что вы с ним делаете, но лично мне, как женатому гибриду с детьми — нет. — Амави, я попросил сказать немного грязных вещей касаемо того, что я с тобой делаю, — устало вздохнул тот, явно расстраиваясь тем, что всё идёт не так, как он себе представлял. Образ мудрого, сдержанного и спокойного психолога постепенно сходит, ведь он понимает, что парень банально терпит и не воспринимает всерьёз, не боится как других, поэтому и пытается поставить в неудобное положение из-за личных проблем. — Просто расслабься и скажи мне о том, что чувствует сейчас твоё тело.       Парень не сможет расслабиться пока помнит о том, что во время их мирных бесед — принц родного королевства подвергается насилию в совершенно беспомощном состоянии. Эта мысль не даёт покоя, не позволяет забыться, как это зачастую происходило с мужчиной, всё тело напротив напрягается, кольцо мышц сжимает чужие пальцы внутри, затрудняя ход. Вежливость и надежда на лёгкое, быстрое избавление от столь невовремя свалившегося на голову клиента — тает на глазах. И всё-таки, пока у Амави есть силы играть по чужим правилам. Кратко прокашлявшись, он собирается с мыслями и выдаёт: — Телу нравится, когда ваши пальцы так медленно и постепенно двигаются во мне, нравится, как вы надавливаете на стенки изнутри и оттягиваете в сторону ягодицу, нравится, что я не могу видеть происходящее позади, нравится развратная поза, в которой тело вынуждено смирно находиться, — вновь на одном дыхании выдает парень. Он искренне питал надежды на то, что столь проникновенная, длинная речь сумеет убедить мужчину в желании выполнить дело как полагается, тем самым купив крупицу благосклонности. Амави надеялся, что после этого мужчина сможет с миром отпустить его доделать срочные дела, но чтобы всё стало наверняка, он добавил: — Как только я вернусь — моё тело будет не против ощутить в себе ваш член, готов посмотреть, что моей заднице он понравится куда больше, чем просто пальцы. — Я не думаю, что нам стоит заставлять ждать твоё тело, Амави, — с едва заметной ухмылкой в голосе говорит Карл.       Его руки исчезают отовсюду, слышится звон пряжки ремня, что означало только одно — мужчина уже сейчас желает перейти к главному. Процесс затянется, по скромным расчетам Амави, минимум на двадцать минут, что являлось непозволительно огромным количеством времени для попавшего в беду Илариона. Парень хотел сперва добраться до кабинета Ульриха, где с вероятностью сто процентов окажется Дирк, забрать и вместе придти на выручку принцу, — таков был план. — Надеюсь, ты не против, что в этот раз я буду без презерватива. — Карл, прошу вас, мне правда нужно идти, — обречённо восклицает Амави, резким движением опуская пятую точку и переворачиваясь на спину. Ноги парня всё ещё призывно раздвинуты, но только потому, что между ними ещё до того устроился Карл, не планирующий куда-либо уходить. — Я вернусь к вам так скоро, как только смогу. Выполню любое желание, отвечу на любой вопрос! Вы сможете сделать всё, что вам захочется, только отпустите меня сейчас совсем ненадолго! — Твои дела подождут, Амави, — строго заявляет он, крепко рукой сжимая ногу парня под коленом, заставляя раскинуть ноги шире. Штаны уже приспущены на бёдрах, каменный стояк был в полной боевой готовности, и Карл более точно не планировал останавливаться, проходясь парой движений вверх-вниз по собственному члену. — Я оплатил время с тобой и я знаю о том, что ты не вправе начислять дополнительные часы на клиента. По окончанию двух часов меня просто вышвырнут отсюда без суда и следствия.       Амави старается сопротивляться чужим действиям в полсилы, так, чтобы случайно не ранить гостя и не получить потом новое наказание, а тем более — не навредить этим Реджинальду. Муж хоть теперь и здоров как бык, но всё же не сможет дать отпор людям с автоматами, запертый в тесной комнатке. Парень старается убрать от себя чужие руки, пытается уползти подальше и сдвинуть, наконец, ноги, перекрывая путь к важнейшему. — Я не обязан делать тебе скидки за хороший досуг, я оплатил тебя и ты обязан сделать для меня всё, что я попрошу, — рычит он и машет руками в попытках сковать руки парня над головой, понимая, что гибрид имеет явно больше физической силы, чем показывает. — Перевернись обратно на спину и раздвинь ноги, Амави, я прошу последний раз, а потом зову охрану.       Теперь у парня не осталось другого выхода. Он и так вскоре понесёт наказание за прошлый погром, вдобавок к нему последует новое, за неповиновение и нанесение лёгкого вреда гостю.       Амави сжимает кулак и смотрит в глаза предупреждающе перед ударом. Как бы там ни было, он не хотел бить упрямого человека, знал, что правда находится на стороне Карла, ведь он и правда всё оплатил, относился нормально и не был обязан идти на уступки.       Зажмурившись, парень бьёт наугад, умудряясь попасть в солнечное сплетение. Как и ожидалось, мужчина тут же начинает задыхаться, хвататься за грудь, а потом и вовсе падает плечом на постель, болезненно скручиваясь. Мужчина, всё-таки, немолодой, вероятно он имел проблемы с лёгкими и никотиновую зависимость, раз оказался повержен одним неосторожным ударом.       Парень быстро выползает из-под чужой ноги, тянется рукой к заднему карману приспущенных джинс и достаёт оттуда ключи с номерком комнаты, быстро спрыгивая на пол. В какой-то момент Амави стало страшно за то, что гость и вовсе может задохнуться прямо на постели, со спущенными штанами и выпученными, зелёными глазами, застыв в весьма постыдной позе. Не лучший конец для отменного психотерапевта, скажем прямо, но убеждаться в том, что Карл выживет времени нет.       Амави торопливо натягивает на себя тесные, неудобные шорты, накидывает топ и впрыгивает в ботинки голыми ногами, не пожелав надевать чулки обратно. Он бы и шорты эти не надел, однако, выбегать из комнаты абсолютно голым — не лучшая идея.       Хоть как-то одевшись и собравшись, Амави подбегает к двери и вставляет ключ в замок, дрожащими руками проворачивает и дёргает ручку на себя, вываливаясь в алый коридор. Для надёжности, дабы выиграть себе как можно больше времени, гибрид запирает комнату на ключ, тем самым не позволяя клиенту доложить о безобразии раньше, чем о всём узнает лично Ульрих.       За два месяца Честерс хорошо изучил внутреннее устройство борделя и теперь эти знания пригодились на практике. Сломя голову следуя по коридорам, парень знал за какой именно дверью скрывается Дирк.

***

      Ситуация в кабинете Ульриха всё чаще начинала напоминать Дирку о том, что случилось в подвальной библиотеке дома Кручевальд. Сондера вновь прижимает чужое огромное, до невозможности тяжёлое, тело, разве что в этот раз — в два раза более сильное. Велиар ещё тогда впечатлял физическими способностями, подаренными никем иным, как матушкой природой, а Ульрих, отец семейства, и вовсе нагонял на Дирка чувство полной беспомощности. Единственное, что он мог, так это едва ли приподняться и заглянуть назад, туда, где крепкий самец уже избавлял от лишней ткани здоровенный инструмент.       Около сорока сантиметров, статистика не врёт, хоть и непонятно какой бедолагой она собиралась. Дирк был готов поспорить на то, что не смог бы сомкнуть пальцы на чужой плоти, диаметр такой, что даже в рот оно пролезет с трудом, не говоря о заднице. Вздутые вены на длинной, толстой плоти, ярко выраженная головка с каплей семени на конце, округлые, покрытые щетиной яйца, что по скромным расчетам Дирка должны были тянуть весом вперёд. Он и представить себе не мог каким образом мужчина планирует запихать нечто подобное туда, где не бывало ничего кроме того, что полагается биологически.       Дирк предпочитает держать рот на замке несмотря на то, как сильно пугало предстоящее. Не сводя взгляда с происходящего позади, он видит как резко и грубо Ульрих старается раздвинуть плотно сжатые ягодицы. У самца получается добиться желаемого, но только узрев то, что между ними — мужчина впадает в лёгкий, комичный ступор. Теперь понятно, что не только Сондер младший не может представить проникновение чего-то столь огромного в свой зад, теперь этим вопросом задался и Ульрих, наблюдая сжатую, абсолютно сухую дырку. — Ты всё ещё хочешь это сделать, да? — почти смеясь спрашивает Дирк, на мгновение спрятав улыбку на лице в мягком ковре. — Это чисто физически невозможно! Давай мы не будем заниматься странными вещами и поговорим нормально, как мужики?       Речи Дирка, как всегда, только сильнее злят опешившего от реальности самца. Сопротивления Ульрих почти не чувствовал, ему не составляло труда удержать в одном положении кого-то вроде Дирка, что был легче почти в два раза. Уперев головку промеж ягодиц, наблюдая насколько она больше, чем дырка, в которую планировалось протолкнуться, мужчина всё равно делает резкий толчок вперёд и… Терпит поражение. Отверстие не может растянуться настолько сильно с ходу, сразу, без подготовки и травм, член просто съезжает по смазке вниз, неприятно уперевшись в ковер под Дирком.       Сондер же думал, что на этом его песенка окажется спетой. Зажмурившись и сжавшись каждой клеточкой тела, впившись ногтями в свои же ладони, он готовился к неимоверной боли разрыва всего изнутри, он думал, что мужчина в любом случае добьется своего и не остановится, а в конечном итоге выходит совсем иное. Тело не примет такие размеры, банально не переживет их, идея в зачатке носила абсурдный характер. — Моя задница не под твою дубину, Ульрих, твою мать, одумайся, — бессильно умоляет мужчина, предпринимая парочку новых попыток вырвать руки из хватки и ожидаемо терпит поражение. Чувство полной беспомощности бесит, раздражает и будит внутри зверя, но, к сожалению, даже зверю не подвластна та сила, что смогла бы достойно противостоять самцу. — Просто отпусти меня и давай поговорим! Ну, хочешь, я подрочу тебе, чтобы стало полегче? Минет не обещаю, член твоего сынка мне очень не понравился.       Кручевальд поверженно ухмыляется, когда и вторая попытка проникнуть в непослушное тело заканчивается провалом. Сдерживая запястья Дирка за спиной теперь только одной рукой, он протягивает пальцы второй к губам мужчины, большим тянет за нижний ряд зубов, вынуждая приоткрыть рот, а всеми остальными пальцами лезет по языку в глотку, намереваясь хоть чем-то смазать их в полевых условиях.       Вторжение пальцев не приходится по душе Дирку. Едва удерживая рвотные позывы, мужчина хмурится и жмурится, старается отстраниться, головой уходит от нежеланного проникновения, но в конечном итоге не сдерживается и…       Ульрих догадывался чем может кончиться грубое обращение с глоткой. Только услышав соответствующие звуки, мужчина резко избавляет рот от пальцев и плотно закрывает ладонью губы, не позволяя рвоте вырваться наружу. Крайне не эротичная ситуация вышла, стоит признать, и всё-таки, Кручевальд не планировал сдаваться. Пачкать ковёр он не позволит, а небольшая неприятность никак не скажется на его возбуждении в дальнейшем. — Глотай, Дирк, я не позволю заблевать свой ковёр, — сторого произносит Кручевальд, нависая над ухом.       Деваться некуда, тут либо захлебнуться, либо проглотить обратно весь алкогольный завтрак, проведённый в компании неадекватного брата. Дирк сглатывает то, что наполнило щеки обратно и морщится от жжения желудочной кислоты, обжигающей травмированное чужими короткими ногтями горло. По окончанию он кивнул, тем самым намекая вернуть единственный способ получения кислорода в лёгкие.       Вновь нырнув пальцами в чужой рот, Ульрих мельком, осторожно собирает слюну с внутренней стороны щек и наконец возвращается вниз, к сжатым намертво ягодицам, приблизительно стараясь вспомнить где находится отверстие. — Да не надо мне туда пальцы пихать, ты чё, совсем сдурел?! — в панике брыкается Сондер, осознавая, что как минимум два или три пальца с применением силы в него всё-таки войдут. Это совсем не гарантирует то, что после этого член Ульриха влетит в него как по маслу, только если тот не сделает парочку травм, что значительно расширят пространство. Впрочем, кажется, именно это и планировал сделать Ульрих.       Кручевальд выпускает запястья из хватки и переключается на шею, прочно прижимая Сондера щекой к ковру. Отмерив наугад нахождение отверстия, которого не было видно из-за плотно сжатых ягодиц, Ульрих упирается двумя пальцами промеж и начинает с усилием давить внутрь, сперва оказываясь не совсем там, где надо. Благодаря слюне пальцы проскальзывают в крепко сжатое кольцо мышц, погружая первые фаланги в тепло, и как только мужчина осознал, что попал туда, куда надо — давление усиливается, позволяя проникнуть трём толстым пальцам до предела.       Дирк отлично знал теорию благодаря Илариону, которого он был вынужден растягивать сзади под размеры собственного достоинства. Он помнил, что чем сильнее отверстие напрягается, тем болезненнее и проблемнее что-либо туда входит. Сперва ощутив невообразимую, обжигающую боль промеж ягодиц, он быстро переключается и прекращает какое-либо сопротивление, стараясь принять чужие пальцы так, как будто он действительно их желал. Едва приподнимая пятую точку под верным углом, Дирк не может сдержать слёзы охватившего жжения в некогда девственной заднице, скулит и старается прикусить зубами ворс ковра, лишь бы хоть как-то себя заткнуть. Благодаря запасному плану неприятные ощущения стали намного легче, но это не говорит о том, что процесс априори начал доставлять удовольствие Сондеру младшему. — Ты так задницу отопырил и расслабился, что складывается впечатление, будто тебе нравятся мои пальцы внутри, — в лёгком замешательстве произносит Ульрих, нахмурив тёмные брови. Имея шикарный обзор на то, что происходит между ног жертвы, Кручевальд быстро делает вывод о том, что всё-таки сумел надорвать тугое отверстие, ведь к слюне на смуглых пальцах теперь примешался лёгкий, алый оттенок крови. И в связи с выводом возникает больше вопросов. — Я порвал тебя, Дирк. Ты мазохист или что? Почему ты так расслабился? — Чем сильнее я сопротивляюсь — тем хуже мне будет, — горько ухмыляется сквозь сжатые зубы Сондер, даже не думая открывать глаза. Выбраться из чужих рук он всё равно не сможет, нет толку тратить последний запас сил на бессмысленные телодвижения. — Развлекайся, раз тебе так хочется самоутвердиться. Мой зад в твоём распоряжении. От сказанных слов в душе Ульриха впервые возникает чувство вины. Вероятно, это не совсем то, чего хотел в конечном итоге самец, не то, о чем он с детства мечтал, он находится не там, где когда-то хотел. Резкие, грубые движения в чужой гостеприимно подставленной заднице прекращаются на время непростых раздумий, настроение на продолжение насилия заметно падает, осознание того, что именно он сейчас творит — обрушивается сверху на плечи, будто снежный ком.       Заслужил ли Дирк Сондер того, что он пытается с ним сделать? Действительно ли ответственность за убийство сына полностью лежит на его плечах, или же они, решившие оставить старшего сына в неведении о семейном бизнесе, сами повинны в том, что с ним произошло? Насколько оправдана ярость на простую, государственную шестёрку, что не имел ни права голоса, ни права выбора? «Да, виноват» — именно такой вывод делает скопившаяся внутренняя усталость и злоба главы семейства Кручевальдов.       Дирк уж было посчитал, что один из планов на экстренный случай мог сработать. Он знал забавный факт о сексуальных насильниках, которых, зачастую, возбуждает непосредственное сопротивление и активное несогласие. Убрав эту переменную, Сондер надеялся на то, что интерес к последующему принуждению у насильника вовсе пропадёт, исчезнет та искра и буря эмоций, что так будоражила подобного рода преступников. На какое-то время — план срабатывает, в голове Кручевальда и правда возникают новые мысли, лицо меняется, а вторжение сзади прекращается, оставляя Дирка наедине с ноющей болью. И тем не менее, ступор вскоре проходит, а ягодицы вновь с силой раздвигают сильные руки.       Ульрих снова решил попытаться проникнуть в жертву непосредственно членом. Парочка свежих ран теперь имелась промеж ягодиц, это давало призрачную надежду на то, что благодаря усугублению полученных трещин выйдет заполнить тело до конца, на всевозможные сорок сантиметров.       Сондер вновь напрягся всем телом и вжался бедрами в ковёр, пользуясь последним способом воспрепятствования проникновению. Протолкнуться столь внушительным размером через сжатые, натренированные службой ягодицы практически невозможно, что выигрывало крупицу времени. Дирк не надеялся на то, что на помощь придёт хоть одна живая душа, поэтому и не кричал, предпочитая скрыть факт собственного изнасилование от остальных. — И чего ты опять булки сжал, а?! — в бешенстве вопрошает Кручевальд, уже помышляя освободить и вторую руку, дабы лично раздвинуть ягодицы усилием обеих. — А как же «чем сильнее — тем больнее»?! Расслабься, Дирк, ты ведь понимаешь, что это неизбежно! — Не суй в мой зад свою проклятую дубину, Ульрих, я тебе в сотый раз говорю! — возмущённо восклицает Дирк, морщась теперь с боли не внутри задницы, а, так сказать, снаружи. Мышцы напрягаются так, как никогда ранее, буквально всё тело концентрируется на напряжении пятой точки, формируя прочный барьер против недобровольного вторжения.       Ульрих решается отпустить шею Дирка, оставляя сдерживающим фактором только то, что он сидит на жертве верхом. Руки Сондера теперь свободны, свободна вся верхняя часть тела, и жертва без промедления решает воспользоваться подаренной свободой, дабы заполучить полное освобождение.      Кручевальд хватается обеими руками за ягодицы, растягивает те в разные стороны против воли и наконец лицезреет то, что от него так упорно скрывали. Увы, в таком положении толкаться в тело Дирка получится только бедрами, без какой-либо помощи рук.       В дверь раздается стук, да такой громкий и яростный, что у мужчин, ведущих личное противостояние, чуть не случается сердечный приступ. Вновь комично замирая на месте, оба прекращая любые действия, они переглядываются друг с другом, выпучив округлившиеся от страха глаза.       Ульрих боялся того, что в кабинет вновь нагрянул Синт, каким-то образом узнавший о намерениях мужа на данный вечер. А Дирк опасался попросту того, что о происходящем узнает хоть одна живая душа. Он не отмоется от позора и издёвок, если вдруг кто-то прознает об изнасиловании. Ни о каком сострадании речи идти не могло, а банально уйти со службы из-за травли он не сможет по вине долгов матери. Если хоть кто-нибудь узнает о том, что здесь произошло — воизбежание унизительных шуток и подколов придется свести счёты с жизнью. Над мёртвыми не смеются, по крайней мере зачастую.       Ульрих медленно поднимается на ноги, аккуратно застёгивает пуговицу и ширинку на штанах, заправляет обратно рубашку и затягивает потуже кожаный ремень. Второй мужчина куда более торопливо и шумно управился с возвращением одежды на пятую точку, подскочил на ноги и рывком опустился на кожаный диван так, будто ничего и не произошло. Пятая точка отзывается болью в ответ на резкое приземление, будто нарочно не позволяя Сондеру забыть о том, что он недавно пережил.       Стук не прекращается, становится громче и эмоциональнее, к двум кулакам прибавляется нога, всё больше убеждая Ульриха в том, что в кабинет ломится никто иной, как Синт Кручевальд, муж и «мать» двоих детей. Встреча со столь разъяренным мужем не радовала самца, ведь то, что пару минут назад произошло между мужчинами — до сих пор остаётся удушающим запахом в воздухе. Проверить любую ложь, сказанную в оправдание Ульрихом — проще простого, достаточно лишь схватить правую руку и поднести к носу.       Собравшись с силами, Кручевальд всё-таки открывает дверь. И каково было его счастье, когда на пороге он внезапно увидел не истеричного мужа, а всего-то Амави. За чувством облегчения Ульрих даже забывает задаться вопросом о причине и обстоятельствах возникновения наглого гибрида в кабинете, мужчина просто упирается ладонью в дверной косяк и часто дышит, не сдерживая неловкого смеха.       Амави сразу понял по потерянному взгляду Сондера что именно произошло между ними парой минут назад. Времени на сочувствие или победные насмешки не нашлось, действовать приходилось в крайней спешке. Так что он, не обращая внимания на подозрительно радостного владельца борделя, сразу обращается к Дирку: — Я видел Илариона и Дориана здесь, принца удерживают против воли и, вероятно уже сейчас, его принуждают к… — не успевает Амави отдышаться и закончить речь, как Дирк резко подскакивает с дивана, с лёгкостью переступая через усталость в мышцах и боль снизу. Приблизившись к гибриду вплотную и возникнув громовой тучей над ним, он с горящими яростью глазами вопрошает: — Где они? — Это не вашего ума дело, идиоты, у меня с Дорианом был уговор, — строго отзывается Ульрих, прекращая смеяться и скрестив руки на груди. — Не смейте вмешиваться в это, у вас обоих, государственной шестерки и дешёвой подстилки, нет прав лезть в чужое дело.       И если Дирк более не слышал ничего и никого, отправившись быстрым шагом туда, сам не зная куда, то у Амави всегда было что сказать. У него с Ульрихом имелись свои, личные счёты, и парень был уверен, что рано или поздно — мужчине придется расплачиваться за всё то зло, которое он причинил невинным душам. Сжав покрепче кулак, окончательно поверив в свои силы, гибрид от души замахивается на высокого самца и наносит удар прямо в челюсть, туда, до куда сумел дотянуться. Кручевальд даже не шелохнулся, не покачнулся и остался будто вкопанный стоять на месте, вопросительно изгибая бровь. — Ты окончательно потерял все границы дозволенного, Амави, — кратко озвучивает вывод Ульрих перед тем, как нанести свой удар.       Мужчина сдерживал себя от тяжёлых увечий в отношении товара, знал, что продать разбитую морду будет намного сложнее. Поэтому и замахивался не кулаком, а ладонью, влепив отцовскую, воспитательную пощёчину прямо по правой части лица, оставляя алеющий след на светлой коже. Честерс не удерживается и падает под ноги самцу, произвольно заскулив от боли, закрывая воспылавшее огнем место удара. И всё-таки, когда Амави поднял на него зелёные глаза, Кручевальд увидел не слезы, а крайне злорадную ухмылку. — Осталось совсем чуть-чуть и твоему грязному бизнесу придет конец, Кручевальд, — бросает Амави прежде, чем уносит тощие ноги в направлении Дирка, что явно умудрился заплутать в бесконечных, одинаковых коридорах с незнания.       Слова парня заставляют Ульриха ненадолго замереть в новом ступоре, окутавшись массой вопросов о причинах и вероятности воплощения угрозы.      Кручевальды и без того предполагали, что бизнес обрушится после захвата земель Тиаридари, но они и предположить не могли, что их семейному делу может угрожать что-то ещё. Война дело не быстрое, на полное порабощение народа может уйти не один год, и это точно нельзя назвать «совсем чуть-чуть». Амави угрожал ему чем-то иным, чем-то, о чем мужчина даже не догадывался. Кручевальд в ужасе допустил мысль о том, что раскрытая шпионка Скарлетт могла заниматься на территории борделя чем-то помимо лечения чужих ран.       Ульрих отправился следом за остальными позже, когда мысли о приближающейся угрозе бизнесу пересилили угрозой срыва дорогостоящей сделки.

***

POV Иларион.

      Я мог догадаться, что Дориан меня обманывает, от этого человека банально глупо ждать чего-то хорошего. Я успел усвоить некоторые жизненные уроки на Северных землях, разучился доверять на слово, научился искать опасность везде и спать в «полглаза», так, чтобы в любой момент проснуться от малейшего шороха. Я научился ждать, научился проводить время с самим собой в четырёх стенах, привык засыпать в чужом доме один и перестал бояться бытовых приборов, считающихся неотъемлемой частью любого человека. Но, скажем прямо, с детства я мечтал совсем не об этом. То, что я никогда не сложу медицинской карьеры на земле людей — я осознал не сразу.       Остаётся лишь догадываться о том, какими именно таблетками кормил меня Дирк. Красные, блестящие капсулы без вкуса, что проваливались в желудок за пару глотков воды. Всего около получаса проходило прежде, чем заявленное действие наступало. Мысли прекращали путаться, жар в теле постепенно отступал, лёгкая дымка перед глазами исчезала, позволяя видеть вещи такими, какими они есть. Да, побочные эффекты неприятные: слабость, тошнота, головокружение, повышенная эмоциональность. И всё-таки, это лучше, чем изнывать от желания и забывать самого себя в животных инстинктах.       Традициями Тиаридари давно был принят факт полной изоляции на период течки за отсутствием самца. Обычные горожане могли опускаться до соития с первым попавшим, но за семьёй Мерингейл, королевской семьёй с самого основания разумной цивилизации, всегда стояла обязанность хранить чистоту тела и крови. Мне с детства твердили о том, что я обязан хранить себя для самца с Северных поселений, что однажды, прямо как мои родители, я смогу провести течку с ним, да так, что никогда не забуду этот день. Мать в красках, но без лишних, интимных подробностей описывала первый раз с моим отцом, отец же скромно подтверждал её слова, едва заметно покрываясь румянцем смущения.       Лишь после знакомства с Дирком я начал проводить течку не в гордом одиночестве. Он, стоит заметить, совсем не высокий, беловолосый самец, о котором мне всё детство рассказывали родители. Дирк не принц, не король и даже не житель Тиаридари, он простой человек, имеющий весьма ограниченные физические возможности в сравнении с волчьими. И тем не менее, мужчина сумел привлечь меня сильнее, чем все фантазии о громадном, сильном самце вместе взятые. Он облегчал мои муки когда мог, всеми силами пытался сделать мне приятно и облегчить непростой период, применяя весьма своеобразные приспособления.       Я не мог осознать где именно нахожусь. Учуяв запах самца — мои мысли напрочь перепутались, реальность ушла из-под ног, а тело более не слушалось меня. Понять где я нахожусь в следующий раз получилось только тогда, когда с меня начала стремительно исчезать последняя одежда. Чужие мозолистые руки торопливо снимали сперва верх, от чего я интуитивно приобнял оголенные плечи; затем стянули и низ, позволяя опуститься пятой точкой на тёплый кафель. Пол с подогревом не веет холодом, поэтому мне так не хотелось от него отрываться.       Пол, руки тащат меня в замкнутое пространство. Протягиваю руку куда-то влево, касаюсь пальцами гладкой, кажется, прозрачной поверхности, по правую сторону ощущаю то же. Здесь тепло, хоть и сыро, избавление от удушающей свободу ткани не приносит негативных эмоций, тело само дождаться не могло когда наступит этот момент. Убираю растрепанные волосы назад и двигаюсь на ощупь, прижимаясь к кафельной стене спиной. Помимо меня здесь ещё двое, кто это и зачем они прибыли — совсем не интересно, куда интереснее то, что они хотят со мной сотворить.       Ноги интуитивно сгибаются в коленях и расходятся в стороны. Член стоит колом, его вибрации, едва заметные, но такие раздражающие, вторят возбуждённому зуду между ног и я прикрываю глаза веками. Мои собственные пальцы ползут вниз по оголенному животу, дыхание горячее и тяжёлое, оно обжигает влажную от пота кожу, длинные пальцы скользят быстрым движением по стволу и опускаются ниже, к причинному месту, проникая сразу двумя.       Этого мало, этого недостаточно, но я всё-таки выдаю сдавленные стоны машинально, на что могу различить отдающийся от стен мужской смех. Я бы не сделал так в адекватном состоянии, но сейчас, когда животное желание полностью овладело телом — я просто не в силах себя контролировать.       Волосы липнут к плечам, когда сверху начинают падать струи воды. Тёплая вода, не горячая, не холодная — я поднимаю лицо вверх, подставляя кожу под душ, закрываю глаза и невидяще протягиваю руку, позволяя струйкам скатываться между пальцев. Присутствующие не торопятся что-либо делать, не спешат настолько, что в один момент я и вовсе забываю о чужом присутствии. Потоки обволакивают тело, охлаждают раскалённую кожу и будто бы ласкают одновременно везде, — я приподнимаюсь на колени, дабы полностью оказаться в объятиях водных потоков.       Мозолистые руки едва ли портят впечатления от спонтанного принятия душа, они оттягивают от тёплой воды и начинают проходиться скользкими прикосновениями везде. Приоткрыв глаза я смутно могу осознать то, что моё тело теперь покрывают мелкие, мыльные пузыри, будто служа мне новой одеждой. Начали они с шеи, спины, плеч и торса, после прошлись по ногам, только потом приступая к более интимным частям тела. Две мужских руки касаются меня сперва на члене, скользят парой торопливых движений вверх-вниз, заставляя прогнуться в спине навстречу. Я не могу различить лицо незнакомца, но я точно знаю на каком расстоянии он находится — протягиваю руку вперёд, вплетаюсь в короткие обрубки волос и тяну на себя, к паху, с силой, намекая на более тесный контакт. Неизвестный беспомощно брыкается в моих руках, упирается ладонями по бокам моих бедер, а я всё давлю, припоминая и желая ощущения, с которыми познакомил меня Дирк.       Мужчина вырывается только с чужой помощью, две руки торопливо разжимают хватку моих пальцев и толкают в грудь, заставляя опуститься на кафельный пол спиной. Тело, покрытое гелем для душа с удушающе приторным ароматом, едва проскальзывает дальше, к воде, от чего основная часть пузырьков сходят. Меня тянут назад за щиколотки, раздвигают ноги с силой, резко, предполагая сопротивление. Сила здесь не требовалась, тело само гостеприимно разводит колени и приподнимает бёдра, позволяя неизвестным беспрепятственно промыть и то, что находится между ног. Грубые руки проходятся по внутренней части бедра, касаются закрытых половых губ и покрывают теми же пузырьками всё снаружи, в конце, будто бы на пробу, проникая внутрь. Пальцы толстые, но совсем не длинные, их чертовски недостаточно и их присутствие во мне заставляет лишь разочарованно охнуть в ожидании чего-то большего. Чужие пальцы вскоре оказываются и в менее предназначенном для того отверстии, что ощущается намного ярче, как и всегда, и именно здесь с моих губ слетает первый сладкий стон. Неизвестные переговариваются о чём-то, спорят и почти ругаются, но через пелену возбуждения я могу разобрать только настроение сказанного, а не содержание.       Гель торопливо смывают с меня, возвращая под тёплые струи воды. Я и сам помогаю им управиться, прохожусь ладонями медленно по телу, невзначай касаясь окаменевших сосков, большое внимание уделяю тому, что между ног, не желая расставаться с чудо-дождем, льющимся на меня сверху.       И всё-таки, с ним приходится расстаться. Кран со скрипом закрывается, влага постепенно скатывается с бледной кожи и становится прохладно до мелкой дрожи. Полотенце, белое, махровое, широкое — позволяет унять дрожь, укутаться ткань с головой, продолжая восседать на согнутых коленях. Меня понемногу приводят в порядок, обтирают тело, сушат волосы и одевают в новую одежду, подозрительно тесную и неудобную настолько, что я очень сильно захотел от неё избавиться. Я попытался снять с себя короткие шорты, надетые на голые бёдра, но короткий, понятный удар по рукам заставляет меня передумать.       Меня ведут под руки и всё, что я могу наблюдать перед собой, так это собственные ноги, обутые в белые тапочки. Мягкие, удобные, как раз по размеру, что для Северных земель можно считать исключением. Ноги ватные, не слушаются меня совсем, голова тяжёлая, а ткань новой одежды снизу стала всё сильнее промокать. Сейчас мне не слишком принципиально куда меня ведут, я с лёгкостью поддаюсь хватке двух мужчин и не могу дождаться момента, когда со мной вновь начнут взаимодействие.       Воспалённый разум знал, что ничего хорошего, с этической точки зрения, с моим телом не сделают. Всё то, что произойдёт далее — оставит неизгладимый отпечаток на дальнейшем будущем, и если бы животный инстинкт хоть немного ослаб — я смог бы этому противостоять.       Приятный, жёлтый свет вскоре сменяется алым. Мои волосы заплетены в густую косу, по плечам свисают намеренно выпущенные части чёлки и лезут в лицо, вынуждая раздражённо сдувать каждый раз. Не было нужды держать мои руки скованными за спиной, но мужчины всё равно держали, страх обоих чуть ли не в воздухе витал, ощущался как нечто лишнее и непонятное в сложившейся ситуации.       Незнакомцы разговаривают друг с другом, по ощущениям — говорят очень долго. Ожидание вынуждает крутиться в чужих руках, извиваться и тихо скулить, не поднимая белой головы. Я опускаюсь на колени в попытке вырваться из чужих рук — меня с силой дёргают вверх. Я стараюсь выпутать запястья из хватки — меня резким движением встряхивают, усиливая давление до синяков. Мне трудно смириться с обездвиженным ожиданием, течка не терпела промедлений, требовала получить желаемое здесь и сейчас. Кажется, кому-то из присутствующих это пришлось по вкусу, ведь по моему телу вновь поползли чьи-то прикосновения.       Закончив чертовски долгий разговор, мужчины шаг за шагом ведут вглубь комнаты. Под спиной чувствуется что-то мягкое, когда запястья наконец отпускают и грубо толкают в грудь. Под головой подушка, её я и притягиваю ближе к себе, потираюсь об ткань, словно кот, поджимая блаженно уши. Любое соприкосновение приносит телу удовольствие, не важно чем именно оно являлось — мягкой постелью или тёплыми струйками воды. Ноги вновь раздвигаются сами по себе, я касаюсь пальцами замков на шортах, раздражаясь сложным для меня сейчас устройством. Мне заботливо помогают с задачей сразу после того, как звучит хлопок двери и поворот ключа. Столь же короткие и сухие пальцы аккуратно убирают мои руки, в считанные секунды расправляются со всеми ограничениями и тянут тесную ткань вниз, наконец высвобождая меня из плена.       Ноги вновь призывно раздвинуты, пальцы мои сжимают каменную плоть и начинают двигаться, пока на фоне я могу смутно различать звуки открытия какой-то баночки. На некогда сухих пальцах сейчас появляется что-то влажное, прохладное и вязкое, оно касается моей промежности, останавливаясь на сжатом кольце мышц.      Охлаждающий эффект различается тут же, проникновение дарит совершенно иные впечатления, заставляя прогибаться в спине. Сразу три пальца шарятся внутри, медленно входят и выходят, чужой голос меня о чем-то вопрошает. Наугад я киваю, сжимаю в пальцах ткань подушки и запрокидываю голову назад, прикусывая губу до крови — я отчётливо слышу свои стоны, что едва заметным эхом отдавались от стен. Чувства от наполненности изнутри пьянят окончательно, и хоть я не чувствую запаха самца — тело охотно поддаётся ласкам, двигается навстречу, насаживаясь на склизкие пальцы самостоятельно.       Наполненность вновь покидает меня и от этого становится заметно тоскливо. Правая рука, что буквально недавно сжимала подушку, теперь находится между ног. Мои длинные пальцы собирают остатки смазки вокруг, размазывают между собой и ныряют в растянутую дырку, двигаются плавно, оглаживая изнутри, пока неизвестный мужчина занимался своими делами. Мне никогда не хватало просто пальцев, на этот случай у меня всегда был предусмотрен инструмент, идеальный по толщине и длине, поэтому и ожидать чего-то большего до невозможности сложно. Жар охватывает тело, на груди проявляется мелкая морось пота, с виска стекает капля и белые пряди липнут к лицу.       Мужчина закончил с подготовкой и вернулся ко мне, это я осознал по нежным прикосновениям к коленям. Мою руку осторожно отрывают от промежности, возвращая на подушку, к второй, и теперь чужой вес ощущается острее. Он устраивается промеж раздвинутых ног, стремится развести их сильнее, прежде чем приступит к главному.       Неудивительно, что первым делом он решил опробовать именно задний проход. Плоть в сравнении с той, что успела побывать в моей заднице — заметно меньше, но это не плохо, а наоборот хорошо. Мышцы с лёгкостью принимают чужой размер, расслабляются и сжимаются вокруг горячей плоти, столь желанной перевозбужденному телу. Я протягиваю руки вперёд, смыкаю пальцы на задней части чужой шеи, чувствую меркие волоски вплоть до спины, несколько кривясь с непривычки. К слову, снизу мужчина также не брился: чёрные, пышные волосы на лобке неприятно кололи кожу, несколько отвлекая от процесса. Незнакомец склоняется надо мной, дышит тяжело и часто, я чувствую его вожделенный, разгоряченный взгляд. Не могу видеть, но чувствую, от чего на голову сваливается приятное осознание желанности. Он правда старался отнестись ко мне с большей долей бережливости, что порой раздражало охваченное жаром течки тело.       Движения продолжаются недолго, незнакомец просто не может поддерживать быстрый темп, выдыхается через каждую тройку толчков. Из-за этого во мне возникает желание попросту оседлать чужие бедра, сделать всё так, как требует тело — быстро, жёстко и без остановки. Прежде чем тело решает перейти к решительным действиям — мужчина вновь исчезает отовсюду. Я разочарованно скулю, опуская обе руки вниз, одной стимулирую клитор, а второй часто двигаюсь по каменной плоти. Он почти довел дело до первого оргазма и прервался в самый неподходящий момент.       На новую подготовку уходит чуть больше времени, что сейчас является натуральной пыткой. Мужчина не отходит далеко, возится где-то поблизости, нежно поглаживая оголённое бедро, и возвращается только тогда, когда я начал совсем терять надежду на продолжение.       Протягиваю руку и сплетаю пальцы с чужими — непривычно, странно, но приятно. Он сжимает хватку, толкает руку назад и прижимает с силой к постели, оставляя только ту мою ладонь, которая присутствует на члене. Потянув свободной рукой ближе к себе, мужчина упирается подозрительно прохладной, не натуральной головкой в биологически правильное отверстие и одним махом оказывается внутри, создавая непривычное давление. Сперва я подумал, будто бы неизвестный вошёл в меня какой-то игрушкой, размером наиболее приближенным к члену самца. Течка сильно ослабляла все неприятные, болевые ощущения, и тем не менее — давка сильно поубавила наслаждения процессом. Скривившись в лице, я стал ёрзать под чужим телом, сжимал кисть чужую с силой и старался хоть как-то замедлить движения внутри, выиграть возможность привыкнуть к внушительному размеру, что никогда ранее во мне не присутствовал.       Боль отрезвляла сознание и позволяла на секунду с ужасом осознать происходящее. На мгновение глаза видят перед собой чётко и ясно, наблюдают сверху бородатое лицо незнакомого мужчины, его ухмылку и томно прикрытые глаза. Это не Дирк, он совсем не похож на него даже отдалённо. Я не дома, эта не наша спальня, не наша кровать и не наша постель. Здесь пахнет чем-то ярким, сладким, удушающим, воздух тёплый и влажный, дышать им становится практически невозможно.       В секунды осознания я смог сопротивляться по-настоящему, с лёгкостью вырывая из чужой хватки свою кисть. Я смог толкнуть незнакомца в грудь, смог оскалиться и выпустить когти, заглядывая в незнакомые, похотливые глаза, но ударить я так и не смог. Мужчина прекращает двигаться внутри болезненно резкими толчками и берёт медленный темп, боль отходит на задний план, становится едва заметным жжением на фоне пьянящих проникновений.       Наполненность вновь дурманит меня, сносит голову, заставляя вновь опуститься на подушки. Я свожу брови к переносице и издаю громкий, различимый стон, раздвигая самому себе ноги шире. Незнакомец постепенно двигался вперёд, позволяя ощутить каждую неровность на искусственном стволе. Доходил до конца, ждал, не вдавливаясь при этом, а затем медленно подавался назад, позволяя расслабиться. Моя рука вновь сжимает ствол, скользит вверх-вниз часто, приближая наступление первого оргазма. Всё тело кроется мелкой дрожью, пот проступает кругом и губы не смыкаются от стонов. Я предупреждал, что вот-вот кончу, шептал об этом и показывал всем видом, опасаясь несвоевременного прекращения толчков, но неизвестный, всё-таки, отстранился на самом пике.       Через пелену я смог различить стук в дверь. Сильный, громкий стук, настойчивый; тот, кто находился за дверью — настроен крайне решительно. Мужчина, что минуту назад вжимал волосатым телом в постель — теперь отстраняется. Я изгибаюсь на постели в нетерпении, стараюсь самостоятельно довести дело до конца, пока на фоне звучат чьи-то голоса, один из которых кажется мне знакомым. Я слышу удар и всё дело вздрагивает, стараюсь поднять голову и различить в тумане силуэты людей, пытаюсь понять что происходит, но шум вскоре затихает. Стихают голоса, грохот и шум, дверь вновь закрывается, но щелчка замка я не замечаю, в комнате вновь царит полная тишина, нарушаемая лишь моим тяжёлым дыханием. Мои руки интуитивно шарятся где-то снизу, я их и не замечаю вовсе, чужое присутствие теперь ощущается иначе, взгляд, которого я не мог увидеть, будто бы стал тяжелее.       Теперь со мной другой человек, я сумел различить смену по запаху. Тот, кто буквально недавно творил с перевозбужденным телом нечто невообразимое — исчез, на его место пришёл другой, кто-то до боли знакомый и я без каких-либо сомнений делаю вывод о том, что ко мне явился Дирк, собственной персоной. Пальцы точно такие же, ладожки потные от волнения. Они с силой обхватывают мои плечи и вжимаются большими пальцами куда-то под косточки. Я поддаюсь знакомым рукам, позволяю перевернуть себя на живот и сам приподнимаю бедра, расставляю ноги в стороны, оттопыривая зад. Ягодицу обжигает под ударом, с губ сходит болезненный стон, но именно такой вид боли не несёт за собой отрезвляющего эффекта. Как ни странно, мне хочется больше таких прикосновений, хочется шлепков, укусов, удушения и как можно более властного обращения. Я хочу понимать, что принадлежу тому, кого ошибочно считаю Дирком, воспалённый ум сейчас не в силах осознать невозможность происходящего.       Ягодицы с усилием раздвигают, по промежности проходится воздух чужого горячего дыхания и я в нетерпении прогибаю спину. Хватка не позволяет сдвинуться и на сантиметр даже тогда, когда меня держит всего одна рука, пока вторая расправляется с одеждой. Штаны и бельё сходят вниз по бёдрам человека, возбуждённая плоть прижимается к промежности, оставляя каплю естественной смазки размазанной по половым губам. И как бы то меня ни удивило, член проникает именно туда, где ранее никогда не бывал — в вагину, и ощущается там натуральнейшим образом.       Каждая венка изнутри пульсирует, передавая неимоверный жар и пьянящее удовольствие по всему телу. Я сжимаюсь вокруг чужой плоти, создаю более узкое пространство, одновременно с этим покачиваясь в темп быстрым толчкам. Человек, которого я принял за Дирка, темп поддерживал отлично. Не останавливался ни на секунду, проникал до самого конца и выходил, оставляя головку внутри, — он крепко держал в руках мои бёдра, двигаясь вперёд и назад отточенными движениями. Теперь я и сам не слышу собственных стонов, я заглушаю их в подушке, впиваясь побелевшими пальцами, слюной пропитывается ткань и мажет кожу, хвост задран, а уши крепко прижаты к голове. Я вновь пытаюсь довести самого себя до оргазма, бешено сцепив кольцо пальцев на члене, поддаюсь назад и молюсь, чтобы в этот раз процесс не прервался на пике ощущений.       К счастью сейчас, но к сожалению потом — мои мольбы были услышаны. Поразительно синхронизировавшись с тем, кто находился позади меня, мы вместе совершили серию частых толчков, что привела к ожидаемому исходу. Ком внизу, что всё это время докучал мне потребностью высвобождения, теперь расходится волнами головокружительного наслаждения по телу. Ток пробегает вверх и вниз, скользит по животу, особо остро оставаясь на сосках, скользит от плечей по рукам до кончиков пальцев и полностью расслабляет тело. Ноги, что буквально недавно держали меня в столь откровенной позе, теперь ослабляются. Я чувствую, что не только моя ладонь наполняется горячим и липким результатом. Внутри меня разливается чужое семя, там, где ему быть категорически запрещено, оно обволакивает стенки, согревает и обжигает одновременно, проникает куда-то глубже, туда, куда чужой пульсирующий член просто не способен добраться. Осознание и в этот момент не приходит ко мне, меня трясёт недавним оргазмом и горячая сперма внутри лишь раззадоривает, воспаляя новую волну желания. Животный инстинкт, который контролировать способны лишь таблетки, по сути, этого и желал. Течка побуждала расу волчьих к размножению, в этом и заключался её смысл, и сейчас, впервые в жизни, она была удовлетворена сполна.       На фоне вновь слышится грохот, открывается дверь. Я всё ещё не могу различить слов, голосов и образов, понимая, что мои глаза сейчас видят лишь расплывчатые образы — я просто утыкаюсь лицом в подушку, остатками сознания стараясь соблюсти хоть какие-то правила приличия. В комнату вновь ворвались чужие, если, конечно, хоть кто-то из тех, кто ко мне прикасался был своим. Семя стекает бледно-белой дорожкой по внутренней части бедра, вызывая лёгкую щекотку, от чего я инстинктивно смыкаю ноги, размазывая липкое нечто по влажной от пота коже.       Слышатся крики, но сейчас они меня мало волнуют. Телу потребуются считанные минуты для того, чтобы восстановить силы и вновь заняться тем, чего так требовал животный инстинкт течки. Меня стало клонить в сон, яркий оргазм практически выбил меня из сил. А тот, кто представлялся мне Дирком — покинул мою постель сразу, как только открылась дверь.

«Интересно, почему он просто не запер эту проклятую дверь?»

Конец POV.

***

      Амави мог лишь предполагать в каком именно крыле находится Иларион. Среди обычных комнат имелись несколько особых, со всеми, так сказать, условиями и всевозможными инструментами. Как успел выяснить Амави, первый клиент предпочёл провернуть задуманное в одной из таких ВИП-покоев, ведь там было буквально всё, что только можно представить. Вдобавок ко всему, парень, как один из волчьих, чувствовал запах течки Илариона. Он успел запомнить аромат и намеревался лишь с помощью обоняния определить верную дверь.       Дирк же понятия не имел куда бежал. Длинные коридоры никак не отличались друг от друга, — те же двери, те же лампы под потолком, те же стены без каких-либо опознавательных знаков. Гибриду потребовалось время на то, чтобы выследить мужчину и повести в верном направлении, а вдобавок — совладать с гаммой чувств, охвативших его из-за внезапных новостей.       Дирк дёргал ручку очередной двери, когда Амави подбежал к нему. Мужчина часто, тяжело дышал, стараясь восстановить дыхание и потерянные бегом силы. Дёргал на себя круглую, золотистую ручку, в один момент пожелав просто впечататься лбом в твёрдую, деревянную поверхность. — Иди за мной, идиот, сам ты его никогда не найдешь, — недовольно фырчит Амави, схватив небрежно запястье.       Дёрнув мужчину на себя, намереваясь направиться в действительно правильном направлении, парень встречается с сопротивлением. Сондер просто не сдвигается с места, стоит, будто вкопанный и шепчет что-то себе под нос, выпучив карие глаза. — Ну и чё ты встал? — устало вопрошает Амави, протяжно выдыхая. — Моей задачей никогда не было и не будет твоё спасение, Дирк. Если я не успел предотвратить то, что сделал с тобой Ульрих — уж прости, но теперь мы квиты. Нам нельзя терять и минуты, я и так явился непозволительно поздно. — Никому и не надо меня спасать, — едва различимо бормочет под нос Сондер младший, стеклянным взглядом застыв где-то в узорах деревянной двери. — И тем не менее, если бы не ты, я бы уже… — Дирк сглатывает тугой ком в горле и на долю секунды жмурит глаза, стараясь привести себя в чувства.       Снизу всё ещё горит болью, напоминает о том, что было и том, что могло быть. На глазах собирается влага, заставляя мужчину резким руки движением стереть с глаз. Чуть отойдя от двери, Дирк сам себе оставляет алеющий след на щеке, окончательно возвращая самообладание. — Идём, поговорим об этом когда-нибудь никогда.       Амави бы провёл личный, садистский сеанс психотерапии, где во всех красках и подробностях описал бы своего первого клиента, но времени в обрез. Едва нахмурившись импульсивным действиям мужчины, он плюнул на все странности и быстрым шагом повёл Сондера вперёд, по коридору, что через пару поворотов привел к небольшой зоне ВИП комнат.       Сам коридор никак не отличался от прежних, отличалось только присутствие опознавательных табличек, где на золотом фоне черными буквами имелась нумерация комнат. Прочие комнаты не нуждались в номерации, они выдавались клиенту рандомным образом только потому, что практически не имели отличий. Составлять прайс из абсолютно одинаковых покоев не было никакого смысла.       Парень отпускает чужую руку и замедляет ход. ВИП зона редко занимается клиентами, она используется только для особых гостей и исполнителей, как говорят слухи — заполняется полностью только тогда, когда Кручевальды привозят новеньких работников с родных земель. И тем не менее, по звукам не определить — стены здесь обладали повышенной звукоизоляцией, дабы соседи друг другу не докучали в процессе. Всё продумано до мелочей, однако присутствовала некоторая оплошность — отсутствие постоянного наблюдения охраны.       Пока Дирк рассеянно оглядывается по сторонам — Амави подходит к каждой из пяти дверей. Внимательно принюхивается к щелям, стоит у каждой около минуты, и только на третьей двери его лицо озаряют иные эмоции. Учуяв знакомый, ореховый запах, парень тут же округлил глаза и махнул Дирку рукой, зазывая к себе, только после этого начиная действовать. Шанс того, что дверь окажется не закрытой — мал, а вдобавок ко всему, будто назло, чуткий слух гибрида различил тяжёлые, приближающиеся шаги Ульриха, не предвещая ничего хорошего.       Амави и представить не мог того наказания, что последует за столь дерзкое неповиновение, но отступать уже поздно. — Дирк, я надеюсь, что ты сможешь всё правильно понять, — с явным волнением в голосе предупреждает гибрид, поджимая уши к голове. — Что бы ты там не увидел — не верь, пока не разберёшься во всём сам.       Пальцы обхватывают золотистую ручку двери и проворачивают ту вправо, резко дёргая на себя. Как и думал Амави, зрелище предстало такое, что оба в момент потеряли дар речи.       На двуспальной кровати посреди комнаты, уставленной различными БДСМ приспособлениями, в красном освещении на белой постели лежал на животе Иларион, судя по лицу — совершенно не осознающий происходящее вокруг. Дориан, что уже торопился напялить штаны обратно, сперва взглянул на вошедших с тенью страха, и только потом, опознав двоих, с уверенностью задрал нос.       В немом ступоре все трое простояли совсем немного по ощущениям и непозволительно долго по факту. К тому времени успел придти Ульрих, принц уже перевернулся ко всем спиной, а по щекам Дирка всё-таки побежали слёзы обиды и разочарования. На принце, если исключать красные следы на заднице, не было ни единого повреждения, ровно как и на Дориане, что сразу наталкивало на мысль о полном отсутствии сопротивления.       Мир Дирка в этот миг развалился на глазах. То последнее счастье, тот лучик солнца и надежды в безрадостной жизни сейчас безразлично сопел на кровати, пока по бедру стекала сперма родного брата Дирка.       Он не мог вымолвить и слова, продолжая смотреть на то, что получилось в итоге. В груди всё болезненно сжалось, скрутилось и треснуло, моральная боль предательства легко пересилила физическую. Сейчас Дирку казалось, что даже изнасилование сорока сантиметровым членом далось бы куда проще, нежели лицезрение подобной картины. Дышать теперь до невозможности трудно, каждый вдох и выдох будто проходит через малое количество крохотных отверстий. Руки дрожали и горели пламенем, превращаясь в кулаки, челюсти сжались до боли в зубах, оскал не сходил с молодого лица мужчины и не сойдёт в ближайшее время.       Одного только взгляда на Сондера младшего Амави было достаточно для того, чтобы осознать его чувства. Несмотря на все претензии и конфликты, гибриду захотелось обнять Дирка, прижать к себе и пожалеть, вплестись пальцами в волосы и сказать столь банальное, избитое «всё будет хорошо». Амави не осуществляет задуманное только потому, что позади уже подоспел разъяренный Ульрих, а спереди…       Дирк выходит из состояния ступора и быстрыми шагами следует к уверенно стоящему на своих двоих старшему брату. Гамма самых разнообразных чувств охватывают, поглощают с головой, перекрывая все адекватные мысли, и какое-то время всем кажется, будто Сондер младший сможет не только избить, а то и убить брата за столь подлый поступок. Так кажется всем, за исключением самого Дориана, и даже Кручевальд предпочитает побыть в стороне, не задавая лишних вопросов. Когда братья Сондер выясняют отношения — под горячую руку лучше не лезть даже самцам. — КАК. ТЫ. МОГ?! — во весь голос вопрошает Дирк, неминуемо надвигаясь на брата. Решительности мужчине не занимать, он в считанные секунды оказывается прямо напротив и впивается побелевшими пальцами в одежду Дориана, с силой встряхивая и притягивая к себе. — СУКА, Я ВЕРИЛ ТЕБЕ, УБЛЮДОК! Я ДОВЕРЯЛ ТЕБЕ, ТЕРПЕЛ ТЕБЯ И ТВОЙ ОМЕРЗИТЕЛЬНЫЙ ХАРАКТЕР, НАДЕЯСЬ, ЧТО КОГДА-НИБУДЬ ТЫ СТАНЕШЬ ЧЕЛОВЕКОМ! — выкрикивал он прямо в лицо смеющегося брата, не замечая в столь похожих на свои глазах ни тени страха. — Я верил в тебя, тварь, я правда верил. Верил, что между нами есть хоть какая-то братская связь и любовь, какой бы извращённой она ни была с твоей стороны, — рука постепенно ослабевает, а голова опускается вниз, позволяя слезам скатываться каплями прямо под ноги. — А ты решил просто отнять у меня то последнее счастье, что я чудом приобрёл? — Ты смешон, Дирк, — выдыхает старший, резким, грубым движением убирая чужую хватку со своей одежды. — Ты хочешь сказать, что эта дырка для тебя важнее, чем я, да? Эта псина ничего не стоит для тебя, ты и сам это знаешь. Не делай вид, будто на твоих глазах произошло что-то невозможное — готов поспорить, ты знал, что принцесса раздвинет ноги любому в любой момент. — У Илариона течка, в адекватном состоянии он бы никогда не согласился на секс с тобой, — вдруг ввязывается в разговор Амави, скрестив руки на груди.       Скривившись в омерзении, парень и сам едва сдерживался от того, чтобы разорвать мужчину на куски здесь и сейчас. И всё же, высокая и крайне угрожающая фигура за спиной значительно отрезвляла разум, перекрывая путь к необдуманным поступкам. — Дирк, он издевался над ним и раньше, принц мне об этом рассказал. Иларион боялся признаться тебе в этом, но твой брат — настоящий садист, насильник и манипулятор, который истязал принца за твоей спиной. — А где, мать вашу, мой клиент? — между делом отозвался уставше Ульрих, хмуро оглядывая место преступления. На светлом ковре виднелись следы крови, ровно как и на кулаках Дориана, что автоматически давало ответ на столь неуместный вопрос. — Как же я от вас устал, Сондеры. Один лучше другого.       Дирк едва ли выпал из реальности, вновь встретившись с гневом брата с глазу на глаз. Запястье, столь ожесточенно отбитое чужим резким жестом, точно покроется в месте удара темно-фиолетовым синяком. Позорно текущие по щекам слёзы и не планируют прекращаться, челюсть сводит, дар речи будто бы вновь покидает. Всех слов мира не хватает для того, чтобы описать всю суть разочарования младшего Сондера.       В нём вдруг возникает страх, тот первобытный, как если поднести руку к костру или взглянуть с высоты. Дирк знает чем всё закончится, в аналогии с обжигающим, поглощающим пламенем, знает, что может запросто сгореть до тла. Мысли сковывают, но усилием воли он всё-таки сумел вновь выпрямиться в спине.       Сондер младший, подняв горящий взгляд карих глаз, смотрит прямо в лицо старшего, удерживает контакт столько, сколько только может. Кулаки вновь сжимаются до побеления, ногти впиваются в ладони, образовывая крохотные ранки. Левая рука Дирка вновь хватает чужую одежду несмотря на боль, а правая угрожающе взмывает в воздух. Он готов ударить, готов сделать то, что давно пора, и всё же медлит. — Только попробуй, щенок, я тебя на месте урою, — цедит сквозь зубы Дориан, поджав и скривив губы. Страха по-прежнему не проглядывалось в чужих зрачках, только гнев, неудержимый и всепоглощающий. — Выматывайся отсюда, Дирк, мы поговорим с тобой о твоём поведении позже. Наедине.       Эти же слова он слышал и в детстве, а дома, буквально каждый раз, его не ждало ничего хорошего. Со временем Дирк начал сбегать из дома, скитаться бесцельно по улицам только после этих слов.

«Мы поговорим о твоём поведении позже, наедине.»

      Дыхание перехватывает и все силы разом покидают его. Нет никакого смысла пытаться, нет никакого смысла сопротивляться, у младшего нет никаких прав на то, чтобы обладать чем-либо, всегда обладали только им. Сондер в миг погружается в бездну самобичевания, поглащается ею телом и душой. У него никогда не было права выбора, не имелось того, что бы могло принадлежать только ему. Вот и принц не принадлежал ему, а потому Дориан в праве делать всё, что только пожелает. На словах звучит чертовски несправедливо, обидно и гадко, но Дирк, с детства живущий по чужим правилам, даже успел удивиться собственной дерзости.       Сондер младший отпускает чужую одежду и разворачивается спиной. Следует тенью вдоль комнаты по мягкому, белому ковру, доходит до дверного проема и натыкается плечом на плечо Амави, явно недовольного таким исходом событий. — И это всё, да? Это всё? — теперь хватает Дирка за плечи Честерс, с силой встряхивая того.       Слёзы теперь застыли в глазах мужчины, а старые дорожки на щеках стремительно высыхали. — Он изнасиловал того, кого ты любишь, Дирк! Он взял его против воли, воспользовался беспомощным состоянием! Ты, трус проклятый, даже по морде ему за это не заедешь?! — не унимался гибрид, теперь уложив ладони тому на щеки. — Получается, ударить принца ни за что — просто, а как ударить мерзавца брата — слишком сложно, лучше уйти?!       Дирк не мог сказать и слова, не мог найти подходящей фразы или как минимум буквы, что смогла бы описать пережитые им эмоции. Он молчит, безжизненно смотрит в зелёные глаза, взглядом напоминая мертвеца. Стеклянный взор карих глаз косвенно был направлен на Амави, но по факту — куда-то дальше. Куда-то сквозь возмущенного товарища, дальше стен борделя и Северных земель. Он смотрел в пустоту, в то, что осталось от некогда счастливой жизни с принцем Иларионом. — Он не в адеквате, ты не видишь? — скучающе вопрошает Ульрих, стоя прямо за спиной Амави. Вмешиваться сейчас не было никакого желания, смиренное наблюдение — всё, на что сейчас способен самец. Сделка сорвана, на регистратуре ждёт очередной обиженный богач. Бизнес вновь понесёт убытки, которые не сможет возместить ни один из присутствующих в комнате. — Он боится Дориана настолько, что готов отдать ему и свою любимую принцессу. Что бы ты ни говорил, это не пересилит его страх перед ним.       Дирк, будто бы в подтверждение сказанных слов, просто вырывается из чужой крепкой хватки рук и следует чуть хромающей походкой вдоль коридора прочь. — ДИРК, ВЕРНИСЬ, СЕЙЧАС ЖЕ! — выкрикнул тому вслед Амави, не имея возможности броситься за мужчиной — чужие пальцы уже надёжно зафиксировали худощавое плечо, впиваясь в выступающие косточки. Ульрих не отпустит отныне гибрида от себя и на шаг, Честерс сам понимал, поэтому не совершал лишних телодвижений зазря. — НЕ ОСТАВЛЯЙ ЕГО ЗДЕСЬ, ЧТОБ ТЕБЯ! ТРУС! ТРЯПКА! ВЕРНИСЬ!       Амави почти сорвал голос, выкрикивая оскорбления уходящему мужчине вслед, и тем не менее, даже это не заставило принца проснуться. Тот как мирно дремал посреди разыгравшейся драмы, так и продолжал тихо сопеть в подушку, столь умилительно дёргая чёрными кисточками белых ушей во сне.       Дориан и Ульрих хмуро переглянулись. Хватка Кручевальда постепенно перешла от плеча к задней части шеи, пальцы сжали её позади, надавливая на связки, а единственный оставшийся в комнате человек лишь мирно собирал по комнате свои вещи. — Где мой клиент, Дориан? — строго вопрошает Ульрих, шумно, недовольно выдыхая. — Я его вышвырнул, — простодушно пожал плечами он. — Мне захотелось показать этому старперу как надо пялить под хвост ваших волчат. — Ты ведь понимаешь, что твоя сторона сделки всё ещё считается не выполненной, да? — закатывает глаза Кручевальд, одним только пасмурным взглядом усмиряя ту кроху сопротивления, которую оказывал Амави. — Понимаю, — хмыкнул Дориан, наконец представ перед самцом в закрытой позе, скрестив руки на груди. — Договоримся о чём-то другом. — Для тебя это всё так просто, Сондер, — цыкает самец, оглядывая с ног до головы мужчину оценивающим взглядом. — Ты возместишь борделю все потери, которые мы понесем из-за твоей дерзости. Вдобавок, ты лично расплатишься мне суммой, которую я должен был выручить за продажу задницы Илариона. — Я подумаю над твоим предложением, — вновь жмёт плечами Дориан, с лёгкостью проходя проскальзывая в дверной проем, в небольшую щель, что осталась не занята двумя волчьими. — Я свяжусь с тобой ближе к выходным, Кручевальд. До скорой встречи. — Ты совсем страх потерял, как я погляжу, — беспомощно произносит Ульрих вслед уходящему мужчине. — Не думай, что раз ты горбатишься на правительство — оно защитит тебя от всех и вся. Ты просто пешка, расходный материал, который возомнил себя всемогущим.       Последние слова старший Сондер не слышит, что неминуемо вызывает сдавленный, злорадствующий смех у Амави. Парень хоть и пытался его скрыть, закрывал себе рот рукой, старался подумать о чём-то грустном, но всё-таки не сдержался и разразился звонким, несколько истерическим смехом в повисшей тишине. Аромат, коим пропиталась вся комната, по-прежнему кружил Ульриху голову, от того он и предпочитал не сходить с места. Желание свернуть шею гибриду, что бесстыже ухмылялся прямо в его руках — запредельное. — Я бы на твоём месте не смеялся, Амави. Они ушли и принца мы обратно отвезём, а вот ты, дорогой мой друг, будешь отвечать за всех. Как думаешь, сможешь отбить цену пары часов с принцем за хотя бы сутки?       Уши Амави мгновенно опустились, взгляд погрустнел и стало правда не смешно. Свобода близко, вот-вот и они покинут стены грязного заведения, но… Доживёт ли до этого момента Амави Честерс?