Расходный материал

      Весь оставшийся вечер и ночь Амави старался отыскать мужчину-охранника, обещавшего когда-то помощь.       Первое время парень настолько проникся верой в светлое будущее и скорейшее освобождение, что начал вести себя весьма фривольно по отношению к гостям в зале. Стал грубить, отказываться выполнять какие-либо приказы, противиться обслуживанию определенных людей. Вдобавок, стал ругаться с коллегами по несчастью, а в один момент он и вовсе отказался выходить из душа. Обычно, охрана не вторгалась на личную территорию общих душевых, но этот раз стал исключением. Парня под руки вывели наружу, закрыв глаза на то, что он так и не принял утренний душ.       Прошло всего ничего с злополучной ночи, в которую Амави якобы узнал правду о спасительнице Скарлетт. Он поверил в ложь. Подумал, будто девушка, имея столь же корыстные намерения, как и все здесь, просто приходила дабы посмеяться. На людских землях вполне логично поверить в то, что Скарлетт хотела дать надежду, чтобы Амави на пару с Реджи и вовсе счёты с жизнью не свели.       Амави не мог связаться с Реджи, хотя ситуация требовала тщательного обсуждения. Будь у него возможность хоть немного пообщаться с мужем, он бы обязательно поставил под вопрос сказанные охранником слова. Реджинальд в семье Честерс всегда представлял собой рассудительную, мудрую голову — случаи, когда глава семьи оказывался не прав в решениях, были невероятной редкостью и исключительным случаем. Муж думал головой, а не чувствами, брал в расчёт только доказанные факты, использовал информацию из достоверных и проверенных источников. Как бонус, он никогда не доверял слухам, предпочитая проверять всё лично. Последние полгода без мудрого совета самца оказались сущим адом, в последствии спонтанных мыслей и идей Амави на эмоциях всё оборачивалось для семейства боком.       Амави хотел доверять мужчине, проникся сладкими речами и почти поверил во влюбленность, пусть и больную. И только позже он начал осознавать ошибку, совершенную, опять же, под влиянием эмоций. Мужчины и след простыл, он так и не объяснил план дальнейших действий. Не назначил новую встречу и не дал никаких контактов, пообещав, что сам его найдет, как находил до этого. Прошло не так много времени, всего-то около суток, но тревога всё сильнее охватывала сознание парня. А теперь ещё и Дирк со своими срочными, важными заданиями, от которых не отказаться и которые не отложить на поздний срок.       Выполнять поручение Сондера хотелось меньше всего. Покидать бордель теперь не выгодно, ведь вдруг, объявится тот самый мужчина, что клялся протянуть спасательный круг. Вдруг именно этим днём побег будет наиболее осуществим, вдруг Амави просто пропустит этот момент? Возиться с удобным алиби для Дирка, врать в глаза Илариона и тем более, уверять принца в своей неприязни… Парень не пошел бы на подобную низость даже под дулом пистолета. Но когда под прицелом оказывается тот, кому он вверил всего себя и жизнь, поклявшись в любви до гроба — низость становится плёвым делом.       Бордель, как и Северные земли, постепенно портили Амави. Они воспитывали алчность и расчётливость, с которыми он и начинал помышлять о неплохом раскладе событий. Если охранник обманул, — а Амави теперь почти уверен, что так и есть, — то день с Иларионом и Дирком станет чем-то вроде выходного дня. Он вновь сможет выйти на улицу, насладиться чем-то кроме жутко правильной еды без специй, масла и соусов, пройтись где-то кроме длинных, бетонных коридоров и вылизанных до блеска гостевых комнат да залов. Да, в процессе долгожданного кусочка свободы он будет вынужден солгать. И тем не менее, на короткий промежуток времени, он сумеет вспомнить ту жизнь, которую по-глупости утратил два месяца назад. Непринуждённый разговор с принцем, лёгкая прохлада, мерно идущие по своим делам люди и ненависть к Дирку, ставшая неотъемлемой частью взаимоотношений. Всё почти так, как раньше.       Столько времени прошло, что страшно представить, как там может поживать Реджи. Парень не видел его почти два месяца. Последний раз, когда им удалось пообщаться, лицо ненаглядного мужа на глазах превращали в нечто больше напоминающее фарш. Оправляться после увиденного пришлось долго, — картина жестокого избиения до сих пор стоит перед глазами Амави, снится в кошмарах, вынуждая просыпаться ночами в холодном поту. Если Скарлетт и правда не оказывала никакого лечения, то, вполне вероятно, Реджинальд мог уже скончаться. Что, если мужчина, не пережив в болезни новых, тяжёлых травм, умер ещё тогда, много дней и ночей назад?       Охваченный тревожными мыслями, умудрившись сам себе же всё накрутить, Амави стал стремительно взращивать внутри панику. Его успокаивала мысль о том, что несмотря на плачевное положение — конечная цель визита постепенно достигается. Медленно, но верно Реджинальд встаёт на ноги, и, по расчетам парня, он должен был полностью выздороветь от всевозможных болячек при должном уходе. Но, опять же, если необходимая помощь не оказывалась — мужчина мог умереть от банального заражения крови.       Если Реджинальд мёртв, то более ничего не сдерживает дикий нрав Амави от бунта. Силы всё ещё не покинули хиленькое тельце, несмотря на пройденные испытания. Лишь уверенность и тяга к жизни заметно поугасли, но не желание спасти любимого мужа. Это желание не угаснет до самой смерти.       Очередной клиент, очередной стол, вновь похотливый взгляд немолодых глаз издалека и дорогая выпивка на столе. Побыв в одиночестве за столом ожидания, парень лихо подпортил сам себе настроение. Руки сами сжимались в кулаки, зрачки постепенно менялись на тонкие полосы поперек глаза. Когти лезли из пальцев, едва не впиваясь в мягкую кожу ладоней.       Если Реджинальд мёртв — Амави более не выполнит ни единой людской прихоти. К чертям отправятся все неотложные поручения Дирка, туда же пойдут пожелания клиентов. Но что главнее — более ни одному из приказов Кручевальдов, а также их охраны, Амави не станет повиноваться. Волчий постарвется убить столько народа, сколько успеет, — если повезёт, то вернётся к детям тем, что от него останется. — Амави, тебя ждёт гость, — строго заявляет очередной охранник, окидывая взором серых, строгих глаз.       Мужчины, что следили за порядком не только в гостевом зале, но и во всём борделе, казались чертовски похожими между собой. Высокие, — если судить по меркам людей, –крепкие, — опять же, в людском понимании, — с короткими стрижками и, возможно, парой шрамов да морщин на лице. Парень едва ли различал одного от другого, начиная сомневаться в том, что они и вовсе являются живыми существами, а не очередной продвинутой разработкой северных земель. — Амави, сейчас же поднимай свою задницу с дивана и иди к клиенту! — Я и пальцем не шевельну до тех пор, пока не увижу, что мой муж жив, — скрестив руки на груди, гордо заявляет парень, задирая нос кверху.       Он надеялся, что это не так, старался верить, что мужчина чудом остался в живых при столь ужасных обстоятельствах. Расстраиваться рано не желал, пока воочию не узрел побледневшее тело Реджи, но и заниматься тем, чем не хотел — более не собирался, упираясь рогом. — Прошло больше двух месяцев, никакой помощи ему не оказывалось. Это значит, что с наибольшей вероятностью он сейчас мёртв. — И какая муха тебя укусила, — озадаченно чешет затылок мужчина.       Им запрещено как-либо прикасаться к товару, тем более калечить, оттого ситуация приводит охрану в немой ступор. Каким именно образом уговаривать парня, что не боялся смерти и осознавал свою ценность для заведения, когда главный аргумент он ставит под вопрос? — Прекращай ломаться и займись работой, хвостатый! Ещё немного и я позову сюда начальство, слышишь?!       Оно и неудивительно, что в качестве инструмента давления мужчина теперь использует угрозу начальства. Физически воздействовать он не мог, наводить шум и беспорядок в гостевом зале категорически запрещалось, угроза жизни мужу больше не работает по совершенно непонятным всем причинам.       Амави не скажет откуда зародились вдруг сомнения касаемо жизни мужа. С чего вдруг он, всё это время покорно ходивший по струночке, теперь решил устроить бунт? Может быть, тот мужчина не врал? Если он говорил правду, а сейчас отсутствует по личным причинам — сдавать спасителя парень не хотел. Было бы крайне печально и комично отнять у себя самого последний шанс на спасение. Так полагал Амави, не догадываясь о том, что уже это сделал. — Зови Кручевальдов и пусть они лично приведут меня к Реджи, покажут, что он жив, — покачал головой строго Честерс. Он не планировал отрывать пятой точки от дивана до тех пор, пока не будут выполнены условия. — Здесь ничего сложного, просто открыть камеру, дать мне обмолвиться с ним парой слов и всё. Клянусь и далее быть послушным. Опять же, если Реджинальд жив.       Гости постепенно начинали отвлекаться на эмоциональные споры за пустым, уединенным столиком. Сейчас за ним работал и Илай, крайне настороженно посматривающий в сторону разыгравшейся сцены. Единственный обслуживающий гостей самец осознавал все правила заведения, –знал, что по факту, ни один из охранников не сможет никоим образом воздействовать на капризного юношу. А также Илай знал, что ему, как одному из приближенных к Кручевальдам, ничего не сделают за пару ударов в целях сохранения дисциплины.       Илай был готов придти на помощь в любой момент, в большей мере отвлекаясь от обслуживания клиента. Мужчина, с которым Илай был вынужден провести целых три часа, настаивал на продолжении минета, когда как самец вежливо просил подождать. — Ты думаешь, что у начальства есть время на подстилок вроде тебя? — скрестив руки на груди, категорично отзывается охранник. — Ты сам, идиот, мне только что пригрозил, что позовешь их! — громко, на весь зал восклицает Амави. Гибрид всё-таки поднимается из-за стола, но только для того, чтобы громко вдарить по поверхности ладонями. — У вас совсем мозги не работают, да? Забываешь, что говорил минуту назад? — Не смей со мной так разговаривать, шавка, — оскалился тот, нервно сжимая кулаки в чёрных, тонких перчатках. — Иначе что? Что ты мне сделаешь? — тут же выкрикивает эмоционально Честерс, наклоняясь всё ближе к лицу мужчины, в итоге находясь на одном уровне. — Ты не посмеешь вредить товару, а Реджи вы не навредите только потому, что ОН МЁРТВ!       Более никто из присутствующих в просторном зале не занимался ничем, кроме любопытного наблюдения. Остальные охранники, следящие за порядком в других частях гостевой зоны, стали постепенно стягиваться к месту несмолкающего шума. Мужчина, невольно ставший объектом вымещения скопившейся злости Амави, теперь помышляет о том, что именно начальство сделает за порчу живого имущества борделя. Выносить и далее оскорбления в свой адрес он не мог, терпение стремительно заканчивалось, а ухмыляющиеся взгляды коллег лишь усугубляли ситуацию. Позорно пребывать на месте, по факту, безоружного человека, на голову которого нескончаемым потоком льются ругательства от какого-то хвостатого работника секс-услуг.       Охранник, собрав всю смелость в кулак, хватает Амави за воротник короткого топика и рывком бросает парня на пол, под ноги, несильно пнув того носом ботинка под задницу. — Я сказал: иди и работай, дырка ты проклятая! — с большей долей страха и меньшей долей уверенности выдаёт мужчина, гордо возвышаясь над стоящим на четвереньках юношей. По сути, никакого серьёзного урона он не нанёс, на теле не останется и следа, поэтому и наказаний никаких последовать не должно.       Амави не торопится вставать, лишь продолжает играть свою роль, постепенно стараясь принять мысль о том, что Реджи, всё-таки, мёртв. Логика проста: если ему не дают даже на минуту увидеть мужа — значит, видеть там больше некого. Бордель, по сложившемуся только что мнению Амави, тактично скрывал факт гибели главного инструмента шантажа по понятным причинам. И сейчас, когда правда невольно всплывает на поверхность, они всеми силами стараются отвести внимание от нелицеприятной действительности.        Заходясь коротким приступом смеха, парень постепенно поднимается на ноги. Форма тела сменилась ещё в процессе жаркого спора, когти уверенно прорезали тонкие пальцы, хвост распушился, а уши настороженно прижались к голове. Оглядев явно перепуганного охранника с ног до головы, парень вдруг замахивается когтистой рукой, готовый оставить на покрытой щетиной щеке три ровных, широких царапин.       Этот момент Илай и воспринимает как идеальный для вмешательства. Самец старался дружить не только с Кручевальдами и их дочерью, но и с каждым из многочисленных охранников, зная имена всех наизусть. И сейчас, когда в опасности оказался старый-добрый Ник, слывший по борделю превосходными навыками в кулинарии, Илай не смог остаться в стороне. Оставив в растерянности молодого мужчину, обслуживанием которого он решил пренебречь, Илай уверенным шагом направился к месту происшествия. Он не мог допустить, чтобы кто-то пострадал из-за крайней эмоциональности молодого гибрида, в рамках заведения и без того много неприятных случаев.       Когти пролетают в паре сантиметров от лица Ника, когда Илай, крепко в кулаке сжав ткань черного комбинезона, потянул мужчину назад. События развивались стремительно для всех вокруг, а для самого Илая сцена казалась будто бы в замедленной съемке. Будто гостевой зал заполнен актерами, каждый из них — актёр, просто выполняющий свою роль. С минуты на минуту, придёт разъяренный режиссер, оглушительно щелкнет хлопушкой и скажет, что все опять идут не по сценарию.       Сценарий борделя весьма скуп на нечто необычное. Да, местным работникам приходится не сладко, да, периодически страдает охрана или клиенты, да, многие из всех присутствующих здесь не желают заниматься тем, чем занимаются. Тот же Ник, в иступлении застывший в руках Илая, хотел стать шеф-поваром, а не одним из «одинаковых, безымянных и безликих» охранников заведения секс-услуг. — Ты заходишь слишком далеко, Амави, — строго выдает Илай, нахмурив тонкие, каштановые брови. Угрожающий вид самца сильно портила одежда, в которую он одет. Быть устрашающим, когда задница облачена в узкие, короткие шортики, а пресс выглядывает из-под нежного топика — сложно, но не невозможно. — Он и правда не сможет тебе ничего сделать, а ты, пёс, этим нагло пользуешься.       Амави и в обычное время не боялся самцов, вступая в конфликтные ситуации без тени сомнений. А сейчас, наблюдая перед собой, по его мнению, смехотворное подобие самца, облаченного в коротенькие шортики, какие-либо намёки на страх вовсе покинули. Ему казалось, будто сломать Илая, переломить через колено и заставить извиняться — проще простого, с этим бы справилась даже самая немощная, престарелая самка.       От мыслей о родной бабушке, что надавала бы Илаю по щам, на парня вдруг находит неконтролируемый смех. Прикрывая пересохшие губы руками, Амави едва наклоняется, позволяя себе наглейшим образом смеяться противнику в лицо, на короткое время теряя бдительность. — И что ты мне сделаешь, кретин? Прыгнешь на мой член и затрахаешь до смерти, да? — выдаёт Амави, легко покачивая головой, в моменте неторопливо зачесывая волосы когтистой рукой назад с лица. — Я уже огласил свои условия, Илай, готов поспорить, ты слышал. Если ты не в силах их выполнить — вернись за свой столик и сделай несчастному человеку, наконец, минет. Не заставляй его ждать, это непрофессионально.       Кулаки самца невольно сжимаются, взгляд зелёных глаз темнеет. Мужчина изрядно настрадался от таких, как Амави, ещё там, на родине, в естественной среде обитания. Любая попытка защитить свою честь, отстоять мнение — заканчивалась одним и тем же. Смехом и шутками, оскорблениями и сомнениями в силах Илая, ведь каждый из них судил по внешнему виду, который у молодого самца, к сожалению, совсем не отражал угрозу. Виной всему генетика, то, что в большей мере он пошел в отца-гибрида, чем в самца, перенял миловидную внешность и щуплое телосложение, родившись, всё-таки, самцом.       Илай вспомнил одну из потасовок, которую выиграть получилось без какого-либо труда. Противники теряют бдительность, слишком верят в силы перед внешне слабым соперником, тем самым выкапывая себе могилу. И пока Амави непринужденно смеялся в открытой позиции, Илай нанёс первый удар в живот, что заставил гибрида скрутиться от боли на полу. — Я тебя предупреждал что будет, если ты вновь проявишь ко мне неуважение, — холодно вещает он, лёгким пинком вынуждая Амави перевернуться с бока на спину. — Вместо того, чтобы закатывать бессмысленные истерики, ты бы мог спокойно, понятно и без лишних эмоций объяснить всем свою позицию, — говорит и присаживается на корточки перед ним, заглядывая в переменившиеся, зелёные глаза. — Разводишь панику из ничего, честное слово. Жив твой муж, я могу тебе это гарантировать. — Я хочу увидеть его лично, — хрипло отзывается парень, подтягивая ноги к груди в попытке унять боль. Кулак у Илая тяжёлый, такой, каким ему свойственно быть у самца, но и этот факт не в силах погасить пламени в груди Амави. — Можешь избить меня до полусмерти, можешь говорить что угодно, подстилка Кручевальдов, но я не успокоюсь, пока мне не покажут Реджи. Если он мёртв — ничего более меня здесь не держит, смерти я не боюсь.       Распахиваются двери, впуская внутрь тех, кого Амави хотел видеть больше всего. На шум сбежалась не только вся охрана да посетители. Кручевальды, узнав об очередной забастовке Амави, решили лично почтить визитом парня. Идти на переговоры с террористами — плохая идея, но, казалось, что иных вариантов и нет вовсе. Случай непослушания будет справедливо наказан, угроза жизни одному из охранников не пройдет бесследно, как и нарушение спокойствия во время рабочего дня. Чем удовлетворенее выйдет в конечном итоге клиент, тем больше в дальнейшем будет борделем иметься прибыли. Во всех борделях, когда-либо существующих на территории Северных земель, имелись особенные критерии оценивания качества обслуживания. И хоть на волчий вид заведение Кручевальдов имело монополию, ведь никто более не мог достать таких особей с чужих земель, то с базовыми услугами и обслуживанием другие бордели могли потягаться.       Клиент всегда прав, это правило работало повсеместно, а владельцы бизнеса были вынуждены невольно с ним смириться. И сейчас, когда потасовка отвлекла внимание гостей от мирного, приятного времяпрепровождения, — у заведения легко могли появиться плохие отзывы. — Вот они, собственной персоной! — воскликнул Амави, медленно усаживаясь на полу, скрещая ноги. Руки с живота он не убирал, всё внутри по-прежнему сковывало неприятными ощущениями, но приветствовать долгожданных гостей лёжа он не желал. Охрана выпрямилась по стойке смирно, гости утихли в бурных обсуждениях. Заметно изменился в лице даже Илай, когда как Амави продолжал вести себя весьма раскованно. — Я требую встречу с Реджинальдом, Ульрих, думаю, тебя об этом уже оповестили.       Синт обиженно изогнул бровь, понимая, что его вовсе никто не считает за полноправного владельца заведения. Скрестив руки на груди, он быстрым шагом сократил расстояние с Амави, присел на корточки, прямо как недавно это сделал Илай, а затем влепил пощечину. Да такую, что парень тут же вновь оказался на спине. — Меня, по-твоему, тут не существует, да?! — с претензией в голосе спрашивает Синт, угрожающе нависая над жертвой. — Совсем от рук отбился! Забыл, что было в последний раз, когда ты решил идти против правил, да?!       Честерс лишь глаза закатывает, теперь прикладывая ладонь не к животу, а к щеке, стараясь унять жгучую боль нового удара, оставившего на коже краснеющий след. Отвечать что-либо Синту он не желал, смотрел будто сквозь него, на Ульриха, искренне считая самца настоящей властью и авторитетом в рамках борделя. — Давай мы с тобой договоримся, Амави, — хмыкает спокойно Ульрих, деловито упирая руки по бокам. — Ты прекратишь нарушать общественный порядок, сейчас же извинишься перед Илаем и Ником за все оскорбления, а также за попытки навредить, а потом мы с тобой обсудим вопрос в кабинете, — говорит и встаёт рядом с мужем, наклоняет только голову вниз, прожигая взором холодных, зелёных глаз. — Дальнейшие обсуждения твоего вопроса будут только после выполнения перечисленных мною условий. — Я не буду извиняться перед ними, — категорично отвечает Амави, активно качая головой.       Парень вновь садится, а после и встаёт, опираясь ладонью на стол поблизости. И если охраннику он ещё раздумывал принести извинения, понимая, что в ситуации мужчина делал всё в соответствии с инструкциями сверху, то перед Илаем, самцом, что предал свой народ и сдружился с похитителями, он извиняться совсем не собирался. — Просто дай мне увидеться с Реджи и ты снова сможешь манипулировать мною с помощью угрозы его жизни. Повторюсь, если он мёртв — меня более ничего не удержит в этом проклятом месте. — Я думал, что мы сможем найти общий язык, — с досадой качает головой Ульрих, прикрывая веками глаза. Где-то в стороне стояли и Илай, и Ник, невольно ставшие жертвами протеста парня. Сейчас они предпочитали молчать и не вмешиваться, ожидая справедливого правосудия в лице Ульриха. — Как жаль, что ты не понимаешь, когда с тобой разговаривают нормальным языком. — Ты, мать твою, держишь меня здесь уже больше двух месяцев! — вновь вспыхивает огонь ярости в глазах парня. Он легко притупляет всю боль, до этого сдерживающую от новых выпадов. — Я смирился с вашими условиями, стал послушным и покорным, выполнял любые прихоти этих мерзких людей, хотя каждому из них мне искренне хотелось перегрызть глотку, — тараторил он, уже не опираясь на стол, а уверенными шагами сокращая расстояние между ним и Ульрихом. — Я делал всё, лишь бы Реджи жил, лишь бы он не страдал из-за меня, лишь бы вы не навредили ему! А сейчас ко мне пришло осознание, что вы, вероятно, и вовсе не занимались никаким лечением болезни и травм Реджи. Без лечения он мог прожить максимум месяц, может, чуть больше, но, по моим скромным расчетам, мой муж должен быть уже мертв при таком раскладе!       Ульрих не горел желанием выносить внутренние конфликты организации на показ гостям. Те отличались особой капризностью, принципиальностью и педантичностью, владелец не исключал факт того, что сразу после на бордель посыпятся жалобы с требованием вернуть деньги. Более жадных людей, чем богатеев, было трудно найти. Они тряслись за каждую копейку, желали потратить всё с максимальной пользой и выгодой, считая положенные минуты обслуживания, не позволяя уйти раньше даже на секунду. И сейчас, когда вместо мирных посиделок с алкоголем в компании волчьего красавца или красотки, им приходится наблюдать чужой конфликт— пальцы уже недовольно барабанят по стеклянным столам. Ульрих знал, что их ждёт после скандала с Амави, и как бы ему ни хотелось прихлопнуть парня здесь и сейчас, он решает сдержать себя в руках ещё ненадолго. Синт тем временем, хоть и воспылал гневом к нарушителю спокойствия, в первую очередь старался успокоить посетителей. Предвещая скорые проблемы, он не хотел, чтобы на плечи мужа вновь ложилась ноша ответственности за чужое отвратительное поведение. — Давай мы обсудим твой вопрос за пределами гостевого зала, — сдержанно отвечает Ульрих, протягивая широкую ладонь парню. — А что? Боишься, что твои тупые толстопузы выберут не ваш притон, а какой-то другой? — огрызается тут же Амави, отбивая от себя протянутую руку грубым движением. — Вы взрастили бизнес на чужих страданиях, вы набиваете кошельки за счёт нашего унижения и боли, Ульрих. Я бы сжёг это место дотла, только дай мне спички.       Чаша терпения постепенно переполняется, дыхание затрудняется, а Синт, наблюдающий за всем со стороны, испуганно прижимает уши к голове, понимая к чему всё идёт. — Ты лично ответишь за свою дерзость, Амави, — звучит над ухом парня тихий, но угрожающий тон Ульриха. Мужчина схватил работника за запястье, рывком притянул к себе и сжал так сильно, что ещё бы чуть-чуть и косточки в тонком предплечье стали пылью. — Я даже не стану привлекать к этому Реджинальда на этот раз. Он не заслуживает такую тварь как ты, если бы наказание за тебя вновь принял он — от него бы и мокрого места не осталось, — продолжил он, лишь позже отстраняясь, заглядывая в глаза. — Он жив, я тебе докажу, без проблем. Только ты об этом пожалеешь. — Не пожалею, — кратко, заметно испуганно отвечает Амави, стараясь спрятать страх перед разгневанным самцом куда подальше. Парень пережил многое здесь, сомневался, что его вовсе чем-то смогут удивить, но ужас всё равно толпами мурашек крыл худощавое тело, заставляя вообразить самые извращённые пытки, что поджидают за углом. — Я хочу увидеть Реджи, чего бы мне это ни стоило.       Ульрих, на первый взгляд, весьма мирно кивает. Берёт теперь не за запястье, а непосредственно за руку, сжимает пальцы в хватке, давит и утягивает за собой, прочь из гостевого зала. Он видел, что с посетителями уже возникли проблемы, видел, как Синт крайне учтиво старался извиниться и предложить скидку на следующий визит. Видел, что многие из них требовали его личного присутствия. Никто не ставил истеричного гибрида, совладельца борделем, в авторитет, ведь тот, как и свойственно гибридам, был слишком похож на девушку. Высокий, худощавый, с миловидными чертами лица, крашеными волосами да аккуратным маникюром, — мало кто мог посчитать его полноценным управляющим, считая, что кто-то, имеющий подобный вид, просто не может логически размышлять и справедливо заправлять. В зал придётся вернуться как можно скорее, что укорачивало количество отведённого для разборок с Амави времени. Приходилось действовать и думать на ходу, что никогда не нравилось Ульриху. Как только деревянные, тяжёлые двери закрылись за их спинами, мужчина предпочел вести парня совсем не за руку. Уложив руку на волосы в районе макушки, Ульрих с силой вплелся в отросшие волосы и схватился, предпочитая продолжать путь именно в таком положении. Избить бы его, да вот порча товара не скажется хорошо на дальнейшей прибыли. Отправлять парня на постельный режим не выгодно, вредить Реджинальду не хотелось из чистой солидарности, ведь Синт, по-молодости, принёс ему столько же проблем и продолжает приносить. Каким бы черствым, расчётливым и эгоистичным Ульрих ни был, понять запертого в четырёх стенах самца для него было проще простого.       Вариант наказания оставался только один, и он, в последствии, принесёт борделю хоть какую-то прибыль. — Отпусти мои волосы, животное! — вопит и сопротивляется Амави, цепляясь когтистой хваткой в держащую руку. Кровь уже ползет струйками по запястью со вздутыми венами, однако сам Ульрих замечает лишь лёгкое покалывание, будто бы от царапин тонких коготков котёнка. — Ты не можешь просто вести меня за руку, урод? Тебе обязательно в очередной раз самоутвердиться за счёт гибрида, да? Бессовестный, мерзкий, гадкий ублюдок! Как самцу тебе — грошь цена, понял?! — И как Реджинальд тебя терпит, боже, — устало выдыхает мужчина. Ульрих делает резкий рывок, благодаря которому часть каштановых волос беспомощно осыпается на бетонный пол под ногами. На голове Амави давно имелись залысины от грубого отношения, а теперь ему и вовсе стоит всегда собирать хвост, дабы не выглядеть плешивым. — Зря мы взяли вас, а не принца. Эта покладистая сучка бы покорно брала каждый член, а мы бы получали за это сумасшедшие бабки. — Я помню, что ты не был таким, Ульрих! — внезапно заявляет Амави, подозрительно послушно следуя за рукой так, чтобы та не выдрала ещё больше волос. — Я помню твою первую выставку, помню, как ты горел идеей стать великим художником, — пытаясь отдышаться, скрючившись, продолжал он. — И пусть я был тогда совсем зелёным юнцом, я видел в твоих произведениях нечто большее, чем просто мазки краской по бумаге! — Это было лишь мимолётное увлечение, Амави, сбрось розовые очки на мой счёт, — хмуро и холодно отзывается тот. — Синт сделал из тебя чудовище, а ты уже и не в силах вспомнить, каким был до него, — шмыгнув носом, продолжил он. Не то, чтобы Амави хорошо знал мужчину в прошлом, совсем нет. Парень банально не мог поверить в то, что кто-то, в здравом уме и светлой памяти, способен на нечто подобное тому, что происходит здесь. — Попробуй вновь взять кисть в руки и нарисуй то, что тебе подскажет сердце.       Теперь Ульрих натуральнейшим образом заливался смехом. Слова парня казались ему до того глупыми и смешными, что начало казаться, будто они оба оказались в какой-то низкобюджетной мелодраме с телевизора. Такие обычно показывают домохозяйкам по вечерам, коротая время за готовкой, уборкой да уходом за детьми, они не обладают особой смысловой нагрузкой и не претендуют на звание шедевра. Наивность жителей Тиаридари начала поражать Ульриха с тех пор, как Синт сумел открыть глаза на не совершенность мира вокруг. Мужчина впервые увидел издёвки над слабыми, увидел несправедливость, увидел, что многие способны на ужасные вещи, не мучаясь при этом угрызениями совести. Синт снял розовые очки с его носа, помог увидеть мир таким, каким он себя и являет, а мужчина даже поблагодарить не удосужился.       Мечты о карьере художника и правда были глупостью, надежды, что упорным трудом он сможет обеспечить себя и семью — абсурдны, а вера в товарищей, в их надёжность и преданность, вовсе бессмысленна. Синт показал ему, помог, и за это Ульрих обязан служить вечную службу. — Не пытайся меня разжалобить, щенок, — отойдя от истерического хохота, вдруг хмуро говорит он. — Мы в очередной раз из-за тебя понесем убытки, вновь будем разгребать проблемы, созданные тобой. Мне не до глупых картин, когда ты только и делаешь, что сваливаешь на мою голову всё больше неприятностей. — Я надеюсь, что осознание содеянного зла к тебе никогда не придёт, Ульрих, — с тоской заявляет парень, окончательно поддаваясь чужой руке. — Когда ты осознаешь, сколько боли ты причинил, потакая капризам Синта — ты сломаешься.       Ульрих предпочитает промолчать. Путь до камер показался невыносимо долгим, дольше, чем обычно, усталость обрушивается на мужчину с каждым шагом всё сильнее. Ему не хотелось разбираться с людьми в зале, не хотелось заморачиваться с наказаниями, не хотелось разбираться с Синтом, не хотелось выяснять отношения с Дирком. Королева уже при смерти, нападение готовится параллельно с борьбой с группировкой сопротивления. Скоро их маленькое заведение станет лишь историческим памятником, как первый бордель волчьих, ведь таких вскоре наплодится на каждом углу. Заведения с развлечениями для богатых извращенцев станут обычным делом, вроде баров и клубов, а находчивость людей-бизнесменов внесёт в сферу нечто новое, — те услуги, которых в борделе Кручевальдов никто никогда не видывал.       Их процветанию осталось совсем чуть-чуть, может, полгода, максимум год. А потом они вновь станут обычной, семейной парой, которые ссорятся из-за бытовой чуши, не могут позволить дочери лучшее образование и едят еду купленную исключительно по акции.       Руки с усилием заталкивают Амави в камеру. Оставить бы его там навсегда, туда же запихнуть «тупых толстопузов», как выразился Честерс, и к ним, вдовесок, швырнуть и Синта с Дирком. Пусть они сами решают свои проблемы, пусть ругаются и бьют друг друга, да хоть убьют, плевать. За то, Ульрих бы впервые за долгие годы мог насладиться мирной тишиной. Может быть, и правда вновь сообразил бы новую картину, может, занялся бы спортом, может, уделил бы время чтению. Не важно как и зачем, но Кручевальд хотел избавиться от всех, сбежать и закрыться, лишь бы не слышать постоянного шума, упрёков и оскорблений. — У вас есть время до моего прихода, — строго вещает Ульрих, потирая пульсирующий висок двумя пальцами. — Воркуйте, пока можете, голубки. Дверь с грохотом закрывается.       Сейчас на него с постели, сонный и растрёпанный, смотрит Реджинальд. Кожа лица изрезана не только милыми вмятинами от подушки, что красными следами проходили по правой щеке, но и глубокими шрамами от ран, что зашивались явно не опытной рукой. Это никоим образом не убавило у мужчины того природного шарма, который он источал на километр вокруг. Смотреть на него сейчас, сидя на холодном, бетонном полу в отвратительных коротких шортиках, было невыносимо. Руки сами тянулись за прикосновениями, внутри разливалось тепло, растапливая весь сформированный за долгое время лёд. На губы наплывала улыбка, — счастливая, глупая, как и слезы, что подходили солёными каплями к глазам, заставляя мир вокруг поплыть в солёной влаге. Дорожки скатываются с щёк Амави. Вера в то, что Реджи и правда жив, наполняет потерявшую надежду душу новой силой.       Реджинальд ощущал не меньше, не больше, то же, что и Амави. Долгие дни, недели и месяцы разлуки дались невероятно трудно, он также не мог поверить в то, что наконец лицезреет любимого перед собой. Сдерживать себя он не стал. После небольшой, немой паузы, где взгляды так крепко впивались в друг друга, Реджи решает податься вперёд, спрыгивая на пол и в миг захватывая в объятия парня. Они лежат на холодном полу, оба, но холода не чувствует никто. Крепкие руки самца обхватывают тонкие, дрожащие трепетом плечи, лицо парня упирается в выступающие ключицы, слышатся тихие всхлипы. Амави обвивает и руками, и ногами тело мужа, как любил это делать по ночам. Родной запах ударяет в нос, помутняет рассудок и позволяет на мгновение потерять ощущение реальности, подарив непривычное чувство невесомости.       Где бы они ни были, вместе им всегда будет хорошо. Будь это ледяной, грязный пол камеры или уютная постель в родном доме — не важно. Пока сердце в груди бьётся так часто и так сильно — им всё нипочем. Реджи желал укутать парня в кокон, согреть, спрятать от всех невзгод, надёжно защитить собственным телом и никогда более не отпускать. Он знал, что парнишка со скверным характером именно тот, кто предназначен вселенной, если та априори могла хоть что-то кому-то предназначать. Выход маячил на горизонте, конец страданиям, разлуке и боли был где-то совсем недалеко, лишь руку протяни да прикоснись. Вот-вот, всему придёт конец. Они оба живы, целы и могут стоять на ногах, что дарило спокойствие, а также предвкушение того, как они, в будущем, будут вспоминать всё пройденное с шутками да смехом, благодаря всевышнего за то, что это всё закончилось. — Реджи, ты жив… — пробурчал едва разборчиво Амави, щедро сдабривая влагой обнаженные в разрезе футболки ключицы. — Ты жив! Ты жив! Ты жив! — вдруг во всё горло эмоционально закричал он, руками и ногами сдавливая мужчину в объятиях плотнее, принося приятную боль. — Боже, как я рад, что ты всё ещё жив… — Мы с тобой правильно сделали, что оставили детей королевской семье, — посмеялся мягко Реджинальд, легко прикрывая глаза веками. Уши подрагивали, а хвост с нетерпения жадно подметал грязные, бетонные полы. — Интересно, как они там? Не свели ли короля с королевой с ума… — мечтательно произнес мужчина, не сомневаясь в том, что дети находятся в полной безопасности. — Как же мне хочется вновь обнять их, ты не поверишь. Без их звонкого смеха и визгов утро перестало быть для меня утром, — покачал головой он, а затем поцеловал мужа в макушку поредевших волос. — Я потерял какой-либо счёт дней без вас. — Реджи, забери меня отсюда, — звучат непривычно жалобные речи от парня, что всеми силами прижимался и дрожал в родных руках, впиваясь мёртвой хваткой. Реджи не привык видеть парня слабым, не привык слышать, чтобы он когда-либо просил или тем более умолял о чем-либо. Было понятно, что последние несколько месяцев изрядно потрепали его, из-за чего маска сильного и независимого начала трещать по швам. — Я больше не вынесу, я устал, Реджи, я устал от всех, я хочу быть только с тобой! — Тише, милый, тише, — успокаивающе нашептывал Реджинальд, стараясь не терять лица.       Если он удумает и сам поддаться чувствам, вывалить всё то, что копилось долгое время, — слезами затопит буквально всё вокруг. Он скучал, он ждал, он волновался и не находил себе места, знал что именно делают с его мужем, к чему именно принуждают. Самец не мог выкинуть из головы окровавленный и измученный вид возлюбленного, но всё равно держался, стараясь быть парню надёжным плечом. Пока Амави жив — всё у них будет прекрасно, далее Реджинальд лично приложит к их общему благополучию руку. Он обязан Скарлетт жизнью, не только своей, но и жизнью Амави, от чего планировал вернуть должок сполна. — Нам осталось потерпеть всего полторы недели, дорогой, потом мы сбежим из этого проклятого места. — Полторы недели? — озадаченно шмыгнул носом парень, впервые отрывая голову от горячих ключиц. Заглянув в глаза Реджи, что были такими же мокрыми, как и его, парень скривился губами и вновь в голос зарыдал, замечая шрамы. Эти шрамы, можно сказать, Амави лично нанёс на кожу мужа, пусть и не напрямую. Не сомкни он тогда челюсти — лицо ненаглядного бы осталось целым и невредимым. — Господи, Реджи, что он с тобой сотворил? — Что, совсем урод, да? — тяжело, но с улыбкой выдыхает Реджи.       Мужчина понимал, что его нынешнее лицо никоим образом не отталкнет парня, даже волноваться за это перестал. И всё-таки, реакция на шрамы вызвала желание нацепить маску из плотной ткани, лишь бы Амави не сокрушался так сильно чувством вины при одном только взгляде. Шрамы не пугали юношу уродливостью, они пугали тяжестью и осознанием повинности в их существовании. — Через полторы недели Кручевальды уедут в Тиаридари по своим делам, в этот момент мы с тобой начнем действовать. — Действовать? Каким образом, если ты всё ещё болен? — вновь опешивше вопрошает он, не поверив собственным ушам. Те плотно прижались к голове, отражая то ли испуг, то ли скорбь, то ли всё вместе. Определить настроение Амави чисто по ушам не так уж и просто. — К тебе приходил тот мужчина-охранник? Вы тоже с ним разговаривали? — Я абсолютно здоров благодаря Скарлетт, — покачал головой он, позволив себе краткий, тихий смех. — Я многим обязан этой девушке с тяжёлой судьбой и очень надеюсь, что сейчас с ней всё в порядке. Она уходила в явной спешке, говорила, что её уже могут разыскивать, — пожал плечами Реджинальд, спокойно выдыхая. — А о каком охраннике ты говоришь? Тех, что еду приносят? Они и вовсе разговорчивостью не отличаются, вечно тыкают автоматами в морду да трясутся едва заметно. — Погоди, что?.. — шепчет с огромными от ужаса глазами Амави.       Картина мира, что буквально недавно развалилась и собралась вновь, теперь в очередной раз разрушается. Парень убедил себя в том, что девушка была лишь одной из миллионов жестоких людей. Он успел пройти все стадии принятия и почти разочаровался в помощи мужчины, он думал, что Реджи мёртв, думал, что надежд больше нет, но с каждой минутой действительность делала лихой кувырок перед глазами Амави. Сложить пазл воедино получается не сразу, восстановление логической цепочки между тремя известными фактами даётся с трудом.       Парень одними только губами проговаривал всё, что узнал, лишь бы это вновь возымело полноценный вид. «Реджи жив и здоров» — проговаривает беззвучно он, проводя ладонью по горячей груди мужчины, останавливаясь в районе сердца, лишь бы услышать стук. Он не галлюцинация и не часть самовнушения, он здесь, он рядом, обнимает его. «Скарлетт вылечила моего мужа» — вновь шепчет, пустым взглядом упираясь в грудь перед лицом, закусывая губу до крови. «У неё проблемы, её разыскивают» — уже дрожащими от ужаса понимания произносит он, пока слёзы стремительно заполняют нижнее веко. «Никаких охранников не было» — заключает он и моргает, позволяя слезам свободно прокатиться по влажным щекам. Желание убить самого себя ударом с разбегу в стену множилось с каждой секундой. — Я сдал её, — разжимая объятия и свободно укладываясь спиной на пол, неприятно ударившись затылком, произнёс Амави. Глаза опустели, слёзы не отражали всей гаммы эмоций, которую пережил парень сразу с осознанием действительности. — Скорее всего, она мертва. Мертва из-за меня. Она вылечила тебя, латала твои раны, излечила болезнь и заботилась, а я просто убил её, — безжизненным голосом вещает он, закрывая плотно лицо ладонями. — Я убил её, по моей вине твоё лицо покрыто шрамами, по моей вине мы вообще здесь оказались, — не унимался он, пальцами стараясь вдавить собственные глаза в череп. — Лучше бы ты никогда не работал в этой проклятой таверне. — Не говори глупостей, Амави, — спокойно выдыхает Реджи. Он откровенно огорчён вестью, однако показывать разочарованность не желает. Это не то, что сейчас нужно разбитому, измученному гибриду. — Рыжая бестия так просто не сдастся, а ты, засранец, если ещё раз скажешь нечто подобное — получишь по…       Мужчину прерывают резкие, истошные, оглушительные рыдания парня. Душераздирающие, в прямом и переносном смысле, они изнутри режут всё в груди Реджи, настолько искренние и сожалеющие, что желудок болезненно скручивает. Тёплая рука ложится на талию парня, он аккуратно двигается ближе, пока Амави скручивается всё сильнее и сильнее. Сейчас парень собственноручно сокращает количество волос на голове, впиваясь в них до боли сильно. — Я люблю тебя, Амави, — произносит успокаивающе мирно он над самым ухом, изо всех сил сдерживая себя внешне невозмутимым. — Я буду любить тебя любым, в любом случае и в любой ситуации. — Даже если я — убийца? — Даже если ты — убийца.