Расходный материал

      Амави, нынче пребывающий в вынужденной службе на один из самых дорогих борделей, минувшей ночью так и не смог уснуть. За всю, стоит заметить, весьма веселую жизнь, он не переживал столько моральных потрясений за такое короткое время. Самочувствие оставляло желать лучшего, но не из-за грубых рук мужчины, побывавших в теле, или же осколков зеркала, прорезавших в ладонях юноши глубокие раны, нет. Тело ныло и ломило от потока тревожных мыслей. При представлении мужа в сыром, холодном подвале — голова начинала гудеть. От одной только мысли, через что, вероятно, предстоит пройти — всё тело шло зудом до кусочков содранной кожи под ногтями.       А неизвестно откуда взявшаяся рыжеволосая девушка и вовсе запутала своим появлением, подарив призрачную и жестокую надежду на спасение хоть кого-то. Она — человек, но, в конце концов, не все люди ведь плохие? Как в Тиаридари есть недобросовестные личности, так и на Северных землях обязаны быть хорошие! Не может быть так, что люди в сущности своей все поголовно злодеи и маньяки. Правда, ведь?..       Амави имел явно не товарный вид, а это не шло на благо дальнейшей продажи услуг. Дабы угодить капризам богатых клиентов, заведение шло на все меры. В том числе, на полное ограничение свободы, раз уж та причиняет товару так много вреда. Охрана, уже знакомая юноше полным отсутствием такта, сейчас с холодом взглянула на сидящего в углу парня с перебинтованными руками. — Кажется, надо зверюшке какие-нибудь варешки сообразить, — потёр затылок блондин, наблюдая по всему телу явные расчесы. — Смирительную рубашку, как психопатам, и дело с концом, — махнул рукой второй, стараясь поднять гибрида на ноги против воли. — Давай, вставай, ушастый. Сегодня твой первый рабочий день. — Только перед этим, тебе надо поболтать с начальством, — выдохнул без интереса блондин, помогая товарищу в непростом деле.       Сейчас у Амави совершенно нет никакого настроения сопротивляться. Пока на нём эта тонкая, откровенная пижама, а в теле нет ничего лишнего — дела идут неплохо, весть о разговоре с начальством и вовсе вызвала слабую улыбку. У него есть не только безусловное преимущество, но и огромная слабость. Владельцы и сотрудники борделя не могут нанести сильный физический вред товару, ведь нельзя его портить, но больной Реджи явно не представляет для них подобной ценности.       Сложные условия, границы которых Амави только учился прощупывать. Любое неправильное слово и действие скажется на муже в частности, что лишало свободы воли получше всяких наручников. Гибрид не привык подчиняться, не привык быть послушным и покорным, всегда был готов вступить даже в неравный бой, лишь бы отстоять свободу. Он не боялся собственной боли никогда, но так не хотел причинять её близким. Будет страдать сам, но никогда не посмеет поставить под удар семью.       Вновь коридоры, вновь музыка, вновь удушающий запах ванили. Амави не поднимал головы, следуя под руки с охраной, не хотел запоминать интерьеры неприятного места. Если вдруг, когда-нибудь, их спасут, то он начисто сотрёт все воспоминания о ужасном отрезке жизни. И, разумеется, никому и никогда не поведает о пережитом опыте.       В этот раз им пришлось пройти и пару лестниц, прежде чем попасть в нужную дверь. Кабинет начальства Амави также не пожелал разглядывать, только заметил, что пол выложен светлым паркетом, а ближе к столу лежала явно настоящая шкура тигра, как вульгарный, избитый показатель статусности. Запах здесь совершенно другой, более богатый оттенками самых разных ароматов, явно одеколона, а свет яркий и четкий, слепящий не привыкший взор зелёных глаз.       Юношу посадили в тёмно-алое, бархатное кресло, тот сразу по-хозяйски подогнул под себя ноги. Голова всё ещё опущена, парень не считал нужным удостаивать присутствующих своим взглядом, а зря. — Осторожнее с ним, он какой-то совсем дикий, — буркнул уже знакомый блондин, пару раз хлопнув заложника по плечу. — Не думаю, что он нанесет вред вам, но себе так точно. — Спасибо, — кратко отзывается бархатистый, мужской голос где-то впереди. Он тут же кажется юноше знакомым и вызывает не самые лучшие чувства внутри. — Вы можете идти.       Амави не сдержался и всё-таки поднял голову. Увидев тех, кто сидел прямо напротив за широким столом, кого мужчины и называли гордым словом «начальство», он в миг потерял дар речи. Кручевальды, собственной персоной, сейчас смотрели с откровенной ухмылкой и чувством собственного превосходства. Они правда не желали увидеть здесь Амави. Не он был целью, гибрид явно не станет местной звездой и изысканным деликатесом за огромные деньги, но удача была не на их стороне. Получить хоть что-то — уже неплохо, чем категорическое «нет» от глав организации. Они надеялись, что юноша сумеет отбить хотя бы половину стоимости Илариона, и были готовы предложить его даже самому извращенному клиента, компенсируя убытки. Было наивно полагать, что Илариона так просто отдадут, но куда обиднее осознавать, что ушёл он в руки какого-то рядового солдата. Потенциал принца — безмерен, он мог стать лицом заведения и главным маскотом, чего нельзя сказать об Амави. Амави — обыкновенный, рожавший гибрид с трудным характером. Пусть в нём и есть определенные плюсы, он никогда не сможет сравниться с такими редкими волчьими северной расы.       Амави неверяще протер глаза и взглянул снова. Губы невольно приоткрылись в удивлении, глаза перестали моргать, в груди вновь бешено забилось сердце, мешая думать. Позже, страх и шок сменились чистой, неподдельной ненавистью, которая и заставила когти вновь поползти из кончиков пальцев, а глаза смениться. Шерсть встала дыбом и юноша без раздумий подорвался с кресла, одним взмахом руки скидывая всё, что было на столе, на пол. «Как вы посмели, уроды?! Мы с вами одной крови, одного вида, одной расы, а вы! Как вы вообще смели сидеть за одним столом с королём и королевой после того, что делали и делаете?!» — А говорили, что не навредит нам, — хмыкнул глава семьи Кручевальд, Ульрих, холодно пронаблюдав за выражением эмоций парня. — Мы тоже рады вновь встретиться с тобой, Амави. Сядь обратно в кресло, не вынуждай меня использовать силу. — Вы — мерзкие предатели! — честно выкрикнул Амави, упирая две перебинтованных ладони в поверхность деревянного, лакированного стола. Сейчас он не чувствовал боли ран, тело наполнилось чистым гневом и адреналином, с которыми гибрид и смотрел прямо в глаза двум землякам. — Это вы стоите за пропажей наших самок и гибридов! Это вы всё подстроили! Это ВЫ! — Ну мы, и что дальше? — лениво отозвался Синт, складывая ноги на стол без какой-либо опаски. Рядом с мужем, Ульрихом Кручевальд, он всегда чувствовал себя в полной безопасности. — В нашей дыре иным способом денег не заработать, ты пойми, не хочется всю жизнь прожить в грязи, когда есть альтернативы, — пожал плечами он, дёргая бурым ухом под тяжёлое дыхание пленника. — Одним хвостатым больше, одним меньше. Все поплачут и забудут, а нам любая особь будет приносить прибыль долгое время. — Я поверить не могу! — продолжал выкрикивать Амави, сперва не заметив то, как Ульрих покинул кожаное кресло напротив. — Вы предали свой народ! Тех, кто любил вас, тех, кто верил вам! Вы хоть понимаете на какую унизительную работу вы отправляете сородичей?! Или вам плевать хотелось на всё, да? Верно, куда важнее, сколько именно бумажек шелестит в ваших карманах, а не то, что чувствуют другие! — искрился ругательствами он, попутно не забывая заканчивать каждое предложение эмоциональным ударом сжатых кулаков по столу. — Как вы вообще смели разговаривать с Амелией и Фордом, как смели поставить в требования замужество с вашим омерзительным отпрыском?!       Прервать бесконечный словесный поток пришлось непосредственно Ульриху. Тот, оказавшись бесшумно прямо за спиной, с лёгкостью оторвал обе ладони от стола и скрестил запястья позади, сильным толчком опуская Амави грудью в стол. Воздух вышибает из лёгких и в моменте становится трудно дышать. То ли из-за переполняющего сознание гнева, то ли из-за мощного удара, достойного настоящего самца Тиаридари. Мужчина сразу прижимается сзади, вызывая тем самым у юноши массу бесполезного сопротивления, склоняется над ухом. Все под чутким наблюдением Синта, любящего, пусть и временами невыносисого, мужа и «матери» двух детей. — Ты будешь открывать рот только тогда, когда тебя спросят или разрешат, — неторопливо вещал он, усиливая давление сверху с каждой неудачной попыткой выбраться. — Мне твои истерики здесь никуда не впились, Амави. На твоём месте должен быть принц, но нам достался именно ты, — выдохнул он, заставляя парня на миг прекратить сопротивление. — Мы тоже не в восторге, но нам предстоит долгое сотрудничество. Веди себя подобающе, иначе… Ты и сам понимаешь, зачем мне повторяться. — Вы хотели загнать сюда, в это грязное, падшее место — принца? — спрашивает сквозь зубы Амави, уже не брыкаясь в чужих руках, но стараясь сделать так, чтобы пах мужчины не упирался столь плотно промеж ягодиц. — Вы — чудовища, самые настоящие, — заключает он, едва прикрывая глаза.       Такая новость не то, чтобы сильно шокирует Честерса. Очевидно, что особый вид волчьих будет стоить на подобных рынках куда больше, чем рожавший, среднестатистический житель крохотной деревни. В некоторой мере, Амави был почти рад тому, что принца, столь утончённого, чувствительного и нежного, такая участь не постигнет. Зная принца, гибрид мог с уверенностью сказать о том, что Иларион сошёл бы с ума в первые же дни. Оставался главный вопрос: каким образом так получилось? Неужели, опять дело рук Дирка Сондера? — Вы, мерзкие деревенщины, никогда не понимали толка в жизни, — закатив глаза, начал свой необязательный монолог Синт. — Вы веселитесь в своих душных притонах, живёте непонятными, абсурдными традициями и предрассудками, — продолжал высокий, стройный гибрид, драматично прикрывая глаза ладонью. — Ходите в вонючие дырки в полу, носите какие-то лохмотья и рожаете в сараях, которые называете домом, — с ухмылкой дополнил он, показательно проверяя время на новеньком смартфоне. — Вы, идиоты наивные, заслуживаете всего этого. В вашей жизни нет никакого смысла, а мы вам его великодушно предоставляем.       Ульрих не воодушевился пламенной речью мужа, если бы Амави смог увидеть лицо самца, то сделал бы точный вывод о несогласии мужчины со сказанным. Глава семейства занят, он не считает необходимым что-либо объяснять и тратить драгоценное время, но всё равно ждёт окончания. — У тебя сегодня будет первый клиент, мы нашли тебе для первого раза кое-кого особенного, — предупреждает Ульрих, замечая, как тело в руках не только прекратило сопротивление, но и начало проявлять явные знаки согласия. — Он заплатит за тебя вдвое больше только потому, что после тебе придется отлежаться минимум неделю, — продолжил мужчина, в смятении нахмурив брови. Ульрих уже помышлял отпустить парня, но теперь с удивлением наблюдал, как тот, с довольной ухмылкой, трется задом об член. — Поэтому, готовься, что вытерпеть тебе при… Да что ты, чёрт возьми, делаешь?!       Синт реагирует на восклик мужа крайне резко. Подрывается вдруг с кресла, позабыв о прежнем расслабленном виде, ставит руки на стол и склоняется вперёд, дабы пронаблюдать за тем, что же, всё-таки, делает с ним, казалось бы, абсолютно беспомощный Амави. Увидев, как юноша трётся об то, что принадлежит исключительно ему и никому больше —       Синт вспыхивает, будто спичка. Фокус Честерса сработал, предположения оказались верны. Гибрид, чей возраст уже давно перешагнул за отметку в тридцать лет, испытывал нездоровое чувство ревности к мужу. Настолько нездоровое, что оно сумеет нарушить мирную идиллию торжества победы. — Значит вот зачем ты заломал эту деревенщину, да, Ульрих?! — в ревностной истерии вскрикивает Синт, заставляя мужа за долю секунды выпустить парня из хватки. Не успел тот и слова сказать в оправдание, как по щеке тут же звучит сильная, обжигающая пощёчина, что в миг заставляет мужчину отшатнуться дальше. — Можешь разложить его прямо на нашем столе, дорогой! Что ты, я же совсем не против! Родит тебе нового Велиара, ведь я совсем стар уже для тебя, да?! — Синт, не начинай, он сам об меня тёрся, — раздражённо трет переносицу двумя пальцами Ульрих, прикрывая устало глаза. Амави тем временем медленно скатился спиной по стенке стола и с упоением наблюдал за разыгравшейся драмой. — Я не могу его бить, поэтому… — Да всё понятно с тобой, можешь не оправдываться! — вновь кричит на весь кабинет он, эмоционально взмахивая руками. Быстрым шагом гибрид уже направлялся к двери, но напоследок решил выкрикнуть новую фразу прямо мужу в глаза, тыкая тому в грудь указательным пальцем. — Как натрахаешься — можешь собирать свои вещички и уматывать обратно к мамочке, на родину, я здесь управлюсь сам!       Звучит оглушающий хлопок двери. Ульрих окидывает хмурым взглядом сперва дверь, и только потом Амави, кто и стал зачинщиком очередного скандала. Честерс вызвал приступ ревности совершенно намеренно и осознанно, при любых других условиях он бы никогда не стал тереться об чужой член при живом муже. — А ты знал, куда надавить, да? — хмыкнул оценивающе Ульрих, неторопливо возвращаясь к сидящему на полу заложнику. — Перебесится, как и всегда, — фыркает он вслед ушедшему мужу, прекрасно понимая, что сразу после окончания дел ему придется успокаивать Синта. — Ты услышал то, о чем я говорил? — Ты подложишь меня под какого-то извращенца, ага, — махнул рукой небрежно Амави, вновь начиная чесать настрадавшиеся запястья. — Иначе Реджи навредят. — Всё верно, — кивнул спокойно он, протягивая руку парню. — У тебя не будет возможности навредить клиенту, поэтому не советую даже пытаться. Из дельных советов могу лишь сказать, что, чем больше ты не принимаешь действительность — тем больнее тебе будет, — пожал плечами Ульрих, скрещивая руки на груди. Щека самца всё ещё алела от удара, что слегка утешало Амави в угрожающем виде мужчины. — Расслабься и представь, что это с тобой делает Реджинальд. Будет проще, обещаю. — Без твоих советов обойдусь, — огрызается Амави, борясь с желанием плюнуть собеседнику прямо в лицо. — Ты — не самец и не мужчина, Ульрих, ты жалкий, убогий каблук этой сумасшедшей психопатки.

***

      Сопровождали в новое помещение Амави двое новых охранников, крайне не болтливых, в отличие от прошлых. Те, ставшие почти родными, создавали впечатление двух старых, добрых приятелей, переговариваясь между собой и отпуская неуместные шутки. С этими было иначе. Создавалось впечатление, будто они ведут на самую настоящую казнь, что эти коридоры — последнее, что увидит в своей жизни Амави. Будто вот-вот, и у него спросят о последнем желании перед смертью. Мрачные лица, четкая, почти механическая походка, наручники, что нацепили запястья сразу после выхода из кабинета Кручевальдов. Атмосфера складывалась такая, что мурашки бежали по коже, ноги заведомо дрожали, а улыбка никоим образом не посещала лица. То, что было в кабинете, подарило юноше мнимое чувство контроля хоть над чем-то, пусть и в жертву пришлось отдать собственную гордость, а здесь… Здесь больше ничего от него не зависит.       Перед непосредственной передачей клиенту пришлось пройти через ряд испытаний. Вновь душ, что почему-то лил исключительно горячую воду, раздражая расчесанные раны по всему телу, вновь набор из халата да тапочек, вновь полная обнаженность. Перед дверьми в комнату зелёные глаза пленника прочно завязали чёрной повязкой. Ткань оказалась настолько плотной, что лишала возможности видеть на все сто процентов, поэтому с дальнейшими ритуалами охрана помогала гибриду лично.       Лично лишили Амави последней одежды, лично провели до весьма своеобразного устройства, уложив спиной на что-то прохладное и почти мягкое, лично расположили дрожащие конечности по оковам.       Амави чувствовал, как руки связывают над головой прочной, режущей кожу веревкой. Чувствовал, что ноги вновь невозможно широко раздвигают, закрепляя где-то выше тела, чувствовал и этот лёгкий ветерок, что проходился прохладой по обнажённой коже. Юноша начал рыдать ещё тогда, когда лишился одежды, но умудрялся делать это так незаметно под маской, что все остальные посчитали, будто жертве абсолютно всё равно. Всё, что разрешалось в данный момент мужчинам — посмотреть на результат. Будь их воля, воспользовались бы скованным положением парня тут же, но увы, обычные работники не располагали такой шикарной возможностью. Убедившись, что все сделано именно так, как требовал клиент, мужчины молча удалились с характерным хлопком двери.       Оставшись наедине с собой, парень едва успокоился. Попытался освободить руки парой резких движений, проделал то же самое с ногами и потерпел абсолютное поражение. Всё, что сейчас было способно хоть как-то двигаться — голова да задница, но естественно, никакой пользы в желанном побеге это не приносило. Ноги не сдвинуть, не прикрыться, лицо не скрыть, от холода, объявшего пустую, казалось бы, комнату, никуда не деться. И кричать о помощи некому, лишь беду на себя накликает.       Дверь тихо открывается, звучит поворот ключа в замке и последующие, спокойные шаги да звон ключей. Тело лишённого зрения Амави уже идёт толпами мурашек, всё внутри болезненно сжимается и вновь возникает непреодолимый зуд, утолить который уже попросту нет возможности. Омерзение от одного только осознания, что какой-то незнакомый человек узрел его в столь унизительном положении — захлестнуло с головой, воспаляя нездоровое желание содрать с себя кожу заживо.       Амави не знает чего ожидать. Полагает, что раз он, сейчас, находится в открытой позе — в тело точно что-то засунут, вероятно, большое, желая вызвать как можно больше эмоций и получить максимум удовольствия. Парень не знал иных видов секса, кроме традиционного, в постели, или, на край, на полу. Представить то, что будет дальше, оказалось невозможно трудно. На что способны люди?       Не теряя надежд сыграть на чувстве жалости, Амави вдруг выдает своему невидимому гостю: — Пожалуйста, не делай этого, — молит он и сам понимает, что это звучит абсурдно. Конечно же, этот человек, кем бы он ни был, бросит все свои планы, сжалится и отпустит домой. — У меня дети дома и муж больной, пожалуйста, одумайся!       От неизвестного в ответ лишь тишина. Трудно определить с какой именно стороны сейчас находился мужчина, может быть, он был в другом конце комнаты, а может, прямо над ним. Проходит время, прежде чем тот приступает к решительным действиям, и ощущение полного присутствия наконец вселяют в Амави кратковременное чувство спокойствия.       Руки, внезапно, ложатся на абсолютно спокойный член парня. Тот сжимается всем телом, кривится лицом, но усердно пытается представить, что невидимыми руками касается сейчас именно Реджи. Получается весьма скверно, ведь вместо горячих, сильных и заботливых рук, он чувствует на плоти лишь нечто сухое и холодное. Чужие пальцы безуспешно пытались поднять незаинтересованный в процессе орган.       Неизвестный тяжело выдыхает. По телу юноши вдруг проходятся неожиданно нежные и осторожные прикосновения, ведущие от лобка по впалому животу к груди, а именно — к соскам. Пальцы медленно берутся массировать сосок, срывая с губ юноши первые, не болезненные стоны. Неизвестный почти радуется победе, но член в левой руке так и не встаёт. Вновь тяжёлый вздох. Тот перемещается от раздвинутых ног Амави к телу, стоя сбоку, и тут же наклоняется вниз. Такие же сухие, как и руки, губы накрывают сосок парня, заставляют выгнуться и покрутиться в попытках избавиться от ласк. Рука всё ещё безуспешно скользит по плоти параллельно с ласками соска, и спустя время эти игры надоедают человеку.       Амави слышит, как тот с тяжёлым шагом возвращается к связанным, раздвинутым ногам. Слышит, как пальцев мужчины касается язык, морщится, понимая, что будет дальше, и ожидаемо получает внутрь весьма просторного отверстия вагины два пальца. Ничего, кроме омерзения, трюк не вызывает. Короткие пальцы начинают рвано двигаться внутри, вызывая в юноше новые силы к попыткам освободиться, но стонов не звучит, а член не поднимается. Болезненных ощущений в теле также нет, лишь болезненное осознание, что сейчас внутри копошится незнакомый, вероятно немолодой, человек.       Честерс всегда спал только с теми, кого искренне желал. Скверная репутация распутного гибрида до сих пор тенью следовала за ним, несмотря на замужество и детей. Амави бы никогда не опустился до секса за деньги, без личного интереса к партнёру, такой случай ранее представлялся ему худшим из возможных исходов. Как оказалось, всегда есть куда хуже. Сейчас, когда он вынужден беспомощно терпеть чужое вторжение, Амави уверенно назначает этот день худшим в своей жизни.       Пальцы исчезают из промежности. Парень чувствует, как клиент брезгливо обтирает об его бедро свои пухлые, короткие отростки.       Теперь мужчина прекращает действия на весьма долгий срок. Ходит, бродит, ищет что-то и выбирает. Амави невидяще наблюдал за ним, мысленно визуализируя то, как мог выглядеть этот человек. Он понимал, что клиент никак не может добиться эрекции, но решительно не понимал зачем она может быть вообще нужна. — Если хочешь увидеть мой стояк — возьми его в рот, — решил вдруг сдерзить Амави, позволив себе довольную, хитрую ухмылку на губах. — Да по-глубже, так, чтобы по самое горло, — дополнил смело он, пользуясь последним из доступных оружий — словами. — Мерзкое, человеческое отродье.       Амави осознавал, что вскоре пожалеет о своей дерзости, но пока ничего не вселяло в него тот неподдельный ужас. Лишь омерзение. Дерзость всегда являлась главным средством самозащиты гибрида, и этот случай не стал исключением. Пока он держит и сквернословит — он не чувствует себя настолько унизительно слабым и беспомощным.       Мужчина пытался быть нежным и не причинял боли, что было удивительно, поэтому тот решил позволить себе немного больше. А вдруг, это вовсе не мужчина, а девушка? Или же, немолодая женщина, изголодавшаяся по чему-то действительно большому и крепкому… Такие ведь могут быть клиентами борделя, верно?       Ульрих предупреждал об крайней степени извращенности будущего клиента, но пока всё выглядело весьма терпимо. Даже слишком, стоит сказать, это выглядело подозрительно терпимо.       Было бы хорошо, будь слова Кручевальда простым преувеличением и страшилкой, но нет. Из размышлений Амави выдирает резкий, рассекающий воздух, удар плетью прямо по груди. Кожу моментально обжигает болью, с губ срывается первый крик. Руки бешено бьются в оковах, натирая кровавые следы, а лицо искажается гримасой ужаса. Шутить уже не хотелось. Второй удар не заставил долго ждать, всё последующие обрушивались один за другим, по разным частям тела. Каждый раз, когда клиент заносил плеть, воздух со свистом рассекался, а следом обязательно звучал и продолжительный, скулящий крик Амави, что уши к голове испуганно прижимал. Шутки кончились, настоящая натура гостя постепенно раскрывается в полной красе. Если бы Честерс знал о существовании практик БДСМ, то обязательно бы осудил сие явление. Намеренное причинение боли с целью получения удовольствия с любых сторон, как считал Амави, можно назвать высшей степенью сумасшествия. — Пожалуйста, хватит, я умоляю, прекрати! — взвыл теперь Амави. Парень протестующе крутит головой из стороны в сторону, по поверхности стола съезжая и поднимаясь голой задницей. — Мне больно, остановись! Остановись, чёрт тебя дери!       В абсолютной темноте перед глазами юноши вдруг замерцали ослепительные огни. Переживая удар за ударом, парень начал понимать почему же потребуется целая неделя, со слов Ульриха, на мирное восстановление после этого клиента. Первый раз и уже какой-то совершенно непредсказуемый, больной на голову психопат! Амави предвкушал, что на теле не останется ни одного живого места, которое не будет отзываться болью при каждом вдохе.       Удары резко прекращаются. Парня ещё какое-то время мучает дрожь, не позволяя пролежать смирно и секунды. Дыхание сбилось к чертям, сердце выпрыгивало из груди, а в мыслях творился беспорядочный вихрь из множества бессвязных вопросов. Вся маска пропиталась горькими слезами. Рука неизвестного вновь ложится на член, но теперь он, к великому удивлению обоих, стоял колом. Амави и сам не поверил своим ощущениям, голову со стола подорвал, дабы посмотреть, и только встретив тьму перед глазами вспомнил, что «видеть» сейчас — непозволительная роскошь.       Рука мужчины быстро скользит вверх-вниз с томными, довольными придыханиями, но вдруг вновь исчезает, едва ли парень успевает начать получать от процесса больное удовольствие. Он вновь отходит в сторону, исчезает на несколько минут и возвращается вместе с новым ударом плетью, пусть и одним-единственным, для поддержания эрекции у парня с мазохистскими наклонностями. Чётко слышится открытие какого-то тюбика, явно со смазкой. Та каплями скатывается с рук на бедра Амави, вызывая резкую дрожь. Ладони размазывают густую, скользкую жидкость по всему стволу, а в частности — по головке, едва залезая пальцами к уздечке.       Такое внимание к ней вызывает в парне лёгкую панику, но тот считал свои тревоги неоправданными. Невозможно ничего засунуть в столь узкое, тесное место, верно? Чисто физически невозможно! — Что ты задумал? — хмурясь, вопрошает Амави, уже совсем не наслаждаясь внезапными ласками на члене. Тревога нагоняет в мысли страшные картины, рисует в руках невидимого острые, блестящие инструменты, которые вскоре станут рассекать чувствительную плоть.       Тогда мужчина впервые за весь вечер подаёт голос. Он уже приготовлен к задуманному, сжимал плотно кольцом пальцев головку, удерживая в одном положении, а другой рукой, двумя пальцами, держал тонкую спицу с множеством мелких шариков вдоль всех пятнадцати сантиметров длины. Но прежде чем вводить, он был вынужден предупредить: — Будет больно, но ты не дергайся, себе же хуже сделаешь, — говорит спокойный, мужской голос, совершенно не вселяя в тело дрожащего юноши никакого покоя. — Со временем, тебе понравится. Я вижу твои наклонности, волчий.       Амави всем телом напрягается. Неизвестный инструмент проникает внутрь уздечки шарик за шариком, раздвигая неимоверно узкие стенки собой, разжигает новую, ранее незнакомую боль в отверстии, откуда всё исключительно выходило, но никак не входило.       Ожидаемо, парень не сдерживается и начинает брыкаться на столе. Сперва он подталкивает руки клиента так, что спица входит в член сразу на четыре шарика, вместо положенного одного. А после, подавшись с оглушительным криком назад, Амави выдирает саундинг наружу на пять шариков, вновь ощущая неимоверную, режущую боль. Ощущения не из лучших. Несмотря на ровные, округлые части инструмента, внутри он казался настоящим лезвием, что вот-вот разрежет член напополам. — ХВАТИТ! ПРЕКРАТИ! УБЕРИ ЭТО ИЗ МЕНЯ! — выкрикивает вновь и вновь Амави. Бешено вырываясь из прочных оков, он тем самым натирал себе на запястьях глубокие, кровоточащие раны. Черная маска уже давно напиталась слезами. — МНЕ БОЛЬНО, ТЫ, ГОВНА КУСОК! ВЫНЬ ЭТО ИЗ МОЕГО ЧЛЕНА!       Естественно, клиент никак не отзывался на крики Амави. Единственное лишь, пришлось несколько сменить позицию, лишь бы взбесившийся парень сам себе не сделал непоправимо хуже, раскроив внутри резкими движениями всё, что только можно. Мужчина упирает чужой член в живот и удерживает, проталкивая той же рукой саундинг глубже. А второй, свободной ладонью, вдавливает грудь Амави в кожаный стол под наклоном, блокируя не только движения, но и возможность свободно вдохнуть. Парень замирает и жалобно скулит, ощущая как входит каждый проклятый шарик, раздирая всё внутри болью. Он лежит и терпит, молясь, чтобы кошмар скорее закончился.       Внутри оказывается последний шарик и теперь с конца члена Амави торчит аккуратное, стальное колечко, что поможет вскоре изъять инструмент обратно. По стволу парня проезжаются чужие руки, измазанные смазкой, но ничего кроме недовольного рыка это не вызывает. Теперь член стал неимоверно чувствительным, пульсирующим местом, которое не давало никакого покоя даже на секунду. Чисто в научных целях, гибриду стало вдруг интересно, какими бы стали ощущения, реши он с кем-то переспать с такой штукой внутри. Но, что-то подсказывало, что ничего хорошего из этого бы не вышло.       Мужчина вновь растворяется в абсолютной пустоте, не издавая даже шороха, но вскоре звучит хлопок двери. Значит, что он вновь куда-то отлучился, оставив юношу наедине со своими мыслями.       Огнём горело буквально каждая клеточка организма, за исключением пока нетронутых ничем отверстий ниже. Удары, что наносились плетью от души, оставили яркие, красные отметины, что местами точно всплывут синяками. Губы дрожали, нос абсолютно заложен, ноги трясутся и из-за крепления, явно на высоких подставках, что едва скрипели в кромешной, всепоглощающей тишине. Амави не мог прекратить выть в одинокую темень перед глазами, будто бы от этого станет легче, будто от этого кто-то сжалится над ним, освободит от оков и залижет каждую из тяжёлых ран.       Теперь, раз он остался в одиночестве, Амави не сдерживается от слёзной речи дорогому мужу, которого сейчас так не хватает рядом. Разговор поможет отвлечься, хоть на секунду позволит забыть о ситуации, в которой он оказался по воле судьбы. — Реджи, как ты там? — спрашивает он сквозь болезненную улыбку. — Я надеюсь, что эти черти хоть чем-то тебя кормят, — шмыгнул носом юноша, резко дёрнув левой рукой, лишь чтобы освободить её и протянуть воображаемому мужу. — Дела мои плохи, как можешь заметить, — говорит и испытывает натуральный стыд, будто правда связанный и обнаженный лежит перед ним. — Я не знаю, что со мной ещё сделают, но я обещаю, я выживу, — сглатывает тугой ком в горле он, сам не в силах поверить собственным словам. — Я приду за тобой, милый, мы вернёмся домой и всё у нас будет хорошо, — продолжает парень и вновь на рыдания исходится, при этом сохраняя на губах широкую улыбку. — Я обещаю, ты только дождись, не смей умирать, слышишь?..       Амави мог бы и дальше продолжать диалог с пустотой, в которой травмированное сознание так легко рисовало образ близкого, но дверь вновь открывается. Резко гибриду приходится привести себя в порядок, хотя бы, перестать ныть так громко, сохранить хоть какую-то честь и достоинство, если хоть немного остались после пережитого.       Оковы пропадают сперва с запястий, только потом с ног, и сразу после чужие, сильные руки забирают дрожащее страхом тело со стола. Судя по ткани перчаток, которую чувствовало обнаженное тело Амави, помогал один из охранников, когда сам клиент предпочитал держаться поотдаль и раздавать приказы. Ноющей болью от недавней порки кожей живота парень вновь ощущает прохладную, кожаную поверхность. Шею и оба запястья его заковали в установку, так напоминающее своим механизмом гильотину. Она с характерным хлопком закрылась где-то сверху, вновь ограничивая любую возможность передвижения.       Ноги снова широко разводят в разные стороны. Оковы крепятся к щиколоткам — к счастью, теперь они имели весьма щадящее, мягкое обрамление поверх голого железа, что позволило не усугубить кровавых ран на местах крепления. Стол же заканчивался небольшой, круглой подушкой. Такая же кожаная, как и весь стол, прямо внизу живота, подушка невольно приподнимала задницу волчьего призывно вверх, открывая стоящему позади подробный вид. И как только со всеми креплениями было покончено, охрана вновь удалилась из комнаты, оставляя клиента и исполнителя наедине.       Судя по позиции, в которой сейчас оказался Амави, тот совершенно уверенно делал вывод, что его ждёт секс. Вероятно, грубый и беспощадный, ведь едва ли клиент станет заботиться о чувствах какой-то проститутки. Эта мысль совершенно не утешала Амави, оба отверстия он бы никогда не предложил человеку. Одно — слишком узкое, туда и два пальца проходят с трудом; второе — слишком опасное, ведь если попадет хоть одна капля спермы, беременности не миновать. А за ней и смерть в муках во время родов, что не придется по вкусу ни ему, ни хозяевам борделя, и уж тем более, дорогому Реджи с детьми.       Вопреки ожиданиям Амави, мужчина не торопится заполнять собой ни одно из гостеприимно обнаженных отверстий. Он вновь сжимает в руках что-то кожаное, что тихо скрипит в руках — явно очередную плётку, — но в этот раз, более страшную и опасную, нежели та, что оставила отметины и синяки на плоскости живота раньше. Новое орудие имело всего одну верёвку, обвитую кожей, было толстым у основания и тонким на конце. Та самая плётка, что с одного удара оставит глубокую, кровавую рану на теле, та, которую Амави никогда в жизни не забудет.       Именно с неё мужчина и решил начать. Без каких-либо предисловий и предупреждений, он обхватывает основание пушистого хвоста и заставляет поднять задницу выше над столом. Удерживая, вызывая в юноше чистый гнев, который заставлял когтями сдирать деревянную стружку с удерживающих досок вокруг, мужчина замахивается со всей силы и оставляет первый, рассекающий удар.       Кровь быстро начинает скатываться по спине юноши в разные стороны, кожа без труда разошлась в стороны одним только касанием кожаной плётки. Темно-алое нечто, идущее наполовину спины юноши, вызвало резкое потемнение в глазах Амави на долгих пару минут. Опустив без сил голову в деревянных оковах, гибрид сразу понял, что таким образом легко задушит себя, из-за чего вынужденно поднял голову обратно. Теперь от истошных криков не слышно даже мыслей. Те отдавались эхом от стен полупустого помещения, зацикливались в бетонной коробке и повторялись вновь и вновь, громкие, душераздирающие вопли, что стихали по мере ослабления боли.       Звучит второй удар, легко пересекающийся с первым. Теперь на спине жертвы сиял идеальный, кровавый крест, написанный глубокими ранами ровно посередине. Темно-алая постепенно начинает капать на пол, скатываясь вниз по кожаному столу, но и этого кровожадному мужчине оказывается мало. Он наносит подряд сразу три удара, один за другим, и теперь конкретных узоров на коже парня уже не разобрать. Спина отныне напоминала сплошное кровавое месиво, лужа от которого становилась с каждой минутой всё больше.       Справедливости ради, парень отключился от болевого шока ещё на предпоследнем ударе. Голос оказался совершенно сорван, горло саднило болью, но этого Амави уже не чувствовал. Он оказался в сладком забвении, пальцы, некогда сжатые в кулаки, расслабились, юноша повис безвольной куклой в деревянных оковах, что через время неминуемо бы привело к смерти от недостатка кислорода. Мужчина понял это сразу, как только не услышал реакции на последний, завершающий удар. Он бросил плеть к ногам и ринулся к передней части установки, в панике схватил Амави за волосы, тем самым открывая доступ к кислороду. — Эй, вы! — кричит во всё горло он, имея ввиду охрану, что дежурила прямо за дверьми всё это время. — Сюда подошли, живо!       Мужчины с мрачными лицами отворяют двери и сперва смотрят в глаза клиенту, лишь потом на то, что он наделал. Они ни капли не удивились, когда узнали, что жертва потеряла сознание, ведь крови здесь было предостаточно. Как бы светлый ламинат не пришлось менять.       В ящике, что находился поодаль от места происшествия, всегда на такие случаи имелся маленький, стеклянный флакончик с нашатырем, что умел легко привести в чувства отключившихся работников борделя. И так как руки клиента были заняты волосами Амави, дабы не дать ему задушить самого себя, прочую работу пришлось выполнять охране.       Один вдох и Амави вновь в этом мире, полном боли и страданий. Тот моментально вскрикивает, вновь сталкиваясь с ужасной болью кровоточащих ран, он вырывается, бьётся в истерике в прочных оковах, матерится и брыкается, абсолютно потеряв умение здраво мыслить и ощущать. Всё, что он чувствовал сейчас, заставляло малодушно помышлять о смерти, о прекращении мучений, что обязательно должно следовать после. Он обещал Реджи, что выживет, клялся, что спасет, но сейчас подобные перспективы казались Амави крайне призрачными, ведь на этом мужчина даже не думал заканчивать.       Охрана уходит, теперь флакончик с нашатырным спиртом стоит совсем недалеко от установки, на крохотном столике, как раз под такие нужды. С плёткой клиент решил закончить, но пытки продолжались. Теперь он взял с полок под непрекращающееся нытье парня обычную свечу, даже не низкотемпературную, самую обычную восковую свечу белого цвета. В полутьме послышалась зажигалка, кою ввиду незнания парень не распознал, а вот запах воска он безошибочно определил.       Клиент дождался, пока та начнет плавиться, и только потом взялся за решительные действия. Сперва, раскаленные капли воска падали по нетронутым частям тела, вызывая слабую надежду на пощаду. Они стекали по совершенно целым ягодицам, пусть и отзываясь болезненными ощущениями, но они никак не могли сравниться с изрезанной ударами в кровь спиной. Воском он прошёлся и по бёдрам, лишь ненадолго прерывая рыдания Амави на напряжённое шипение, им же покрыл ступни и пошёл вновь выше, прямо к промежности.       Воск теперь покрывал и половые губы парня, и сжатое кольцо мышц. Пара капель также потекли вниз по чувствительному члену, и в этот раз юноша не смог отреагировать спокойно. Вновь неразборчиво что-то стал кричать, жмурить глаза и царапать деревянные оковы, елозить животом по столу и взывать к пощаде, пусть слова уже ни были понятны. К самым чувствительным местам на теле волчьего относились безответственно и жестоко, воск застывал на влажной коже, четко повторяя рельефы, и только остывая, дарил мнимое ощущение облегчения.       Вдоволь поразвлекавшись с менее травмированными частями тела парня, он, где-то на середине тонкой свечи, перешёл к самому главному. Кровь уже успела значительно замедлиться в свежих ранах Амави, собрав приличную лужу прямо под столом. И теперь, как истинный недо-врач, у клиента было в планах закрыть тяжёлые раны воском.       Первая капля падает аккурат в середину креста, нарисованного плетью в первые два удара, и Амави вновь оказывается на грани с тем, чтобы потерять сознание. Эта боль уже не сравнится ни с чем, что было у него раньше, даже нанесение этих тяжёлых, глубоких ран показалось сущим пустяком. Раскалённый воск падал прямо на обнаженное мясо, в расщелины кожи, кипел там короткое время и оставался бледно-розовой каплей, так и не ставшей частью раны в кровавом месиве. Прекрасно понимая, что кричащий хриплым, совершенно пропавшим голосом парень вот-вот отключится, мужчина вновь подносит к носу нашатырь, параллельно с этим не прекращая удобрять раны раскаленным воском.       Теперь Амави умоляет о смерти. Он сам себе не верит, но сейчас он искренне, совершенно эгоистично желает скорее покинуть этот мир, прекратить незаслуженный парад невероятных страданий. Мужчина не отступается ровно до тех пор, пока свеча не догорает до конца. Теперь воск кроет собой всю спину парня, плотно закрывая от чужих глаз ужасающие расщелины ран.       И только сейчас он решает приступить к тому, ради чего обычные люди и приходят в бордель. Но первым делом он вновь отходит к полкам, забирая новый инструмент пыток. Он взял подходящую идеально по размеру насадку на член, и сейчас мужчина, теперь полностью обнаженный, с мохнатым пузом на выкат, смазывает смазкой свой собственный, четырнадцати сантиметровый член весьма скромного диаметра. Природа явно обделила клиента большим достоинством, он с искренней завистью смотрел на толстые, величественные двадцать сантиметров Амави, но и для таких как он был выход. Резиновая насадка с рельефом выступающих полукругов удлиняла член до тех же двадцати сантиметров, а в диаметре делала даже шире, чем инструмент волчьего на столе. За такой член он мог быть спокоен, мог не испытывать стыд в процессе из-за отсутствия реакции, что было нередким явлением в повседневной жизни.       Короткими ногтями он соскребает застывший воск с интересующего отверстия. Амави уже понимает, к чему всё идёт, но начинает сомневаться, что человеческий член внутри сейчас удивит сильнее, чем всё то, что с ним происходило до этого. Парень искренне считал, что достоинства здешних мужчин едва ли превышают пятнадцати сантиметров. Раз Дирк сказал, что его член здесь считается большим, измученный юноша был почти спокоен. Ничто, казалось бы, не перекроет боли кровоточащих ран, покрытых сверху воском, что трескался от каждого движения, а от того и бояться нечего. Осталось лишь сделать крайне незаинтересованный вид и мужчине самому надоест заниматься сексом с безэмоциональным телом.       Клиент решает не тратить время на какие-либо подготовки. Просто щедро смазывает резиновую насадку и сразу приставляет к любезно предоставленному отверстию, такому, казалось бы, узкому и невинному, чувствительному и хрупкому. Он имел цель порвать парня в первый же опыт, и её достиг сразу, как только сделал первый, глубокий толчок внутрь. Пальцы обхватывают бедра парня, раздвигают ягодицы в стороны, и сейчас мужчина более не слышит ничего, не видит ничего, и не желает ничего, кроме как бешено вбиваться в надёжно скованное тело.       Амави и представить себе не мог то, насколько член может разодрать изнутри. Он без труда принимал все тридцать восемь сантиметров Реджи в биологически правильное отверстие и умудрялся получать от этого неимоверное удовольствие, требуя ещё и ещё, а здесь… Круги, коими была утыкана вся двадцатисантиметровая насадка, будто наждачкой проходились по узким стенкам некогда девственной задницы. Головка, совершенно холодная и не натуральная, доходила почти до самого живота, прорезаясь грубо там, где, казалось бы, некуда дальше двигаться. Вдобавок к неимоверному коктейлю страданий прибавляется и рука, что, обхватив небрежно пушистый хвост, рисковала выдрать тот с корнем в порыве страсти.       Юноша не мог убежать, не мог никак себя защитить, и любая попытка выбраться доставляла только больше боли, нежели раньше. Оставалось лишь расслабиться и дать делу идти так, как оно идёт. Как и завещал Ульрих: успокоиться и представить на месте насильника Реджи. Фокус, которому попытался научить теперешний начальник, оказался совершенно нерабочим. От одного только представления, что любимый Реджинальд, отец его детей и примерный семьянин, может причинять столько боли, в миг захотелось пуще прежнего разыдаться и выцарапать ему глаза. Ненависть, что возгорелась пламенем в груди к самому дорогому, что у него есть, сильно испугала, и более гибрид не прибегал к таким странным методам изолирования травмирующего опыта.       Мужчина позади не останавливался ни на секунду. На деле, процесс длился несчастных пять минут, в течении которых клиент с рыками и омерзительным хрюканьем вбивался в скованное по рукам и ногам тело, но для Амави эти пять минут показались бесконечностью. Задница порвана, по внутренней части бедра стекали тонкие струйки крови, смазка перемешалась в единый коктейль, покрывала всю поверхность резиновой насадки, капала вниз, подобно крови, что буквально недавно текла с изувеченной спины Амави. И когда тот надумал кончить, четко ощущая это желание в яйцах и пульсирующей головке, мужчина без каких-либо раздумий решил сделать это непосредственно в рот жертвы.       Плохая была идея, стоит заметить. Парень, едва держащийся за остатки сознания, радующийся, что этот кошмар наконец-то закончился, вдруг обнаружил у своих приоткрытых губ какой-то маленький, сморщенный стручок, по меркам Тиаридари. Этот стручок вдруг проникает в рот и дальше, в горло, толкается внутрь также грубо и рвано, пока Амави буквально задыхается, не имея возможности дышать через нос.       Вспоминается похожая, недавняя ситуация, и когда глотка вдруг начинает наполняться чем-то горьким, вязким и густым, парень окончательно теряет связь с реальностью. Мужчина крепко сжимает волосы в кулаке, вжимает затылком в деревянные оковы и непозволительно грубо хватает вместе с охапкой каштановых волос и пушистое ухо, сжимая и ломая, впившись короткими ногтями.       Челюсти резко закрываются прямо у основания скромного члена. В лицо тут же брызгает кровь, что тут же пробуждает Амави от забвения, она заливает глаза, стекает по ресницам и губам. Буквально через несколько долгих секунд, наполненных тщетным сопротивлением мужчины, изо рта на светлый паркет падает чужой, совсем небольшой, член, сразу падая в лужу моментально собравшейся крови. Мужчина кричит, кричит так, как кричал Амави, когда в член погружали спицу. Кричит так, как кричал он, когда спину превращали в кровавое месиво. Кричит так, как кричал он, когда воском заливали открытые раны. Так, как кричал он, когда девственную задницу от всей души рвали невзирая на мучительные страдания.       Амави пожалеет об этом, но это будет намного позже. Сейчас юношу пробирает истерический смех, что отлично сочетается с чужими визгами, отлично сочетается и с топотом вбежавших охранников, и с голосами, коих обезумевший гибрид уже не разбирал.       Голова вновь кружится, и в этот раз никто не станет приводить жертву в чувства. Прикрыв залитые кровью глаза, парень оставил на губах лёгкую улыбку, впервые искренне наслаждаясь чужими страданиями. Никогда ранее он не был так счастлив чужому горю, даже самую последнюю тварь Амави был в силах пожалеть, но не сейчас. На месте члена теперь у мужчины красовался лишь круг, без остановки плещущий вокруг и везде темно-алой жидкостью, заливая и себя, и охрану, и Амави, и пол. Теперь комната действительно похожа на настоящее место преступления, в которой кровью покрыто буквально всё и все.       Амави ответит за это уже завтра, а сейчас его, всё ещё истерически хохочущего себе под нос, забирают охранники, успев лишь накинуть на дрожащие плечи всё тот же легкий, короткий халатик.       Первый раз вышел на славу, он оставит неизгладимый отпечаток на истории борделя и неминуемо очернит некогда безупречную репутацию.