Портрет бабочки.

Одиннадцатое декабря

Холодный солнечный свет ровным потоком бился через окно, заполняя просторное помещение аудитории. Внутри было тепло и сухо, зато снаружи стоял крепкий, зимний мороз, снег тяжелыми, ровными пластами лежал на деревьях и земле, словно гигантское, пуховое одеяло. Лучики солнца бились в мерзлое серебро, отскакивая дробью солнечных зайчиков по улице, светя в глаза прохожим и окна института. Внутри аудитории напротив, зима совсем не имела власти, краски самых разных видов: акварель, масло, гуашь и даже мёд, стояли в больших, белых банках на стеллажах, построенных вдоль стен, а дубовые, лакированные парты с ставками для холстов выгнулись стройными рядами, будто солдаты. Повисшую тишину нарушали лишь редкие шаги профессора, ходившего из стороны в сторону между своих учеников с строгими указаниями. На краю аудитории, прямо рядом с окном, в отдалении от всех сидел высокий, синеглазый парень с длинными, волнистыми волосами черного цвета, заплетенными в непослушный хвост. Бледные, как и вся его кожа, тонкие пальцы аккуратно водили по холсту кисточкой, маленькими, нежными мазками сгущая краски уже заканчивающейся картины. Полотно украсилось прислонившимся к черным прутьям тюрьмы человеком исхудавшего вида. Худые, грязные руки кровоточили, хватая ржавое железо в тщетной попытке схватить тонкий лик зари, пробившийся внутрь душной, сырой камеры, наполненной насекомыми и затхлым запахом смерти. Внезапно прозвенел звонок, и Гию, ведь именно так звали художника этой мрачной картины, вздрогнул, начиная убирать свои вещи в сумку. Подошедший сзади учитель пристально смотрел на картину, придирчиво вглядываясь в каждый мазок с видом внимательного эксперта, в то время как Томиока, полностью собравшись, встал с своего места и лишь после этого заметил преподавателя. Наклонив голову набок, темноволосый тихим, осторожным голосом спросил. -Ой, простите, не заметил вас, Юширо-сан. Вам нравится? -Это недурно нарисовано. -учитель снял очки и глубоко вздохнул, делая шаг назад. -Но вот и дело в том, что это рисунок. -Но разве не в этом цель нашего предмета-рисовать? -Возможно. Но "рисовать"-это так второсортно...-ответил учитель, поправляя прядь серебристых волос. -А чтобы творить искусство, нужна идея. Нужно вложить душу. В этом холсте я не вижу души. Это просто набор красок. Рисунок, а не произведение искусства. Гию не ответил ничего. Он, лишь слегка сцепив зубы, выкинул холст в специальный ящик, и с всё тем же пустым выражением лица, не обозночавшим ничего, кроме бесконечного холода, вышел из аудитории. Вокруг шумела студенческая жизнь: улыбались и хохотали молодые люди, спешили по своим делам, болтали, планировали, радовались, злились и влюблялись, и лишь один только Томиока не ощущал ничего. В груди было пусто, а осколок льда, заменивший ему сердце, совсем не бился и не пульсировал. Не хотелось не радоваться, не печалиться, не злиться и не планировать. Он просто плыл по течению этой странной, бессмысленной реки под названием жизнь. Также с потоком зашел в гардероб, оделся, думая о чём-то своём, и внезапно ощутил удар по плечу. -Здорова, Гию! -широкая улыбка парня с персиковыми волосами была совсем рядом, а крепкие, сильные ладони сжимали его плечи. -Как делишки? Давай сходим сегодня вечером в кино? Там будут ребята из меда, хочешь? -Нет, спасибо. -тихо ответил Томиока, быстро выскользнул из хватки друга и также быстро удалился, растворяясь в студенческой толпе. Сабито лишь проводил его грустным взглядом, а затем махнул рукой, решая отпустить его. Незачем париться, если человек не хочет. Сабито был хорошим парнем, не всегда умным или рациональным, частенько попадавшим в переплет, но неизменно хорошим, ярким, беспечным добряком. Про таких после смерти говорят, что этот парень был из тех, кто просто любит жизнь, праздники, громкий смех, пыль дорог и свист ветра. Все, кто знал его более менее близко, если и не любил, то очень уважал обладателя персиковой шевелюры. Гию не был исключением. Чем-то всё-таки его друг, хотя нет, неправильно, человек, которого он хотел бы звать другом, хоть и не имел на это право, отличался от всех остальных. Не то что Томиока был из тех умников, что делят общество на "тупой скот" и "интиллигенцию", скорее даже наоборот, он казался сам себе ненужной опухолью в обществе, частенько чувствуя, что начинает сам себя ненавидеть, но Сабито он не мог приравнять ко всем остальным. Позиция человека, считающего других тупыми животными, ничего не желающими в жизни, безумно глупа, хотя бы из-за одного простого вопроса: А чего ты добился в этой жизни? Да и опять же, Гию никогда не судил других людей, хотя бы и из принципа. Просто Сабито казался ему как-то эмпатичнее и безгрешнее остальных, точно он сумел сохранить ту самую детскую невинность, пронеся её через года. Всё также не до конца замечая проделанной дороги, Томиока дошел до одной знакомой кафешки, как всегда взял каппучино, дождался заказа, немного подержал горячий стакан в замерзших, ибо перчаток не было, ладонях, наблюдая за постепенно усиливающейся метелью за окном. Забавно, как сильно мы не выделяем себя среди остальных, кичимся своей индивидуальностью, обзывая других людей безамбициозным мусором, но под пулеметом бушующего снега все превращаются в испуганных зверушек, стремящихся поскорей убраться в тепло. Миллионы лет развития так ничего и не поменяли: человек продолжает грызть своим братьям глотки за ресурсы, теперь представляемыми бумажным, пахнущим золотом и хорошей жизнью словом "деньги", имуществом, рабочим местом и связями, но всё так же боится природы, стремясь скрыться в теплой конуре квартиры, забиться под одеяло и заниматься своим делом... Осторожно, чтобы не обжечь язык кипятком, допив кофе, Гию вышел из кафе и пошел медленным шагом, ловя удары холодного ветра и снега лицом, в сторону дома, благо жил он недалеко. Не то что бы Томиока любил покрасоваться, но какой-то червячок самолюбия начинал ковыряться внутри, когда синие глаза смотрели на бегущих мимо людей, мол смотрите, все бегут, а он один не боится природы, спокойно идет, не сгибаясь ни под ветром, ни под морозом, хоть на плечах всего лишь тонкое, старое пальто. Сам парень называл это состояние синдромом "метели". Понятно, что никто не увидит и не похвалит, не скажет: Смотрите какой мощный парень, такой мороз, а ему хоть бы хны, но маленькая гордость начинала теплиться в груди, хоть и гордиться тут, казалось бы, было нечем. В самом деле, ползет в холодрыгу, как улитка, да еще и радуется. Подхватит бронхит и сдохнет тихо у себя в квартирке, радуясь, что он не такой как все, что он чего-то достиг. Ну и поделом этому идиоту. Как пришел в квартиру, именно квартиру, а не домой, Томиока тоже не помнил. Просто внезапно будто телепортировался внутрь, да так и остался там, тихонько прикрыв глаза. Жизнь словно то ускорялась, то напротив, замедлялась в некоторые редкие моменты. Однообразная, скучная жизнь...Не то чтобы у него была депрессия или расстройство, но Гию просто успел эмоционально выгореть и потерять интерес к жизни. Можно обозвать слабаком, сказать, что и прожить ничего не успел, чтобы вот так глядеть на жизнь, но факт оставался фактом. Парень просто уже не знал, в чем смысл его пребывания в этом мире и зачем вообще этот мир существует. Вместо человека была лишь высушенная оболочка, пустая, серая и бесчувственная, прямо как и его картины. -Который час, который час...Который час? -тихо пробормотал себе под нос Томиока, доставая из кармана брюк телефон. Неестевственно яркий в темной пустоте квартиры телефон показал полдесятого вечера. Надо же, так поздно, бесчувственно пронеслось в голове. Полдесятого это одновременно и детское, и приличное время для студента. Кто-то предпочитает куралесить до четырех утра, отрываясь в клубах и прожигая последние гроши на алкоголь и, если уж совсем жизнь по крутому идет, на сигареты или наркотики, а кто-то, как Гию, ложится пораньше, чтобы быть на парах свежими. Пропускают свое лучшее время? Возможно, но так или иначе, время-ресурс гибкий, пусть и невосполнимый, каждый тратит его, как хочет, и никто никого не вправе за это осуждать. Да и в конце концов, даже высушенные оболочки-живые организмы и нуждаются в естественных физических вещах: еде, сне и туалете. Перед природой все равны. Сон-прекрасная вещь, если это здоровый и правильный сон, но если тебе снится кошмар-то что-то не так. Значит, что с твоим организмом или психикой что-то идет не по плану мозга. Какая умная штука-мозг, он не только координирует все наши процессы и весь наш организм, но порой и умудряется обманывать нас похлеще мобильных операторов, хотя и его обмануть вполне возможно. Гию обманывал свой мозг крепкой дозой снотворного или валерьянки, ибо надираться спиртом или дурью до полного отупения ему не позволяли здравый смысл и воспитание, чтобы во сне, кроме бесконечной, спокойной пустоты ничего не видеть. Парень знал, что сон ему может присниться только один, но всё равно каждый раз сомневался в том, стоит ли ему подавлять его. Может, просто надеялся на красивую, яркую и добрую мечту, верил в её существование, пусть и зря, но потом все равно глушил голову лекарствами, как рыбу взрывчаткой. Сказки и розовые замки на облаках-не для него. Сердце и душа успели потерять память о том, что такое вдохновение, искушенье и миражи неисполнимых желаний, называемых мечтами. Для него было только два пути: беспробудное забытье или черные, выпивающие кровь кошмары... Жил на свете человек, и у него была мечта: красавица жена, машина, дом, построенный своими руками и прекрасные, послушные дети. Человек этот был деятельным парнем и дожидаться чуда он не стал. Он работал, не покладая рук, совершенствовался во всем, в чем только мог, пробовал развиваться и становиться умнее, сильнее и быстрее. И вскоре труды его принесли плоды, и человек получил одну работу, потом вторую, но уже лучше, потом третью, четвертую, и в конце концов он смог купить машину. Но останавливаться на этом он не стал, и продолжил получать работу всё прибылтней и прибыльней, пока наконец ему не стало хватать денег, чтобы самостоятельно построить дом. А затем он встретил девушку и влюбился в неё, и у них появились дети. Человек был любящим и мудрым отцом, потому он хорошо воспитал детей, сделав их трудолюбивыми, умными и послушными. Некоторое время человек был счастлив, но в одну ночь он проснулся и понял, что ему чего-то не достает. В груди было пусто и холодно, пусть рядом и была красавица жена, в другой комнате любимые дети, над головою крыша своего дома, а в гараже машина. Перед ногами человека уже был весь мир, и он больше не знал, о чем мечтать. Тоска заполонила его сердце, заставляя думать только о том, какую мечту он мог бы найти, но только он сам так и не заметил, как стал жить мечтой о настоящей мечте... Звон будильника под боком обозначил ту самую границу в шесть утра, призывая вставать. Красные буквы на экране показывали, как капают секунды, складываясь в минуты и постепенно отрываясь от границы в шесть часов. Томиоке снова ничего не приснилось, чувствовал он себя свежим, но всё таким же бесполезным и потерянным, таким же желающим выйти из этого постоянного гипса, охватившего его жизнь, разум и душу кольцом забвения. Гию не был тем, кто достиг всего и больше не мог куда-то рости. Но просто его душе чего-то не доставало, какого-то куска, мечты, ради которой стоило бы жить...И это пугало парня. Он совсем не хотел быть тем самым парнем, что живет мечтой о мечте, но не знал как, и что могло помочь спастись ему в этом сером, однообразном мире, где всё в конечном итоге, как бы не пошел мыслительный процесс, возвращалось к тому, какое же Томиока ничтожество и мразь, играющая в человека.