Твоя стая за плечами

      Зал был под завязку набит людьми, но только Слава подходил, перед ним раступалась толпа, организовывая узкий коридорчик. Он шёл невозмутимо, переняв это у Мирона, прислушивался, но дельного ничего не мог уловить.       На сцену он запрыгнул, а не поднялся по лестнице. На правых диванах уже сидели родители Мирона, от их странного взгляда Слава увернулся и двинулся в комнатку за кулисами. Мирон нашёлся там. Он был один, сидел, до глубоких морщин впиваясь пальцами в своё лицо. На звук открывающейся двери он поднял усталый взгляд, разлепил руки, подозвав тем самым к себе.       Слава его обнял, сев между расставленных ног на корточки, ткнулся лбом в его.       — Волнуешься или репетируешь?       — И то, и другое. Готовлюсь к их нападкам. Убеждаю себя, что всё сделал правильно.       — Ты в это и так веришь. Я всё равно буду за тобой. За твоей спиной. И с тобой. До конца с тобой, слышишь, вожак?       Мирон усмехнулся грустной улыбкой и клюнул его в губы.       — Да, ты прав. Пошли, нужно сделать серьёзное лицо на публику, а не прятаться в этой конуре. Много народа собралось?       — Увидишь.       Они вышли, заняли левый диван. Мирон принял грузный сосредоточенный вид, сплёл пальцы рук и положил на них подбородок. Запах вытеснял все выдающие трусость нотки. Зал поглощался его проницательным взглядом, утих и смотрел в ожидании. Несколько молодых людей сделало фотографии. Слава сидел спокойно, как дома за просмотром фильма, не обращая внимания на взоры в свои сторону. Пролистывал ленту в телефоне. Наткнулся на фотографию Мирона без надписи. Только сделали, только выложили. Сохранил к себе в галерею — красивая. И лайк поставил. Появилась подобная фотография вожака Белладоны с лицом более грузным, позой более прямой.       — Слав! — раздалось близко к сцене.       Слава выставил руки и поймал упаковку чипсов. Показал пальцами сердчеко, улыбнувшись. С крабом. Отложил пока. Поймал весёлый взгляд Мирона с поднятой бровью, пожал плечами.       — А что? Они всё равно в магазин забегали, а я чипсы хотел.       — Тебя любят волчатки. Это хорошо, — пророкотал Мирон и вновь посерьёзнел, уставившись в зал. Кивнул несколько раз, прикрыв глаза, и поднялся.       Тишина стала ещё тише.       — Дорогие мои состайники, — начал Мирон, коротко облизнув губу, — вы и так знаете, зачем здесь. Если кто-либо не знал, вас точно успели просветить за то небольшое время, пока собирались остальные. Я сейчас обращаюсь ко всем, ко всей стае. К волчаткам, к старикам, к молодым и энергичным юношам и девушкам и к уже вполне себе взрослым сородичам, — он сделал паузу, переплёл, как и раньше, пальцы рук, посмотрел взглядом мимо всех и продолжил, — Наша главная ценность — жизнь. И… Мы про неё забыли. Про жизнь и спокойствие. Безумный недочёт с моей стороны — не заметить бессмесленных действий и потерь. На то вожак правит и не в одиночку. Какое у вас мнение, дорогие альфы? Нет, не говорите, я знаю. Чш, риторический вопрос, ну же. Воевать до победного, защищать любой ценой интересы стаи, не посрамить честь. Да, не упасть в грязь лицом. Зачем мы сражались с Белладоной? А просто, закрывали старые конфликты. Насколько старые? Нууу, из прошлого века, как бы ни было это смешно. Почему бы ещё более ранние не откопать? Окей, хорошо, а что за конфликт? Зуб даю, каждый расскажет свою правду. Я даже дам вам высказаться, какую версию знаете вы? Ну же, не стесняемся.       Мирон сделал жест руками, взмахнул ладонями снизу-вверх, как будто призывая подняться.       И по очереди, порой с перебиваниями, которые он мигом усмирял, слушал причины конфликта с другой стаей. Выслушивал с внимательным вовлечённым видом, поджимал важно губы, кивал, подгоняя рукой, где-то подсобил парой слов. На десятого опрошенного собралось пять разных версий. Он продолжал спрашивать, но желающих становилось всё меньше.       — Да, да, вы все правы в общих чертах. Потому что историю пишет победитель, а победителем считает себя каждая стая. Так вот, что мы имеем. Неизвестно кто, неизвестно откуда неизвестно кого неизвестно как подставил. Из-за этого этот неизвестно кто поплатился жизнью, убив второго неизвестно кого. Стаи этих неизвестных, то есть мы и Белладона, сцепились вместе. Были долгие битвы. Насколько известно из историй, переходящих исключительно из уст в уста — с каждой стороны были погибшие. Можно на этом в принципе заканчивать. Но нет. До сих пор по каким-то необъяснимым причинам вы, волки из других стай, хотят умирать за тех двоих неизвестных, не зная правды их взаимоотношений. Не разбираясь толком — кто виновен. Мы когда стали защищать виновных? Вроде бы, их всегда порицали. А здесь жертвуем своими, не побоюсь это сказать, жизнями, ведь за всё время конфликта погибло не менее двадцати наших с вами состайников. Дорогие альфы, не соврав, глядя мне в глаза, в глаза своих близких, скажите, с какими мыслями вы выходили сегодня на бой? Я вам скажу: «До конца, до победы, до смерти». Но — пошли вы! Я не хочу, чтобы вы подыхали и калечились из-за неактуального старья. Дорогие наши омеги, вы ведь не хотели отпускать своих близких альф на этот бой. Дорогие старики, не достаточно ли вам было за всю вашу жизнь крови? Дорогие дети, живыми и здоровыми ваши отцы вам нравятся больше, не так ли? Я говорю щас много. Я знаю это, в моём тексте воды, как в Ниле, она ещё и не кончается. Но тема важная. Хочу услышать ваши препирания. Смелее, они есть, я вижу.       Когда Мирон переходил на этот тон, Слава терял всякий пыл с ним браниться. Он словно заранее уничтожал любое сказанное тобой слово. На стаю он произвёл схожий эффект.       — Да правда это, что конфликт старый! — завопил издалека мужской грубый голос, ближе к пожилому. — Но это вопиющее неуважение — встревать так в бой. Можно ведь было и после него решить.       Раздался галдёж, появились согласные выкрики.       — Это вообще решение под влиянием.       — И главное — сейчас-то молчит!       Слава удивился, встрепенулся на кресле и ласково-едко подал голос:       — А я могу говорить? Правда?       Громко, чтобы услышали, и поднялся.       — Мирон, позволишь себя ненадолго прервать? Хочу обратиться к омегам стаи.       Мирон посмотрел настороженно, но кивнул и отошёл в сторону. Гудевший зал притих. Слава стоял и скалился, от нервов, в основном, и злости.       — Как и полагается, всё по правилам, я обращаюсь исключительно к омегам стаи, альфы меня не слышат. И не слушают. Я белый шум. А теперь пообщаемся. Ребят, вам знакомо желание самолично вцепиться альфе в глотку, когда с очередного побоища он приходит раскрашенный. И притом, вы ведь знали, эта битва была просто так, клыки показать. И важно, самое важное — вас-то ведь и не слушают. Но сейчас без этих снобов по душам говорим мы, вы как?       Одобрительные возгласы прозвучали то тут, то там. Слава закивал, давя лыбу.       — Да, вот и я об этом. Давайте не будет высокопарно. Эти дикари мыслят однобоко. Раз нас обидели — надо обидеть в ответ. Детская позиция, не находите?       Смех.       — Но дети хотят быть взрослыми, чтобы доказать свою «взлослую» позицию, они нападают друг на друга. Похвально, что ж, нам с вами больше достанется. Омеги и живут дольше, и счастливее в основном. Загонов-то поменьше. Одно не нравится — любимый человек себя изувечивает. Но вам ведь не привыкать к этому, да? Грустные лица — согласны. И я с вами. Так вот, вы ведь знаете, сколько эти крутые все из себя такие маскулинные альфы готовились к этому сражению. Пошли с видом героев, а вернулись обломавшиеся. Вы рады этому? Только честно, скажите, лучше прокричите, да или нет?       Нестройный хор заорал преимущественно «да». Слава хищным взглядом пробегался по расстерянным лицам мужчин.       — Правильно. Потому что альфам порой полезно проигрывать. Они этого не знают, а вы им ни в коем случае не говорите. Это наш секрет будет. Так вот, они забыли, зачем нужно сражаться. Например, за свою семью. Ребят, омеги, кто из вас пострадал от лап чужестайника Белладоны? Ммм, молчание, ладно. А кто не пострадал? Скажите: «я».       Слава кивнул — половина зала уверенно сказала или прокричала «я».       — Хорошо, значит семью они не трогали. Давайте дальше. Их самих. За себя самого можно и глотку другому разорвать. Согласен с этим. Так как альф здесь нет и нас они не слышат, а мы не можем у них этого спросить, покопайтесь в памяти, чужестайник Белладоны первый нападал на какого-нибудь знакомого вами альфу? Школьные разборки не считаются, волчатки грызутся без повода, имитируя старших. Зрелище жалкое, но терпимое. Так, что, ни у кого нет таких знакомых? Ладно, тогда сдаюсь. За что там ещё убивать можно? Придумал! Давайте по-другому, вы вообще контактировали с чужестайником Белладоны? Я имею в виду, разговаривали, дружили, и он к вам плохо относился, а не просто пересеклись на улице, рыкнули друг на друга потому что потому и дальше пошли. Говорите, что за молчание, люблю, когда зал кричит. Хорошо, ну не вы контактировали, а ваши знакомые альфы? Что, тоже не было такого, да? Понятно, а зачем они тогда сражались?       Раздался смех. Слава сел на корточки и медленно оглядел весь огромный зал, заглядывая в каждый уголок.       — А я скажу вам. Они сами не знают. Они напридумали себе, что Белладона их враг. Их никто не остановил. А в социальных сетях, где очень много фейков, я буквально вчера просматривал, кто первым начинал писать оскорбления в наш адрес или в адрес чужестайников, и, о чудо, это делали удалённые аккаунты. Или пустые. То есть люди без лица, если вообще люди и далеко не факт, что наши с вами сородичи. Может, это баловались дети, а может обыкновенные люди решили посмотреть, что будет, насколько легко спровоцировать оборотней. И знаете. А легко, оказывается! Я напишу сейчас с левого аккаунта, что вожак, предположим, Фекды называет нашу стаю дегенераторами. Как пить дать эти кретины купятся!       Очередная смешливая волна, скромные аплодисмены и крики прокатились по залу.       — Они ж не проверяют инфу, не думают своей башкой. Сигнал увидели — их оскорбили. И сразу в бой. Без выяснения причин. Так вот, причин калечить друг друга сегодня у них не было, но они это успешно начали делать. Скажите, я был не прав, когда вышел остановить эту бессмысленное столкновение? Ну же. Я вот думаю, что в своём праве — не дать умереть или как-либо пострадать своему возлюбленному, а заодно и всем вашим близким. Вы согласны?       Всё громче становились свисты, кричали «да» и просто кричали. Слава, кивнув, поднялся.       — Да, ребят, да, согласен с вами. Я разглагольствовать закончил. Альфам вы ничего не говорите, у них эго хрупкое, ну, вы понимаете, обидятся ещё, что их в таком контексте обсуждали. Скажите им, что они самые хорошие, смелые и сильные, а мы про погоду говорили. И не смейте проболтаться, а то, не дай бог, они ещё думать начнут. Всем peace!       Слава сложил пальцами сердечко и показал во все стороны, кричала и довольно гудела половина зала, но складывалось ощущение, что весь. Он повернулся и встретился с насмешливым взглядом Мирона.       — Это был Stand Up или какая-то его разновидность?       — Ты о чём? Мы о погоде говорили.       Под пролившийся шквал хохота Слава вернулся на свой диван. Лавина поддержки догнала и обуяла его, он расслабился и стал дальше слушать выступление Мирона.       — Помнится мне, мы остановились с вами на возражениях. Зная, какая нынче прекрасная погода, у вас есть что ещё сказать? Особенно хочу уточнить это у омег и альф уже пожилых, кто всё же сюда сейчас пришёл. Они застали конфликт с Белладоной, когда он ещё не свершился под столетие назад. Скажите, не достаточно ли пострадало тогда оборотней? Может, хватит уже?       — Хватит! — завопила старая обрюзгшая женщина скрипучим голосом и подняла вверх мясисто-морщинистую руку. — Никто не хотел заканчивать, всем всё мало было! И правильно, что на мир идём, нечего себе врагов наживать! Я столько уже бойней видала с Белладоной этой, с меня хватит!       — Дело говорит старуха! — раздался откуда-то из серидины звонкий дряхлый голосочек тощего седого мужичка. — Нечего молодым опять сражаться, и думать надо, нельзя же до бесконечности старые обиды перетирать.       — Да, — согласился Мирон. — верные слова. Воля сильного — слушать слабого и защищать его и его интересы. Доля альф меньше омег, детей и стариков. Если вы альфа и ещё до сих пор не поняли — вами манипулировали со стороны, нарочно раздувая старый конфликт, который должен был быть уже давным давно забыт. А во время сражения нам любезно это напомнили. Сильный умеет и проигрывать, и выслушивать, и менять позицию под серьёзными аргументами, и отступать. Сородичи, волки Белладоны вам ничего не сделали. Ничего такого, стоящее вашей жизни и вашего здоровья. Я ваш вожак, и я запрещаю вам подводить своих близких, умирать за старые обиды и вестись на глупые провокации. Кто не согласен и хочет, до одури, несмотря ни на что, сразиться с Белладоной? Воскресить чужие древние обиды? Я жду. Говорите… Так и думал. Официально заявляю: Мирра перестаёт враждовать с Белладоной, в дальнейшем мы будем стараться наладить с ними отношения и улучшить взаимопонимание. Достаточно было пролито крови. Всем мира.       Мирон садился под аплодисменты, не громкие, а ровные и задумчивые. Зал не спешил расходиться, стоял морем под штилем, переглядываясь, осознавая весь прошедший день.       — Ты слишком пафосный, — сказал Слава со вздохом. — Чуть больше юмора бы тебе. Постмодерна, знаешь. И тогда вышел бы неплохой оратор.       — Скоморохом меня заделать хочешь, волчонок? Отец?       Отец Мирона подошёл к левому диванчику, изогнотому перед столиком, и протянул Славе руку. Жест настолько поразил всех, включая Мирона, что во всём помещение воцарилась тишина. Слава хмыкнул, отвиснув, и пожал руку в ответ.       — Это было излишне дерзко, но смысл верен. И поступок достойный, — сказал Ян размеренным голосом.       — Вот от кого Мирон пафоса понабрался. Приятно, спасибо. Неужели вы приняли меня в стаю?       — Бойкий ты на огрызания юноша. Стая, особенно её омежья часть, к тебе благоволит. Это, пожалуй, первостепенное. Мирон, неплохо. Пошли, дорогая.       Сияющая и благоухающая мать Мирона отправила сыну воздушный поцелуй и подхватила Яна под локоть. Удалившись со сцены, они вальяжно спустились в зал, где перед ними с былым уважением раступались сородичи, пропуская к выходу. Слава проследил, как те исчезали, и покачал головой.       — Что за похвала. «Неплохо», он тебе точно отец? Меня мама за пятёрки в школе ярче хвалила.       — Выебать тебя хочу, волчонок, — беззлобно сказал Мирон, потянувшись за стаканом на столике.       — Могу в комнатке боковой отсосать. Где там мои чипсы? Интересно, как дела у Тёмы.       — Спроси. Вы ж общаетесь.       Слава показал ему язык, открыл чипсы и полез в телефон.       — А ты не сердись, я просто знал — иначе ты нормально не выслушаешь. Мы ведь по тому и обусловились с Тёмкой срывать вам середину битвы. Чтобы вы уже подсдохшие были. И мне совестно было за твоей спиной подобные козни делать, но как бы я по-другому до тебя докричался? Ты ж меня слушать отказывался.       «У нас всё порешали, мы с вами не воюем больше», — написал Слава Тёме. Сообщение оказалось сразу прочитано. Забегали точки.       — Я не сержусь. Наоборот, как будто бы сомы принял, — флегматично отозвался Мирон. Он развалился на своей стороне диванчика и смотрел через потолок, так и не поставив стакан обратно на стол.       «Я видел, это уже запостили. Как мне кажется, прямой цитатой. У нас ещё идёт. Коле двое альф вызов кинули, сейчас драка будет за право быть вожаком»       — Сома… наркоман ты. Прёт тебя от публичных выступлений, когда на тебя с вожделением смотрят. Кринжово и мило. У Белладоны пока глухо, вожаку вызовы кидают. Посмотрим, отстоит ли своё звание.       — Мне бы не кинули. Они мне верят, какую бы хуйню я не сморозил, мне в глаза этим ткнут, побубнят за спинами, и всё на этом. Николай слабый. Он неуверенный, слишком зависимый от толпы. Я тоже, ты прав. Но я умею идти наперекор течению. И хоть я нихуя не храбрец, до своей цели я дойду. Как Фродо Бэггинс. И похуй мне. Но я правду тогда сказал. Я видел, как сражался этот твой Артемий, это было сильно. Я верю в такого омегу, он ему поможет стать хорошим вожаком. Настоящая опора. Как и ты мне.       — Тебя пиздец на речи пропёрло, — задорно сказал Слава. — Ты что там пьёшь? Кажется, что не воду, а реально сому хлещешь, сколько там принял? Два грамма? Три или уже четыре? Пошли домой, все расходятся. Из новостей узнаем, что там у Белладоны.       — Не хочу новости смотреть, хочу лечь на кровать, сладко тебя выебать, перекусить и лечь спать.       — Звучит как план!       Мирон ответил улыбкой. Они поднялись, прошлись через жидкую толпу к выходу. Их одарили букетом дружелюбных запахов, а погода бархатистым ветром и солнечной зеленью, раскинувшейся во все стороны, заполонившей своей нежностью и свежестью каждую часть улочки. Подошёл Ваня, пожал обоим руки, пожелал хорошего остатка дня и пошёл дальше по своим делам.       Недалеко от подъезда Славе пришло сообщение «Официально — Белладона не в конфликте с Миррой. Я рад, что это закончилось, Слав. Я в какой-то момент перестал верить в хороший исход. Спасибо, что написал тогда. Один я на это не решился бы»       «Ты красавец, тебя Мироша хвалил. Я тебе контакты его скину, своему передай. И ты мне его кинь. Мы отдыхать, тебе того же желаю», отбил Слава.       Дома Мирон не дал ему далеко уйти, поймал, заключил в объятия и упёрся носом в шею, пьяно наслаждаясь запахом. Пальцы погладили щёку, перешли на губы.       В квартире было тихо и уютно. Раскиданы вещи, запах завтрака полностью не испарился с кухни, незастеленная кровать подзывала раскинуться на ней, на стене висела репродукция Шиле, ровно и вызывающе. И куча разных воспоминаний, с первой встречи, с первой течки, с первой ссоры — кружили в вальсе, дурманя голову.       Слава устал. И Мирон устал. Они упали на пол двумя волчьими шкурками, свернулись вместе и заснули.              Ещё пару дней и вся школа будет радостно праздновать последний звонок. Старшеклассники отвлекутся от написания очередных пробников, а более младшие классы порадуются возникшей на пару мгновений свободе, будут стоять у стен, на лестницах, галдеть и передавать сладости, желая забрать их к себе.       Всё как перед новым годом — никакого волнения, у всех хорошее настроение, учителя расслаблены, ученики тем более. Слава влился в коллектив, как бы поздно это не было. Стал поддерживать разговоры и меньше огрызаться. С Денисом только постоянно переругивался, но это было скорее играюче, нежели злобно.       — Ребят, не галдите так громко! — сказала, оторвавшись от проверки тетрадок, математичка.       Перед ней несколько голов шкодливо улыбнулось, ещё несколько закивало. На первое время попритихли, окружили одного парня из класса, который притащил ноутбук и играл в новую видеоигру. Ваня про неё все уши прожужжал, так что сюжет Слава по неволе знал, но тоже был под всеобщим возбуждением и потому, не отрываясь, смотрел в экран.       Вдруг его тронули за плечо. Обернувшись, он увидел шестиклассника состайника, тот неловко сжимал губы и сводил неуверенно брови, то вместе, то врось. Боялся смотреть в глаза, будто бы не был альфой. Славу такое к нему отношение веселило — после Белладоны он совсем идиаллизировался в глазах своей стаи, превратившись в понимающего человека и миротворца, а для других стай примером для омег вожаков. Это, безусловно, льстило, но с тех пор его внутренний возраст будто бы возрос на лет пятьдесят, став не то мудрым бородатыми стариком, не то святым, а это уже начало подбешивать — себя Слава хотел чувствовать на свой законный восемнадцатилетний возраст.       — Ты чего? — миролюбиво спросил Слава, сжалившись над состайником.       Тот встрепенулся, посмотрел в глаза и сразу их в ужасе отвёл.       — Там, ничего как бы серьёзного, но просто Машку задели… А мы заступаться-то нормально не можем, там ведь люди…       — Ещё б ты с детьми драку затеял, — холодно перебил Слава и пошёл к двери. — Где она?       Состайник подсобрался и быстро догнал его, стал невнятно рассказывать про первый этаж и что произошло. Опять дети шутили над оборотнями — частая практика, только от своего класса чего натерпелся Слава, став оборотнем, и Миша с самого начала.       Но Машенька была маленькой омегой, всего во втором классе, и отличалась прилежным добрым характером, по тому очень болезненно воспринимала не только любые нападки в свою сторону, но и чужие конфликты, а тем более драки.       И Слава сейчас, подойдя к ней, увидя её красное и мокрое от слёз лицо, поднял на руки и прижал к своей груди, шепча ей, какая она превосходная. Он был омегой вожака — проблемы состайных омег были его проблемами. И хоть всем притесняемым он помочь не мог, потому что попросту был не в силах разорваться и знать о всех мелких происшествиях, здесь у него были все возможности, которыми он не преминул воспользоваться.       Возле своего стола стояла учительница начальных классов и качала головой.       — Дети бывают очень токсичными, — вздохнула она.       — И как сдержаться от ответного яда в их сторону, — холодно спросил Слава, кося взгляд в сторону младшеклашек. Несколько мальчиков побито отвернули голову, выдавая своё участие в травле.       — Это же дети, они очень впечатлительные, — примирительно сказала учительница. — Я их уже поругала, конфликт уладили.       Слава выгнул спину, отслонившись от Маши, он держал её снизу двумя руками, она обхватывала его в ответ всем маленьким тельцем и уставилась огромными влажными глазами в его, пытающиеся демонстрировать нежность и спокойствие.       Он знал, что его покровительство уже многое для неё значило, поэтому ободряюще улыбнулся и сказал:       — Волчоночек, ты не плачь. Что бы они не говорили — это не имеет значения. А значешь почему? Потому что ты в стае. А что значит быть в стае? Ты никогда ни одна, стая своего не бросает. А это всего лишь люди, существа одинокие, а потому и столь агрессивные к чему-то им чуждому. Правильно?       Маша кивнула, проглотила ком в горле и обвила Славину шею своими маленькими ладошками.       — Мама говорит, ты хороший.       Слава усмехнулся.       — А папа, что говорит?       — А он маму слушает, — гордо сказала девочка и подняла подбородочек вверх. — А ты правда больше не будешь сюда приходить? — спросила она вдруг обеспокоенно.       Слава состроил такое же печальное лицо и покивал.       — И ты через несколько лет тоже. Но мы всё ещё будем видеться на собраниях, так что не переживай. Тебе лучше?       — Да, — ответила радостно Маша и вдруг смутилась, переместила ручки на Славину грудь.       — Ну и отлично, больше не плачь, это не стоит твоих слёз, волчоночек.       Она закивала, и Слава её отпустил на пол, а сам вышел из класса. Позвавший его шестиклассник всё это время стоял неподалёку, стоило посмотреть в его сторону, как он засиял и очень скоро исчез. А на Славу вдруг сзади набросились с объятиями — но росточку хватило только на объятия коленок. Когда он обернулся, увидел в маленькой нежной ладошке конфету. Улыбнулся и взял подарок, после чего довольная Маша скрылась в классе.       Вернувшись к своим, Слава успел только увидеть убийство какого-то злодея и сесть обратно за свою парту под раздражающую мелодию.       — А у нас с вами очередной пробник, — елейным голосом провозгласила математичка, поднимаясь с кипой бумаг.       Одноклассники синхронно замычали, завздохали и заскулили, подобно волкам. Слава сдавал профильную математику, но чисто для галочки, поэтому нисколь не переживал, выполняя очередную работу, и спокойно принимал как хорошие, так и плохие результаты.       Мать предложила ему поступить на заочное, её алчное желание сделать из него учёного человека никуда не исчезло, она стала находить всё новые причины и способы реализации. Мирон, услышав подобное, опешил и обножился до негодующих эмоций, молча запрещая думать в таком ключе. Для него дела стаи были настолько выше всякого другого земного, что обычная учёба, хоть и заочная, отбирающая время, силы и нервы, была сродни предательству.       — Стае нужно отдаваться полностью, без отпусков и лишней волокиты, — сказал он, беседуя со Славиной матерью.       Елена на это закатила глаза. У неё была боевая поза, пылающая презрением и негодованием. Мирон отвечал холодно и сдержанно, хотя дома от неё несильно отличался. Такой же сгусток энергии, желающий давить только в направлении, выгодном ему самому.       Раздражающее это было давление. Опять решали за него и ограничивали, была лишь одна разница. Слава сам на это согласился, разрешив себя обратить и подписавшись тем самым стать омегой вожака. Эти обязанности были выше личных чувств, поэтому Мирона он повиновался и поступать никуда не стал бы.       — Что мешает руководить днём стаей, а вечером учиться? — не успокаивалась мать.       — Лен, ты не понимаешь, насколько это выматывает. Вернувшись домой, у тебя возникает только одно желание — отдохнуть. Я до своих любимых книг не всегда доползаю. Оборотни срутся между собой, с другими стаями, кого-то притесняют на работе из-за их особенностей, и надо разбираться в каждым этим случаем. В стае где-то полторы тысячи особей, и на них всех один вожак. В школе на тридцать детей один учитель, а здесь на тысячу один я. Мне нужен Слава рядом с собой, а не в каких-то умных книжках с зачётами. Школа не забирала у него особо силы, он там по большей части бездельничал, а в институте порядки пожёстче. Он себе вытрахает все мозги, зубря этот бессмысленный материал.       — Мирон, ну не выражайся ты при мне. Не хочу слышать дома мат, — пресекла Елена. — Ты понимаешь, что давишь на него, чтобы он был рядом с тобой и выполнял твои обязанности?       — Он на это согласился сам, — сухо ответил Мирон. — Я его не заставлял.       — Он же был тогда впечатлительным подростком, он на всё был бы согласен!       Несмотря на все ссоры, Мирон с Еленой сдружился, они общались сносно и в конце прощались довольно дружелюбно. Чего нельзя было сказать об их отношениях со Славиным отцом, который продолжал отрицать всё случившееся и не признавал в Славе своего сына. Слава отвечал ему таким же игнорированием, поэтому к матери приходил только, когда тот был на работе.       — А у меня, типа, нет права голоса? Вы где-то с собой меня обсуждаете, да?       — Славик, нет, конечно. Мы очень ценим твоё мнение.       — Волчонок, не говори ерунды, ты просто молчишь.       Отговорились они в унисон и вновь уставились друг на друга, как заклятые враги, продолжив обсуждать Славино будущее без его участия, пока сам Слава с тихим вздохом пролистывал социальные сети и отвечал некоторым состайникам. Он уже увереннее оставлял свои комментарии, зная, какой вес они могут иметь, да и в целом ему было приятно общаться с другими, так он более чётко ощущал своё место в стае.       — Морочить голову какой-то там математикой…       — Как тебе вечер с Белладоной и Фекдой?       Мирон в миг замолчал и осторожно уставился в ответ, словно нашкодивший щенок. Долго это не продлилось, он выпрямился и согласно кивнул, оставив внешне только сдержанно спокойные эмоции.       — С ними есть о чём потрещать, у нас конфликты опять назревают, из-за межстайных и в целом, к Белладоне ещё привыкнуть надо нашим.       — Вот, ты будешь трещать, а я хочу с Ваниным омегой бухнуть и понять, чего он до сих пор морозиться. Они ж вроде спали потом опять вместе, но недолго, да?       — Мне Ваня с ним все мозги вынес, — поморщился Мирон. — Если б ты был таким, я б тебя ещё в первую ночь загрыз.       Слава мило улыбнулся ему и показал средний палец, пока Елена схватилась за сердце и осуждающе уставилась на Мирона, по полной представив растерзанное тело собственного сына.       — Какие дикие волчьи нравы, — поражённо зашипела она.       — А волки такие, одичалые, — огрызнулся Мирон и клацнул зубами.       Елена вся вздрогнула, и началась новая волна взаимных препираний, которая через время свернула на старые рельсы с образованием.       А Славе такой Мирон временами очень сильно нравился. Его грубость, твёрдые хватки, дикость в постели, придушения, с недавних пор и лёгкая связка верёвками с громкой короткой поркой, его уверенный аромат, проникающий куда только захочет. Мирон брал, что хотел, и Слава был рад быть тем самым желанным, из-за чего сдержанные построенные для внешнего вида черты разбивались на осколки, оголяя нежную и жестокую натуру.       — Я на пять минут выйду, — сказала Елена, взяв телефон. — Здесь с работы обсудить. Зайду как раз в магазин, возьму сладкое и Валере что-нибудь к ужину прикуплю. Вы не уходите, я ещё чай с тортиком планирую с вами заточить, понятно?       Её напускная строгость была милой. Пригрозив пальчиком, она вышла из квартиры, оставив после себя блаженную тишину.       — Не сильно обижаешься? А то мы с Леной тут немного заговорились.       — Да, ты хочешь от меня одно, она другое, я слышу краем уха о чём вы тут трещите. Но мать права, ты от меня буквально требуешь быть рядом с собой. И не понимаю зачем, когда я это и так делаю по собственной воли.       — Или с моего давления, — хмыкнул Мирон. — Откуда тебе точно знать?       Слава оглядел его задумчиво и кивнул.       — Злодей ты, на самом деле. Украл меня из дома, заставил быть своей женой и делить с тобой тяжёлую ношу вожака стаи. Цыц, куда перебиваешь?       — Я кусаться полезу, ты меня раздражаешь, — предупредил Мирон.       Уголок Славиных губ дёрнулся вверх.       — А ты меня заводишь.       — Мне тебя как, прям на столе выебать, чтоб тебе понравилось и ты стонал в голос, как сучка? — холодно спросил Мирон, поднимаясь и оголяя предплечья. Сегодня был редкий и прекрасный день — вместо оверсайз толстовки к телу Мирона прилегала атласная чёрная рубашка, делающая его взрослее, представительнее и строже. Закатанные рукава осели на локтях, скопище татуировок, скрывающие старые ранения, показались, вызвав у Славы приятную истому. Ему нравись эти руки, каждая чернильная полоска и торчащие зеленовато-синие венки. Когда Мирон сжимал руку в кулак, напрягая мышцы, Слава начинал чувствовать такое же сильное напряжение в своём теле и готов был упасть перед ним на колени.       — Ни смазки, ни гандона — ты не будешь меня ебать, Мирон, не пизди.       Эта самая жилистая рука грубо и потому сладко схватила волосы, запрокидывая Славино лицо вверх — прямо на пронзительно острый взгляд голубых глаз.       Мирон прекрасно успел выучить все Славины фетиши, а если не все, то это ненадолго. И теперь он не отходил от своей роли, сдерживая улыбку и появившуюся игривость за нарочитой холодностью. Потому что так его волчонку нравилось больше всего.       — А откуда ты знаешь, что я не выебу тебя насухую, а? — прорычал он на ухо.       Слава облизнулся, дёрнулся и зашипел от боли от натяжения волос.       — Мы ебались буквально сегодня утром, твой проход ещё не успел потерять свою пластичность. Войдёт как по маслу. Поболит, мож, немного, но и хер с ним. Пшёл на пол, хули ты сидишь?       Он пнул Славу по голени, вынудив отшатнуться в сторону, а затем поволок за собой. Слава застонал, замотал головой и упал обнажёнными коленками в кухонный кафель. Летние шорты не доставали, не помогли смягчить удар.       — Мне больно, отпусти, блять!       Мирон не поверил, нашёл ступнёй его стояк и покачал головой.       — Рот открыл, язык высунул. Руки за спиной, только попробуй их развести, кончишь в следующей жизни.       Слава запрокинул голову, показывая своё поплывшее покорное лицо. Из-под опущенных ресниц он видел напускную возбуждающую суровость, высунул лениво язык, дразня, и сплёл между собой руки.       — Прикинь, как я тебя обломаю, если не буду тебя ебать в рот, а просто подрочу на твою блядскую рожу?       — Ты не…       Мирон выдал пощёчину и сжал пальцы на подбородке.       — Тебе кто разрешал говорить? Язык обратно высунул, давай, как хентай-девочки, которых обкончали, а они и рады этому cream pie. Прикинь, как классно будет. Возвращается твоя мать, а ты стоишь на дрожащих коленках и заглатываешь до гланд мой член, и балдеешь от этого, аж стонешь, насколько охерительно тебе сосать мой член.       Слава чудом сдержал порыв облизнуться, убрав язык, и наклонился к джинсам, маячащим перед глазами, за что был вновь схвачен за патлы.       — Куда это мы? — полюбопытствовал вкратчиво Мирон.       От него исходил запах силы, тот самый запах, который превратил во время течки все мысли в липкий непролазный туман. Он заставил осесть, чуть не потеряв равновесие, и слушаться, не пререкаться и не своевольничать.       — Поскули, волчонок. Я хочу услышать, как ты скулишь. Как жаждешь принять в себя.       Покраснев и забывшись, Слава выпал из реального мира, заскулил, покорнее раздвинул пересохший рот и без сил опустил веки.       Момент, когда в его горло чуть ли не до упора вошёл хер, был неожиданно приятным. Правила игры гласили держать пасть открытой и не выёбываться. Он так и сделал.       — Молодец какой. Нравится, когда член доходит до конца? Чувствовать тяжесть во рту? Сука, какой у тебя блядски охуительный рот.       У Мирона дрогнул голос — спалил своё возбуждённое состояние, и больше не скрывался. На затылке появилась недавняя грубая хватка, толчки стали ритмичнее и быстрее. Слава застонал, правую руку положил на пояс джинс, и щёку вдруг обжог удар.       — Сучка ты непокорная, я тебе что говорил? Руки где держать?       Член выскользнул изо рта, сияя мокрой набухшей головкой. Твёрдые венки облепили весь ствол — пару мгновений до оргазма. Пару толчков, и он излился бы спермой в его горячий растраханный рот. Слава разочарованно застонал — из-за глупого порыва чувств сейчас никто не успеет кончить, ведь наказывать Мирон привык долго и мучительно, а у них в запасе не больше десяти минут в лучшем случае.       — Я так больше не буду, кончи мне в рот, пожалуйста, — сказал сипло Слава, пряча за спину руки.       — Тебя, блять, не спросил, — рыкнул Мирон и рывком поднял его на ноги.       Раз движение, два — и Слава лёг грудью на стол, чуть не опрокинув сахарницу. Шорты с трусами опустились, оголяя только округлые ягодицы. Шаг, в коридоре щёлкнула дверь.       — Не хочу, чтобы твоя мать застукала, как я тебя порю. Думаю, ей это не очень понравится.       — А мне?       — А тебя не спрашивал, — холодно осведомил его Мирон и с размаху шлёпнул по правой ягодице.       Слава вскрикнул и дёрнулся, зубами поймал кожу на ладони, переключаясь на другую боль. Мирон это заметил и не позволил, завёл его руки за спину, прижал к пояснице левой рукой.       — Дубль два. Ремня у меня нет, связать твои шаловливые ручонки, к сожалению, нечем, да и времени не особо. Держи их сведёнными вместе или вместо вечера с чужестайниками будешь сидеть дома с завязанными руками, пока не научишься их контролировать. А придя домой, я буду ебать тебя и не давать тебе кончать. Как тебе план?       — Хуйня, — пробормотал Слава.       — Значит, что ты делаешь?       — Держу руки за спиной.       — Молодец.       Другую ягодицу огрел шлепок. Громкий и сочный. Слава застонал, уперев нижнюю губу в верхние зубы, стараясь не прокусить её. Ему разрешалось елозить и стонать, чем он и занимался, принимая удар за ударом. Когда телом задница стала ощущаться, как нечто нежно тлеющее, как угольки для кальяна, Слава вновь выпал, расслабившись, и чуть не дал своему телу разлепить заведённые за спину запястья.       Между половинок скользнул член, такой же горячий и твёрдый, как раньше, кожей ощущался подобно бархату.       — Молодец, — проворковал Мирон, любовно поглаживая красные следы. — Как жаль, что не могу тебя сейчас выебать. Поворачивайся, я хочу кончить.       Слава с трудом поднялся — без помощи, так и держа руки вместе, — повернулся и упал на колени, замычав на очередную боль, с готовностью открыл рот и принял в себя член.       Мирон не стал растягивать удовольствие, боясь прихода Елены, поэтому сразу устроил ладонь в Славиных волосах, больно сжав их, и стал дёргать на себя, параллельно вколачиваясь в его расслабленное горло.       Кончив, он медленно вышел, дал слизать с головки остатки спермы и слюны, легонько ударил по щеке и схватил указательным и большим пальцем Славину нижнюю губу, оттянул её в сторону, поболтал и перетёк хваткой на шею, накрыв ладонью кадык.       — Мы ещё не закончили, — сказал спокойно Мирон. — Но это до вечера. Вставай и приведи себя в порядок, а то выглядишь так, будто тебя в рот ебали, — и улыбнулся. Очаровательно.       Слава боднулся о его бедро лбом и наконец получил нежные поглаживания по голове.       — Вставай, волчонок. Я бы смотрел на это вечно, но у нас сейчас есть некоторые ограничения.       — Ты каждый раз всё грубее и грубее, — вздохнул Слава, поднимаясь.       Он ушёл в ванную, но дверь оставил открытой, и любовался на своё лицо. Выглядел он и правда развратно. Губы распухли, да и уголки саднили. Взгляд всё ещё был поплывшим, а по краям глаз оказались засохшие слёзы. Зашумела холодная вода.       — А тебе это и нравится, — хмыкнул Мирон, остановившись на пороге ванной. Он привалился виском к дверному косяку и покровительственно оглядывал Славину фигуру, особенно пятую точку, и отражение в зеркале.       — Почаще носи такие зачётные рубашечки. Тащусь по твоим татушкам.       — Знаю, — ласково ответил тот. — Я прикупил как раз парочку. Завтра должны доставить. Не сильно болит?       — Нет, приятненько пульсирует. Но ты не дал мне кончить, так что выйди из…       — Нихера. Кончишь дома, дрочить тебе нельзя.       — Что это за произвол? — возмутился, вытираясь Слава. От полотенца отдалённо пахло розой. Их домашние полотенца были без запаха — такие привычные и правильные, что от чужеродного запаха Слава поморщился и вдруг чихнул.       — И он тебе нравится, — пропел Мирон. — Будь здоров, химией воняет что ли? Вижу ополаскиватель под раковиной, — вздохнул он. — Иди сюда, волчонок. Обожго рецепторы?       — Не сильно, но какой-то раздражающий запах. Неприятно.       Нос пропал в складках рубашки, от которой пахло только Мироном, без ноток парфюма, ополаскивателя или дезодоранта. По-домашнему словно. Руки сомкнулись за спиной, Мирон крепко обнял, прижав его к себе и поцеловал в щёку.       — Это повезло, что нам на метро кататься не надо, — воодушевляюще сказал Мирон. — Там временами душно так, пиздец. Каждый запах комом в горле встаёт. Поэтому почти у каждого оборотня есть своя машина. Или деньги на такси.       Слава засмеялся и оттолкнул его от себя. Пошёл в коридор, чтобы открыть дверь. Выглянул в подъезд, но матери ещё не наблюдалось. Прикрыл, успокаиваясь.       — Я вижу её в окно, — сказал с кухни Мирон. — Мы вовремя.       — Давай ты поможешь ей с пакетами, а я пойду в туалет.       — Волчонок, тебя ещё выпороть? Могу прям при матери, покажу Лене, какой у неё непослушный ребёнок. Хотя после такого, боюсь, она меня и на порог не пустит.       — Почему ты такой непоколебимый? Я ж не…       — Ты ж знаешь, что этими препираниями заставишь меня вечером дома тебя ещё жёстче отыметь, да?       У Славы вырвалась широкая улыбка, он открыл двери и преувеличенно радостно встретил поднимающуюся мать, забрал у неё увесистый пакет и стал расспрашивать, почему она так долго.       Мирон стоял в коридоре у стенки, сложив на груди руки и качал с довольным лицом головой.       — Конечно, знаешь, — выдохнул он неслышно.