Твоя стая за плечами

      Великолепно красивой была девушка из сериала, за которой бегало двое человек открыто и один, делая вид полной незаинтересованности в ней. Поворот был банальный — она оказывалась оборотнем и уже в кого-то влюбилась. Но в кого?       На этом заканчивалась серия. Слава заварил себе чай, принял доставку, лениво тыкнул на клавиши, запустив следующую серию.       Обещавший скоро вернуться Мирон медлил, да и желания его видеть у Славы пропадало. Он по-прежнему до одури хотел его рук, губ и дыхание на себе, в себе член и в лёгких аромат его тела. Но также он был недоволен. Этой жестокой неоправданной битвой, возникшей практически на пустом месте.       Когда открылась дверь, Слава и не дёрнулся, продолжал смотреть серию. Проигнорировал и закопавшийся в волосы на макушке нос, только бессознательно поёжился и ощутил волну мурашек от затылка вниз по спине.       — Я задержался. Прости.       Глаза вверх — удручающая картина, хоть защищайся закрытыми веками. Нос разодран, на виске длинная царапина, на шее живого места мало. На плечах его горячие руки — истерзанные лапы с очередным скопищем ранок от волчьих зубов. И даже пластыря у врачей не удосужился взять.       — Ты себя не контролировал.       — У меня гон, — холодно ответил Мирон, сжав пальцы на его плечах.       — Гон, — с заминкой согласился Слава. — Значит нужно было перетерпеть и выйти на площадь, когда гон закончится, а не устраивать это… побоище.       — Волчонок, это не моя прихоть…       — Да, это ты идёшь на поводу у стаи. Вроде бы вожак, а по сути обычный флюгер.       — Слава.       Слава стряхнул с себя его руки и потряс головой. Гнетущий запах полез в ноздри и стал отравлять весь организм. Не зли, подчинись, просто ляг, расставь лапы и скули — диктовал он злобно, отчеканивая каждый звук. Убрать из башки этот морок не получалось, Слава резко поднялся, оттолкнув от себя истерзанную битвой тушу.       — Мирон, я прекрасно знаю своё имя. Ты всё ещё думаешь, что я не часть стаи? Раньше, когда ты не слушал моё мнение, ты огораживался тем, что я не в курсах за ваши тёрки. Окей, сейчас-то я в курсах. Я врубают во весь этот движ со сражениями. Скажи, честно, скажи, эта битва зачем? Просто клыки почесать? Ты меня растраиваешь, Мирон.       — И это взаимно.       Слава ушёл, сел рядом с кроватью, сжавшись у стены. Ему хотелось спрятаться, остаться одному. Странное желание раздражало — тело по-прежнему тянулось к чужой ласке, несмотря на явную агрессию, идущую от мозга. Противостояние собственных разума с организмом — вот она легендарная битва.       Долго сердиться не получалось. Через пятнадцать минут остыли оба. Мирон успел перекусить пирогом, выкурить сигарету, освежиться водой, и предстал совершенно мирным существом, без пышущей озлобленности. Сел перед ним на пол, лбом упёрся в Славины колени.       Это было уютное, но всё равно тяжёлое молчание.       — Ругаться и мириться в таком состоянии как-то невыносимо и нелепо, — сказал, нарушив плотную тишину, Слава. — Всё в любом случае сведётся к постели. Но мне правда было больно наблюдать за битвой и сейчас мне больно смотреть на тебя. Я не могу объяснить себе — почему. Зачем калечить себя и других. Ради чего?       — Иди ко мне, — мягко сказал Мирон, протягивая руки.       Слава упал к нему в объятия, боднулся о грудь и полез к джинсам растёгивать молнию. Как появился доступ к члену, он удобнее устроился между его ног и, заглотив до самого конца ещё не до конца вставший ствол, стал сосать. Мирон машинально перебирал Славины нежные волосы, успевшие испачкаться за несколько дней непрерывных валяний по всей квартире и дикого секса, но всё равно пальцами они ощущались как нечто нежное и самое на данный момент ценное.       — Оборотни злопамятные, нас лёгко задеть и вывести из себя. Наверное, наш конфликт, действительно, высосан из пальца. Давай поговорим об этом через пару дней. Когда оба будем в своём уме.       Слава положительно замычал, вцепился ему в бёдра и ускорился, чувствуя ответную усилившуюся хватку на голове. Мирон кончил и блаженно выдохнул.              Они переговорили только спустя пять дней, когда каждый успел отойти от изменений организма, придя в свою норму. Но разговор не получился душевным и честным. Мирон часто огрызался, говорил про мнение стаи, игнорируя своё собственное. Слава пытался его убедить — он сам может сделать мнение стаи, их мнение зависит от него. Нужно давить в мирное урегулирование конфликта, и тогда стая это примет и поймёт. Потому что так сказал вожак.       В итоге между ними зародилась ссора и непонимание. На собрании Слава сидел подавленный, игнорируя всякие слова Мирона, только искоса наблюдая за реакцией стаи. Послушная толпа гудела с каждого громкого заявления, никто не возражал, не было ни одного голоса, посмевшего сказать что-то против.       И либо вся стая была за кровавую драку, либо они все беспрекословно слушались своего вожака. Слава искренне верил во второй вариант. Во время выступления он переписывался с Тёмой, обговорили время. Завтра после очередного слушания новых поправок в государственной думе.       Стоило Мирону вернуться на диван, как Слава рассказал ему о своих планах «прогуляться» завтра одному. Не отошедший от ссоры Мирон только хмуро кивнул и взял со стола напиток, орлиным взором обходя разбредающуюся стаю.       Наступило завтра.       — Таким вот образом хочу высказаться против данных поправок, так как они угнетают людей верующих, — потерев со лба пот, сказал ряженый и пышный мужичок с гладкой головой.       — Верующих людей угнетают люди неверующие, их вы тоже запретите? — едко бросил вожак Зиры на это выступление.       — Милый человек, точнее оборотень, вы понимаете, когда разрешают издеваться над такими священными вещами, как иконы, завет, над самой библией — то это не может не отзываться болезненно в сердце каждого верующего. А к людям неверующим у людей верующих есть только сострадание.       — Это взаимно, — усмехнулся Мирон и вместе с ним ещё несколько человек и оборотней.       — Соглашусь с сородичем, — сказал вожак Фекды. — У нас вот тоже множество человеческих вещей отзывается, как вы говорите, болезненно в сердце. Но свобода слова гарантирует и свободу самовыражения. И если есть люди, которые считают религию, как бы помягче, неправдоподобной и делают карикатуры на, например, Иисуса, они не должны подвергаться гонению со стороны закона, ведь это будет уже не свобода слова.       — Оборотни не имеют веры, им непонятны людские идеалы, — важно прокортавил рыжий депутат в чёрном выглаженном костюмчике.       — В моей стае есть своё вероисповедание, мы с уважением относимся к чужой вере. Да, конечно, большинство оборотней не подвержены влиянию… свыше, так сказать, то есть имеют атеистично настроенные взгляды на мир, но опять же, это не все, и давайте не забывать и о них. Мы, говорю от лица всех оборотней, также являемся частью гражданского общества, так почему наше мнение в вопросе религии вами попросту пропускается. Понятны нам человеческие идеалы или нет, здесь вопрос не в этом же.       — Антон, я чувствую проклятия, направляющиеся в твою сторону, — сказал вожак Гуараны.       Негромкие смешки вышли почти из каждого оборотня и ещё нескольких людей. Слава подпёр щёку рукой и стал наслаждаться развернувшейся баталией. Рыжий мужчина, огромный поклоник веры и семейных ценностей, начал вопить на весь зал, что такое духовность и какие бездуховные оборотни. У него нашлись сторонники.       Спустя полчаса препираний на голосовании голоса разделились почти поровну, но с небольшим перевесом поправки были приняты. Негодование разносилось по залу затем минут двадцать. Вожаки стай мило беседовали друг с другом, радуясь нейтральной территории без своих состайников. Они были расслабленны и в большинстве своём улыбчивы, Мирон приветственно кивнул вожаку Гуараны, тот ответил взаимностью. Слава переглянулся с Тёмой, секундно, того отвлёк его альфа.       Оказавшись на улице, Слава гулял. От Мирона он отбился почти сразу, ссылаясь на нежелание с ним общаться после недавней ссоры, хотя вчера вечером они её практически замяли.       Воздух стал заметно теплее и радушнее, пробирался ласковыми касаниями под одежду и вёл за руку наслаждаться запахом просыпающихся растений и влажноватой почвой. На детских площадках стояли крики, по тропинкам ходили собаки разных пород и размеров.       Огибая всех на своём пути и надеясь не встретиться с сородичами, Слава шёл дальше и дальше, наконец повернул за угол. Между домами было тесно и безлюдно, только стайка голубей ходила по кругу и курлыкала.       Такси приехало через шесть минут, во время которых Слава успел выкурить две сигареты. Он нервничал, ему совсем не нравилось обманывать Мирона, за его спиной встречаться с кровным врагом, но другого выхода, как ему казалось, не было.       Серый трёхэтажный дом, громкая церковь, встретившая колокольным завыванием, и грязные дороги с раскиданным мусором и бродячими голодными котами. Слава вышел из машины и, оглядевшись, поёжился. Солнечный день моментом потерял свою яркость. Скрипнула дверь. Из кафе вышло двое мужчин, один плюнул себе под ноги и, засунув руки в карманы куртки, пошёл во дворы. Второй, горбясь, проследовал за ним.       Внутри помещение было тёмным и недружелюбным. Столики раскидывались то тут, то там, без схемы и желания служить посетителям. Стулья порой чередовались на новые, совсем не подходящие антуражу заведения. Официантка стояла рядом с барменом, жевала жвачку и не отрывала глаз от телефона.       Забившись в самый неприметный угол, Слава заказал блинчики со сгущёнкой и какао. Тёма присоединился через десять минут. Был собранным, только взволнованная улыбка пробежала по лицу, когда они обменивались рукопожатиями.       Сел Тёма напротив и заказал себе сырники с шоколадом и облепиховый чай. Он настороженно оглядел зал, вдохнул грудью побольше воздуха и только тогда вернул внимательный взгляд Славе.       — Здесь никого, я тоже проверял. Всего лишь люди, притом далёкие от политики.       — Хорошее место, — кивнул Тёма. — Как тебе сегодняшнее заседание?       — Обыкновенный цирк. Политика — то ещё шоу. Мы смеялись столько же, сколько они говорили.       — Мне это нравится. Лучше, когда люди смеются, чем когда воюют, — с улыбкой сказал Тёма и принялся за принесённые официанткой сырники. Он блаженно сожмурился и облизался. — Удивительно, но готовят здесь неплохо.       Слава откусил блинчик и согласился.       — Я с тобой солидарен. Смех намного лучше крови. Поэтому хотел бы обсудить наши межстайные отношения.       — Я помню, — поморщившись, кивнул Тёма. — Но ты правда думаешь, что от нас это напрямую зависит? Что мы можем сделать, когда последнее слово за альфой, за вожаком стаи. Меня Коля не слушает, он отказывается обсуждать Мирру, говоря, что здесь и без лишних слов всё ясно.       — Про наши отношения ходит больше всего опасений. Мирра и Белладона — стаи, которые могут уничтожить друг друга. И абсолютно без причин. Все конфликты, как я изучил, были несколько лет назад и решились сразу же в битвах, а более старые… скажем так, я так и не понял кто кого подставил.       — Я тоже изучал и не понял, что точно произошло. Сто лет назад у наших стай были хорошие отношения, но затем последовал ряд предательств, без пояснения, кто начал первым, из-за чего, да даже кто. Я не нашёл имён, мне мои сородичи их не смогли назвать. Просто это как будто бы легенда — они предали нас, а мы их, — охотно поделился Тёма и поглотил второй сырник с той же блаженной улыбкой.       — Да. Так вот, ты говорил, что от нас ничего не зависит. Мирон меня тоже отказывается слушать. Если из-за Гуараны мы с ним поругались, но хотя бы обменялись мнениями, то Белладона — тема вообще табуированная. Он принципиально отказывается её со мной обсуждать, щерится так, словно я щенок, который лезет в драку.       — Вот-вот, Коля такой же. Говорю, слушай, у Мирры новый вожак, может, получится зарыть топор войны, но нет, он щетинится! Не пойдёт он ни на какие переговоры и вообще не моё это дело. А как не моё, когда я тоже часть стаи и вообще отвечаю за остальных омег. Они могут потерять своих близких из-за этой войны, мне совестно из-за этого. Я знаю, что ты был человеком, но я родился в стае, вырос в ней и знаю её изнутри. Никто уже и не помнит из-за чего начался конфликт, они продолжают его питать на чистой инерции.       — Ты ведь знаешь одно из главных правил площадных битв? Без детей и без омег. Омеги вписываются только в совсем крайних случаях, когда идёт опасность для существования стаи.       — Конечно, с детства знаю все эти правила, спрашиваешь ещё.       — Так вот. Я хочу его нарушить.       Тёма подавился последним сырником и закашлял. Спешно запил горячим чаем. Слава внимательно за ним следил, ничего не говоря.       Они сидели друг напротив друга и были до одури похожи. Оба — высокие весьма худощавые парни с овальными лицами, добрыми глазами, по-молодёжному уложенными волосами, в удобных шмотках и оба омеги вожаков враждующих стай. Слава смотрел на длинные тонкие пальцы Тёмы и вспоминал, как Мирон целовал его пальцы, такие же, как говорили не раз различные люди — музыкальные, аристократичные.       Тёма прочистил горло, и с минуту они соблюдали непрерывный зрительный контакт.       — Я достаточно удивился, говори дальше. Что ты именно хочешь сделать?       Слава улыбнулся и кивнул. Их ждал долгий разговор.              После встречи он пошёл не домой, а к матери. На дворе стоял день, отец ещё работал. Она была одна, непричёсанная и с красными глазами, но очень широко улыбнулась, полезла обниматься, поцеловала в лоб и отправила на кухню за чаем.       — Ты так редко заходишь, ребёнок, я ведь скучаю. Даже не думала, что буду по тебе так скучать. Ты вырос таким интересным мальчиком, Слава.       Она говорила ласково, достала ликёр из дальнего высокого шкафчика и долила его в чай, поинтересовавшись у Славы будет ли он. Налила обоим и вернула заначку обратно. Села рядом с ним, подвинулась поближе и стала распрашивать про будни. Начала по привычке со школы. Слава рассказывал всё, что лезло в голову. Поделился и недавней ссорой с Мироном, она была всецело на его стороне и хвалила за ненасильственную позицию, называя её взрослой и современной.       — Я и не думала, как далеко от политики. Вот живу себе, живу, всё проходит мимо меня. А тут, выясняется, в мире столько стай, столько политиков, столько страшного и хорошего случается. Я начала из-за тебя новости смотреть, боюсь пропустить что-то тебя касающееся.       — А отец что?       — А он что? Он махнул рукой и всё. Валера всегда таким был, излишне консервативен. Меня это никогда не отпугивало, в молодости он был милым парнем, но совсем сточился на работе. Да и я загнала себя в клетку. Вот всё думаю, надо было нам всей семьёй как-нибудь поехать на море. Денег достаточно, я накопила уже их, в общем, хватит. Но раньше держала себя постоянно, рано, мало, да и у тебя учёба, а тут вот и не получится уже с тобой отдохнуть. Я слышала, что вожаки не покидают свои стаи даже на непродолжительное время, а с ними и их омеги. Или это неправда?       — Такие порядки, — подтвердил Слава. — Не увидеть мне моря, мам, только на картинках и видео. Но ты поезжай с отцом, вы достаточно уже работали, и отдыхать ведь нужно. Ты удивила меня, предложив алкоголь.       — Да что там, ты ж и куришь уже, и половую жизнь ведёшь насыщенную, и пьёшь, вероятно. Чего мне тебя от этого огораживать, когда ты и так во всём этом? Я пыталась, пыталась, а вон как плохо вышло.       — Признаёшь, наконец, что плохая была идея?       — Неплохая была идея, реализация подкачала, — покачала головой мать, сделав большой глоток чая. Она не привыкла пить и от резкого привкуса спиртного мило морщилась.       Слава спокойно отпил из своей кружки и продолжил разговор.       — Мне порой не хватает того, как было раньше. Но это минуты ностальгии, на самом деле не хочу ничего возвращать. И, если бы время можно было отмотать назад, я бы не стал ничего менять. Разве что, обществознание получше бы поучил. Хотя у нас в школе закон и всё с ним связанное плохо преподают, и учебники слабые. Столкнувшись на практике, отлично это вижу. С Михаилом Евгеньевичем, историком нашим, в споры из-за этого вступаю порой. Он мне своё, я ему своё, так и развлекаем класс.       — Всё ещё не могу нарадоваться, что ты не бросил школу, хотя можешь. Домашнее задание не делаешь, но это ладно, главное, чтобы голова работала и воспринимала новую информацию. Я вот думала, может, второго ребёнка завести. Не хочешь младшего братика или сестричку?       — Я об этом не думал. Но если хочешь, кто я такой, чтобы тебя останавливать, мам. Только не нужно её или его огораживать от всего внешнего мира и от друзей так же, как и меня. Если бы я не встретил Мирона, как-нибудь по-другому высказал бы свой протест против вашей с отцом политики.       — Вы с Мироном детишек, или как у вас там говорят, пока не обсуждали?       — Нет. Мне ещё даже восемнадцати нет.       — А вот здесь ты вспомнил про возраст, — усмехнулась мать. — Ладно-ладно, соглашусь, одно дело приятно проводить время, а другое уже воспитывать другое существо. Каким бы ты не был взрослым, ты ещё слишком ребёнок.       Он посидел с ней ещё с час, обсудил все возможные темы, пожелал удачи забеременеть и отправился через длинную дорогу домой, где его ждал Мирон, приготовивший обед, заливающий своим чарующим запахом всё помещение.       — Как прогулялся?       — Нормально. С матерью пообщался.       — Понятно.       Они поели в тишине, смотря подборку смешных видео на ютуб, обменялись долгими взглядами и затем поцелуями.              Стая притихла. Апрель был неимоверно тих. Без мелких склок и площадных побоищ, он проходил так, словно в городе царил мир. Эксперты называли это затишьем перед бурей. И были, безусловно, правы.       Слава сидел на математике и безустано листал социальные сети, где состайники с пеной у рта сцепились с оборотнями Белладоны. Они оскорбляли друг друга, угрожали, никого не слушали и банили несогласных. С каждой минутой ненависть всё сильнее грозила перейти из виртуального пространства в реальное. Но вожаки ещё молчали.       Первыми сорвались самые впечатлительные — волчатки. Директора двух школ забили тревогу — у них сцепились школьники старшеклассники из Мирры и Белладоны. Слава решал с Мироном, кто куда побежит наводить порядок, когда в класс ворвались состайники со страстными взволнованными лицами, готовыми ринуться в смертельный бой. Их головы всунулись в класс друг за другом и уставились в ожидании.       — А-ну кыш по урокам и ничего не предпринимать, — рявкнул на них Слава, посмотрел коротко в телефон, увидев адрес, куда ему нужно было бежать со всех лап, ещё раз зарычал на непонятливых волчат, которые упорно не хотели уходить, но сдались и поплелись обратно на уроки, и без слов удалился из класса.       — Там кошмар щас начнётся у Мирры и Белладоны, — услышал он трагичный выдох Миши, который любил пояснять одноклассникам за дела оборотней.       Слава не хотел думать о том, что начнётся. Он побежал в волчьем облике до нужной школы, игнорируя правила дорожного движения и чудом не сбивая людей на своём пути. Внутри горело ненавистью сердце. Он был зол за то, что происходило, и готов был обдать своей злобой любого, вставшего у него на пути.       В двери он ворвался во всё ещё волчьем обличии, проскочил мимо испугавшегося охранника и побежал на запах и звуки драки. Лестница, второй этаж и вот перед глазами цветастый комок шерсти за спинами охающих людей и говорящих о чём-то журналистов. Рыкнув, Слава прыгнул в него и оттеснил своих волчат от чужестайных. Те вновь захотели ринуться вперёд и напасть, но Слава напал вместо этого на них, заставляя попятиться назад. Он их укусить был готов по-настоящему, но держался. Мимо проскочила чёрная тень. Альфа, но не вожак. Отзеркалил его поведение — зарычал на своих.       Когда накал немного спал, Слава превратился в человека. Он принципиально не поворачивался на чужестайников, стал отчитывать своих. Его злость подавляла состайников, те хмурились, сжимались и стыдливо прижимали голову к груди. Пацаны в среднем пятнацдати лет, а напора и ярости хватит двадцатилетним с лихвой.       Со спины стали ругать чужестайных волчат. Слава прогнал своих на урок, приказав не совершать таких глупых поступков в дальнейшем. Обернувшись, он пересёкся взглядом с высоким черноволосым мужчиной в очках и в стильном офисном костюме. Руки никто не протянул, обменялись кивком и разошлись. По пути их поймали журналисты.       — Что скажите, про конфликт Мирры и Белладоны? Дети в школах уже стали нападать друг на друга, вопрос времени, когда случится полномаштабное сражение на площади. Можете…       — Я не вожак Мирры, официальные заявления от лица стаи делает он, — огрызнулся Слава.       Позади он услышал:       — Я понимаю ваше беспокойство, конфликт улажен. Какие-либо официальные заявления по поводу конфликта наших стай будет делать именно наш вожак. Я же выступаю как урегулятор конфликта.       Слава ушёл, игнорируя вновь посыпавшиеся на него вопросы. Общаться с журналистами ему не нравилось, да и его мнение в стае интересовало только омег, и то, те тоже в первую очередь ориентировались на вожака, поэтому Слава не считал себя сколь-нибудь значимым. Его мнение — лишь его мнение. И ему не нужно настраивать стаю против себя или подбрасывать сомнения в вожаке своими провакационными высказываниями.       А если бы он отвечал искренне, то было бы вполне себе провакационно.       Отписав «Готово», Слава стал возвращаться в свою школу. В жилах его ещё кипела ярость, но на улице он бежал спокойнее, аккуратно обходя встречавшихся прохожих. В класс вернулся не в духе, сел и уставился в телефон с напряжением наблюдая за дальнейшим развитием событий.       Учительница прибавила звук на телевизоре. На экране появился Мирон, лицо было острым, недовольным и сосредоточенным. Он выслушал вопросы журналистов, смотря куда-то в сторону, покивал и сказал:       — Да, сейчас у нас заострились отношения со стаей Белладоны, — сказал он с расстановкой и посмотрел в камеру. Зрачки расширялись и сужались. Руки то сцеплялись за спиной, то убегали в карманы. — Мы всё также против вовлечения в сражения несовершеннолетних. Ребята действовали на эмоциях, сейчас они уже разошлись, но мы обязательно ещё раз обговорим с ними недопустимость подобных драк, тем более в образовательных учреждениях. Что же касается нашего конфликта, он выльется на площадь, это лишь вопрос времени. Об этом, как и всегда, я напишу во всех социальных сетях. А сейчас, извиняюсь, у меня есть и другие дела.       Он стал уходить, невзирая на полетевших за ним журналистов. В стороне стояла директриса и качала головой. Край камеры поймал вожака Белладоны. Высокий и солидный мужчина, плечистый и с таким же серьёзным недовольным лицом. Он тоже коротко посылал журналистов, переиначивая на свой лад слова Мирона.       Стая весь апрель массово тренировалась на площадках. Слава довольно часто спаринговался с Мироном в образе волка. Мирон говорил, что ему это делать необязательно, ведь омеги в битвах не участвуют и этот навык ему не пригодится. Слава придумывал миллион разных предлогов и огрызался, из-за чего тот покладисто продолжал с ним сражаться, тренируя одновременно обоих. Они бегали многокиллометровые дистанции, перепрыгивали через барьеры, пытались повалить друг друга, легко покусывая.       И сейчас подготовка продолжалась. Со стороны Белладоны тоже — так писал Тёма, так показывали в новостях. Заинтересованные люди отслеживали все подобные изменения с удивительной быстротой. Конфликт день ото дня грозился перейти в сражение до самого конца, до победного, до уничтожения одной из сторон.       Слава как-то раз поделился своим страхом Тёме, тот абсолютно искренне ответил тем же. Агрессия переходила от волка к волку, ей заразился и сам Слава, но не к чужестайникам, а к своим же сородичам.       Через два дня, наступил май, Мирон написал во всех социальных сетях призыв выходить на площадь и вызвал Белладону туда же. Положительный ответ вражеской стаи не заставил себя долго ждать.       Был очередной урок. Математика. Весь класс готовился к единому государственному экзамену, писал пробник. Слава отложил свои бумаги и судорожно вздохнул. Его колотил страх. Он переключил на новости — пульт всегда был рядом с ним, — где уже показывали пустую площадь и двое ведущих обсуждали недавний вызов на битву.       Миша громко сглотнул, отложил и свои бумаги и робким неотрывным взглядом уставился в экран.       Постоянно нагнетали в социальных сетях, интервью, новостях — будет битва не на высвобождение агрессии и улаживание локального конфликта, а на смерть. И Мирон готовился к ней, как к полноценной войне. По всей стае проходило такое связывающее чувство, сковывающее сердце страхом и агрессией.       Через несколько минут ручки и бумаги отложили все.       Волки стали подтягиваться на площадь и, не ожидая вожака, кидались в бой на пришедших соперников. Ведущие сидели в трауре, нагнетая атмосферу.       Появились вожаки. Сразу сцепились друг с другом.       Слава сжал в потной ладони телефон. Пальцы побелели.              — Знаешь, это точно будет самой громкой битвой за всё последнее время.       — И самой кровопролитной после сражения Мирры и Гуараны.       — Как думаешь, дойдёт ли сражение до уничтожения чьей-либо стаи?       — Сейчас сложно утверждать точно, но предпосылок более чем достаточно.              Телефон зажужал. Славина мать выражала своё беспокойство, просила ответить ей, взять трубку и поговорить. Слава сказал, что не может сейчас говорить. Он искал в себе силы на то, что давно готовил.       Битва была в самом разгаре. На каменную плитку брызгала кровь, летели клоки шерсти, падали под сильным давлением громадные волчьи туши.       «Ты со мной?», спросил Слава, чувтвуя стук сердца в ушах.       Промедление.       Через полторы минуты, тянущихся густой нугой пришёл ответ.       «Да, я в деле»       Окно было приоткрыто, был всего второй этаж, Слава вскочил со своего места, спрятав в джинсы телефон. Дверь была чрезмерно далеко, требовался воздух.       — Ты куда? — спросил испуганно Миша.       — Делать глупость, — ответил слабым голосом Слава и, превратившись в волка, выпрыгнул в окно. На улице стояла майская жара, злобно светило солнце на безоблачном небе. Чистом, светлом и мирном небе.       Люди, как призраки и картонки, оказывались позади. В ушах стоял свист ветра, гул машин и сердцебиение. Метр за метром он приближался к пропасти, в которую в итоге прыгнул без раздумий, лишь сожмурившись.       Он пробежал мимо меховых волн, проскочил острые белые тески и сбил с ног родной домашний запах, искрившийся лютой злобой. Удивление, скулёж, ответное рычание.              — Подождите, что?              На лежачих нападать легче всего. Вождь Белладоны сделал бросок, оттолкнувшись своими массивными лапами и оскалив дышащую кровью пасть. В полёте его сбил другой волк, светлый, такой же большой хоть и более дряблый со знакомым ароматом уверенности, страха и нежности.              — Происходит что-то странное. В сражение вожаков вмешались другие волки, это… Это ведь омеги вожаков, не так ли? Анатолий, не подскажите? Анатолий?       — Я… Я немного растерян, Алексей. Да, это они. И… Это немыслимо. Это нарушает все правила стай, точнее одно правило. Омеги не могут вмешиваться в сражение альф, это… это нонсенс. К тому же это не с одной стороны, а сразу с обеих…              Мирон рычал, вырывался, скидывал с себя и в итоге поднялся на лапы. Он набросился, чтобы оттолкнуть, убрать с дороги, но Слава отбросил его от себя лапами, встал перед ним, нахохлившись, пристально смотря в его глаза и скаля пасть.              Тёма таким же образом пытался сдержать вожака Белладоны. Он уворачивался и вновь нападал, кусал за лапы и отводил дальше, запрещая нападать на кого-либо кроме себя. Они бродили друг за другом, сердито оперив хвосты.              — Они пытаются остановить сражение?       — Видимо так, Алексей, но… Поможет ли это остановить в целом конфликт между двумя стаями? Предположим, этот бой они и остановят, но вот следующие?              Мирон набросился и укусил за загривок, повалил, прижал к твёрдому камню. Закрыв на секунду глаза, Слава почувствовал дорожную пыль и свежую ароматную кровь. Запах скрутился и торпедой вошёл внутрь него, по венкам и жилам распространив силу на сопротивление, возбудив подняться, скалиться, нападать, рычать и кусаться.       Дикие рваные движения дезориентировали, но цели не достигали. Мирон успевал уворачиваться и пытаться нападать.              Остальные схватки приостановились. Очумевшие волки стояли, тяжело дыша, и наблюдали за сражением вожаков с их собственными омегами, как за чем-то ужасающим, неправильным и абсолютно недопустимым. Их глаза были покрыты плёнкой непонимания, расстерянности и затаившейся яростью.              Тёма упал, громко проскулив, на него накинулся Николай, вожак Белладоны, вцепился в шею под самой мордой, крепко сжал пасть, рыча, призывая успокоиться и не мешать. Он стоял сверху, нависал и покрывал всем своим телом его. Уперевшаяся в грудную клетку лапа пробовала оттолкнуть, затем Тёма смог вывернуться и упёрся всеми четырьмя, буквально откидывая его тушу от себя. По шее больно саданули зубу, содрав шерсть и кожу. Раздался протяжный скрипучий писк.              Мирон махал хвостом, был зол, смотрел пристально, но перестал нападать и пытаться усмирить. Пару минут они сверлили друг друга взглядом. Слава не пятился, выпрямлялся, пытался показаться больше и враждебнее — инстинктивное поведение дикого зверя. Мирон это игнорировал и себя вёл более сдержанно, сердито, но сосредоточенно.       Наконец он превратился в человека, готовый к переговорам. Он не хотел нападать до исступления и растерзывать, Слава понимал это и использовал в свою защиту. Представ перед ним, он подошёл ближе и отдышался, не отводя глаз. Сейчас отвести глаза под его пристальным недовольным взглядом было сродни поражению.       — Что ты творишь, скажи мне на милость, — начал ядовито Мирон.       — Останавливаю тебя, предотвращая это глупое побоище.       — Ты опять за своё? Волчонок, ты плохо запомнил, что нельзя лезть в полномасштабное сражение стай, да? Давай я тебе напомню это правило. Так делать нельзя. Уяснил?       — Я его не забывал, Мирон. Даже так, я его намеренно нарушил. Чтобы привлечь наконец твоё внимание и обсудить с тобой эти ебучие взаимоотношения наших стай. И, стой. Раз сейчас мы находимся на поле боя, вожак другой стаи занят пока своим делом, у нас есть отличная возможность поговорить. А точнее — тебе меня выслушать.       Мирон был как будто бы опечален, колкий взгляд, нахмуренный лоб, спрятанные в карманах ладони. Он пересиливал себя, чтобы слушать, но кивнул с замедлением и не стал перебивать, давая высказаться.              — Я впервые вижу такое сражение. Вожак Белладоны до сих пор сражается со своей омегой, пока что там ни за кем нет преимущества, хотя это и странно, вожаки ведь сильнее омег.       — Это-то да, Алексей, конечно, здесь вы правы. Физическая подготовка у вожаков гораздо лучше, но здесь дело в оппоненте. Они не хотят сразить своих омег, как-никак, они их любят. Не думаю, что вы захотите разорвать в клочья человека, которого любите. Поэтому они действуют более деликатно и аккуратно, отпугивая, но стараясь не навредить как-либо серьёзно. Вожак Мирры уже, как вы видите, перешёл в человеческий облик, чтобы обсудить это… вторжение. Интересно посмотреть, чем же в итоге это всё закончится.       — Жаль, мы не слышим о чём они говорят. Анатолий, а не подскажите, в кругах оборотней сильно ли карается такое нарушение?       — Безусловно это недопустимо, но по силе… Как-то физически наказывать не будут, мы не в том веке, Алексей. Неодобрение стаи — самый сильный удар, который только может принять на себя её член, а тем более, вожак и омега вожака. А вот какие разборки будут между любовниками дома, здесь уже другой вопрос. Но это дела личные, в них лучше не лезть.              Тёма с трудом дышал. Он чувствовал своё тело мелким и разбитым, но не позволял себе сдаваться, видя краем глаза Славу, говорившего с Мироном. Ему нужно было сделать так же — довести до переговоров. Только это заставляло его вставать вновь и вновь на дрожащие лапы. Повернув морду, Николай насторожился, попробовал сгруппировать и аттаковать человеческий образ чужого вожака, но Тёма успел его сбить в полёте, кубарем покатившись в сторону.       Лапы стали руками, морда знакомым негодующим лицом. Тёма обратился в человека, чуть ли не упав в его объятия, из рваной раны на шее стекала кровь. Николай пережал её и уставился в обессиленное Тёмино лицо, с бурлящим глубоко в глазах волнением, которое он пытался скрыть, хмурясь и сжимая зубы до желваков.       — Тебе жить надоело? Ты мешаешь бою.       — Только через мой труп ты продолжишь этот бой, — прохрипел Тёма.       Лицо Николая исказило удивление и возмущение.       — Ты понимаешь о чём вообще говоришь, волчонок? Я не собираюсь тебя убивать, я не хочу на тебя вообще нападать, но зачем ты встаёшь между мной и тем вожаком? Ты неожиданно принял сторону Мирры?       — Нет, Коль. Я ожидаемо принял сторону мирного урегулирования конфликта. Стой, хватить брюзжать слюной и не перебивай меня, я долго… я долго это в себе носил, готовил много раз эту грёбаную речь и всё равно мне страшно и я не уверен, но молчать я не могу. Я устал. Скажи, какой ты вожак, если посылаешь своих сородичей на смерть?              — И главное из-за чего, давай вспомним историю. Ты любишь историю. Давай обратимся к фактам, ты ведь любишь, когда по фактам. Лет семьдесят назад, вдумайся в громадность этой цифры, у тебя бабушка тогда ещё не родилась, чей-то волк, я акцентирую на этом внимание, чей-то, то есть непонятно чей именно, подставил другого, сбежав с его баблом. Потом его нашли, вскрылись новые подробности и… в итоге оба этих волка сцепились друг с другом, наплевав на собственные стаи, загрызли друг друга до смерти, оставив семью, родню, детей, да всех. И из-за этого одна стая взъерилась на другую. Но. Но никто не помнит…              — Ни имя, ни возраст, ни кто был тем, кто свалил с деньгами, потом вернулся.              — У всех в стае есть вообще своё видение произошедшего…              — Оно стало легендой, переходящей из уст в уста. Мы называем их предателями, но… а что было за дело. Как так вышло, что оборотни из разных стай работали вместе. Над чем они работали? Что не поделили? Почему они скрывали от стаи всё это? Кто были те оборотни?              — Я недавно нашёл в интернете занятную вещь. Знаешь, просто листал резкие высказывания оборотней, с которых начинаются все площадные сражения…              — И удивительно было, они в большинстве своём фейковые. Там нет подписчиков, они сами ничего не постят, не заходят в сети, какие-то вообще уже удалены. Самые броские слова идут… от кого?              — И конфликт Мирры и Белладоны продолжали тоже эти безликие аккаунты, выдавая всё новые и новые обороты. Ты меня никогда не слушал, стоило только речи зайти о…              — Как ты огрызался, говорил — не лезь не в своё дело…              — А я лезу. Потому что это моё дело. Моя стая. Слышишь? Я тоже часть этой стаи и хочу, чтобы ты, как вожак, выполнял свои прямые обязанности. Вожак — не флюгер. Не ретранслятор, который собирает все мнения стаи, укомплектовывает их в себя и выдаёт. Вожак — тот, кто следит за порядком, смотрит со стороны за всем, решает, разбирает сложные ситуации, защищает своих. Так вот, защищай своих. Защищай своих от бессмысленных ранений и смертей. Раскрой им глаза на правду и скажи — нам не зачем воевать. Мы такие же оборотни, как и они.              — Они такие же, как и мы. То, что было между нашими стаями сколько-то там лет назад — осталось в прошлом. Уже нельзя найти правду в миллионы раз перерассказанных, перевратых историй. Не нужно развивать конфликт, когда его можно погасить.              — Оглянись.              — Видишь этих оборотней? Всю свою стаю? Чужую. А теперь посмотри, что стоит за ними.              — Семья. Их омеги, их дети, их родители, их друзья. Они хотят видеть своего отца или мужа, своего друга, любовника — таким? С переломанной лапой, перегрызанным горлом, с рассечёной кожей?              — Они хотят потерять своих близких? Хотят их смерти? Они сами, хотят умирать? И за что?              Стаи сбились в кольцо по краям, отдав центр вожакам и их разборкам. Волки старались дышать тише и слушать все роняющиеся слова, которые тихим отголоском долетали до их ушей. Они чувствовали, что говорили не с ними, покорно отступали дальше, веря — те сами разберутся. И ожидая команды.              Мирон упрямо мотал головой. Слава трогал его, тряс за плечи, хлопал по ним, привлекая внимание к себе, к своим словам. Он молил услышать его, через весь сформированный узел предубеждений, правил и действующих порядков. Он просто хотел быть услышанным и понятым.       Где-то рядом этого же всей плотью жаждал Тёма. Он не тряс, не рычал, говорил вкрадчиво, взяв за руку и умоляя смотреть на него, в его глаза. Ему была близка боль омег, смотрящих на очередное сражение с ужасом в сердце, он делился ей. Этой болью. И крепко сжимал ладонь. И тоже упрашивал — послушай меня, обрати же на меня наконец своё внимание.              — Ты давно это спланировал? — спросил после молчания Мирон.       — Относительно. С Тёмой списался месяц назад. Он разделяет мою позицию. Сердишься?       Слава растерял свой пыл. Он высказался, эмоции закончились вместе со словами. Теперь он свесил руки и осмыслял, ожидал, продолжал надеяться и начинал пугаться свершившегося.       Мирон пронизывающе оглядел его, качнул головой и взял за руку. Погладил по ладони большим пальцем.       — И да, и нет. Горжусь, честно. Это смело. Так взять и вмешаться в сражение двух вцепившихся волков, разъединить их. И высказываться. На глазах у всех. Это должно быть страшно. Я тебя услышал, Слава. Но понимаешь, это зависит не только от меня. Посмотрим, проникнется ли подобной речью вожак Белладоны. Ты боишься? Не поздно ли?       Он с мягкой улыбкой на губах погладил его по волосам, привлёк к себе и поцеловал в макушку. Слава вдохнул его умиротворяющий обволакивающий запах и блаженно выдохнул.       — Ты — мой вожак, — прошептал он. — Знаешь, мнение стаи очень важно, но вот похуй. Я считаю, что сделал правильно. И если что, в свою защиту слова найду, — сказал уже борзее, выпрямляясь.       — Слова буду подбирать я, — осадил его Мирон. — Не забывай, кто перед всеми отчитывается. А в твоей язвительности я не сомневаюсь. Журналистов посылать ты научился.              — Есть такое ощущение что вождь Мирры разрешил ситуацию со своей омегой. Интересно, к чему они пришли.       — Ооо, боже.       — Что за жест, я правильно понимаю?       — Я не верю своим глазам.       — Алексей, этот жест, он говорит о том, что вожак Мирры сдаётся?       — Поднятые руки, действительно, значат прекращение нападения. Но вожак Мирры не собирает своих, он ожидает, как понимаю, вожака Белладоны. Если тот решит продолжить сражение, Мирра всё равно станет защищаться, но эта капитуляция… впервые за долгое-долгое время вижу подобное. Ведь это может значить полным прекращением конфликта. У меня дух захватывает, это должна была быть самая кровопролитная битва, а получилась самой необычной.       — Что же Белладона?              — Сдаваться — удел слабого. Сам факт того, что по отношению к нашей стае была допущена подобная дерзость — уже нагнетает атмосферу недружественности. Ты хочешь мира с Миррой? Это сродни с предательством, — зашипел Николай, выдёргивая руку. Он бросил взгляд в сторону вожака Мирры, спокойно стоящего со своей омегой, на лице у того можно было увидеть невидимую улыбку. Николай взбесился, превратился в волка.       — Я до последнего надеялся, что ты поймёшь, иначе разобьёшь мне сердце, — сказал Тёма понуро и вслед за ним изменился, помешал напасть на чужестайников.       Тёме было больно нападать и кусать, он чувствовал слёзы в глазах и разъедающий дёсна, а с ними и сердце, яд. Он решил оберегать Славу до последнего своего вздоха, пойдя против своего возлюбленного и своей стаи. Потому что это было правильно — так он считал.       Тело знобило, частички разбитого сердца разлетались по всему организму. Каждое падение — громкий пронзительный скулёж. Каждый укус — тихий жалобный рык.       Пойти на попятную — изменить себе. Себя уже не было.       Не было сил кусать, только держаться.       Николай громко дышал, перестал двигаться, смотрел и вдруг стал отступать. Он ткнулся носом в мягкую шерсть своего любимого, почувствовав всем нутром запах страдания. Уши заложило от силы немощности, бессильность пронзала иглой плоть, кровеносные сосуды и вплетала свою нить между извилин мозга.       — Я не могу делать тебе больно, это против моей природы, — прошептал Николай, став человеком, сев на колени, сжимая Тёму в своих сильных исцарапанных руках.       — Мне плохо. Почему ты не хочешь меня услышать? Сколько я не пытался говорить, всё мимо тебя. Ты не вожак стаи, если не слышишь стаю. А я часть стаи. Ты разбиваешь мне сердце.       — А ты мне. Ты пойми, я не могу сказать им, что мы просто замяли этот конфликт.       — А почему вожака Мирры это не беспокоит? Почему он первый пошёл на капитуляцию и сейчас никуда не убегает, а ждёт? Он готов ради безопасности стаи встать перед их злобой и непониманием. А ты — не готов. Ты не мой вожак.       — Не говори так.       — Ты боишься осуждения. Я вышел сюда, зная, к чему это может привести. А ты идёшь на поводу у стаи, забывая, что сам ею руководишь. Я хотел быть твоей опорой, когда мы только сходились. Такой, какой вожак является для своих подопечных. Ты ведь сильный, и не только физически. И умный, я знаю. Так скажи мне сейчас настоящую причину, почему ты хочешь продлить этот бессмысленный конфликт? Почему тебе так важны старые обиды? Не лучше ли их наконец отпустить? Сколько сражений уже было? Года, года, года назад. Сдаться — не удел слабого. Увидеть свои ошибки — удел сильного.       Николай гладил Тёму по плечу и молчал, смотря сквозь расщелину между каменными плитками. Лицо у него шло волнами, руки подрагивали и сбивалось дыхание. Косой вгляд в сторону — свои смотрят. Бдят неустанно, уставили ожидающие глаза. Чужие такие же. Смотрят, ожидают, ждут приказов. Абсолютно подвластны одному оборотню, их вожаку. Взгляд в другую сторону — стоит вожак Мирры, такой же спокойный и уверенный в себе, хоть и сдавшийся. Говорит о чём-то со своей омегой, как ни в чём ни бывало. Будто бы не свершил ужасное или легендарное событие. Будто признавать свои и чужие ошибки, предрассудки — в порядке вещей.       Укол зависти в левую часть груди. Ведь вожак Мирры не показывал слабость, ни разу. И сдаваясь, он делал это гордо и вольно, абсолютно в своём праве, а не загнаный в угол. А он моложе, он меньше руководит и его омега вообще был человеком.       Так почему Николай чувствовал себя слабее его? Он чувствовал свою слабость, которую он демонстрировал буквально всей своей стае, чужой и зрителям.       — Вожак должен быть сильным, никогда не показывать слабость. Разве пойти на уступок из-за своего возлюбленного — это не слабость? — спросил он у Тёмы.       Тот покачал головой.       — Слабость — никого не слушать вокруг себя. Я тебя уверяю, не я один не хочу продолжения конфликта. Ты не идёшь на уступок, а принимаешь другую сторону. Она ведь логична, она правильная? Разве нет? Чего я не понимаю?       — Это привычка, волчонок. Привычка альф — всё решать силой и кровью. Не думая о постороннем.       Николай поднялся. Сжал на пару секунд кулаки, вздохнул и поднял руки вверх, сдаваясь. Затем поднял и взгляд на вожака Мирры — лишь бы не на своих. Тот смотрел в ответ, кивнул и сделал несколько шагов навстречу, протягивая руку.       Былая тишина казалась громкой. Сейчас замерло всё. Николай подошёл, расправил плечи. Посмотрел на протянутую руку и в переливающиеся уверенным спойствием глаза вожака Мирры. Протянул свою. Пожали.              — Твою мать…       — Анатолий, мы в эфире!       — Да… Да, просто, ааа, у меня эмоции, вы понимаете. Это… Это немыслимо! Чтобы сражение завершилось так?! Это ещё безусловно не конец, нужно чтобы стая приняла такое решение вожаков, вполне себе они могут взубонтоваться и свергнуть вожака, но… это было невероятно! Какое захватывающее дух зрелище!       — Видимо в подобном экстазе сейчас находятся все оборотни, смотревшие этот эфир… Как понимаю это событие…       — Историческая ху… а, мы в эфире, да.              — Думаю, конфликт нужно разрешить совсем, — сказал Мирон. — Мирно и без крови в дальнейшем.       — Осталось это донести до стаи и пережить её реакцию.       — С этим у хорошего вожака проблем не будет. Они послушают. Меня послушают. Если ты в себе не уверен, что ж, желаю удачи.       — Откуда такая уверенность? Принимать непопулярное решение — убивать к себе доверие стаи.       — Значит, надо сделать решение популярным, — с острой улыбкой ответил Мирон. — Я надеюсь, что мы ещё поговорим, когда уладим стайные дела. То есть выражаю надежду на дальнейшее сотрудничество и чтобы тебя не свергли. Ты выбрал хорошего омегу, поэтому у меня к тебе, несмотря ни на что, сложилось положительное отношение. Ценю людей по их окружению.       — Ты вызываешь во мне уважение, — искренне ответил вожак Белладоны и протянул повторно руку.       Мирон со смешком её пожал. Крепко. Кивнул и повернулся, приложил ладонь к губам и провыл.       — Стая, собираемся! Есть о чём потрещать! — завопил он и махнул рукой, призывая всех уходить с площади. Оглянулся, проследил как Слава с улыбкой прощается рукопожатием с Тёмой и догоняет его.       — Уходим! Все на собрание! — прокричал позади басистый голос вожака Белладоны.       Слава поймал пальцы Мирона и ткнулся губами ему в висок.       — Ты с такой уверенностью говоришь, я хуею, — сказал он.       Мирон засмеялся.       — Ты не представляешь, как я волнуюсь. Мне страшно, — сказал тихо, улыбаясь. — Правда. Но не перед ними. Нельзя. А ты рядом, с тобой можно. Это облегчает. А уверенно подать — это я умею. Чему я научился в этой жизни, так это держать невозмутимое ебало. Надо собрать вообще всех, волчат, омег, стариков побольше, раненных тоже. Подключишься?       — Да, конечно. Раструблю сейчас по всем сетям. Мне в школу надо, ты пока поговори с покоцанными, я рюкзак заберу. Заодно волчаток прихвачу. Увидимся в зале.       Слава клюнул Мирона в губы, подставил голову под его тискающие пальцы и растрёпанный мотнул головой, превращаясь в волка. Вскочил, извился и побежал.       Людей встречалось крайне мало — все были предупреждены о сражении, в такое время сознательные граждане предпочитали сидеть в надёжном месте и наблюдать за всем с камер, давно и крепко сидевших во всех удобных позициях.       Школа встретила гробовой тишиной. Всё ещё шли уроки. Охранник выглядел обычно, седой приятный мужичок, чинно попивающий чай. Он только непонятливо нахмурился, когда Слава прошёл мимо него.       — А как Вы так, мимо меня прошли ж что ли? — спросил озадаченно.       — А я через окно. Всего второй этаж — невысоко.       — Ну и ну, чудны́е эти оборотни, — забубнил старик, закачал головой и стал обновлять себе чай, посматривая за камерами.       В кабинете математики всякий звук, стоило открыться двери, прекратился. Слава под пристальным взглядами каждого своего одноклассника забрал свой рюкзак.       — Это было… сильно, — прошептал Миша. Прозвучало громко, остальные только сопели и смотрели.       В класс просунулось три головы с горящими глазами.       — Собрание всеобщее ведь? И нам туда?       — И вам туда, — кивнул Слава.       — А можно по пути в магазинчик зайти? Успеем ж?       — Малую из началки заберите и мне чипсов каких-нибудь прикупите, — бросил Слава, уходя в телефон.       Ему нужно было написать приглашение на общий сбор куда только можно. Продублировать от себя. Заодно посмотреть за реакцией. Но все молчали. Состайники сохраняли траурное молчание во всех мессенджерах и сетях, в которых только состояли.       Головы довольно закивали и побежали прочь.