Твоя стая за плечами

      Когда Слава вернулся домой, Мирон с убитым выражением лица принимал приторно сладкую микстуру. Он поморщился, как котёнок сфинкса от солнечного света, и потянулся за поцелуем. Его губы оставались сладкими, на вкус напоминали один из дорогих ликёров, только без спирта. Отсутствие градусов в напитке Мирону не нравилось, он с грустью пошёл промывать себе нос солёной водой, жалуясь на противные послевкусия.       Слава подогрел себе покушать, дождался Мирона и спросил его про Ваню.       — А что Ваня?       Не отвечая на этот вопрос, Слава написал самому Ване, и буквально через минуту телефон Мирона разразился мелодией.       Разговор был длинным и на повышенных тонах. Слава выкрутил погромче звук сериала, не желая влезать в чужие разборки. Он успел всё съесть, выпить чай с конфетами, досмотреть серию и изучить новости последнего часа. И только после этого на кухню вернулся полыхающий злобой Мирон. У него заострились скулы и особенно чётко выделялся кадык, глаза горели голубым недовольным огнём.       Слава учтиво поставил перед ним недавно налитый чай и пододвинул коробку с печеньем.       — На чём порешали?       — Что этот долбоящер… Не знаю. Не порешали, блять, толком. Он не хочет уходить из стаи. Ещё б он, блять, ушёл. А говорил-то мне, что не будет у него ничего ни с кем из других стай. Скотина какая. И от меня ещё скрывал! Такое.       — Ты вожак. Он тебя боится.       — Ага, блять. Спасибо. А тебя не боится? Ты давно вообще об этом знал?       — Я знал только то, что он всё-таки переспал с чужестайником. А о том, что у них завертелось дальше, узнал только сегодня чисто случайно. И тоже дал Ване пиздюлей, ты не думай. К тебе отправил.       — То есть он бы даже не стал мне рассказывать об этом, если б ты случайно не узнал? Убить, блять, его мало.       — Так что там? У них прям серьёзно? А то они сегодня днём ругаться из-за этого начали.       — Разбежались, только Ванька признал, что ужё втюрился. Так что будет доёбывать свою принцесску сколько потребуется. Он уже не разлюбит. Этот его омега напрочь отказывается переходить в нашу стаю. Вот… проблем нажил… Поболеть недельку нельзя, случается здесь всякое.       — Можно тебе поболеть недельку, успокоиться, прийти в себя. А то перегоришь так. Волк ты мой, за всем следить ему надо, всё знать. Температура как? Все таблетки принял? Горло полоскал?       — Полоскал, — мрачно сказал Мирон. — Всё принял. Я заебался принимать эти таблетки. Нормальная у меня температура, я свеж и полон сил. Могу дальше не лечиться.       — Ага. Щас. Разбежался и в кровать обратно. Неа, Мирон. Даже не думай возмущаться. Вожаком будь для других, а для меня ты мой больной волчонок, так что не пизди тут почём зря и вали в кровать.       — Да заебался я в кровати сидеть! — вскипел Мирон. И закашлялся. — Давай погуляем хотя бы немного, - жалобно попросил он, тяжко выдохнув.       Слава подумал и кивнул.       — Пошли. Только тепло одевайся, шейку спрячь шарфиком. Если мне не понравится, перевяжу сам. Будешь куколкой у меня. Закрытой везде. И джинсы тёплые надень, зимние. Холодно ещё. Холодно говорю!       — Я лучше так дома остануть. Ты ещё шапку надеть заставь, — пробубнил Мирон.       Слава вопросительно поднял брови.       — И заставлю. Или да, дома сиди. Так что?       Они играли в гляделки полторы минуты. Мирон не выдержал первый, вздохнул и пошёл тепло одеваться. Довольный своей победой Слава попросил не думать сейчас о Ване. Лишний стресс не шёл в пользу выздоровления. Да и Ваня с той омегой пока не планировали заводить волчат, так что вопрос острым не был.       Мирон, пробормотав что-то натянуто согласное себе под нос, оделся, закрывая все голые участки тела, кроме лица, и показался Славе. Тот его оглядел, поправил штаны, носочки повыше задрал, шарф перевязал поплотнее, шапочку перевернул логом в сторону и только тогда одобрительно кивнул, накинул весеннюю курточку на себя и пошёл с ним гулять.       Гуляли около часа, прошлись неспеша по парку. По пути встретили состайника, он горячо приветствовал Мирона, показывая всем своим видом огромное облегчение от того, что Мирон просто стоял перед ним живой. Слава улыбался с этого.       На улице всё таяло. Под ногами то и дело снег сменялся лужей. На болотистой земле тут и там оставались мелкие серые сугробы, где-то была плёночка тонкого льда, на котором, громко смеясь, скакали дети, пачкая себя и окружающих, стоило льду разбиться и излиться во все стороны коричневой жижей. В воздухе царил уходящий февраль.       — Меня родители на днях приглашали в гости. Хочешь сходить? Познакомишься.       — Ты меня хочешь познакомить со своими родителями? У вас теперь хорошие отношения? И давно?       Слава пожал плечами.       — Они выровнялись после моего обращения. В основном с матерью, отец до сих пор не особо принимает меня. Но он во всём зависим от матери, то ли любит её так, то ли привык просто. Так что? пойдём?       — У меня о них сложилось плохое впечатление по твоим рассказам. Но раз ты хочешь, пошли.       Путь до дома занял минут пятнадцать. Близился вечер, отец только-только пришёл с работы и сел трапезничать. Еды хватало на четверых, поэтому Славина мать предложила устроить полноценный семейный ужин. Она наливала суп по тарелкам, пока Слава организовывал всем чай.       Первые несколько минут были напряжёнными, на кухне царили тишина и переглядки.       — Как дела в школе? — спросила по-обыденному мать.       — Хожу, слушаю порой, если интересное что обсуждают. Не всегда только получается приходить.       — Я испугалась так, когда тебя по телевизору показывать стали. Эти царапины на шее, они оттуда, да? Тебе очень страшно было?       — Нет, — подумав, ответил Слава. — Это было не страшно. Скорее сложно.       — Нападал сильно. Не думал там вообще тебя увидеть. Но тому волку ты задал, это главное, — поддержал вдруг отец.       Мирон покачал головой и сделал глоток чая.       — Это не главное. Важнее, как он помогал остальным в стае. И вовремя закончил сражение. И как потом следил за ними, пока они расходились. Это всё намного важнее хороших нападений. К тому же в них волчонок ещё слаб. Это было хорошо для первого раза, для никогда не сражавшегося раньше в серьёз. Но в битве один на один он, к сожалению, проиграет. Впрочем, таких битв предвидеться не должно.       — У оборотней слишком много ненужных правил, — поморщился отец. — Сражаются, как звери, но есть тонкости в том, что нужно не по морде дать, а другому помочь.       — Да, — помедлив, сказал Мирон. — Стая своих не бросает. Это первое, о чём должен думать вожак, выходя на бой.       Он закашлял и провёл усталой рукой по лицу.       — Но Слава не вожак, что он вообще забыл на том поле? — встрепенулась мать.       — Мирон заболел, да и сейчас болеет, я не мог его в таком состоянии в бой отправить. А по законам стаи я могу заменять его в битвах, так что я воспользовался этой возможностью. И не смотри на меня так, мам.       — Никогда не думала, что ты полезешь в драку, — язвительно сказала она.       — Хоть где-то будет мужчиной, — буркнул отец, покачав головой. — А то жёнушка да и только.       Губы Мирона дёргнулись, словно обнажаясь на момент рыка, а глаза его сузились. Слава моментально пнул его ногу под столом.       — Что ты на меня так смотришь, Лен? Вот я не прав? Убежал от нас, чтобы лечь под оборотня.       — Ты хоть выбирай, как выражаться, дорогой, — назидательно ответила Славина мать, сверля мужа глазами.       Мирон вздохнул.       — Я вот, когда Славу увидел на улице, в холодную вечернюю погоду в одной тонкой кофточке, так и подумал, что за родители позволили ему выйти в таком виде на улицу.       — Мы его не отпускали, он сам удрал, даже не подумав о себе. Вообще не о чём не думал и продолжает не думать!       — Валер, ты перегибаешь, — сквозь зубы сказала мать. — Мы Славика в таком виде, правда, не отпускали. Он взъерепенился и сам удрал.       — Было, видать, от чего, — заключил Мирон и спрятался за шарфом, чтобы чихнуть.       Три раза он чихнул и поёжился. Позволил себе притянуть на скамейку ноги и обнять их руками. Укутанный потеплее, только без шапки, ещё больной и уставший от неприятного ему разговора, забравшись в самый угол, он выглядел по-детски милым. Слава смотрел на него и хотел приласкать, притронулся губами к его лбу.       — Опять температуришь.       — Чай пускай пьёт. И молоко. Лучше с мёдом или сливочным маслом, если горло болит, — сразу сказала мать.       — Вот откуда ноги растут, — поморщился Мирон. — Я скоро на восемьдесят процетов из чая буду состоять, а не из воды.       — Таблетки принимаете-то? И обязательно кушать надо хорошо, лёгкое что-нибудь. На пару приготовленное, бульончик хорошо куриный.       — Волчонок, а ты в мать не только ростом, да? — замычал Мирон.       Слава заулыбался.       — Не бойся, — сказал он. — Всё под контролем, еда без специй, пресная, сытная.       — Это ты молодец. Запомнил, как лечиться надо, хоть чему-то тебя научила, и то хорошо. Жаль только науку не научила любить, всё в книжки свои смотришь. Про чужую жизнь читаешь и читаешь.       — И сейчас продолжаю читать. У Мирона мама на библиотекаря училась, книжек дома завались!       — А ты и счастлив.       — Ну, конечно! Не только же зубрить биологию, изучать закон за законом в физике и запоминать реакции в химии. Это, между прочим, очень утомляет.       — Ты ведь так хорошо учился, а сейчас-то как? Позабывал, наверное, всё.       — Мам, ты меня недооцениваешь. Я всё помню, и вообще у меня хорошие оценки. Не идеальные, но хорошие. Я не всегда могу прийти в школу, но на уроках я не просто в телефон втупляю. И никогда я так не делал. Я ж нарочно плохие оценки получал, чтобы вас позлить. Это, так сказать, бунт против твоего вылизывания оценок до пятёрок. И вообще против вас.       Они продолжили спорить с матерью, разговаривая о школе, об оценках, о научных дисциплинах. Им было о чём поговорить, потому что на этот раз это было без наседания со стороны матери, они перешли на философский лад. Проговорили так минут десять, и когда Слава повернулся к Мирону, он увидел, что тот сопит. Сложил на груди руки, свесил голову, прикрыл глаза и мерно дышит. От него исходил тихий умиротворённый запах.       — Больной организм отправил спать, — сказал Слава. — Это всё ты со своей учёбой. Утомила бедного человека.       — Оборотня, — буркнул отец. — Я думал, они погрознее должны выглядеть. К тому же вожаки.       — Ну он же болеет, Валер. Да и рада я, что Мирон твой милым человеком оказался. Я видела в интернете и по телевизору его фотографии, действительно, вид он скорее устрашающий производил. Эти татуировки по всему телу, взгляд такой, в душу смотрит. И чего в тебе в нём понравилось? Внешность очень у него неординарная. Далеко не с женских журналов сошёл. Хотя свой шарм есть, обаятельный.       — Обсуждать с сыном его мужика, докатились.       — Отец, я уже понял, что тебе ничего, что я делаю не нравится. Ты меня так из дома навязчиво прогоняешь?       — Уж и мнением поделиться нельзя? Сразу прогоняю, так получается? Я не прогонял никогда. Ты сам всегда уходил.       Ничего ответить Слава не успел. Заиграла громкая мелодия. Мирон вздрогнул, просыпаясь, нашарил в кармане телефон и, не глядя, взял трубку.       — Алё?.. Да… Всё в порядке. Ну чего ты начинаешь, мам. Нет.       Разговаривая с матерью, Мирон щурился, морщился и куксился, чем вызывал у Славы непрошенную улыбку. Закончив разговор, Мирон наклонился и поцеловал Славу в лоб.       — Это тебе от матери. Сговорились там, — пробурчал он и вернулся в исходное положение. Не успел убрать телефон, как ему опять начали трезвонить. Он прищурился на незнакомый номер, вздохнул и ответил. Чем дольше он слушал, тем сквернее становился его взгляд и грознее исходящий от него запах. — Да… А из-за чего? Хорошо. Понял. Скинь адрес в телегу. Угу, буду ждать.       Слава встал из-за стола, долил ему кипяток и отнял телефон.       — Что случилось?       — Пьяная драка, разнимать надо.       — И ты, конечно же, никуда не пойдёшь, — сказал утвердительно Слава, используя полувопросительный тон. Они с Мироном с минуту играли в гляделки. — Я разниму. Ты болеешь.       — Я почти выздоровел.       После сказанного Мирон чихнул и залился долгим глубоким кашлем. Слава покачал головой, посмотрел адрес и попросил родителей не выгонять и не пускать больного человека на улицу. Сказал, что скоро будет и ушёл. Уже одеваясь, он услышал, как с кухни отец сцепился с Мироном, один обозвал другого педофилом, второй ответил гомофобом.       — Мам, разнимай их, если что, — крикнул Слава перед выходом.       Он погнал в волчьем обличии с максимально возможной скоростью. Сцепились несколько ребят Мирры с Фекдой. Место было не так далеко от квартиры, но Слава понятия не имел, как туда было добраться. Он то и дело по пути превращался в человека и проверял с картой в правильную ли сторону он бежит.       Было уже темно. Адрес указывал на бар, в котором состайники и напились, сцепившись с другими посетителями. Это передал Мирону трезвый сородич, просто проходивший мимо. Номер телефона вожака на всякий случай был у всех в стае. Буквально у всех. Чтобы в подобных случаях ему можно было позвонить и останавить начавшуюся драку. Ведь если сцеплялись между собой пьяные оборотни, это можно было остановить только вмешательством вожака.       На месте уже собралась любопытная толпа, снимающая происходящее на телефон. Рядом с полицейской машиной стояло несколько людей в форме, почёсывая головы и не понимая, применять ли им силу или дождаться разрешения конфликтов со стороны оборотней. Слава, не останавливаясь, влетел в комок сгрызшихся между собой волков, разъеденив их между собой. Своих он оттеснил назад и стал рычать на них. К его удивлению, в драке принимало участие двое омег, один со стороны Фекды, один с их стороны. Омеги редко лезли в драки и тем более в одну свору к альфам. Удивление усилилось, когда Слава почувствовал знакомый запах, даже два, но один слишком слабый. Во-первых, Мишу. Своего одноклассника, который увидя Славу, несмотря на своё пьяное состояние, заскулил и стал отходить. Во-вторых, от кого-то, вроде от омеги Фекды, пахло Ваней или запах просто был очень похож. Он мешался с возбуждённым запахом феромонов альф и омег, и с запахом крови. Слава вставал на дыбы, отталкивал чужестайников, не пуская их к своим, но сам не нападал.       У него не было цели выиграть бой. Он хотел его прекратить. Но один из его состайников продолжал кидаться вперёд, несмотря ни на что, и вражеский омега не уставал скалить острые зубы ему в ответ.       Драка сходила на нет, но Слава всё равно очень обрадовался, когда прибежал ещё один волк, который одним своим присутствием утихомирил бойкую омегу. Успокоившиеся состайники напряглись и попятились. Слава с облегчением превратился в человека. Прибежавшим последний волк тоже.       Это был высокий, ростом со Славу, мужчина с сильными плечами, но не особо накаченный и очаровывающей растительностью на лице.       — О, приятно, Антон, — протягивая руку, сказал Слава.       Тот с приятной улыбкой на губах пожал её и кивнул.       — Мне тоже приятно познакомиться, Слава. Мирон ещё болеет?       — Пока да. Я так и не понял, из-за чего драка. Вроде у нас хорошие межстайные отношения.       — Самому интересно, — сказал Антон и повернулся к своим.       Слава также огляделся на состайников, придирчиво оглядывая их внешний вид. Волки превратились в людей и стояли в кучке, слегка сжавшись телом, готовые защищаться и принимать заслуженное наказание. От них пахло пивом.       — Он первый начал на нашего Ваньку гнать! — сказал парень, которого Слава не раз видел вместе с Ваней. Если ему не изменяла память, его звали Лёшей.       — Ты про…       — А чё этот подпевала вожака лезет, а? — закричали со стороны Фекды.       — Я просто правду сказал! Что не пойду в ваш клан! Нахуй оно мне надо! И цветастый этот тоже! Дядь, ну ты его видел вообще? Что за альфа такой?       Слава поморщился.       — Ты что ли тот Ваня, с которым наш Ванёк ебался? — дошло до него наконец. — Вы, дебилы, полезли защищать чести Вани и стаи, напав на омегу, который ему, блять, нравится? Вот вы серьёзно думаете, что Ванёк вам за это спасибо скажет, да?       Лёша, смотревший самыми злыми глазами, вдруг расширил их и попустился, сдулся полностью, наконец осознав, что наделал.       — Я ж нет…       — Во-во! Правильно! Так их! А то совсем уже, лезут там всякие к честным омежкам! Нужен мне этот ваш подпевала вожачий.       — Раз трахался с ним несколько дней, нашёл что-то интересное в нём, — без задора отбил Слава и повернулся полностью к своим. — Вы в Ванькины отношения не лезьте. Это теперь его проблемы, раз он в чужестайника влюбился. Вы совсем не уважаете Ваньку, да?       — Да нет! Мы… Ну мы долбаёбы, да. Бля, как-то плохо получилось, — сказал Лёша и оглядел своих друзей, те закивали.       Слава повернулся к Антону и переглянулся с ним.       — Думаю, конфликт исчерпан, можно расходиться. Ещё раз, приятно было познакомиться.       — Приятно, — кивнул Антон. Они пожали на прощанье руки. — А ваш Иван и правда влюбился в нашего омегу? Это ведь… межстайные отношения…       — Да не будет их! — завопил Ваня из Фекды. — Нужен мне блин этот лось татуированный!       — Когда начнутся, тогда и посмотрим. Мирон знает. Будем решать проблемы по мере поступления.       — Соглашусь, — глаза Антона улыбнулись вместе с губами, он кивнул и развернулся к своим, чтобы поругать их.       Слава сказал достаточно, поэтому он пошёл домой, на последок приказав своим расходиться.       Встреча с вожаком Фекды ему понравилась, да и увидеть наконец омегу, из-за которой сходил с ума Ваня, было Славе в равной степени интересно. Его дикий омежий напор и пивная отдышка смешили. Слава не мог представить этих двух Вань вместе, не подходили они друг другу. Хотя с другой стороны, их Ваня был тихим мирным альфой, видимо поэтому его и тянуло на кого-нибудь столь безбашенного.       Домой он вернулся быстро. На кухне продолжался горячий спор в родительских способностях отца и моральных установках Мирона. Порой возникал громкий голос матери, велящий обоим заткнуться. Она была преимущественно на стороне мужа, но порой соглашалась и с Мироном, и отец тогда называл это изменой. Слава недолго слушал это, стоя в сторонке. Он заходил нарочно тихо, и звук не выдал, как и предполагалось, его появления, но это сделал запах.       — Тебя не поранили? Из-за чего драка? — моментально осведомился Мирон.       Слава сел с ним рядом и потянулся к его чашке. Чай был горячим, недавно налитым. От него пахло малиновым вареньем. Он сделал глоток, облизнув губы.       — Нет, пьяные обортни очень плохо сражаются, как оказалось. Антон прикольный мужик, мягкий такой, покровительственный.       — Да, мне тоже нравится с ним общаться. У нас потому, наверное, хорошие отношения с их стаей. Хотя это и до него было. И до меня. Традиция негласная каким-то образом сложилась.       — Хорошая традиция. Мне нравится. Драка на пустом месте. Ванин омега начал залупаться на Ваню, обзывая его плохим альфой и всё в таком духе.       — Какого, — зарычал Мирон и подсобрался, готовый выскочить в бой.       Слава покачал головой.       — Волчара, ты чего такой резкий? На Ваниного омегу нападать будешь? Хоть и не его ещё, но всё ж.       Мирон ударил себя по лбу, всем видом признавая свою ошибку.       — Ля, не подумал. Как-то защитить своего раньше здравого смысла появляется. Голова совсем не соображает.       — Вот и у наших так. Волчьи повадки. Только ты болеешь, а они налакались. Так ничего серьёзного, Антон только беспокойство выразил межстайными отношениями. Но отношений как таковых пока нет, этот их Ваня рычит и кусается, говоря, что ни за что и никогда не будет с Ваней встречаться.       — Ну это мы посмотрим ещё, — хмыкнул Мирон. — Ладно, потом разберёмся. Я наберу потом Антону. Встретимся позже, у нас накопились темы для разговоров.       — Как только выздоровеешь, пожалуйста. А пока у тебя по расписанию чай, кровать и таблетки. Много что интересного без меня обсудить успели?       — Только то, что мы плохие родители, а Мирон тебя растлил, — просто сказала мать, вскинув руками. — Как будто бы больше поговорить не о чем. Я рада, сынок, что тебя подобрали в хорошие руки и приютили, но неужели я такой плохой матерью была для тебя? Я всего лишь думала о твоём благополучии в будущем.       — Которое в итоге не наступило? Я предпочитаю жить настоящим, спасибо, мам.       — Ну кто ж знал, что всё оно так сложится. И всё равно я рада, по-моему воспитала достойного сына, что бы вы там про меня не говорили. Не успешного учёного какого-то, конечно, но надеюсь, хотя бы своебразным руководителем будешь нормальным. Вожак, омега вожака — это ж по сути всё руководство стаи. Желаю тебе в этом удачи. И в отношениях твоих. Несмотря ни на что, очень было приятно с Вами познакомиться, Мирон.       — Взаимно, Елена, — мягко улыбнулся Мирон, отсалютовав ей кружкой. — Пойдём домой, волчонок? Ты меня ещё не всеми таблетками напичкал.       — Вот это верно. К тому же холодает.       — Ты не забывай заходить порой, Славик. Я дома одна, не выхожу толком ни куда. Двери для тебя открыты. И на сообщения мои отвечай. Я всё ещё считаю себя твоей матерью и хочу знать, что ты в порядке. Хорошо, сынок?       Слава обнялся с матерью, в сторону отца бросил лишь взгляд и глухо попрощался. Мирон его вообще проигнорировал. Они оделись и сразу пошли домой. На улице стало холоднее, дул северный ветер, растаявшую днём воду подморозило. На долгие прогулки запала не было.       В домашнем тепле, Слава расцвёл. С улицы у него остались румяные щёки, он был разнежен прошедшим днём, приятно устал и был готов валяться на кровати под мелодичную музыку, ничего не делая. Мирон, учуяв его хорошее настроение, полез целоваться.       Со слегка завышенной температурой он был особенно нежен, большую часть времени он невесомо касался Славиной кожи на запястьях, животе, локтях, груди, массажирующими движениями бродил по всему его горячему телу, то и дело целуя сухими губами.       — Ты прекрасен, волчонок, — низким от возбуждения и охрипшим от простуды голосом проговорил Мирон.       Он целовал его живот и спускался руками всё ниже, переходя на бёдра и сразу обнажая их, избавляясь от домашних спортивок. Чем больше он трогал, тем более будоражущим становился исходящий от него запах.       — А тебе можно трахаться? — рассматривая белоснежный потолок, спросил у самого себя Слава. — Или нельзя?       — Зараза с потом выйдет, точно тебе говорю, — прохрипел, усмехаясь, Мирон.       Его пальцы опустились между Славиных ягодиц, проходя сквозь твёрдые волосы и касаясь сжатого сфинктера.       — Я давно тебя не брал. Уставал тогда и заболел потом. Не представляешь, как я соскучился по твоему вкусному телу. Волчонок, я дурею от тебя.       — Это температура, — промычал Слава. — Смазка и презики в столике?       — Чш, не надо, — сказал Мирон, перехватив за запястье его полезшую к прикроватному столику руку. — Я сам, лежи, не порти момент. Я знаю, как нужно тебя подготавливать. Лежи и наслаждайся. Я хочу видеть твоё довольное лицо. Счастье излечит все болезни. А скулящий на члене волчонок этому счастью очень способствует.       — Какой же ты пошлый, я не могу. Я весь твой. Еби, как хочешь. Только особо не утруждайся, побереги лёгкие.       — Опять портишь всё романтику. А ну цыц.       — А ты такой большой романтик… Всё молчу, молчу.       — Я тебе щас рот кляпом заткну, чтобы не балаболил не по делу, — став серьёзнее, сказал Мирон.       — Где ты кляп возьмёшь? Побежишь в секс-шоп?       — Из подручных материалов. Шарфиком. Или трусы тебе в рот запихаю. Свои. Чтобы наслаждался моим запахом. Возбуждает мой запах? А знаешь, мне нравится это идея.       — Что?!       Не успел Слава встать и как-либо дёрнуться, Мирон навалился на него сверху, придавливая, запрещая что-либо предпринимать. Стянул с себя трусы и открыл ему рот, большим пальцем надавив на нижние зубы. От удивления Слава не брыкался, послушно принял в себя пропахшую семенной жидкостью ткань, и поплывшими глазами уставился на довольного Мирона.       — Не вынимай, лапки расслабь, да, вот так. Волчонок, ты такой молодец. Отдайся мне полностью. Я начну нежно и медленно, закончу жёстко, хорошо? Во мне борются дикая страсть, жестокость почти, не буду себя обманывать, с трепетной нежностью. Не пугаю тебя? — Слава, тяжело дыша, помотал головой. — Ну и хорошо. Хочу чтобы тебе понравилось, но в процессе мне может слегка снести крышу, так что останавливай, если будет неприятно.       Мирон вновь полез целоваться и гладить. Он раз за разом проводил по Славиной груди, разминал его плечи и ласкал бёдра. Ему нравилось вызывать лёгкую щекотку, из-за которой Слава подкидывал бёдра, и водить по его икрам, сильно сжимая кожу, наслаждаясь тихими довольными мычаниями.       К проникновению он подготавливал медленно. Входил по пальцу, каждым задерживался надолго, не переставал параллельно гладить левой рукой по животу и паху, нарочно обходя окрепший член. Прежде чем войти, Мирон подтянул к себе его бёдра и, опустив голову, лизнув несколько раз расслабленный, готовый принять в себя его возбуждённый член, сфинктер, от чего Славу подкинуло, как от удара током.       Мирон приставил головку и стал проталкивать её глубже, входя нарочито медленно, давая Славе проникнуться каждым своим сантиметром. Первое время он толкался размашисто, выходя до головки и возвращаясь обратно до яиц. Слава крутил бёдрами и двигался навстречу, ускоряя процесс. За что и был наказан.       Сладкая часть закончилась, Мирон вдруг изменил темп, несколько раз дёрнулся резко, затем рывком перевернул Славу на живот, поставил в доги-стайл и, вцепившись ему в волосы, задрал его голову вверх, второй рукой с силой сжал бедро.       Слава застонал и стал извиваться, на что Мирон стал действовать ещё жёстче, намотал волосы на кулак, шлёпнул с размаха по заднице и схватил вдруг за горло, надавливая до побеления пальцев на гортань.       Матрас начал ходить ходуном, одеяло выползло из-под колен и свесилось на пол. Мирон оттолкнул от себя Славу, вцепился ему в ноги, подтащил к себе, несколько раз с громким звуком ударил его по ягодицам, навалился сверху и вошёл. Головка легко проскольнула в растраханную дырку, Слава сжимался, то втягивая её в себя, то выталкивая. Он мычал, вертелся, не мог определиться. Его раскинутые по кровати запястья Мирон накрыл своими ладонями, сжал и укусил Славину торчащую лопатку.       Слава не вырывался, только стонал и дёргался, потираясь членом о кровать, из-за чего он кончил раньше, стал судорожно сжиматься, доводя до пика и Мирона. Вспотевшего, воняющего стойким феромоном возбуждённого альфы и мужским семенем. Уставшего и довольного зверя.       — Боюсь предположить, какой ты дикий во время гона, — просипел Слава, вытащив изо рта трусы.       Он поднялся на предплечьях, пытаясь выправить дыхание, его тело коротко дрожало от недавнего оргазма, он чувствовал, как продолжал слабо сжиматься и как собственная сперма липла к животу, как горели от шлепков ягодицы.       — Такой же, — сыто осведомил Мирон. — Только так на протяжении недели.       — Я ёбнусь. Сдохну. И душить будешь? И бить?       — Мгм, мы с тобой не разговаривали ещё на эту тему. Я не знаю, что для тебя допустимо в сексе. Можем как-нибудь обсудить, хоть сейчас. Я люблю порой быть… грубым. Кусаться, больно сжимать, придушивать, ударять. Ты, вроде, не особо сопротивлялся в прошлые разы, так что мне показалось, что это для тебя приемлемо. Я только не понимаю ещё, насколько сильно могу распускать руки.       — Я… Я не думал об этом.       — Вообще? А зря. Моя любовь далека от Климпта, мне ближе Шиле. Я думал, ты это понимал, когда соглашался стать моей парой. Да и, как мне кажется, тебе всё же нравится определённая грубость в постели. Как ты себя сейчас чуствуешь? Жопа не болит?       — Пылает, я бы сказал. Ты очень больно саданул.       — Оу, — разочарованно протянул Мирон. — Ладно, буду слабее. Ещё какие-либо предпочтения?       — Дай сначала загуглю Шиле и Климпта. Климт ведь ту распиаренную золотую картинку написал, где в золотых тонах мужик бабу целует, да?       — Да именно. Это два австрийских художника. Тебе хватит пары картин, чтобы понять их разницу. И я правда хочу знать, что могу делать в кровати. Моей фантазии может на многое хватить, вопрос в том, что ты мне позволишь.       — Уже думал, как связываешь меня и ремнём порешь?       — Мгм, заманчиво. Не смотри так. Я не буду без твоего согласия делать что-то вроде этого. Но так, да, почему бы и нет? Ты никогда не пробовал ведь быть связанным, вдруг тебе понравится фиксация? Когда не можешь пошевелиться, тело изнывает в верёвках, фиксирует тебя в моменте. В моменте полного наслаждения, конечно.       — От ремня-то. По заднице.       — Ну могу рукой, — огрызнулся Мирон и перевалился на спину. — Покурить бы.       — Кончал бы ты курить после секса. Нельзя, ты болеешь. И бережёшь свои прекрасные лёгкие, которые тебе ещё понадобяться для стаи. А Шиле прикольные картинки делал. Мне нравится. Поинтереснее, чем у Климпта. Я бы такое на стену повесил.       — Да? Можем купить репродукцию. Мне давно казалось, что можно чем-то украсить здесь стены. Только с размером запара выйдет, маленькая картина на огромную стенку вообще не катит.       — Это да. Ладно, я понял. Ты хочешь надо мной издеваться.       — Скорее пробовать лёгкий домашний БДСМ, без глубокого погружения в тему. Я не вижу себя доминантом, хотя на тебя сидящего на коленях со связанными сзади руками, с плеч до предплечьев, и с кляпом во рту я бы посмотрел. Вкусное зрелище.       — Ты там харэ фантазировать несбыточное. Я толком не в курсах про БДСМ, это вообще что? — Слава убрал из поисковика картины Шиле и, написав «БДСМ», перешёл в раздел картинок. — Твою мать, это что за нахуй. Ай, это... Это разве не больно? Прищепки? По всему телу…       Мирон заглянул к нему в экран и покачал головой.       — Это — профессиональный БДСМ, я бы сказал. А я про его слабую пародию. Без такой жести. Ты подумай над этим. Мне такое правда нравится, и я бы не сказал, что это реально не нравится тебе. Ты кончал, Славик, каждый раз и кончал хорошо. Просто игнорировал это. А сейчас задумайся от чего тебя прёт в кровати.       — Не хочу сейчас. Ты меня вымотал. Хочу перекусить, почитать и завалиться спать. И тебе спать надо. Куда лапа тянется? Брось сигареты! Я их выкину сейчас!