Твоя стая за плечами

      — Прости, что опять тебе мешаю, — сказал Слава, когда увидел поднимающегося Мирона.       Он сидел в парадной на ступеньках рядом с его квартирой и ждал его прихода. Когда Слава написал Мирону и спросил можно ли к нему, тот был не дома, но ответил положительно. Сказал никуда не уходить, он скоро придёт. И появился довольно быстро. От него пахло кальяном и виски.       — Не мешаешь, — резко ответил Мирон и помог ему подняться. — Мне не нравится, как ты убито выглядишь. Пойдём отпаивать тебя ромом и объятиями. Сойдёт?       Слава кивнул раз, другой и расплакался у него на плече. Мирон выматерился, затащил его внутрь, разместил на кровати. Принёс с кухни бокал, налил полстакана душистого рома и всучил его в руки. Он сел рядом, стал гладить по волосам и смотреть за дрожащими губами, за которыми скрывался напиток, и медленно текущими слезинками.       — Как понимаю, разговор прошёл неахти.       — Почему нельзя быть с парнем? Почему это отвратительно? Почему нельзя быть с оборотнем? И вместе это вообще не сочетается? Почему сразу шлюха, почему?.. Нет, ну почему так? Я не понимаю.       Мирон прижал Славину голову к своей груди. Стал успокаивать поглаживаниями.       — Чш, не расплескай ром. Пей. Потому что изоляция от окружающего мира тебя защитила от предрассудков. И ты имеешь прекрасную возможность делать что хочешь без червячка сомнения в голове. Поэтому ты будешь самым счастливым среди всех.       — А у тебя тоже нет таких предрассудков?       — У меня есть свои, навязанные мне стаей. Вожак сильный, не плачет, ничего не боится. И ещё, наверное, что лучше не заводить отношения с человеком.       — У вас тоже есть такое? Что чего-то нельзя?       — Нет, скорее нежелательно. Волки существа более своболюбивые, нежели люди. Взять хоть историю, когда оборотни массово дичали или мигрировали, если начинали ущемлять их права, в то время как люди покорно всё принимали. Поэтому нам сложно что-либо навязать. Стая зависит только от вожака и всё. А вожак в любом случае выбирается как силой, так и любовью сородичей. У нас есть скорее предостережение, что не нужно встречаться с человеком, потому что он может не понять стаю и не влиться в неё. Что тем более страшно, если это, например, омега вожака.       — Поэтому нам с тобой парой надолго не быть.       Мирон прекратил гладить его по волосам. Немного помолчал.       — Если серьёзно подумать, то нет. Ты не прав. Ты можешь быть моим омегой, для этого тебе нужно полюбить меня и захотеть участвовать в жизни стаи. То есть привыкнуть к нашим порядкам и держать лицо на публике.       — А тебе полюбить меня.       — Ну, это несложно, — усмехнулся Мирон. — Ты очень хороший парень, мы с тобой часто вместе и мне нравится тебя ебать. Из этого вполне всё может получиться. Так что выкинь из головы все лишние мысли. И предрассудки, которые тебе попытались навязать. Ни один нормальный родитель не будет обзывать своего ребёнка шлюхой. Тебе правда так сказали?       — Да. Отец.       Мирон поёжился.       — Человеческие нравы. Я не говорю, что у нас идеальные семьи, но в волчьей стае очень важно иметь единение со всеми. Вся стая мыслит приблизительно в одном ключе. Мы защищаем наших волчат и помогаем им вставать на ноги, а дальше пусть грызутся как хотят и становятся полноценными членами стаи. Мы слишком по-разному живём с людьми. Хотя наполовину тоже люди, казалось бы. Давай ещё налью. Как понимаю, ты пока у меня будешь?       — Если можно, — сказал Слава, наблюдая за наполняющимся бокалом. — Отец сказал, что запрёт меня дома и переведёт на домашнее обучение, чтобы не выпускать на улицу.       — Это уж совсем дикость. Самого б его запереть. О чём он думает? Ты уже взрослый. Семнадцать лет это возраст курева, бухла и секса, вечных прогулок и поиска себя. Как можно в такое сложное и самое драйвовое время в жизни запирать человека дома? Он правда может это сделать?       — Ну я же здесь сейчас. Я высоким очень вырос. В мать. Сильнее его. К тому же бегал одно время очень усиленно, если помнишь, И на физкультуре нормативы все сдаю. Я сильнее. Поэтому и получилось выбраться. И получится потом, если придётся. Но я не хочу туда возвращаться. Я не хочу их видеть. Мне больно.       — Напиши об этом. Может полегчать. Я порой так делаю.       — Ты один, — сказал Слава. Его лоб пошёл волнами. — Кому ты можешь так выговориться, как я сейчас тебе?       Мирон пожал плечами.       — Не положено ни кому мне свои чувства показывать. Может, маме. Она меня всегда очень сильно опекала, так что выслушает и примет в любое время. А так, да. Ты прав. Я один.       Они выпили всю бутылку. Мирон нехотя согласился показать свой дневник, в который иногда выплёскивал свои эмоции. Слава листал его и читал в основном красивые стихи совсем не похожие на стихи поэтов из школьной программы. Там не было никаких слов про природу или родину, лишь только строфы о себе. Одна за другой. Где-то без рифмы. Где-то с банальными. Это были ядовитые правдивые стихи, которые цепляли своей открытостью. Слава поразился и вдохновился. Написал на пустой страничке немного и от себя. Мирон не был против.       — У вас свободна вся стая, кроме вожака. Все поддерживают друг друга, но его никто. Ты ведь не свободен, Мирон.       — Я знаю.       Они много курили и открыли новую бутылку рома. Сладкая жидкость обжигала гортань. Слава сполз с кровати, ударившись коленями о пол. Он был сильно пьян и накурен. Растегнул Мирону джинсы, достал его член и стал сосать. Он не помнил точно как долго это длилось и нравилось ли Мирону. Утром он проснулся, и это было его последнее воспоминание со вчерашнего дня.              В холодильнике не было еды. Мирон обещал спать ещё минимум час. Его организм не позволял ему подняться раньше без третьей силы. Слава нашёл в брошенной одежде его бумажник и пошёл в магазин. Ему было совестно без спроса брать чужие деньги, но очень хотелось порадовать Мирона завтраком и освежиться на холодном воздухе.       Он надел ветровку Мирона, посмотрелся в зеркало и нахмурился. Выглядел не шибко модно. Но ему нужно было только дойти до магазина. На улице играл лёгкий ветер. Утро было зябким. Прохожие горбились и плотнее кутались в одежду. Слава дышал полной грудью и не застёгивался.       Купил недорогих продуктов на пятьсот рублей. Этого хватало больше, чем на завтрак. Вернувшись в квартиру, он стал готовить. Сковородками и кострюлями пытался не шуметь, очень тихо ставил их на плиту. Ложкой помешивал не до конца, чтобы не ударяться о бортики.       Мирон проснулся, когда всё уже было готово. Слава поставил чайник и пригласил его к столу.       — Тебя совсем не мучает похмелье?       — Немного. Но я уже выпил достаточно воды и прогулялся на холоде. Я взял твой бумажник, надеюсь не страшно. В холодильнике совсем пусто было просто.       Мирон посмотрел на него пристально и недоверчиво.       — Ладно, давай есть. Ты в школу сегодня не пойдёшь?       — У меня все вещи дома. И школьная форма. Нас ругают, если без неё. Родителей в школу вызывают.       — Велико наказание, — хмыкнул Мирон. — Иди ко мне.       Он был странным. Не совсем выспавшимся, возможно. Его неопределённое настроение бросалось в глаза. Слава подошёл к нему и погладил его по голове. Мирон в ответ дёрнул его, посадив к себе на колени, и крепко обнял, не показывая насколько ему тяжело держать на себе девяносто килограмм живого веса.       — Не забывай общаться с другими. Я не единственный в твоей жизни. У меня за спиной всё равно стоит моя стая. У тебя её нет. И нет друзей. Щенок мой, тебе нужна школа не для учёбы, а для жизни. Она научит тебя спотыкаться, терпеть и общаться.       — Это ты меня так аккуратно прогоняешь, да? — вздохнул Слава.       Мирон помотал головой.       — Нет. Я тебя ещё ни разу не прогонял и не собираюсь. Тебе некуда идти и я себе не прощу, если брошу тебя так. Или отдам обратно твоим родителям. Но… и у меня есть ограничения. Если мы дальше продолжим в таких отношениях, я попросту полюблю тебя. Я начинаю уже, скрывать не буду. А это значит, что ты должен будешь стать моей омегой и влиться в мою стаю. Или ты сможешь обрести новых друзей, изменить взгляд родителей на себя и продолжить свою жизнь, а мы разойдёмся, как хорошие знакомые. Мне нельзя пока что в тебя влюбляться, понимаешь, Слава? Я себе это запрещаю, ведь твои намерения мне совсем непонятны. И мне сложно это делать.       Слава хотел извиниться, но Мирон, предчувствуя это, положил ладонь ему на рот и осуждающе посмотрел в глаза. Он молчал и своей тяжёлой аурой велел ничего не говорить.       Они сели нормально и стали есть, попутно слушая новый альбом русского исполнителя. Их мнения по новинке разошлось, это стало предметом для разговора на грядущий час.              На следующий день Слава всё же объявился дома. Это было утром, ещё до школы. Он собрал немного одежды, все учебники с тетрадями и на такси поехал к Мирону. Тот просил его не будить, дверь он оставил открытой и дал с собой собственный телефон, чтобы заказать себе машину. Так тихо и на непонятный срок Слава переехал к нему.       Мирон повадился спать волком на полу. Слава чувствовал стену, которую тот хотел построить. Оградить их миры друг от друга. Но она часто ломалась. Они вместе пили, ели, курили, тусили вне квартиры и трахались. Несмотря на все стеночки, они продолжали довольно часто целоваться.       В школе дела обстояли неважно. Желания учиться не прибавилось, а классная руководительница с нажима родителей провела с ним беседу о семейных ценностях. По-дружески попросила наладить с ними отношения. Говорила про будущее и его несовершеннолетие в данный момент.       Несколько месяцев. Слава проклинал эти месяцы. Спрашивал у себя, почему не родился раньше, зимой, например. Тогда вместо несколько было бы пару.       Одноклассники стали относиться к нему по-другому. Миша ни на шаг к нему не проближался. Денис наоборот повадился придумывать ему разные прозвища и шутить по поводу его отношений с оборотнем. Дразнил сучкой, порой выл, намекая. Некоторые одноклассники даже переняли от него это моду и порой подвывали на переменах.       Слава не знал, как ему начать с кем-то дружить. Как начать обособляться от Мирона, которому он просто сел на шею. Подселился на неопределённый срок с непонятными намерениями. Он ходил и думал об этом целыми днями. В клубах старался общаться с незнакомыми людьми, пробовал завести новые знакомства. Но это не давало положительных результатов. Даже когда ему начинали писать те, с кем он познакомился, приглашая его куда-то, он вдруг очень сильно был занят с Мироном и отвечал отказами. И корил себя за это. Узнай, Мирон наверняка бы его отпустил в вольное плаванье, разрешил приходить домой хоть в два часа ночи в любом состоянии.       Но Слава вместо всего этого только сильнее с ним сближался. Чаще спорил по вкусам. Их интересовал один и тот же жанр музыки, но воспринимали они его совершенно по-разному. Фильмы тоже начали быть предметом для обсуждений. Только во время готовки они действовали слаженно, будто два повара давно работающих вместе. Он первый зачастую лез, особенно под алкоголем. А Мирон только вёлся на это, как хищник на вкусную беззащитную плоть. Они читали то вместе, то по отдельности. Обсуждали прочитанное, спорили. Часто и много. И потом смачно ебались.       Слава научился хорошо сосать и теперь развлекался с членом Мирона, как сам того хотел. Его целью было довести его до стонов. Пока что у него не получалось.       Но вопрос встал до больного остро в один из дней.       Оставалась всего неделя до назначения Мирона вожаком стаи. И с последнего волчья собрания он пришёл загруженный. Взгляд был тяжёлым, поза сгорбленная, брови выпирали и губы плотно смыкались друг с другом. Он около часа просидел на кровати в одежде, стуча боковинкой телефона по своим коленкам.       Слава сел перед ним, подложив ноги под задницу, с другой стороны кровати. Между ними была будто бы пропасть.       — Там ужин готов. Будешь?       Мирон впервые за вечер посмотрел ему в глаза. Славу пробило холодом.       — Как прошло собрание?       — Обсуждали последнюю битву. Видел её? — Слава медленно кивнул. У них в школе разрешалось остановить урок из-за новых стычек на улицах между разными стаями. Он видел в первых рядах Мирона и как ему ожесточённо вгрызались в спину. Но очень скоро он не смог различать его среди волков. На его гладкой спине он ладонью ощущал шероховатости от раны и это его пугало. Мирон это видел. — И мою инициацию. Точнее избрание нового вожака. Я сидел с бабушкой на соседнем диване и видел всех своих сородичей. Смотрел на другой диван, где восседала мать с отцом. И думал, что займу их место буквально через неделю. И это так и будет, но… Хорошо становиться вожаком, имея омегу. Я слышал шёпот остальных и видел взгляд отца. И он мне говорил об этом потом лично, в сугубо семейном кругу. Я тебе уже рассказывал, главная омега важна для стаи. Это продолжение вожака. Это в том числе и вторая сила, как правая рука, и домашняя опора, и руководитель для других омег стаи. Слава, я хочу, чтобы ты определился. Гасить ли мне все уже успевшие зародиться к тебе чувства, пока ещё не поздно, или ты станешь моим омегой. Мне нужен будет рядом омега. И вопрос в тебе.       Слава выслушал его внимательно и кивнул. Ему было страшно.       — В течение недели нужно ответить?       — Чем раньше, тем лучше.       Они поужинали, провели время в уединении и заснули.              И на следуюший день Слава шёл в школу в таком же настроении, в котором вчера с собрания вернулся Мирон. На уроках он убивался. Не отвечал учителям, игнорировал одноклассников и не замечал перемен.       На третьем уроке, когда учительница попыталсь достучаться до Славы и узнать, чем он так поглощён, за него вдруг заступился Миша.       — Пускай лучше сейчас взвесит все плюсы и минусы, чем когда уже будет поздно. Спросите у другого про макроэволюцию.       — О каких плюсах и минусах ты говоришь? — спросила девушка, одноклассница.       Слава скосил глаза на Мишу. Тот явно понимал о чём говорил и чем именно была забита Славина голова.       — Откуда? — приглушённо спросил он.       Миша криво улыбнулся.       — Мирон через неделю становится вожаком, а у вас неопределённый статус отношений. От него все в стае будут требовать омегу. Не сложно догадаться, что он у тебя спросил и о чём ты сейчас думаешь.       Слава кивнул. И вздохнул.       — Опять какие-то пидорасные штучки? — засмеялся Денис. — Официальный статус подстилки? И о чём здесь думать?       Его осадила учительница. Попросила на оскорблять и не материться.       — Чтоб ты знал, — с ненавистью прошипел Миша, — мы, оборотни, существа верные. И пару себе выбираем одну на всю жизнь. Если Слава сейчас согласится быть его омегой, а потом просто уйдёт от него, потому что разлюбит, это разобьёт тому сердце и он больше не сможет не то, что стаей управлять, но и жить нормально. Это напрямую влияет сразу на сотни людей, даже больше, потому что одна стая влияет на другую. И как вижу, Слава понимает эту ситуацию, по тому выражаю своё уважение и прошу от него отстать. Не думаю, что биология ему интересней собственной жизни.       Он прозвучал эффектно. И вольно. Слава слышал в его голосе некоторое превосходство, он гордился, что был оборотнем. Таким укладом, этой моногамностью. И действительно уважал его метания в данный момент. Не считал их пустыми. А ведь был из другой стаи.       Стаи, их взаимоотношения, их истории, их вожаков — это всё нужно будет учить и знать. Это не просто вопрос, насколько сильно ты любишь кого-то, что готов прожить с ним до конца жизни. Это вопрос — на что ты готов пойти ради этого.       Мирон уже рассказывал о том, что будет дальше, если он согласится. Помимо кучи новых знаний нужно будет следить за каждой стычкой, мониторить их и в социальных сетях и по настроению стай. Какое-либо обучение на будущее и работа — отметались сразу. Вожак и его омега автоматически имели работу в совете федерации, они были обязаны за всем следить круглосуточно и неустанно. Без отпусков и больничных. Основную роль брал на себя всё же Мирон, но Слава прекрасно понимал — его жизнь изменится. Изменится координально и навсегда. Он не сможет его бросить. Если вдруг разлюбит — не сможет. Потому что прав Миша — это его убьёт. Это убьёт Мирона морально. Слава не мог так поступить с человеком, который ему помог обрести счастье и свободу.       Он уплыл в себя и не слышал посторонних звуков. Машинально просидел все уроки, но возвращаться в квартиру сразу не стал. Решил погулять. Пока гулял, надумал прийти к родителям. Было уже ближе к вечеру, он и не заметил, сколько бродил по скверным мокрым улицам через пробирающий кожу холод.       Когда он пришёл, отец стоял в прихоже и разувался. Только с работы. Они встретились взглядами.       — Вернулся? — спросил отец. — Что, выгнал тебя твой оборотень?       — Он бы не выгнал, — вздохнул Слава. — Я поговорить хочу.       Его голос был тихим и серьёзным. Отец переглянулся с матерью и кивнул. Они прошли на кухню и сели. Только мать стояла и делала всем чай.       — Давайте вы не будете кричать и говорить, какой я плохой, — начал Слава. — Я люблю Мирона, как бы это не было для вас противно. Но… мне всё же интересно узнать ваше мнение.       — По поводу? — нахмурился отец.       — Сначала трубки не берёт, а потом хочет от нас чего-то, — загудела мать, кривляясь.       — Я не говорил вам, но Мирон не просто оборотень, а уже почти вожак стаи. Через неделю…       Он объяснил им коротко всё, что было у него на душе. Сказал про то, от чего он откажется, если согласится стать омегой. И на этом моменте мать особенно возмущалась и охала, не понимая, как можно отказываться от светлого обеспеченного будущего и ради чего. Но слова, что деньгами он будет обеспечен её немного успокоили. Но не сильно.       — Любовь пропадёт также быстро, как появилась. Вы вместе месяц? Чудесно, через год вам станет сложно находиться друг с другом. Ты правда совсем не хочешь ни кем стать? Вот вообще? Никакого желания быть техником, я не знаю, что ты там любишь, художником, режисёром, зачем ещё эта литература нужна. Учителем, прости господи. Не хочешь встретить других людей? Девушек? Зачем сейчас в начале своего жизненного пути ты всё хочешь разрушить? Остановить?       Отец кивнул на её слова.       — Он укусит тебя, и ты станешь волком. И это уже будет необратимо. Ты станешь таким же, как и он, оборотнем. А народ это… своеобразный. А общаться ты будешь только с ними, напрямую. Всю жизнь. Родишь волчонка и будешь его воспитывать. Ты понимаешь? Ты станешь женщиной в волчьем теле. Неужели в тебе ничто не отзывается протестно от этого?       — Быть женщиной не так уж и плохо! — заступилась мать. — Что хуже, так это когда дети тебя не слушают и уходят из дома. И убивают всё своё будущее из-за мимолётной любви. Ладно, да, Слава. Мы могли немного переборщить. Я всё равно буду стоять на своём, что для тебя сейчас главное учёба, до этапа с развлечениями ты ещё не дошёл. Нужно хотя бы поступить в универститет. И я совсем не хочу, чтобы ты останавливался в своём развитии, становясь оборотнем. Понаслаждался любовью и хватит, мы ждём тебя дома. Уже остыли даже. Как видишь, звоним не каждый день. Было бы неплохо, отвечай ты не только «не хочу с вами разговаривать». Так уж и быть будет по-твоему. Возвращайся домой. Мы ждём тут.       Слава выслушал её и вдруг понял, что любит Мирона.       — Мама правильно говорит, мы тебя ждём дома. Я погорячился, сказав, что запру тебя дома. Ты уже взрослый. В твоём возрасте чем только не занимаются. И… Скажу так. Ты повзрослеешь слишком рано, если примешь его предложение. Мирон твой ведь взрослый уже довольно. Он не учился нигде, кроме школы, как и любой сын вожака, он знал, что его молодость закончится в момент его становления вожаком. Я смотрел в новостях сюжет. Ему всего двадцать три года. Это очень молодой возраст. Он тянет за собой и тебя. В серьёзный взрослый мир. Учёба, конечно, тоже затягивает в этот взрослый мир. Но всем известно, как дела обстоят в университетах. Уже со второго курса у студентов появляется много сил и времени на разгульный образ жизни. И вот именно это веселье ты пропускаешь. Пропустишь, если согласишься.       Слава стукнулся затылком о стену и посмотрел вверх.       — И не забывай, ты ещё наш ребёнок, ты под нашей опекой. Ещё бы мы позволили тебя кусать кому попало.       Мать пыталась использовать последний козырь, который у неё оставался. Славу эту разочаровало и только.       — Он может меня укусить и в мае. К тому же там вроде схема, как с сексом. Если есть возраст согласия и был согласен, значит можно. И ваше несогласие не имеет веса. Я понял. Спасибо. Я пойду.       Его толком не останавливали. Он вновь стал бродить по улицам. Мирон не звонил и не писал ему. Терпеливо ждал, давая время самому принять решение.       Слава ступал тяжело. Сутулился, на нём не было лица. Каждый шаг как новое тупиковое решение проскакивал у него в голове. Он устал думать. Пришёл домой и завалился на кровать. Мирона не было. От подушки пахло его запахом.       Стая давала дом. Давала настоящую крепкую семью. И это не было голословно — это были общеизвестные ценности любой стаи оборотней. Они своих никогда не бросали, только в совсем уж неординарных случаях необоснованной жестокости. Внутри стаи могли ругать, вожак мог при всех ставить на место. Но и тогда от провинившегося не смели отказываться. Слава не слышал ещё ни одного случая, когда из стаи выгоняли или когда кто-то уходил, не справившись с давлением. Взрослые поддерживают мелких волчат, мелкие друг друга, старшие это контролируют. Семья из сотен человек. Огромная и крепкая.       И он мог войти в это море. Мог утонуть в нём или научиться плавать.       Мирон пришёл к десяти часам вечера. Он был уныл и пьян, а, поздоровавшись, сразу отправился в ванну, в которой пропал ещё на час. Слава принёс ему туда конфету с чаем. Его действия принесли улыбку, искреннюю и усталую.       В одиннадцатом часу они поужинали.       — Я тебе хотел подарок сделать, что бы ты ни выбрал. Только не смей решать из благодарности, — сказал Мирон, присаживаясь на кровать перед сном. Он положил перед собой упакованную белую коробочку, на которой изображались чёрные с синими ставками наушники.       Слава поблагодарил его, как ещё ни кого не благодарил за подарки, и примерил их. Тонкий проводок крутился, от него пахло резиной. Стандартные амбушюры подошли хорошо, в ухе сидели плотно.       Засыпал Слава под звуки битов и резкого мужского голоса, голосившего о любви.              На следующий день всё стало куда проще. На уроках он был более живым, ответил на один вопрос и написал контрольную по математике на четыре, выходя почти что на свой прежний уровень. Он никогда в серьёз не забрасывал учёбу, лишь только показательно. На уроках вся информация по-прежнему доходила до его мозга и усваивалась. Теперь, когда он не зависел от родителей, можно было прекратить цирк с плохой учёбой.       Только теперь учёба могла быть вообще не нужна. Слава об этом старался не думать. Он бродил по школе, на переменах сидел в библиотеке, как раньше, стал разговаривать с учителями и классной руководительницей. Она, получив звонок от родителей, попыталась склонить его на их сторону. Говорила про дикие нравы оборотней, про небогоприятное мужеловство и про конец свободной жизни и чуть ли не жизни как таковой.       Женщина это была взглядов старых, в круглых очках со строгим пучком волос. От неё пахло цветами и картошкой, а улыбалась она только одной стороной губ.       Слава никогда её не любил и в серьёз не уважал, но после проповеди, состоящей из, как ему казалось, предрассудков, он потерял к ней всякое доверие.       Придя домой, он застал Мирона на кровати, листающего телефон.       — Какие новости?       Мирон пожал плечами.       — У нас заостряются отношения с Зирой. Недалеко от уличной потасовки. Больше новостей особо нет. Но это мне уже не нравится. Сейчас со всеми стаями напрягаются отношения. Вспоминаем былые обиды и делаем новые.       — Ты не хочешь остановить это? Прекратить драки, которые в том числе и уносят жизни твоих собратьев?       Мирон, впервые за всё время их общения, посмотрел на него пристально холодным и серьёзным взглядом.       — Достаточно ли ты знаешь о наших тёрках, чтобы говорить такое?       Слава понял, что полез не туда. Кивнул, принимая свою неправоту.       — А если начну понимать, будет ли моё мнение для тебя что-то значить?       Мирон нахмурился. Вздохнул. Его домашняя одежда была вся измята, выглядел в ней он потрёпанным. Но когда смотрел строго и говорил таким голосом, в нём чувствовалась сила, запрещающая противоречить и заставляющая поджать хвост. Ему было всего двадцать три, а лицо было шершавым и блеклым. Любая морщина проявлялась трёхкрат заметно, делая его в десятки раз старее.       — Мнение каждого из стаи мне важно. Стая и состоит из мнений, собранных воедино. Но советоваться о чём-либо я смогу только с одним человеком. Со своим омегой. Ни со стаей, ни с родителями, только с ним. Так что да, Слава. Твоё мнение будет иметь вес. Но только когда ты станешь полноценной частью стаи и будешь понимать наши внешние конфликты и хорошо улаживать внутренние.       Сухо и по делу сказал. Слава кивнул.       — Я скажу тебе завтра, хорошо? Окончательно. Если ты ещё хочешь это от меня услышать.       — Больше всего на свете.