Вспомнить и попросить

Новогодние каникулы встретили обстановкой уюта, лёгкости и воцарившейся домашней атмосферы. Наконец-то наступило время заслуженного отдыха и совместного ленивого просмотра фильмов, наконец-то комиссар не лез в их спокойную, мирную рутину с новыми сообщениями о мелких преступлениях — и от того даже вечно неугомонный лидер их компашки, кажется, кои-то веки смог успокоиться, засев надолго в своей комнате чуть ли не в обнимку с подаренной персонально ему коробкой конфет. Ребёнок же. На следующий Новый Год Ллойду будет уже восемнадцать, а потому баловать уже его никто не станет. Ну, то есть, станут, но… Явно не двумя килограммами сладостей под ёлкой. Так что в основном он проводил время за их поеданием и какими-то не особо важными делами. Вроде в один из дней Джей даже застал его за рисованием. Как мило. Наконец-то у зелёного ниндзя появились выходные, что ж! — Малой? Я надеюсь, ты ещё не помер от передозировки конфетами, потому что у меня к тебе дело! — пропел Кай, открывая дверь его комнаты в один из дней, когда все ниндзя убежали на прогулки или уехали к родственникам погостить. И, учитывая, что лучший друг решил остаться в монастыре вместе с ним, вместо того, чтоб навестить родителей с сестрой, Ллойд ожидал его прихода — как и ожидал логического продолжения в виде не-сложно-догадаться-чего. — К твоему сожалению, ещё не помер, — ответил он негромко, не отрываясь глазами от какой-то очередной книжки в одной своей руке и… держа леденец в форме украшенной ёлочки во второй. Кай ухмыльнулся, но тот не увидел и только положил сладость в рот, переводя на него выжидающий взгляд. — Так какое у фебя дело-фо, м? Щёлк. На случай, если ребята вернутся раньше. Кай медленно подходит к его кровати и садится на край, а Ллойд закатывает глаза и захлопывает книгу, прочитав все его мысли по этой наглой ухмылке. — Ну как тебе наш сладкий подарок? Я смотрю, уже половины коробки нет — за два дня-то. Тот достаёт леденец изо рта и со вздохом облокачивается спиной о подушку, расположившуюся между ним и холодной стеной. — Очень нравится, я— — Очень нравится брать в рот всякие штуки, да? — перебивает его Кай и смеётся по-злодейски — особенно когда ногой его толкают в спину, и он чуть ли не улетает с этой кровати на пол, где ему и место. — Я уже успел подумать, что ты не станешь это комментировать, но, видимо, переоценил твоё чувство юмора и уровень интеллектуального развития, — тот в ответ смешно складывает губы, явно передразнивая своего друга, а Ллойд в голове делает уже миллионную заметку: «Идиот». И вздыхает. — Так какое дело? Кай пожимает плечами. — Да как раз именно такое, — и ползёт к нему на четвереньках, кладя локти на плечи и оказываясь на очень коротком расстоянии от чужого лица. Говорит тихо, своим излюбленным красивым голосом и ненароком накручивает блондинистую прядку на палец, трепетно наблюдая за этим процессом. — Знаешь, сейчас в монастыре никого нет, а у меня есть план того, как нам с тобой сделать друг другу очень приятно, и самое главное: мы к этому готовы, кажется. У тебя я, конечно, не спрашивал, но… Тебе понравится. Ллойд ведёт бровью и кладёт леденец в рот, получая в ответ на это хитрую улыбочку. — Пофёл бы ты ф жопу ф тфоими блестяфими идеями, — достаёт снова и дразняще оставляет между их лицами, продолжая ворчать. — Мне, конечно, нравится, но жить потом не хочется тоже. Так что, если ты что-то задумал, говори сейчас, чтоб я потом был не в таком шоке, чтоб тебе «случайно» врезать от неожиданности. — Да брось, ничего такого. Всё равно узнаешь, не хочу веселье портить, — Ллойд снова хмурится, выгибает бровь, но не получает на это действие никакой реакции. Только лёгкую усмешку и игривый вопрос почти шёпотом. — Можно попробовать? Ллойд незамедлительно ухмыляется в ответ, принимая правила этой игры, — если друг решил быть наглым, кто он такой, чтобы остаться в стороне? А потом, приставив конфету ближе к губам, медленно проводит по ней языком. — Попробуй. И делает это снова, с игривым вызовом смотря Каю прямо в глаза. И чувствует, как тот меняет позу и садится на его бёдра, как двигается ближе к его лицу, дразня медленным тёплым дыханием, и тоже лижет конфету со своей стороны. И ещё раз. И Ллойд присоединяется осторожно — и чуть ли не мычит от удовольствия, когда чувствует сквозь слой зелёной карамели приятное тепло и когда чужой язык будто не специально мажет по его собственному, превращая этот процесс в сладкий недо-поцелуй, от которого мурашки пробегают по затылку и хочется вцепиться в подушку обеими руками. Голова кружится. А Кай так безумно близко, но из-за карамельного препятствия в то же время ощущается отстранённо, далеко — и Ллойд мог бы поклясться, что чуть не задохнулся, когда тот резко вытащил леденец, мягко взял его за подбородок и завлёк во влажный глубокий поцелуй, неторопливо сплетая их языки друг с другом. — Я, кажется, задолжал тебе двадцать первый, малыш, — шепчет он в чужие губы, тут же продолжая целовать их снова и слушая одобрительный стон в ответ. Целовать медленно. С наслаждением. Ладонью поглаживая по напряжённой спине. И чувствуя, как мальчик тает-тает-расслабляется, теряясь между сладким карамельным вкусом и ощущениями от ласки — особенно когда Кай тихонько начинает ёрзать на месте и задирать дразняще подол тёплого новогоднего свитера. Ллойд обнимает его за шею, не позволяет отстраниться слишком быстро — и тот ловит себя на мысли, что ему нравится, когда он так делает. И поэтому не сопротивляется. Только передвигается аккуратно на его пах и трётся о него немного активнее, привлекая так к этому действию больше внимания. Но поцелуй всё равно продолжается. До тех пор, пока Ллойд не догоняет. — Что ты… — он переводит взгляд вниз, и встречается с довольно недвусмысленной позой, предполагающей ровно одно развитие событий и напрягающая этим безумно. — …делаешь? Слышит тихую усмешку, и трение усиливается — только теперь Ллойд может это ещё и лицезреть, — а из рук внезапно пропадает леденец. Он снова смотрит на Кая растерянно, и находит конфету у него во рту. И видит его ухмылку. — Я же говорил: тебе понравится, — звучит неожиданно отчётливо. Видимо, от леденца там осталось немного — но, спаси их души Первый Мастер, это не главное! — Ты хочешь… Ты… — Ллойд теряется в словах и, кажется, краснеет сильнее обычного. Он даже не понимает, как построить этот вопрос, картинки в голове перекрывают буквы, слоги, мысли — перекрывают всё! Картинки того, как он делает с Каем… то, что тот хочет, чтоб он сделал! Так и не найдясь, как продолжить, он просто смотрит на друга шокированным взглядом. Чувствует, как он наклоняется к его уху. Чувствует горячее дыхание. И чувствует, как Кай аж подрагивает от возбуждения, когда шепчет ему эти блядские неправильные слова! — Я хочу, чтоб ты меня трахнул. Блять. Блять! Блять-блять-блять! — Я готовился. Нет-нет-нет! Только не это! — Думал о тебе… и трахал себя пальцами. Растягивал и представлял, как ты меня заполнишь… до самого конца— Ллойд в панике зажимает его рот руками и встречается с самым-блять-развратным взглядом в мире, смотрящим на него так умоляюще покорно, что он едва не потерял дар речи. А в голове снова картинки-картинки-картинки! Картинки того, как Кай сначала медленно дрочит, готовясь к получению нового опыта: проводит руками по телу, трёт соски, мягко сжимает горло — всё так, как бы это сделал Ллойд. Как потом наливает на палец прохладную смазку и с тихим стоном неторопливо вставляет внутрь. Как двигает им туда-обратно, как его потряхивает то от дискомфорта, то от удовольствия. Как нащупывает простату и кусает запястье, чтобы по-шлюшьи не застонать во весь голос. Как теряет себя в ощущениях и вставляет второй, обильно облив его лубрикантом. Как трахает себя. Как шепчет его имя и просит сделать с ним тоже самое. Как вставляет пальцы во всю длину и представляет вместо них его член. Как дрочит и кончает со сладким стоном, прозвучавшим выше его голоса на пару октав. А потом смывает с себя всё и буднично идёт в его комнату. Чтобы предложить тоже его трахнуть. Во имя Ниндзяго… — Какой ты… — не находит слов. Не понимает, ему сейчас привет передаёт сильная брезгливость или сильная эрекция — а Кай смотрит на него. Смотрит-смотрит-смотрит и просит. Ллойд убирает руки от его рта. Тот тоже весь красный — вытаскивает леденец и кладёт его в лежащую рядом обёртку, стараясь как можно дольше скрывать своё лицо. И хочется, и стыдно. — Если ты против, мы не будем, — тихо поясняет он, явно борясь с желанием продолжить: «Но твоя работа, знаешь ли, в этом процессе совершенно не пыльная! Мог бы и не ломаться!» — Я… Ну… То есть… А что ответить? Что сказать? Что-что-что в таких ситуациях делают люди? Твёрдое «нет, мы не будем» перекрывают возбуждающие картинки, повиновенное «да, давай попробуем» — предрассудки и страх. И, кажется, Ллойд зажат со всех сторон, и, кажется, в любом случае совершит ошибку. Или он просто драматизирует? Как понять-то, кто объяснит?! Кай вздыхает, порядком устав от его нерешительности и неопределённости, и мягко берёт за подбородок. Смотрит в глаза и легонько гладит. Старается приободрить. — Ты хочешь, чтобы это случилось или нет? Одно слово — и мы делаем так, как ты скажешь. Ллойд колеблется. Отводит взгляд, кусает губы. Стыдно. Стыдно-стыдно-стыдно и страшно! Вот тебе и «по дружбе»! Вот тебе и эксперименты! Вот тебе и— — Ллойд, — тихо, заботливо, без упрёка и наезда. Мальчик снова смотрит ему в глаза и встречается с искренним волнением, с неловкостью, пробивающимися через пелену возбуждения — и Кай готов его слушать. Кай готов его слышать — скажи только одно слово, тормоз! — Прости. Я, наверное, как-то резко это всё, и вообще... — Хочу, — тот вздрагивает. Ллойд говорит так тихо и чуть ли не запуганно, будто его сейчас пристрелят, но звучит довольно отчётливо. И легче становится, похоже, им обоим. — Я хочу, чтобы это случилось. Кай вздыхает и слегка улыбается, тут же вовлекая мальчика в нежный поцелуй. В благодарность или чтоб успокоить, или вообще всё сразу — и тот успокаивается в самом деле. Особенно когда во время него чувствует осторожные прикосновения под одеждой. Особенно когда Кай шепчет в его губы «тебе понравится» и продолжает целовать настойчивее, горячее и прерываясь только чтобы снять с него свитер. — Мне же холодно! — Я согрею. И он срывает с себя кофту тоже, и прижимает его к себе, а поцелуи в шею сыпятся-сыпятся-сыпятся, пока он достаёт из кармана небольшой бутылёк лубриканта. И чертыхается. Забыл. — Резинки есть? — Что… — Ллойд сначала думает, что перестал уметь воспринимать слова на слух от того, как резко его отвлекли от такой приятной ласки, но потом его мозг собирается из расплавленной кучи, и он вспоминает. — Да… Да. В столе, нижний ящик. Кай поднимается нетерпеливо и быстро идёт туда, оставляя его немного отдышаться. Нижний ящик, куча отлично организованного барахла, пустые файлы, вскрытая упаковка презервативов. Пять небольших квадратиков в пачке, один всегда с собой — на всякий случай. Да уж, случай наступил внезапно и явно не тот, что ожидался. Он отрывает один и бросает его на кровать, наблюдая, как Ллойд переводит на него то ли нервные, то ли нетерпеливые взгляды. Снимает домашние штаны и боксеры, пока ползёт к нему по кровати обратно — и тот, немного промедлив, делает тоже самое. И остаётся в положении полулёжа, когда Кай нависает над его торсом, пожирая взглядом всё его тело, совершенно того не стесняясь. Касается шеи. Ведёт по ключицам. Как бы случайно цепляет подушечкой пальца сосок. Очерчивает щекотливо. — Кажется, я впервые вот так издалека тебя трогаю, — замечает он непонятно зачем и невесомо рисует на его животе какую-то небольшую невидимую фигуру. — Красавчик. Ллойд заливается смехом, когда понимает: он нарисовал сердечко. Встречается с тёплой улыбкой в ответ, и, кажется, даже сердце его начинает стучать адекватнее от того, как шуточный тон разрядил атмосферу. И от того, что, несмотря на промедление, Кай на него не злится. — Благодарю за комплимент, — голос его всё ещё звучит неуверенно и тихо от нервов, но мальчик держит себя в руках. — Только ты уверен, что он был так необходим? — Уверен, — Кай наклоняется к обнажённому члену, заставляя того слегка вздрогнуть. — Чтоб ты не боялся. Осторожно целует головку и удовлетворённо ухмыляется, заметив, как от этого Ллойд вздрогнул ещё сильнее. Но теперь точно: от того, что ему приятно, а не страшно — поэтому Кай повторяет действие ещё раз и только после этого поднимается на колени. — Я не боюсь, я просто… Внезапно прерывается. Прерывается, когда видит, как Кай берёт в руки презерватив. Подставляет игриво к губам. И открывает. Открывает. Блять. Ртом. Медленно. Смотря ему прямо в глаза так развратно, как только может. Выплёвывает серебристую полоску куда-то в сторону, вытаскивает его из упаковки и нагленько ухмыляется: — «…нервничаю», ты хотел сказать? — двигается к его лицу ближе. — Не нервничай. Наслаждайся. Невесомо целует в губы, а потом переключается на шею — и длится это ровно столько, сколько требуется, чтобы надеть на член своего друга с привилегиями презерватив. А Ллойд, кажется, только сейчас начал замечать, что в системе что-то идёт не так, оглянув их позу оценивающим взглядом. И, похоже, они зашли слишком далеко, чтоб просто промолчать на такое вместо нескромного замечания: — Скажи, а где во фразе «трахни меня, Ллойд» часть «в позе наездника, пока я буду сверху»? Кай смеётся. — Теперь ты хочешь трахнуть меня сам, да? — получает толчок в плечо. И совершенно неожиданно перехватывает его руку и пару раз игриво целует голубые венки на запястье. — Прости, мальчик, но в первый раз я лучше сделаю это сам. Хочу быть уверенным, что возьму максимум от этого процесса. — И получишь возможность хорошенько подразниться, — закатывает глаза. — И сведу тебя с ума… Увижу, как ты стонешь и даже дрожишь от того, как тебе охуенно внутри меня. Услышу, как ты просишь ускориться, потому что уже хочешь кончить… — Избавь меня от этих подробностей! Ллойд краснеет. Краснеет-краснеет-краснеет и хочет, чтобы всё, что он наговорил на радость своим грязным фетишам, оказалось правдой. Чтоб это действительно того стоило, чтоб сорвало голову! А Кай будто издевается над ним и над собой. Смеётся. — Как скажете, мастер. Щёлк. Открылся бутылёк со смазкой. Вокруг сразу распространился химозный запах какой-то сладкой ягоды, — вроде клубники или вишни — но Ллойд думал не о нём. Он смотрел. Смотрел, как Кай щедро льёт скользкую жидкость на его член, а потом с наслаждением проводит по нему снизу вверх и обратно тугим кольцом из пальцев — явно примеряясь и представляя, как это будет ощущаться в нём. Смотрел, как он втягивает воздух сквозь зубы от возбуждения, пожирая тело под собой долгим взглядом. Смотрел, как он, глубоко вздохнув, наконец-то садится над ним на колени, слегка отведя задницу назад. А потом, приставив стояк ко входу, закусывает губу и дразняще ей виляет. — Ты готов? — спрашивает на выдохе и тоже краснеет. Ллойд закрывает глаза и слабо кивает. — Хорошо. Дальше всё как будто происходит не с ним. Дальше только их общее частое дыхание. Только глухое протяжное «блять, да» и тихий-тихий полустон. Только незнакомая горячая узость — и мальчик умоляет свой мозг не думать, не представлять, не догадываться о том, что там происходит! Это приятно — и для того, чтоб наслаждаться, не надо думать о том, что за такие странные ощущения ответственен именно Кай! Который снова тихо стонет, насаживаясь глубже. И Ллойд проклинает его голос. Проклинает эту идею, проклинает то, что он вообще согласился на эти отношения — и сминает пальцами простынь, ненормально быстро и сбивчиво дыша. Теряя голову и ненавидя, что позволил этому случиться, но слушая-слушая-слушая ещё! — Как же это охуенно, — шепчет Кай, похоже, в полнейшем бреду. Резко опускается до конца — и громкий стон переходит в грязные слова. — Блять, как же глубоко… Он полностью внутри меня… Мне так нравится… Ллойд кусает нижнюю губу, когда чувствует, как тот с наслаждением двигает задницей по кругу, ненадолго сжимается и расслабляется опять, тихо шепча что-то себе под нос. Что-то, что адресовано явно не другу, а адресовано себе. Все его «я хочу» и «я чувствую» — почти бесшумно наконец-то. Но откуда берётся это острое желание их услышать? — Ллойд… Ллойд… — слышит, как он зовёт, и открывает глаза. И блять. Лучше бы не открывал. Кай выглядел невероятно. Мелко-мелко он подрагивал от удовольствия, еле держась на ногах. Смотрел на него сверху вниз через блядскую пелену, и в его взгляде читалась немая просьба «я хочу, чтоб меня выебали до воображаемых звёздочек». Доверчиво и пошло выгибался в спине, отчего Ллойду захотелось провести по его напряжённому крепкому телу сначала ладонью, а потом с упоением вылизать языком все открывшиеся охуительно-нереально-сексуальные его изгибы. А бегло опустив взгляд вниз, мальчик почувствовал, как его плавит ещё больше. Особенно от вида истекающего смазкой члена и осознания того, что Каю так безумно хорошо от того, что ещё один — его — находится внутри. Пока что просто находится. — Что ты чувствуешь? — шепчет снова. Хочет слышать. Хочет знать. Хочет-хочет-хочет выбить из Ллойда такое же «хочу», такие же пошлости — зная, что ему будет неловко и стыдно, и не предавая этому совершенно никакого значения. И он поддаётся. — Горячо… — шепчет тоже и проводит рукой по коротко вздымающейся груди. Кай довольно улыбается, прикрывая глаза, пока он краснеет. — Горячо и… блять, узко. Это так странно… — Тебе нравится? — Да. Очень. Усмешка. — Я же говорил. Первый толчок получается осторожный, изучающий — и они оба почти не сдерживаются и стонут, следя с неожиданным трепетом за эмоциями друг друга. Обоим хорошо. Обоим пиздец как приятно и хочется ещё-ещё-ещё: быстрее, грубее, больше. Поэтому, начиная со второго, Кай не останавливается. Только запрокидывает голову и набирает темп. Ллойд прикусывает запястье, но стоны вырываются и из него — ему горячо, ему сладостно, ему нравится-нравится-нравится! То, как Каю сносит крышу, вообще действует не хуже афродизиака, и он готов поклясться, что слышит, как одними только губами он поддаётся своему любимому фетишу. И хочет поддаться ему тоже, хотя не переносит на дух. В голове каша. — Громче, — шепчет, ловя на себе сначала заинтригованный взгляд, а затем небрежную усмешку. — Тебе же не нравится, — дрожащим голосом, срывающимся на приятную хрипотцу. Так потрясающе красиво, что хочется заставить его говорить больше, говорить чаще — даже если он будет нести всякий пошлый бред одному себе на радость! — Я знаю, как ты себя называешь. Ты не один здесь вообще-то, — облизывает губы и медленно проводит кулаком по его стояку, дразня и слыша удовлетворённое шипение. — Шлюшка. Кай беспомощно и сладко стонет, закатывая глаза от удовольствия и теряя контроль, кажется, всего на миг. А сразу же следом спешно ловит себя на том, как отреагировал, кусает язык в наказание и делает вид, что всё вообще-то так и планировалось. Забавно. — Ты слишком невинен для таких словечек, — смеётся глухо. Они оба понимают, как много раз мальчик будет вспоминать это грязное прозвище и стыдиться того безумно — не даром же он такой красный сейчас. Ллойд хмурится в ответ. — Или мне сказать: «Да, я ваша шлюшка, мастер, мне так нравится ваш член, продолжайте же то, что вы делаете со мной, пока не удовлетворите себя полностью»? — Заткнись. — Я тебя тоже, — Ллойд сжимает кулак сильнее. — Ах, блять-блять-блять, хорошо, как скажешь! Облизывает губы. Кусает их. Двигает рукой в такт его движениям и слушает глухие короткие стоны. А в голове одна мысль, и ему от неё даже плохо:

«Какого чёрта Кай такой сексуальный?»

Какого чёрта это так красиво: смотреть, как он выгибается от каждого прикосновения с застывшей на лице эмоцией сладкого удовольствия? Какого чёрта его хочется схватить за бёдра и начать насаживать ещё реще и грубее, срывая с губ звуки громче и пошлее? Какого. Чёрта. — Стой, подожди, — Ллойд чувствует, как его руку пытаются остановить, потому что Кай уже близок. Он не позволяет. — Быстрее, я тоже. И голова кругом. Пошлые шлепки. Общие стоны. Ещё и ещё — пока Ллойд не кончает первый, а за ним, почти сразу, с коротким вскриком и Кай. Слезает он медленно, сильно дрожа. Дышит тяжело — и валится рядом совершенно без сил, пока его друг с долей брезгливости снимает с себя презерватив. И, кажется, даже не находит в себе энергии, чтобы посмеяться, хотя явной шуткой должно было прозвучать передразнивание: — «Мне понравилось, давай так больше не делать»? Тот вздыхает, прикрывая щёки сгибом руки: горят, красные, а Кай вообще-то прав. Это он сказать и собирался. — Я в шоке, — выдыхает тихо, переводя на него взгляд. Смотрит, будто новыми глазами. — И давно тебе такое нравится? Тот слабо пожимает плечами. — Мне просто стало интересно. Я попробовал сам, потом решил предложить тебе. — И перед этим растя… — прикусывает язык от стыда. Главное это не представлять! Не представлять! — Первый Мастер, прости — растянуть себя до состояния «мне точно не будет больно, если ты прямо сейчас меня ну-ты-понял-что-сделаешь»? — Я долго пробовал, — смешок. — Ты бы точно не смог меня нормально «Первый Мастер, прости — растянуть», так что не жалуйся. — Ты ТАКИМ занимался у всех за спиной! — А мы спим друг с другом у всех за спиной. И вот дошли до кое-чего интересного. Ллойд видит, как Каю тоже ужасно неловко, особенно учитывая такую неоднозначную его реакцию. Поэтому настроение упереться и стоять на своём сразу же исчезает, уступая место действительно интересующему парня вопросу: — Тебе понравилось? Взгляды пересекаются. Лишь на мгновение — дальше Кай, струсив, отводит свой в сторону, видимо, чувствуя внезапно накативший за своё поведение стыд. — Ну… типо… Если ты не захочешь продолжать, то я переживу, ты только скажи… Я просто… Правда, если тебя это как-то… Мямлит еле слышно. Ллойд повторяет строже: — Тебе понравилось, Кай? Тот зажмуривается и чудом заставляет себя говорить. — Мхх… Блять, да. Понравилось. Очень сильно понравилось. Думай обо мне что хочешь, но просто… Это правда… приятно. И вообще— Он резко прерывается, встречаясь с его взглядом вновь: с каким-то изучающим, непривычным, немного даже холодным. Напряжение окатило ледяной водой, заставив испугаться. Правда испугаться того, что будет с ними дальше. Сказал бы ему кто-то раньше, что секс по дружбе имеет свои ёбаные минусы! Например, никогда не можешь быть уверен, что тебя не пошлют нахер из-за твоих грязных, шлюшьих предпочтений. Да и вообще-то ясно, чему Ллойд так удивился: на Кая невозможно совершенно случайно показать пальцем на улице и с издёвкой угадать «смотрите, он пассив!» — ну не выглядит просто, как типичный представитель данной социальной группы, коих часто показывают по телевизору во всяких неадекватных шоу. В юбочках и с накрашенными губами. У мальчика разрыв шаблона. И к тому же, естественно, себя бы он так трахнуть не дал — мужчина же! Да и гордость не позволила бы настолько кому-то довериться. А у его лучшего друга, видимо, вся гордость конвертировалась в спермотоксикоз: до такой степени, что он, словом, ебанулся. Предложить поменяться местами в следующий раз, как изначально он хотел сделать в качестве завершающей всю эту феерию шутки, не нашёл в себе храбрости. Сука-сука-сука, что же делать?! — Только не молчи, — напряжённо просит Кай, не прерывая зрительного контакта. Ллойд тяжело вздыхает. — Я тебя понял, — произносит, добивая своей отстранённостью, и неторопливо поднимается в сидячее положение. — Я первый в душ. «Хочу смыть с себя этот позор», — дополняет до чертей напуганное сознание красного ниндзя. А мальчик уходит, не сказав больше ни слова и выкинув по пути лежащий рядом леденец в мусорку под письменным столом. Вот же блять.