Верный выбор

Интересно, моя жизнь, всё таки, это сериал или ебучий день сурка, м? Потому что я вновь на пьянке. Кирюха тоже здесь, всё по старому. Я закипаю, как и прежде, а Юля, как и всегда, влюблённо смотрит на Киру, сидя на её коленях, пока руки моей подруги проходятся по молодому телу, жадно сжимают, присваивая себе... Мерзость. Мерзость, мерзость и ещё раз мерзость. И именно эта мерзость побуждает меня сделать то, на что я не решалась ранее. На телефоне уже открыта камера, и палец неуверенно касается экрана. Снимок сделан, на душе гадко. Далее всё попросту повторяется, я хватаю бухую в хламину Киру за локоть, тащу в коридор и прижав к стенке пытаюсь докричаться до неё. Только вот мой, немножечко обработанный водочкой, мозг не соображает, что бесполезно сейчас читать морали. Она просто уже нихуя не понимает. А в голове щёлкает навязчивая мысль: «Если она опять натворит хуйни, я себе этого не прощу». Впервые действую настолько решительно. Не без помощи Леры, конечно, но натягиваю куртку на шатающуюся из стороны в сторону Кирюху. Тяну пьяное, сопротивляющееся тело в подъезд, Кира недовольно мычит, когда я перекидываю её руку себе через плечо. Слышу невнятную брань, видимо, языки заплелись настолько, что сейчас она и сказать ничего не может. Мне внезапно становится стрёмно, появляется херовое предчувствие. Я явно совру, сказав, что меня это не беспокоит. Не хочу думать о возможных исходах, пусть будет так, как должно быть, лишь бы прекратилось всё это безумие наконец-то. И вот, мы с Кирой в тёплом салоне автомобиля. Моя рука невольно лезет в карман, куда я обычно закидываю копейки. Первое, на что натыкаются холодные пальцы — вторая жвачка «Love is...». Забавно, я и забыла, что брала две штуки. В прошлый раз мне было не до этого. Всё. Я решила. Я знаю, что я сделаю сегодня. Хватит уже, я устала. Я пиздец как устала! Я не хочу больше копить в себе все эти секреты, не хочу больше тащить на себе груз из этих сраных эмоций, которые встают поперёк горла комом. Не хочу — значит не буду. Вот сейчас доедем, до квартиры дойдём и я наконец-то сделаю то, что следует сделать уже давно. Сколько можно, а?! Я этого не заслуживаю! А если заслуживаю, то за какие, сука, грехи? Что за свои двадцать два года я успела сделать не так? Кому я, блять, дорогу не там перешла? Мы выползаем из машины. Кира падает на пыльный асфальт, пачкая коленки, а я, всучив таксисту мелочь, пытаюсь подобрать спутницу. Пейзаж родной до боли: ночное небо, повисшее над городом, побитый жизнью многоэтажный дом, детская площадка, на которой качели поломаны, а краска на горке облезла лет двести назад. Взгляд задерживается на каждой мелочи: на куче металлического мусора, где-то в уголке двора, на запылённых балконах, на свете из окон. И всё это так растянуто, будто я хочу задержаться здесь, дабы отложить этот важный момент хотя бы на пару жалких минут. Да что же это такое? Стоит мне обрести хоть чуточку смелости, как что-то внутри жмёт на «стоп». Сегодня так случиться не должно. Не могу я снова проебать шанс избавиться от того, что так долго меня мучает. При ином же раскладе — останусь лохом у разбитого корыта. В подъезде на стенах надписи многочисленные, ступени грязные, двери подранные... Сука, страшно. Сердце колотится, как тогда, на квартире, во время телефонного звонка. Всё внутри сводит, словно от холода. Дрожат и слабеют ноги, руки трясутся. Сама не замечаю, как начинаю покусывать сухие губы. Пиздец какой-то. Мы кое-как доползли до третьего этажа, Кирюха висит на мне, мычит что-то невнятное, а я стою и с ноги на ногу переминаюсь. Мысли друг за другом несутся, и я пытаюсь просто продумать что сказать, как начать... Как вообще о таком сообщать? А если ещё точнее, как о таком сообщать, когда ты об этом знаешь давно? Скрип двери. Блять. Кира своим мычанием отняла у меня время, за которое я бы успела всё обдумать. Какой-то ебучий облом. —Ёмаё, давай сюда! — изумляется Лиза, подхватывая Киру и пропуская меня в помещение. Твою мать, какая она всё таки красивая... Уставшая, растрёпанная, в длинной свободной футболке, как котёнок, которого хочется забрать от нерадивых хозяев. Уже, кажется, по привычке тащим Киру в спальню, а она болтается у нас на плечах как мешок с картошкой. Бах! Тело падает на кровать, тут же вжимаясь в подушку лицом. Спать хочет, падла. Лиза тяжело вздыхает, усаживаясь рядом с Кирюхой. —Чай будешь? — спрашивает уже, как по привычке. —Буду. — отвечаю и немного успокаиваюсь, видимо, время на обдумывание у меня всё таки есть. Чай, как и всегда, вкусный. Прямо до безумия. Хочу раствориться в этом чае, как два кубика сахара, которые Лиза кладёт в него. А ещё хочу покоя. Мне его в последнее время очень не хватает. —И как ты этот пиздец терпишь? — усмехаюсь я, отпивая горячий напиток. —Честно? Вообще без понятия. — произносит она максимально серьёзно, ухмылка мгновенно исчезает с моего лица. — Устала уже от этого всего... Если говорить ещё честнее — заебалась. —Заебалась от того, что она вечно бухая домой возвращается? Она уставший взгляд на меня переводит. —От всего заебалась, Крис. Волноваться, упрашивать, пытаться отношения спасти... Такое ощущение, что это всё только мне и надо. Голос у неё дрожит. В глазах вставших слёз пока не видно, но эта интонация меня убивает. Да, Лиз, Кире это всё действительно нахуй  не сдалось. —Пиздец, вы хоть пытались это обсудить? Лиза с горечью усмехается, отмахиваясь. —Ну, пытались... Вернее я пыталась, неоднократно, к слову. Она и слушать не хочет уже. Мол «Всё ж в порядке! Чё ты начинаешь-то?». — на несколько секунд в пространстве повисла тишина, а после Лизка продолжила: —Первое время, конечно, обещала что-то решить. Только вот ничего не решается, увы. Меня просто обещаниями кормят, по сути. Она поджимает губы, смотрит сначала на меня, затем в пол. Напряжение добивает меня окончательно. Сама не успеваю сообразить, как беру её руку в свою и сжимаю холодную ладонь. —Ну-ну-ну, всё, не кисни. Наладите ещё всё. — говорю, пытаясь слабо улыбнуться, но сейчас это выходит нелепо, возможно от распирающего меня волнения. — У меня кстати для тебя кое что есть. Свободная рука лезет в карман, пальцы растерянно ощупывают всё его содержимое и наконец вытаскивают злосчастную жвачку. Лизка улыбается, кратко благодарит, принимая скромный подарок и тут же избавляясь от фантика. Блять, как же ей всё таки идёт улыбка. Меня это просто добивает. Не смогу я сейчас её расстроить. Ну нахуй. Лучше промолчу, чем испорчу ей настроение. Всё на потом отложу, пожалуй. Всё на потом. —Любовь — это элемент риска. — читает она, не сводя с лица всё ту же милейшую улыбку. —Дай-ка гляну. — произношу, подсаживаясь ближе к Лизе. «Любовь это... Love is...

...элемент риска. ...a bit of a gamble.»

Наши взгляды пересекаются, и лишь сейчас я осознаю, что мы находимся непозволительно близко друг к другу, но бля, какой же всё таки кайф. Глаза у неё красивые. Цвет интересный. Не карие и не зелёные, что-то между. Видимо, Лизка во всём способна поймать равновесие, даже в цвете радужки. И губы у неё красивые, аккуратные. Хочется в них впиться, а нельзя. Ещё не время. Вот только именно сейчас моё «Я» переступает через заебавшие меня «нельзя» и «не время», ступая на встречу возникшему бешенному желанию. Целовать её сладко. Слаще чем жевать жвачку «Love is...». Блять. Прошибает током, когда она решительно и резко отстраняет меня от себя. Шкала напряжения доходит до максимума, доводя меня до паники. Сука. Я умерла в этот момент. Просто внутри что-то оборвалось. Хочется провалиться сквозь землю. Исчезнуть, скрыться где нибудь, повернуть время вспять. Вот только мне здесь негде прятаться от очередной накрывающей волны стыда. Она настигнет меня, даже если я прямо сейчас схвачу куртку и выбегу нахер из квартиры. Мне бы стать невидимкой, чтобы не чувствовать на себе этот взгляд полный недопонимания, смущения, испуга и осуждения. —Кристин, ты перепила что-ли?! — едва не кричит Лиза, с теми же эмоциями, только уже не во взгляде, а в интонации. —Блять, Лиз, я... Сука-сука-сука! Прости, блять, прости! Я не знаю что на меня нашло, я дура! Блять, прости! — неосознанно тараторю я, закрывая лицо рукой и пытаясь начать соображать. Вот только сложно. Сложно соображать в этот момент. Меня рвёт от всего, что сейчас происходит. Чувствую жар, пробивающий от пяток до макушки. Голова начинает кружиться. Поперёк груди встаёт гадкое чувство, мешающее сделать хотя бы краткий вдох. Из-за него дыхание становится громче и усиленнее, каждый мой дрожащий выдох отзывается в голове эхом. —Я просто, блять... Нравишься ты мне, короче. — произношу с очередным выдохом, и наконец смотрю ей в глаза. А глаза у Лизки, кстати, по пять копеек, и я продолжаю сгорать от стыда. Она тяжело вздыхает, касаясь ладонью лба, и тихо бурчит себе под нос «пиздец». Действительно, пиздец. Знатный пиздец. —Ну, ёб твою мать... Ты же понимаешь, что это неправильно? —Почему, блять, неправильно?! — резко сорвавшись со стыда на злость, ору я. Сука. Что за качели? То мне стыдно до покраснения кончиков ушей, то я отрицаю всю «неправильность» этого поступка... Что за хуйня? Что с тобой, Шума? —Действительно. Может потому что мы обе с тобой в отношениях? Я утыкаюсь лицом в свои ладони, слыша эту фразу, а после тихо усмехаюсь. —А вот Кире это не мешало. — произношу довольно тихо, но она слышит, и, по видимому, нихуя не понимает. —Чего, блять? — спрашивает, словно не расслышала. —Юлю Чикину помнишь? — выдохнув, говорю я. —Ну да, помню. —Кирюха с ней уже два месяца спит. И обе они в рот ебали то, что вы встречаетесь. Как тебе такое? — с омерзительным ехидством вдруг выдаю я. Я действительно не понимаю, почему произношу это именно так. Но «омерзительное ехидство» в миг испаряется, стоит мне взглянуть на Лизу: губы побелели, трясутся, на нижних ресницах, мелкими росинками, виднеются свежие, подступающие слёзы. Блять. —Пиздишь же, да? — с потухающей надеждой в дрожащем голосе спрашивает она. —Нет. Достаю телефон, судорожно ищу в галерее заранее сделанное фото. Всё, что сейчас происходит — одна сплошная точка невозврата. Сейчас я рискую многим. Рискую многолетней дружбой с Кирой, рискую возможностью нормально общаться с Лизой, рискую отношениями с Мишель и, вполне возможно, местом в коллективе. Но любовь — это элемент риска? Верно? Лиза смотрит на фото, роняя слезинку. —Убери это, блять. — выдыхает она, закрывая лицо руками и пряча прорывающиеся слёзы. Она вся трясётся, словно осиновый листик, а у меня сердце сжимается. Я убираю телефон в карман, и, в конце концов не выдержав, вбрасываю какое-то нелепое прощание, а после, взяв свою куртку, выбегаю в подъезд. Быстрым шагом спускаюсь по лестнице. Сука. Меня резко отпустила паника, и всё произошедшее перестало казаться затуманенным. Блять, что я натворила? Нахуя я всё это сделала? Быть может, думала, что станет легче? Если так, то легче не стало. Напротив, стало только хуже. И я искренне надеюсь, что это ненадолго. Может, тут как с гноем? Больно, когда устраняешь, зато потом не мучаешься лишний раз. Надеюсь, что с плеч свалится былой груз, но сейчас, по ощущениям, его только прибавилось. Хочется закурить, выпить, может даже уколоться. Хочу забыться, не чувствовать всей этой сдавливающей хуйни. А мне, на самом деле, только и остаётся хотеть и надеяться, потому что всё, что можно и нельзя было сделать — я сделала. В холодном, отчуждённом пространстве весит всего один вопрос: «А что дальше?». Расставания, обиды, разборки? Что-то из этого или всё вместе? Что и как изменится? А я более чем уверена, что как раньше уже нихуя не будет. И от этой мысли мне крайне неуютно. С другой же стороны, рано или поздно наступил бы такой момент, верно? Да и мне, пожалуй, при любом раскладе было бы сложно. Одни лишь угрызения совести чего стоят. Хотя всё это звучит, как попытка себя успокоить. И, знаете, пожалуй, так и есть. Я еду в такси, на заднем сидении, а в голове моей складываются жуткие исходы ситуации. Что-то покалывает в груди, видимо, от осознания, что я оставила Лизу далеко не в самом лучшем расстоянии. Мне не хотелось бы, чтобы она натворила глупостей на эмоциях, в особенности из-за меня. Я уже достаточно ей навредила. Хватит! За затонированным стеклом несутся здания и мелькают огни ночного города, я пытаюсь сконцентрироваться на виде из окна. Но мозг твердит одно и то же, словно ударяя молотком по черепу: «Из-за твоего молчания она всё это время жила во лжи!», «Из-за твоих слов она сейчас испытывает боль!». Невольно задумываюсь: что это за задача без правильного ответа? Я молчу — всё плохо, я говорю — всё снова плохо. Мне действительно хочется сбежать от всего этого, в особенности от ответственности за чужие поступки и свои слова. А куда бежать? Где прятаться? Как скрыться? Что делать, чтобы не нашли? Ответа нет, но я сбегаю. Сбегаю к Мишель. Сбегаю, зная, что потом буду винить себя ещё больше. Сбегаю, понимая, что ничего этим не решу. Сбегаю, осознавая, что не спасусь от последствий собственных действий. Дверь передо мной открывается, и из квартиры льётся свет, касаясь темноты на лестничной клетке. Хочется верить, что жительница этой квартиры тоже прольёт свет на мою душу, потому что настолько темно там ещё не было. Я чувствую себя слепым мышонком, который мечется из стороны в сторону по тёмному закрытому подвалу, натыкается на одни и те же препятствия, отчаянно ищет выход, боясь, что нарвётся на мышеловку. А где эта мышеловка? За каким углом она скрыта? Как в неё не попасть? —Кристин..? — полусонно тянет Мишель, которую я, по видимому, оторвала от подготовки ко сну. —Не помешала? — сухо спрашиваю я, прекрасно зная, что помешала. —Нет, что ты! — чуть бодрее отвечает она, пропуская меня в прихожую. Мишель улыбается. У неё тоже красивая улыбка, но Лизкина улыбка, почему-то, нравится мне гораздо больше. Меня, признаться, бесит тот факт, что даже пытаясь прогнать мысли о Лизе из своей головы, я продолжаю о ней думать. Это тупо, нелогично, странно, бессмысленно и катастрофически неправильно. Настолько же неправильно, как ласкать одну девушку теми же губами, которыми незадолго до этого целовала другую. Если судить об этом со стороны — это мерзко. А мне сейчас не до морали. Это — мой способ забыться. Ничему меня жизнь не учит. В прошлый раз не помогло, но я слепо верю, что поможет в сейчас. Прижимаю Мишель к стене, целую шею, ключицы, чувствую её руки под своей футболкой. Стягиваю с неё майку, швыряю тряпьё куда-то в дальний угол. Ошибка повторяется. Жарко, страстно, приятно, но всё это перекрывается одним единственным «мерзко». Мерзко от того, что таким ужасным способом пытаюсь вышвырнуть из головы свой объект воздыхания. Мерзко от того, что во время процесса в моей голове был образ Лизы. Мерзко от того, что я невольно представляла Лизу на месте Мишель. Но, увы, с трудом признаю, что я бы наверное многое отдала, за то, чтобы моя фантазия стала правдой. Прижимаю Мишель Лизу к стене, целую шею, ключицы, чувствую её руки под своей футболкой. Стягиваю с неё майку, швыряю тряпьё куда-то в дальний угол. Мишель Лиза тихо шепчет мне на ухо пошлости, тянется за поцелуем. И стоит нашим губам соприкоснуться, вся иллюзия рушится. Поцелуй не такой сладкий, какой был там, а квартире Киры. Но заведённый разум возводит иллюзию из руин, поздно сдавать назад. По крайней мере, мне так кажется. Так нельзя. Нельзя! Нельзя! Нельзя! Но тогда какого хуя я продолжаю это делать? Что это за дерьмо? Шумахер, блять, что ты творишь? Я знаю, что то, что сейчас происходит — не измена. Но тогда почему так мерзко? Почему так горько от всего этого? А почему я не считаю это изменой? Быть может, это действительно измена? Если да, то кому? Блять. Я снова мучаю себя вопросами. Если любовь — это состояние в котором я нахожусь, то почему оно такое хуёвое? Почему чувство, которое всеми преподносится, как нечто прекрасное, приносит мне боль? Его ведь действительно описывают, как что-то очень лёгкое, мягкое, воздушное, приятное. А вот на деле — оно тяжелее иридия. Или так только у меня? Вот хер его знает, честно говоря. Наверное странно думать об этом, когда у тебя на груди спит девушка, с которой вы полчаса назад потрахались, но тем не менее. Почему жвачка «Love is...» сладкая? Мне вот, например, совсем не сладко от такой своеобразной любви. Мне противно от всего происходящего, от вкуса этой ситуации. В моей голове снова всплывает тот чёртов вкладыш, который пробудил во мне осознание собственных чувств. Знаете, я бы наверное его немного подправила: «Любовь это... Love is...

...состояние, в котором невыносимо находиться. ... a state in which it is unbearable to be.»