Ты даришь свет

– Шерри, да сядь уже спокойно! Или пойдешь в больницу на перевязку! Легко сказать – трудно сделать. Неприветливое зимнее солнце немного смягчилось и потеплело. Белёсые лучи врывались в уютную квартирку солнечными зайчиками, отражаясь от изящного настольного зеркала. Шерлок старался не засмеяться от нестерпимой щекотки, усевшись по-турецки на, в кое– то веки, разложенном диване, в то время как Лиам пытался, по всем предписаниям, перевязать плечевое ранение, смотря со стороны на свои действия с помощью зеркальца. – Ой, да ладно тебе! На Шерлоке Холмсе всё заживает, как на собаке – это общеизвестный факт! – Это кто тут собака? – Ладно– ладно, молчу, – Шерлок потряс головой, напоминая добродушного сенбернара. Сбросив с себя весь груз переживаний, ему явно хотелось дурачиться и веселиться. И Лиам, не очень– то понимающий юмор простых смертных, его смешил и умилял. Его вообще всё сегодня смешило. С момента поимки преступника прошло девять дней. Билли благополучно доставил убийцу куда следует, с одной лишь спецификой – перед повторным заключением нужно заставить его замолчать. Как оказалось, Пинкертон не так прост. Недавно принятое решение о необходимости запрета наркотических веществ на законодательном уровне еще не вынесено на общее обозрение, но подготовка к нему началась с того, что новые законы — это, конечно, хорошо, но что делать с огромным количеством опиума, закупленным из Китая? Собственно, требовалось его немедленно сбыть, оставив свои руки и глаза, не только незапятнанными, но и незамеченными, ведь Пинкертон – тайное правительство, о существовании которого знать не положено. Америка – свободная страна. И способы управления ею такие же свободные. А потому, все остатки были тут же разосланы по притонам и борделям, с обязательством от получателей заплатить часть выручки, как налог. Кто же знал, что из– за отсутствия единой структуры, какое– то там убийство окажется косвенно совершённым из– за одного опрометчивого решения? Свободный пропуск сомнительных конвертов на почте, укрывательство преступника (ов), а затем уничтожение всех свидетельств из газет – они точно догадываются, где прокололись, но не знают где. Они сами не до конца понимают в какую игру играют. Но детективам от подобной ошибки не легче. Как вершить справедливость, когда она наказуема, а противников не видно? Впрочем, сейчас это не их заботы. Пока разобщенные работодатели догадаются, кто и что знает об их плане, пройдет наверняка не один год. Они просто не способны понять, что кто– то сноровист думать трезво, оценивая не слухи, а логичные факты и взаимосвязи. Да, конечно, можно положиться на давно ползающие по закоулкам Нью– Йорка слухи, но как тогда отличить зерна от плевел? Непонятно. И пока невнятные черные силуэты копаются в каше, пытаясь думать, как гении, можно отдохнуть и заняться чем– нибудь другим, тем более, что дальше лезть в мутное дело – либо самоубийство, либо непременная обязанность юлить, делая вид а– ля «а мы ничего не знаем, по крайней мере не больше, чем вы». Лучше оставить разрешение копаться в этой куче нескольким подчиненным Билли, которые в жизни не доберутся до истины, в силу ограниченности мышления, не выходящего за рамки кем– то там дозволенного. Что касается пострадавших… Их точное количество не установлено. Но как известно, зависимость всегда идет под руку с преступлением и, что за любым преступлением следует наказание. Только, если преступление признаётся преступлением в своде правил, тоже кем– то написанным. Так что на правосудие надеяться не приходилось. Оставалось лишь пытаться помочь по мере возможностей, смирившись с необходимостью иногда терпеть несправедливости, ради своего блага и блага близких людей. Когда Билли увозил преступника, то встретил некую Хелен, которой передал заранее написанное Мориарти письмо, в котором тот объяснил всё, что смог, полностью уверенный, что жертва, по сути работорговли, имеет право знать, почему оказалась в такой ситуации. Хотя, возможно, уже поздно. Когда Кид передавал конверт, то заметил красную сыпь на руках незнакомки, а также вздувшиеся лимфатические узлы. Симптомы первой стадии сифилиса. И никто никогда не узнает, сколько еще женщин было продано вследствие роста преступности. Но довольно о грустном. Неглубокая рана Холмса быстро зажила, а ежедневные перевязки служили скорее защитой от грязи, дабы избежать инфекции. Хотя желание Мориарти помочь всем пострадавшим никуда не ушло, его исполнение значило бы необходимость подставить под удар Шерри. Так что… Лиам решил – хватит с него революций, и одной достаточно. Он найдет способ помогать людям и менее радикальным способом. Сейчас его мысли занимало другое. А именно то, почему Шерлок молчал о том, о чем не говорил и никогда добровольно не решился бы рассказать. И теперь, Лиам прекрасно понимал почему, и потому, лишний раз не упоминал, внутренне содрогаясь при мысли, что же Шерри пришлось пережить во время его комы. Провести всего день, вот так же, у больничной койки – уже невыносимая мука. Что уж говорить про, почти, три месяца. Опять винить себя, уж тем более Шерри… Какой смысл? В любви нечего прощать. И не в чем винить. – Пожалуйста, замри хоть на секунду. – Но щекотно же! – Осталось немного, потерпи, – хоть перевязывать постоянно брыкающегося человека и тяжело, сей процесс невольно вызывал улыбку. Все– таки, приятно видеть Шерри счастливым, особенно на контрасте с прошлым видом сходящего с ума трупа. – Всё. – Вот теперь ты у меня поплатишься! – Холмс хитро ухмыльнулся и молниеносно, но аккуратно завалил Лиама на кровать, беспрестанно хохоча и щекоча потерпевшего поражение, понимая, что, судя по громкости смеха, самое эффективное место для щекотки Уильяма Джеймса Мориарти находится где– то за ухом. – Ну вс…ёёёё, хвАААтит, – еле как пробормотал сквозь яростные атаки щекотки математик. – Так уж и быть, я великодушно пощажу тебя, – Шерлок прекратил свои «пытки», но оставлять Лиама в покое не собирался. Он заключил любимого в объятия и, пару раз перевернувшись на манер сосиски на гриле, подкатился к стене, все еще не расцепляя рук. – Давай просто полежим так. Я соскучился. – Я тоже, Шерри. Они уже успели изголодаться по теплу друг друга, пока спали, демонстративно развернувшись в разные стороны. Шерлок мог сосчитать каждую светлую ресничку на глазах Лиама. Да, на глазах. По крайней мере дома, он не носил повязку, так как больше не нуждался в ней. Лиам смотрел в пучину темных глаз, чувствуя, как тонет в них без малейшего шанса выбраться, ощущая сотни фейерверков, взрывающихся тысячами красочных брызг внутри. Им хотелось раствориться в безграничной любви. Стать ее частью, единым целым, полностью отдаться ей… Разгорячённое дыхание с хрипом вырывалось изо рта, ладони вспотели и немного подрагивали, в лицах светилось желание… Внезапно, идиллия разрушилась. На лицо Шерлока наглой пушистой задницей уселся кот, тоже прося внимания. – Твою мать, Спарки!!! — казалось, Холмс готов сию секунду задушить бедное животное, что делать всё же не стал. Уильям хохотал тем самым звонким смехом, похожим на звон тысячи колокольчиков. Ладно. За это даже подросшего котяру можно простить. Холмс обожал слышать, как Лиам смеется. Он искренне считал, что лучшего смеха не сыскать, а потому старался развеселить Мориарти всеми доступными способами. Правда, чаще всего, он мог рассчитывать разве что на улыбку. – Лиам, может прогуляемся? Стоял прекрасный, безмятежный полдень воскресенья. Так сколько можно сидеть дома? – Но твоя рука, доктор велел… – Да в порядке всё с моей рукой, правда! Хочешь, сходим в то кафе с фисташковыми эклерами? – вкрадчиво протянул Холмс. – Думаешь, я продаюсь? – Ну, пожалуйста! Лиам вздохнул. Ну, вот как откажешь родному умоляющему взгляду? Очевидно на Шерри напало то состояние неисчерпаемой энергичности, под влиянием которого он обычно вершит свои удивительные опыты, гоняется за преступниками, за считанные секунды распутывает сложнейшие загадки, играет Вивальди и Мендельсона на скрипке, скачет по крышам или на край занимается боксом. Если не выпустить его из квартиры, то не просто дом взорвется, а мир схлопнется – не меньше. К тому же, соблазн прогуляться в замечательную погоду так велик… – Ты будешь аккуратен? – Буду! – в темных глазах начали зажигаться огоньки. – Обещаешь? – кроваво– красные глаза сощурились в подозрительном «анализе». – Ставлю душу своей матери! – А что– то более приземлённое? – Я обещаю! – Ладно, пойдем. Сегодня потеплело, думаю можно надеть осеннее паль… – Шерлок не стал дослушивать что там лопочет Лиам, быстро чмокнул его в нос и побежал собираться, пока математик растерянно смотрел ему вслед. Все– таки, к такому обращению он пока не до конца привык. Да и вряд ли когда–нибудь полностью привыкнет. Шерри всегда умел застать его врасплох. *** – Да, нам фисташковый и апельсиновый. Лиам, будешь кофе? Да, и еще две чашки кофе. В кофейне было многолюдно. По большей части радостные деньку отдыха студенты сновали туда– сюда, рассаживались по столикам и обсуждали, как ни странно, научные исследования или искусство. Кофейни с недавних пор стали вообще интересным местом – сборищем не сколько кофеманов, но и интересных, творческих и не очень личностей, наконец нашедших подходящее место для собраний в неофициальной обстановке. В отличии от завсегдатаев баров, частенько не отличавшихся острым умом, здешние посетители могли поддержать разговор на любую сложную тему, подискутировать и узнать что-то новое, ведь как известно, в спорах рождается истина. Так что, любой ученый – человек здешних мест знал – хочешь найти интересного собеседника, компанию, а может и друзей на всю жизнь – иди в кофейню, а не в бар. Потому и к англичанам с иностранным акцентом тоже присматривались внимательно, но сами не заговаривали. Шерлок и Лиам уселись за единственный свободный столик посредине зала, у длинной деревянной балки, удерживающей высокий потолок. Лиам поднял голову и завороженно смотрел ввысь, пока маленькое треугольное окошко смотрело на него. Кафе было устроено так, что по бокам помещения находятся две лестницы, ведущие на небольшой второй этаж, сделанный как бы пристройкой, создавая иллюзию легкости и воздушности. А учитывая, что вся кофейня, собственно говоря, не отличалась внутри цветом от свежего кофе, помещение напоминало огромную древнюю библиотеку. А, точно! Математик разглядел на втором этаже несколько стеллажей с книгами. Шерлок заметил интерес Лиама к конструкции здания и спросил: – Что, красиво? – Логично. – Чего и следовало ожидать! Лиам, выпей кофе. Он скоро остынет и будет совсем не вкусный. Но мысли бывшего преподавателя летали где– то далеко– далеко. Заскочив сюда не на пять минут и рассмотрев все получше, человек науки словно снова очутился в стенах университета, в стенах обители знаний! Раздающиеся со всех сторон аргументированные споры, аромат трезвости и размышлений, едва заметное дыхание искусства – всё это вызывало одновременно приятную, но такую назойливую ностальгию! Профессору Мориарти снова захотелось вкладывать знания в пустеющие, но потенциально полезные головы молодых умов, замечать искру понимания в их глазах, дальше строить будущее своим трудом, заставляя учеников приближаться к граням непостижимого… Разве это не лучший способ принести пользу обществу? Чего он вообще добился своими страданиями? Да разве этот способ не лучший, чтобы искупить вину? Нужно срочно записаться в библиотеку, продолжить учебник по ядерной физике, составить программы обучения на будущее… – Лиам! Ау! – Шерлок слегка наклонился вперед и щелкнул перед носом математика пальцами. – Равносторонний треугольник наверху так идеально вписывается в золотое сечение… – Ну, вот, опять! Сейчас начнешь говорить на инопланетном языке! А эклер кто есть будет? Лиам уже готовился в деталях описать и чудесность, как в общем, строения, и отдельных его углов (в прямом и переносном смысле), но решил, что геометрия геометрией, а аппетитные эклеры все– таки не помешало бы хотя бы попробовать. Хватит с него мечтательного вглядывания в потолок. Специально не будет смотреть, чтобы была причина прийти сюда еще раз, и не один. Дух интеллигентных споров возбудил в них дух соперничества. – Нет, все равно не понимаю я прелестей этих твоих гипотенуз, Лиам, и что ты в них находишь интересного? – А что ты находишь увлекательного в том, чтобы смотреть на крохотные пузыречки на дне пробирки и писать «реакция бурно идет»? – Ну какие пузыречки, Лиам! Вскипание это называется, и не внизу они! И реакция очень даже часто идет бурно, что прям бам! И всё выкипело. Не понимаешь ты всех прелестей химии, увы. – А ты математики. – Ты про тот случай, когда я получил ноль баллов? Да я просто всё время смотрел на тебя, если хочешь знать, никак не мог сосредоточится, вот! – в сердцах ударил Шерлок кулаком по столу. – Хочешь повторить эксперимент? – Лиам вопросительно поднял брови, с вызовом смотря на оппонента. Холмс замялся. – Н-нет, пожалуй, н-нет. Ты опять будешь сводить меня с ума! – нашелся гениальный детектив. – А если уйду в другую комнату? – Ладно, просто не хочу. – То-то же. Они почти допили кофе и уже собирались уходить, как в здании раздался громкий крик: – Ну и что вы приказываете делать?! Где их искать?! Что хвосты поджали, а, этюды вы недоделанные! Где мы найдем ведущего скрипача?! А концертмейстера адекватного?! Кварт секстаккорды, вы не увеличенные! Да мы опозорим нашего учителя хуже, чем неправильное отпевание, которое вы, диссонансы неуместные, видимо совсем не уважаете! Я еще раз спрашиваю: где они, чертовы бесполезные, как четверть с точкой, идиоты! Люди культурные и ругаются соответствующе. Юного дирижера видно сразу. Они… Они еще вечером вместе куда–то пошли, сказали репетировать, так и не вернулись… Не бейте, сэр, пожалуйста! – Господи, за что мне это все… Им бы в флейтисты надо было. – Сэр, а причем здесь мы? – Неважно, ребятки, неважно… Факт остается фактом. Мы в тритоне. Труппа из человек двенадцати дружно выдохнула: – Мы в тритоне. – Эй, я слышал вам нужен скрипач? Толпа дружно обернулась и посмотрела на Шерлока, как на Мессию. – Ура! Мы спасены! Да благословит тебя Бог! Мгновение ока, и Холмс тут же оказался втянут в пеструю компанию. – А как же концертмейстер? Нам нужно хотя бы фортепиано, раз орган не потянем. Шерлок умоляюще взглянул на Лиама. – А. Ну, – Мориарти немного растерялся. – Если будут ноты, я могу. Бам – и Мессии теперь ровно две штуки. По одному на инструмент. *** Повсюду раздавалась какофония настройки множества инструментов. Всё шелестело и шуршало в предчувствии музыкальной бури посреди скромного зала с, на удивление, хорошей акустикой. Лиам и Шерлок выслушивали наставления дирижера. – Значит так, у вас есть ровно полчаса чтобы размяться! Прошу, вы наша единственная надежда! Заплатим любые деньги, только сыграйте хоть как-нибудь! Сегодня наше первое выступление без учителя, наши первые гастроли, если мы опозорим учителя Пейна, то он больше никогда не позволит нам так официально представлять имя университета! Это конец карьере, конец всему! Он очень популярный композитор, настоящий гений! Послушать учеников придет несколько его друзей! Прошу, не подведите! — дирижер чуть ли не задыхался от переполняющих его эмоций, при этом постоянно размахивая руками и театрально закатывая глаза. – Вы из Бостона? – Как вы догадались? – Только бостонцы могут так открыто заявлять, что боятся преподавателя, – Шерлок довольно ухмыльнулся. – Как я понимаю, на то, чтобы сходить за скрипкой, у меня нет времени. Мне будет предоставлен инструмент? – Да, конечно. Ватсон, быстро неси сюда футляр! Холмс нервно усмехнулся. – Что-то не так? – Нет-нет, просто друга вспомнил. Действительно, Джона бы наверняка рассмешила подобная ситуация. – Как я понимаю, я могу садиться за тот рояль? – Да, все верно. Вообще должен быть орган, но раз такое дело, то и рояль сгодится. Каждая третья и четвертая строка написана для следующего уровня органа, вы сможете её пропускать? Лиам кивнул, взял кипу нот и уселся за инструмент, подкручивая стул под себя, пока Шерлок, в свою очередь, возился с настройкой скрипки, параллельно глядя на незнакомые ноты, чувствуя, как радостное предвкушение ползет по жилам. О нет, Холмс не боялся опозориться. Он любил внимание, а атмосфера всеобщей торжественности, порхающая в зале, поднимала настроение. В конце концов, если запутается, то можно и сымпровизировать. Подумаешь, какой-то, считай, университетский экзамен! Что его, отчислят что ли? Нет, он не будет волноваться. Он будет наслаждаться искусством, льющимся из десятка инструментов, а не следить за тем, чтобы каждое Adagio звучало достаточно Adagio. Что там с нотами его не заботило. Ну, есть и есть, что с того. Неплохая подсказка, не более. Шерлок искренне верил, что настоящая музыка рождается только в момент наслаждения ею, а не в момент ее глупого и долгого заучивания. Смысл заучивать, если все равно не поймешь? А понять можно только, подбирая на слух, здесь и сейчас. Потому сольфеджио его бесило. Кто такой умный додумался упорядочивать искусство? Лиам же, в свою очередь позицию, Шерри абсолютно не поддерживал. Он был из приверженцев четких и понятных ритмов, полностью совпадающих нот, соблюдения всех правил и канонов. Если он и играл, то только идеально. Потому, проверяя педали, дико волновался за то, как сыграет, особенно, поняв, что правая педаль западает и си второй октавы тоже. Подняв взгляд на ноты, он ужаснулся ещё больше. Боже. Соната си минор. Он обречен. Орган или хотя бы рояль – ведущий инструмент сего произведения. Гобои, фаготы, виолончели, валторны, несколько флейт, туба, вся эта гремучая смесь – лишь самодеятельное дополнение, не подразумевавшиеся изначально, служащее вольным экспериментом студентов. Боже, вон тот длинноволосый мальчишка вообще притащил банджо. Все это конечно очень хорошо, но изначальные ноты написаны под орган и скрипку. Лиам понимал – если облажается он – облажаются все, так как поедет основная база произведения, и никакой дирижер не сможет это исправить, тем более такой неопытный. Как эта труппа умудрилась профукать своих главных исполнителей? Теперь Мориарти полностью разделял злость дирижера, чье имя впопыхах забыл спросить. Но вот зал начали заполнять люди. Пять, десять, пятнадцать, двадцать, пятьдесят, сто… Вроде, не так много. Но, учитывая, что всего мест сто… Казалось, что очень много. А если его узнают? Как он не подумал раньше? Пока Лиам обливался потом и жалел, что вообще согласился на эту авантюру, Шерлок вовсю выделывался. Нет, ну серьезно. Кто еще играет Мендельсона, как разминку, еще и параллельно пританцовывая? По крайней мере, страхи дирижера и всей остальной труппы отчасти рассеял. И на том молодец. Повезло хоть рояль и скрипка должны находиться прямо напротив друг друга. Внезапно Мориарти почувствовал пристальный взгляд прожигающий затылок, и, слегка подняв голову, заметил сухого старикашку, испепеляющего взглядом не хуже какой-нибудь Медузы Горгоны. Или она превращала в камень? А, уже не важно! Главное сделать уверенный вид. Хоть улыбаться не получалось, Лиам постарался максимально выпрямить, и без того, прямую спину. – Итак, дамы и господа, мы начинаем! Прошу любить и жаловать, Оркестр имени Джона Ноулза Пейна! Ну вот и все. Пути назад нет. Дальше только музыка. *** Шушукающийся зал затих, внимательно уставившись на новоявленный оркестр, застывший в тягучей паузе. Внизу, в отдалении от нескольких высоких трибун, пахло предвкушением, страхом, потом и прогнившим деревом половых досок. Внезапно пальцы стали очень скользкими, но вытирать их уже нельзя. Время замедлилось в сотню раз. Дирижер с натянутой улыбкой повернулся к музыкантам, взмахнул руками и начал… Раз и… Два и… Три и… Четыре и… Бам! Заскучавшие инструменты словно сорвались с цепи, несясь в потоке звуков чересчур быстро. Незапланированно быстро, как обычно и бывает, если начинать со страхом. Лиам, привыкший к полному соблюдению всех до единых длительностей, принялся молниеносно переделывать в уме восьмые в шестнадцатые, паникуя, что всё равно не попадает в постоянно скачущий темп. Шерлок ничего вокруг уже не видел, только слышал. Он имел привычку чуть ли не польку отплясывать со скрипкой пока играет, так что смотреть на размытые мелькающие пятна нет смысла, они лишь отвлекали от главного. Быстрая, взрывающаяся и внезапно затихающая мелодия была вполне в его духе, а смотреть, что там машет дирижер – да кому это надо, когда подстраиваешься не ты, а подстраиваются под тебя? Единственное что беспокоило скрипача – неудачно стоящая прямо под ухом туба, из-за которой он порой не слышал себя и слишком тихий рояль. Потому выделывая самовольное вибрато, Шерлок открыл глаза и посмотрел на Лиама, почти не видного за поднятой крышкой рояля. Посмотрел и, без всякого на то разрешения, начал отплясывать, не переставая играть в сторону пианиста, ощущая себе какой-то балериной, отплясывающей пируэты. Путь был проделан успешно, но ноты благополучно остались далеко-далеко за роялем, так, что Шерлок встал прямо за спиной Лиама, чтобы изредка поглядывать на ноты, почти заученные за несколько просмотров. На остальной оркестр он все так же не обращал внимания. Лиам, почувствовав рядом знакомый запах табака, не обернулся, но начал играть гораздо увереннее, в экстазе долбя по клавишам там, где раньше боялся. Наконец, густой поток музыки, написанный, словно в технике импасто иссяк, уступая место плавной, нежной второй части, сравнимой с воздушной акварелью. Приятная, ласковая, словно речной поток, мелодия заскользила под пальцами, сочетаемая с более умеренным тоном скрипки, тонущем в вышине потолка, странствующим сладким голосом, похожем на соловьиную песнь, тонущую в рассветной вышине небес. Наконец, Лиам мог вздохнуть спокойно, и ползущие из-под пальцев звуки прекратили грузно падать на пол, а расправили затёкшие крылья, нежно шелестя светлыми перышками. Теперь музыка им обоим казалась прекрасной, мерцающей звездой. И не в последнюю очередь, потому что они играли ее вместе, чувствуя невероятную свободу и доверие. Незнакомая композиция сделалась такой родной, словно они играли сонату си минор всю свою жизнь. Музыка навевала приятные и не очень воспоминания, о том, как они впервые встретились, о том, как вместе работали, о том, как полюбили друг друга, о прыжке в Темзу… Но довольно сантиментов! В отзвуки воспоминаний ворвалась роковая, торжественная третья часть, пронзая громким форте! А вместе с ней двери зала распахнулись и впустили громко пыхтящих, опоздавших, сбивающих своим приходом весь музыкальный темп, который снова гневно ускорился до пределов, отрывисто стуча по клавишам и струнам мелкими капельками. Холмс, как раз, эмоционально рассекал смычком воздух, как раздался громкий треск, и самая тонкая струна порвалась посередине, ударив Шерлока по лицу, оставляя алую отметину, а затем повисая на колке. Раздалось последнее крещендо, а затем резкое диминуэндо – и всё умолкло, в одночасье застыло, колеблемое утихающим эхом долгоиграющей мелодии. Шерлок аккуратно опустил скрипку, Лиам грациозно снял руки с клавиш, вся остальная трупа тоже последовала их примеру. Только дирижер еще стоял с поднятыми руками. Раздались овации. Люди встали с мест, не прекращая хлопать. Дирижер сделал знак поклониться. Пианист краем глаза заметил добродушную улыбку старика, смотрящего на него изначально с неким презрением. Композиция закончилась, а время и не думало идти быстрее. Лиам взглянул в глаза Шерри и прочел в них мелодию незатихающей любви. Смотря на звездное небо тихим вечером, находясь в священном трепете перед неизведанным, стало невозможным не отметить: – Жизнь коротка, искусство вечно.