Ты даришь свет

Зря ты думаешь о смерти Я хочу найти письмо в пустом конверте И прочесть тебе Би-2 Сейчас! Сейчас все решится! Стоит только захотеть- и катись оно все к чертям! Если самое запутанное дело так и останется неразгаданным, то к чему мучения? Ясность разума — вот путь к надежде или гибели, хотя плевать! Плевать! Блестящий шприц вошел в жаждущую плоть как по маслу, сверкнув во мраке ночи отблеском луны. Длинные белые пальцы нервно бродили по штоку, проверяя что все содержимое цилиндра попало в кровь. Тихо шелестели треплемые зефиром занавески. Почти полный месяц равнодушно взирал на Холмса сквозь открытое окно. Месяц. Почти месяц в диапазоне между отчаянием и хлипкой надеждой. Чем больше дней проходило, тем сильнее становился страх, тем ближе нависала смерть, тем мрачнее становилось выражение лица Шерлока. Невыносимая мука сдавливала в тиски, перехватывала дыхание, тянула камнем на дно, заставляла вспоминать старые привычки. Доселе неведомые глубины людского страдания разверглись под ногами путем ведущим в некуда. Привычный порядок вещей полетел к чертям, а вместе с ним- и контроль над низменными желаниями. Нет, кроме визитов в больницу он работал в Пинкертоне, иногда засиживался в гостях у Билли, видящего его насквозь, продолжал усиленно курить по пачке сигарет в день, раз или два в неделю шляться по барам- но этого было недостаточно! Все не так! Все мерзко! Скучно! Отвратительно! Тревога и тоска копалась во внутренностях словно червь-паразит. Страх за Лиама стал постоянным фоном любых мыслей, не отпуская ни на секунду. Он сводил нестерпимыми спазмами желудок, горбил плечи, тушил огонь глаз… Все вокруг казалось нереальным, будто подернутым белесой дымкой. Мучимая навязчивыми мыслями, гибкая и острая память гения затупилась, скомкалась. Он не помнил что ел на завтрак, но помнил каждую мертвенно-бледную черту лица которое раньше видел лишь мельком, а теперь успел изучить в совершенстве. Печальная картина стояла у детектива перед глазами и днем и ночью, терзая, не давая ни на миг сомкнуть уставшие веки, вызывая посреди ночи острое желание прибежать в больницу, внутренне содрогаясь от возможности, что в этот самый миг, Лиам уже не дышит, а он не только беспомощен, но и получит известие лишь роковым утром. Единственной отдушиной было выбирать квартиру- мерещилось, что если она будет на двоих, то математик будет просто обязан проснуться. В редкие моменты просветления перед глазами маячили счастливые картинки их общего будущего, но тут же падали и рассыпались, разбивались о суровую реальность, и какие-то мелочи вроде двух зубных щеток могли совершенно внезапно воззвать к душевной боли. И вот сейчас. Сейчас. Выход окончательно исчез из поля зрения. Надежда билась в предсмертной агонии. Вопросы «Почему не я?» и «Когда это все закончится?» перестали иметь всякий смысл, пропадая вместе с гаснущим сознанием. А раз так- то катись оно все к черту. Ему больше не нужен жалкий мир, если в нем станет на одного гениального математика меньше. Шерлок не знал и не хотел знать, какую бадягу ему всучили под названием знакомого вещества. Впервые в жизни он поддался искушению не потому, что скучно без интересного дела, а потому, что хотел забыться в чем-то посильнее почти бесполезного алкоголя. А уж подарит это забытье или убьет… Черт, уже поздно! Холмс не верил в судьбу. Но тем не менее, отдавал свое сознание и тело в ее когтистые лапы. Ничего не происходило. Детектив впился взглядом в лежащий на диванчике клетчатый плед, казавшийся во мраке комнаты изогнувшимся в прыжке зверем. Когда луна выходила из-за туч и призрачные полоски света падали на плед, иллюзия разрушалась, но стоило ей скрыться за облаками, как зверь возвращался на место, отряхивался, и раскачивая несуществующими бедрами, готовился к нападению. Будоражащий кровь азарт спал, и Шерлока обуяло ощущение спокойствия и умиротворения, оставшиеся где-то там, в Лондоне, с утонченным местным табаком марки… А, он уже и не вспомнит! Разноцветные полоски все сменяли друг друга, словно кружась в хороводе, заплясала и остальная комната, сидящий во тьме зверь поднялся и спрыгнул на пол, в камине заплясал огонь, незатейливые обои обзавелись пульсирующим цветочным узором, часы на стене внезапно превратились в часы-кукушку прямиком из далекого детства и пробили полночь, жутко закукарекав. Сердце забилось быстрее, ладони вспотели и стали какими-то чужими, тело безвольно прилипло к диванчику так, как прилипает к сиденью поезда в момент начала его разгона, нет, даже сильнее! Холмса захлестнула подступающая к горлу тревога. Вместе с руками постепенно становились чужими ноги, затем торс, грудь, странная скованность подступало к громко стучащему сердцу, сгущалась вокруг осколков разума… Давление внутри головы все росло, его не покидало ощущение, что мозг больше не помещается в ставший невыносимо узким череп, что он взорвется будто огромная кровавая петарда прямо внутри головы, а затем вытечет сплошным месивом через уши, забрызгав весь дом алыми брызгами. Пляшущая в огненных красках комната то и дело пропадала, уступая место почти полной темноте, слегка окрашенной маджентой. Сознание металось в не менее энергичных танцах чем окружавшее безумие, Шерлок никак не мог ухватиться ни за одну мысль, пока в воспаленном мозгу не раздался гулким эхом вопрос: «Ты умрешь?» Он не узнавал свой собственный голос, пищавший как тоненький жалобный всхлип, лишенный рациональных начал, ставший чем- то иным чем личность лучшего в мире сыщика-консультанта. Зрение померкло. Голос затих, но за ним последовал другой, до боли знакомый: -Прости, Шерри. Бархатистый шепот звучал словно снаружи. Холмсу потребовалась целая вечность, чтобы ухватиться за мысль и понять чей голос он слышит. -Лиам? Ты здесь? Где ты? В горле пересохло. -Прости, Шерри. -Что? -Прости, Шерри. -Что происходит? -Прости, Шерри. -Что, черт возьми, происходит? -Прости, Шерри. Его топило отчаяние. Одна и та же фраза повторялась уже неделю. Месяц. Год. Век. Мука. Раз рубала. Оста тки. Раз.Ум…. -А? 1?! Каж. Дая. Мыы. Сль. Дли? Лась. Вее ка… Бам! Оглушительный звон вернул времени его привычный ход. Больше не было тела некого Шерлока Холмса. Было лишь… Нечто? Ничто? Что? Некое сознание, лишенное разума? Никаких воспоминаний. Ни вчера, ни завтра, ни сегодня. Только отчаяние и сейчас. Он чувствовал дыру внутри, но не помнил, откуда она. Он знал, что когда-то был счастлив, но не помнил когда и с кем. Он помнил дуновение летнего теплого ветерка и промозглую стужу Лондонской зимы, помнил вещи, на которые раньше никогда не обращал внимания. Он помнил противных скалопендр, ползущих по пижаме. Он помнил нерешенный математический тест и обрывочные фразы. Но он не помнил себя. Чей-то труп валялся на полу, широко раскинув руки. Волосы распластались по ковру. Ноги как длинные палки бесполезно болтаются. Веки сомкнуты. А он видел все. И ничего одновременно. Отчаяние- это все, что осталось от него. Казалось, так было всегда. Но теперь… Электрический заряд импульсом пронзил фантомное сознание. Свобода! Свобода! Такая отчаянная, но свобода! И он унесся высоко-высоко, выше небес, выше облаков, к самим звездам, таким близким и прекрасным! Нет больше никаких преград! Нет! Звезды проносились мимо него, подобные кометам. Они сверкали и переливались, где-то лазурно-голубым, где-то огненно-красным, где-то бордовым. Но ярче всех белела самая дальняя- она петляла среди светил, указывая путь полосой постепенно угасающего света. Внезапно, мерцание всех звезд кроме нее погасло- и никак не могло вспыхнуть снова, пока путеводная звезда не приобрела человеческие черты, став сиявшим изнутри силуэтом, она рванула вперед- к своим собратьям. Пулей стрельнуло осознание: пора бежать, бежать! И он несся- несся в потоке мерцающих светил, сам становясь звездой- и внутри все сверкало, подсвеченное счастьем! Наконец, он настиг спешащий силуэт, схватил теплую руку и … В бескрайнем космосе раздался голос: -Прости, Шерри. Дальше ты должен сам. Шерри? Кто такой Шерри? Почему так знакомо? Почему так больно? Почему? Призрачная рука дернулась, вырвалась- и толкнула его, так настойчиво, но так аккуратно! Душа полетела вниз- сквозь ледяные просторы, сквозь небеса, облака, огромных диких птиц и опять облака, облака, крыша… Холодно. Очень холодно. И больно, черт, как же все болит. Шерлок открыл глаза. Он лежал на холодном кафельном полу ванной, не помня как оказался там. Из-за открытой двери пробивались лучики солнца. Башка раскалывалась, контуры предметов наслаивались друг на друга и плыли словно под красным фильтром. Холмс уставился в потолок бессмысленным взглядом, чувствуя как к онемевшему телу постепенно возвращаются силы, не ощущая внутри ничего кроме пустоты. Где-то за окном щебетали птицы. Яркие лучи подсвечивали комнату оранжевым пиролем. О да, мир прекрасен. Безусловно. Только если заткнуть уши и вырвать себе глаза, а нос забить ватой. Он оперся на край ванной и шатаясь встал смотрясь в зеркало, брезгливо отворачивая лицо, чувствуя себя как разбитый вдребезги стакан. Тот кто смотрел на него по ту сторону мог быть кем угодно, но только не великим Шерлоком Холмсом, имя которого как героя народа, погубившего Криминального Лорда, знал каждый школьник. Его вырвало. Лихорадочные мысли возвращающиеся в усопшее сознание бились в голове импульсивными потоками, начинаясь и заканчиваясь с внезапностью подорванного под зданием динамита. Они то пронзали разум молниеносными взрывами, то тяжёлыми обломками проваливались под кожу. Пятью минутами ранее прекрасная греза отвращала и пугала так же, как и содержимое желтоватого сифона. Сердце сжало ощущением внезапной опасности. Казалось, одно неверное движение- и все повториться вновь. Суеверный, по-детскому наивный ужас сковал тело и душу, забираясь внутрь сквозь открывшуюся ясно и четко действительность. Холмс не понимал, как мог не видеть, нет, не замечать этого раньше. Он-не только гений, но вдобавок- слабак. Как и тысячи, нет, миллионы других, предпочитал оправдывать слабость не потребностью заменить действительное на желаемое, а «стимуляцией активности мозга». Как мерзко сейчас звучали эти ничтожные отговорки. Пора бросать. А ведь Ватсон говорил ему, и не раз. Раньше Шерлок никогда бы не поверил, что дипломированный хирург окажется правее его, такого гениального, но такого упертого. Любовь стоит того, чтобы умереть- этот тезис он понимал даже лучше чем хотелось бы. Смерть уже не раз нависала над ним сдавливая в тисках, но только явственно ощутив ее тягучую вязкость, он осознал сколько стоит ранее не значащая так много жизнь. Кто будет помогать Лиаму когда он очнётся? Кто убедит его жить? Кто будет варить ему ароматный кофе по утрам? Дарить любовь и счастье? Жизнь стоит того чтобы жить- вот что открылось ему как нечто иное, совершенно новое. Отныне он уже не просто человек, разгадывающий загадки. Бам! Все же, смотря на окровавленный кулак и осколки разбитого зеркала, думая о том, чья жизнь ему дороже собственной, Шерлок Холмс хрипло прошептал: -Почему не я? *** -Шерри, ты точно не будешь? — осторожно спросил Лиам и недоумевающим взглядом уставился на детектива. Работа работой, но негоже так себя мучить. С раннего утра Холмс забился в самый темный угол их квартирки и напряженно что-то обдумывал, а ведь уже смеркалось. Он не взял с собой ничего кроме давно остывшей чашки кофе. Не требовал улик, не играл странные импровизации на скрипке, даже- немыслимо! Ни разу не закурил ни сигареты, ни трубки, чтобы потом ворчать себе под нос какой же местный табак слабый да вонючий. -Не буду.- ответил Шерлок, и еще сильнее нахмурив брови, уставился перед собой совершенно ничего не выражающим взглядом. Лиам замялся, не зная как поступить. С одной стороны, не пойми откуда взявшаяся натура любящей бабушки требовала немедленно накормить, с другой- не хотелось попасть под бурю. Мориарти понимал, как бывает неприятно когда кто-то отвлекает от важной задачи (хотя и умел прятать недовольство под маской любезности), но все-таки, так дела не делаются. -Тогда я оставлю это здесь.- Лиам поставил поднос с вкусно пахнущей едой на кофейный столик, перетащенный в угол, и в беспокойстве оглянувшись на возлюбленного, уселся за свой стол. На деревянной столешнице аккуратными стопками покоились бесчисленные бумажки, испещаренные непонятными символами. Сыщик № 2 со вздохом открыл тетрадь и принялся за работу. Ho trovato questa comunque 1 te capiam Yo me apunto Si le mato matar 1 han 3 meus ex cinere oritur Et fortior erit quam 666 T or F? π = 3,14 х ∧ х̄ ≡ 0 Is the Navier-Stokes equation true and applicable? Vin ' te faciam 666? Quare such est x? Manicis? Civitates? Medicinae? Nec?! И вот опять, бессмысленный бред вперемешку с очевидностью. Хотя… Nec. Что такое Nec? А если Нью-Йорк? Может имя? Бесчисленные догадки словно назойливые пчелы вились в голове, но среди беспорядочного жужжания не слышно удобоваримого ответа. Мысли Лиама сейчас были далеко от глупых шифров и математики. Шерри ведет себя странно. И очень. Почти две недели назад они начали это дело, и до сих пор не продвинулись ни на шаг. Каждый раз, когда у Мориарти находились новые догадки и он хотел их проверить на деле, Холмс твердил что еще не время, что он обдумает план как справиться со всем разом. На вопрос просветить отвечал, что пока не может рассказать, так как должен все упорядочить. Но разве не задача Лиама как математика все упорядочивать? Нет, что-то явно не так, а вот что конкретно-непонятно. Сердце предчувствовало неладное, но разум всячески противился совсем уж не логичному шестому чувству. Приходилось убеждаться в том что он как обычно все выдумывает, параллельно заваливая себя работой, чувствуя угрызения совести одновременно по двум пунктам: 1. Пока они прохлаждаются в уютной квартирке где-то совсем рядом орудует убийца. Если это действительно так, то кровь жертв маньяка будет на его и только его руках. А ведь он поклялся себе, что никто больше не умрет по его вине. 2. С Шерри творится что-то непонятное, и он не может даже выяснить правду, не то что помочь. Нужно немедленно это выяснить, даже если придется отбросить любезности и заговорить напролом. Но пока еще держалась слепая надежда, Лиам избегал второго пункта, полностью сосредоточившись на первом, закапываясь в детали дела с головой, и ознакомившись со всеми его противоречиями и сложностями уверяясь, что Шерлок просто так же как и он размышляет как поймать убийцу. До сих пор Холмс ни разу не разу не высказал каких-то крупных догадок, все повторяя что еще думает над теорией, что несколько удивляло Мориарти. Он помнил горящие глаза лучшего в мире сыщика-консультанта, в предвкушении развязки раскрывающего дело за считанные минуты. Так тянуть-совсем не в его характере. Уильям и сам был бы рад раскрыть преступление, если бы не малое количество переменных. Ой, то есть улик. Все в Пинкертоне держалось в тайне, один служащий отвечал только за определенную работу. Знал бы математик как ревностно Шерри будет исполнять предложенное им же правило- ввел бы свой ряд исключений. Ибо не зная половины копаться в том что есть стало невыносимой мукой, душащей стратегические расчеты которые могут оказаться полностью неправильными из-за недоступных х-ов. Так еще и вдобавок обострённое чувство справедливости просто кричало о немедленном разрешении всех проблем. А к ним добавлялась еще одна, куда более деликатная, под названием «человеческие чувства», всеми силами подавляемая, и как следствие, необузданная. Казалось бы, окончательно разделившейся на «до» и «после» Рождества жизнь внезапно вернулась в прежнее русло, нет, все стало даже хуже- а вот что конкретно «хуже» Лиам не смог бы признать самому себе никогда, по-прежнему глубоко убежденный, что требовать от других признания, любви, к такому как он убийце это жестокий эгоизм, и никак иначе. Он пытался, действительно пытался выдернуть Шерлока из болота непродуктивных размышлений, но это не приносило эффекта, от чего бывший революционер сам медленно но верно погружался на дно, возвращаясь к своему прежнему состоянию, когда он был готов повеситься на первой попавшейся перекладине, не в силах больше гореть изнутри уничтожающим все и вся синим пламенем. Тогда, после испепелившего душу пожара, в ней как на цветочном поле робко появились первые расточки. Они росли, расцветали на пепелище воспоминаний, порождая диковинные узоры на обгорелой земле, исцеляя ее с каждым днем все больше и больше. Но теперь… Над полем начинали нависать грозовые тучи, готовые породить новый пожар, снова разрушить единственную веру в жизнь, подтверждая ее изначальный мотив- жить в наказание, а не в радость. Ветер бушевал в холодеющем сизом поле, лилии покрылись инеем и склонили головы, но не пропадали ни на секунду, ни на минуту, а лишь сникали под гнетом обстоятельств, призывая грозу поскорее закончить их страдания, оружием Зевса поведав истинную причину видимого безразличия. Громкий стук в дверь прервал безрадостные думы Лиама. Он встал и взглянув на никак не отреагировавшего на шум Холмса, на поднос с нетронутой едой, вздохнул и направился в двери. Билли веселой походкой зашёл в квартиру, держа в левой руке открытую бутылку шампанского. -Эй, ребятки, как делишки? Мориарти немного опешил от такого не официального тона, шедшего в разрез с последними серыми буднями,и теряясь, ответил: -Да вроде все хорошо. Кид сделал вид что не расслышал ответа. -Эй, Мистер-Хвостик, как дело? Ответа не последовало. -Мистер Хвостик! А-уу! Ты что, оглох? -Заткнись к чертям! -Ну вот! Другое дело! Уильям, пойдем прогуляемся, нечего сидеть дома в такую замечательную погоду! -Но… -Никаких но! Набрав побольше воздуха и прислонив сложенные трубочкой ладони к губам, американец крикнул: -А Мистер-Хвостик пусть подумает над своим поведением! -Билли буквально выволок Лиама за дверь, по пути снимая с вешалки первое попавшееся под руку пальто, заразительно улыбаясь и хмуря брови одновременно, как бы говоря: «Я знаю то, что ты не знаешь. Но не знаю, нужно ли тебе это знать.»