Ты даришь свет

В воздухе повисла гробовая тишина. Лишь громкий свист ветра за окном мог поспорить с этим. Все сидящие за рождественским столом скорее напоминали профессиональных плакальщиц, чем людей собравшихся для того, чтобы отметить вроде как радостное событие, рождение Христа, начало нового года. Вот только представить, что кто-то в этом месте верит в Бога, можно было с трудом. Множество блюд так и оставались нетронутыми. Манящий запах пищи сейчас казался самым отвратительным, мерзким, нелепым и отталкивающим на свете. Жирная, блестящая и воняющая, как… Ну, наверное мясо? Индейка, возвышающаяся грудой над столом, напоминала своей вонью не аппетитный праздничный ужин, а нечто совершенно иное. Не просто мясо. Горелое мясо. Горелая плоть. Лондонский пожар. Крики. Ожоги. Смерти. Две самые важные смерти. План. После революции для M-6 наступили новые времена. Наконец-то, спустя столько лет плана, прогнившая система свергнута, тех, кто могли бы помешать, уже давно нет в живых, огромный пласт рабочего класса ликует, а непойманные аристократы, всё ещё уверенные в превосходстве над простым людом, вынуждены залегать в подполье и прятаться, роиться, как крысы, в фамильных особняках. Наконец-то, после стольких лет несправедливости свобода… Настоящая, не надуманная, не обещанная высшими слоями населения, не лживая. Наступил тот час, когда впору бы вздохнуть полной грудью и сказать себе: «Да, это начало новой жизни, дорога в светлое будущее, но…» — ВСЁ НЕ ТАК! — озвучил мысли присутствующих Льюис. Даже он, обычно сдержанный и вежливый, не может вынести гнетущей атмосферы и мрачных мыслей. Пусть он и пытается казаться сильным, стать опорой организации, после того, как из неё буквально вырвали сердце вместе со всеми идущими к нему венами и артериями. Невозможно полностью заменить новым органом родной, ровно как и пытаться существовать с зияющей дырой внутри. Всё не так. И никогда не будет как прежде. И никто не способен, его, младшего Мориарти, за это винить. Кроме него самого. — Ладно, давайте есть, — Бонд попытался растопить лёд в огромном парадном зале. Но ничего не вышло. Всё так же тихо заскрипели стулья, зазвучали ножи и вилки. Уже почти полгода прошло с их смерти. В этом уже ни у кого не было сомнений, хоть иллюзорная надежда и не давала сойти с ума. Очень тяжело осознавать что они погибли. Что самый его близкий человек, брат… Больше никогда не улыбается ему своей очень редкой, но удивительно нежной, искренней и хрупкой улыбкой. Но ещё сложнее, всё равно, в глубине души верить, верить, как ребенок, что это всё не правда, что злые взрослые, коими они стали, сами врут, глаза — обманывают, а обстоятельства, и весь этот чертов мир помешался вместе с ними. Безумно хотелось кричать и топать ножкой, как полоумное дитё, но в арсенале адекватных, хоть и горюющих людей, такого существовать не должно. — Простите, — почти шепотом извинился Льюис. — Мы тебя все понимаем, не стоит извинений. Человек, сказавший это сейчас, тоже выглядел крайне хмуро, настолько, что казалось морщины на переносице и лбу от донельзя напряжённых бровей уже никогда не разгладятся. Как же он понимал Льюиса… Хоть жить в Лондоне определенно стало легче без этих сукиных детей, портящих воздух, все равно потеря близкого не давала ему покоя. Да, Майкрофт, может, и не особо ласково общался с младшеньким, но такой ужасной смерти ему не желал. Черт возьми, да кто ему вообще дал право умирать? Вот, гаденыш, а, старший брат должен первым помирать! Да, возможно где-то там, где у обычных людей располагается сердце, ещё была потаённая надежда, что Шерлок сейчас вволю развлекался, одумался и вовсю шляется с красотками и пьёт самый говняный виски (впрочем, ему плевать, в сортах ведь, гад, не разбирается), смотря на полярную звезду в этот темный вечер, почти ночь… В любом случае, в эти непонятные, светло-темные времена, беда наполовину со свободой и новыми обязанностями сплотила их. Да, ничего не вернётся на свои места. Но это значит лишь то, что время создавать новые, грея местечко для возвращения старых друзей. Вспоминалось прошлое Рождество. Да, ничем не заменимая атмосфера праздника, несомненно, навсегда ушла. А как они тогда, всё-таки, были счастливы… Словами не описать. В памяти живо всплывает улыбка Уильяма, его приятный голос и странные шутки, которые никто не понимал, но все смеялись. Все, чья жизнь сейчас была вроде как лучше прежней, но перевёрнута с ног на голову, собрались за одним столом. Мисс Хатсон никому не сдавала ту самую комнату и каждый день там убиралась и меняла постельное белье. Майкрофт всё реже покрывал непутёвого братца матами и лишь хотел ещё раз с ним поквитаться. Моран куда-то пропал, но не переставал волноваться за Лиама. Альберт в заключении только и думал о спасении Лиама и несении наказания за то, что впутал его в это. Бонду становилось порою трудно держать улыбку и не поддаваться унынию. Фред иногда становится каким-то потерянным на миссиях без Морана. Гердер всё переживает, что никто теперь не оценит его изобретения. Льюис… Про него и говорит нечего. Трапеза почти закончена. — За них. За жизнь и возвращение домой, — произносит нынешний глава M-6 и залпом осушает бокал вина. — Да пусть будет так! — единогласно соглашаются сотрудники и выпивают всё до последней капли.