Искусство в тебе

-Сукин сын! – истошный крик парня, полный злобы и отчаяния, доносится из пустой квартиры, - Нет, нет, нет, ты не мог, чёртова рыбина… Лист бумаги с аккуратно выведенными буквами падает на холодный пол, а трясущиеся руки зарываются в рыжие локоны, оттягивая пряди настолько сильно, что казалось, ещё немного и вырвутся с корнями. Парень падает на колени, бегая глазами из одного угла в другой, не зная, за что зацепиться взглядом, но взор неизменно возвращается на уже чуть мятый лист и предпоследнюю строчку: «Не знаю, увидимся ли мы ещё, лисёнок, прости…» Лисёнок. Лисёнок. Лисёнок. Накахара не в силах сдерживать слёзы, катящиеся по щекам непрерывным потоком. Что-то сломалось в душе, рухнуло вниз и разбилось с треском. Один лист бумаги с текстом, выведенным забинтованными руками, заставил вмиг потерять себя.

Несколько дней назад.

Коё нет почти месяц, как и известий о ней. Один раз её засекли камеры у магазина в Токио. Один раз за месяц это ничтожно мало, но это хотя бы дало понять, что она не в плену и по крайней мере жива. Была на тот момент. Мори Огай разочаровался во всём свете, хоть и не показывал своих переживаний. Все силы пускались на поиски Озаки, это было важнейшей миссией в пределах организации. Остальные руководители других компаний и не подозревали, насколько плохо становится у самого влиятельного человека города в работе. Чуе с каждым днём, оповещающим, что известий нет, как и вообще следов существования его матери, чувствовал, как его душа буквально выжигается изнутри от переживаний. Даже информация, которая была о женщине стёрта из всех баз. Её будто никогда не существовало, её стёрли со всех радаров. Лишь единственная тонкая папка «Личное дело Коё Озаки», что была в столе Огая, говорила о том, что этот человек не только существовал, но и принёс в эту жизнь немало хорошего и плохого. Но плохое это тоже что-то, поэтому такая мелочь так же важна. Но даже не беря в счёт этого, разве могла всегда любящая мать оставить сына на произвол судьбы, не заботясь о том, что будет с ним в дальнейшем? Нет, какая-то бессмыслица, правда? Однако с каждым днём все, кто знал её, всё больше убеждались, что… Она так и сделала. Бросила всё и всех, наплевала на сына, на работу, на друга в лице Мори Огая, на «супруга», забрала все документы, которые могли вывести не только на крыс, но и доказать причастность к ним человека, что так усердно трудился на благо организации, которого никто не стал бы подозревать, верного и… И бессовестно предавшего дело всей своей жизни. Коё ли это? Вероятность велика, но не точна… За этот месяц Чуе настолько осточертела жалость со стороны Мори и Дазая, что, как только обыск их с матерью дома закончился после её пропажи, он съехал с квартиры Огая назад к себе. С его позволения и позволения исполнительного комитета, с которым ему добровольно пришлось познакомиться. Дазай тоже почти перебрался вместе с Чуей, чтобы оказать ему хоть какую-то поддержку. Хоть и видел, как парень бесится, ловя на себе его сочувствующий и искренне переживающий взгляд, но по-другому не мог, потому что видел, как Накахара постепенно закрывается в себе и пытается уйти от реальности самыми разными способами. Несколько раз Дазаю приходилось насильно забирать из его рук бутылки вина, успокаивать истерики и всё, что он ещё мог – это понимать Чую. Ему сложнее всех. Проблема в том, что сам парень не мог сутками находиться подле рыжего. Работа забирает всё его время, все силы, все будни и выходные. Последние пару недель нет ничего, кроме работы, работы, работы, университетских отработок и холодного, отстранённого Чуи, что целыми днями сидит в мастерской, вылепливая знакомые острые черты и длинные персиковые волосы. Но Осаму думает. Очень много думает, совершенно не представляя, как ему поступить. Куда податься и что будет, если всё же… Он отгоняет от себя мысли и смотрит на доску перед собой. Коллега рассказывает о теории, что Коё всё же с самого начала была предателем, не той, за кого себя выдавала. Тема пропажи женщины стала почти единственной, интересующей Мори как главу организации. Многие контракты и сделки, можно сказать, полетели в топку. Они не имеют никакого значения без тех, что забрала с собой Озаки. Она продумала всё до мельчайших мелочей. Огай не подозревал, что всё примет такой резкий поворот событий. Всё произошло слишком быстро, в один момент. -Пошло всё к чёрту, - Дазай больше не может слушать такое количество обвинений, он резко встаёт со свего места, отталкивая кресло так, что оно врезается в стену за его спиной. Все замолкают и с вопросом и нескрытым осуждением смотрят на парня, - И ты иди к чёрту, - он указывает на Мори, что смотрит на него с явным равнодушием, но парень замечает на миг дёрнувшуюся бровь на почти каменном лице. - И вы все идите к чертям собачьим, - он обводит всех присутствующих взором, полным ненависти, и разворачивается к выходу. В несколько широких шагов он пересекает зал переговоров, останавливаясь перед массивной дверью, рядом с которой стоял старик, курящий свою трубку. Он осмотрел парня с ног до головы, как и Осаму его. -Куда ты, Дазай-кун? – он по-отечески положил ладонь на плечо парня, не показывая ни одной эмоции, голос твёрдый и будто говорящий, что у Осаму есть незаконченные дела, что лучше ему остаться и поставить всех на место. Но Дазай, поразмыслив пару секунд, делает поклон, выказывая уважение и глубокую признательность. И кажется, что таким образом парень… просит прощения? За что? Что он собирается сделать? Он и сам не до конца уверен. -Спасибо за всё, Хироцу-сан, - он разгинается и смотрит в глаза напротив, отчётливо видя в них осмысление своих слов. Он не благодарил его раньше, но сейчас кажется, что это правильно… и вовремя, - Прощайте. Парень делает шаг в сторону двери и оглядывается ещё раз на людей, с шоком наблюдавших данную сцену. Даже Мори напрягся, скрещивая ладони в замок. Дазай усмехается и говорит, словно яд выплёвывает: -Сволочи лицемерные. Дверь хлопает так, что парик женщины с глазами размером с футбольный мяч снова съехал влево. Мори тяжело выдыхает. Очень тяжело. Лишь по этому выдоху все присутствующие понимают, что крах всего близок. Домой в тот день Дазай не возвращается. И на следующий тоже не появляется. Ни в квартире Мори, ни у Чуи. И если первые несколько дней Накахаре было даже хорошо и спокойно без пристального внимания к себе, он начал переживать, когда Дазай перестал отвечать на звонки и сообщения. Позвонив Мори-сану и узнав про ситуацию недельной давности на собрании комитета, он разволновался ещё больше, собираясь набрать Оде Сакуноскэ. Но телефон того оказался вне зоны доступа. Ещё несколько раз набрав Дазаю, в конечном итоге слыша то же, что и у Оды – «Абонент не доступен», он достал бутылку вина, которую спрятал от него Осаму когда-то. Хоть бы ничего с собой не сделал идиот… Выпив несколько бокалов дорогого вина, моментально ударившего в голову, Чуе пришёл на ум ещё один человек, который может знать хоть что-то. И он не ошибся на его счёт. Два гудка и спокойно-равнодушный голос на том конце слышится Накахаре словно глоток воздуха после нескольких часов под водой: -Слушаю. -Фёдор, привет, - голос немного дрогнул, прокашлившись, Чуя собирался продолжить, - Э-э-это… -Чуя-кун, здравствуй. Я узнал тебя, что-то случилось? Казалось, паника рыжего сдала назад, уступая место неловкости. -Нет, - он немного встряхнул головой, будто пытаясь выкинуть из организма выпитый алкоголь, действующий на беспорядок в голове, - То есть, да. Такое дело… Ты не знаешь, где Осаму? Гробовая тишина на другом конце провода давила и ощущалась почти физически. -Осаму? – опять пауза, которая бьёт по мозгам хуже нескольких литров алкоголя, - Он забрал документы из университета два дня назад, больше я его не видел. -Забрал документы?! – Чуя вскочил из-за стола, за которым сидел, бегая глазами по своей кухне, - Он что-то говорил? -Когда я спросил, почему он принял такое решение, то он просто сказал, что хочет перевернуть жизнь с ног на голову и уехать куда-то с близким человеком. Я думал, что он говорил о тебе. -С близким человеком? – голос парня стал тише, он осел на стул, сутуля спину и опуская взгляд влажных глаз в стол. Какого хера происходит? -…Чуя-кун, всё хорошо? – дважды моргнув, парень приходит в себя, выплывая из воспоминаний на лодке страха и животного отчаяния. Нет. -Д-да, Фёдор, спасибо большое, - он замолкает и трясущейся рукой зарывается в волосы, - Позвони мне, если узнаешь что-то о нём, ладно? -Конечно, - секунда и голос уже не такой равнодушный, что немало удивляет, - Чуя, ты уверен, что в порядке? Нет, далеко не в порядке. -Да, конечно, спасибо. Я пойду, до скорого, - Чуя скидывает звонок, не давая человеку на проводе вставить и слово. Чуя кидает телефон куда-то в сторону. Тот падает с грохотом, скатившись со стола. Ноль внимания на такую мелочь. Парень пытается сконцентрироваться на своих мыслях, на воспоминаниях, что и когда он сказал не так. Вспомнив, Чуя подрывается с места, не беря ничего с собой, кроме куртки, натягивает кеды, даже не зашнуровывая их, бежит на улицу, по пути ловя такси, чтобы добраться туда. « -Чуя-кун, если тебе будет плохо или одиноко, если я не окажусь рядом или… я буду причиной. Бери этот ключ. И приезжай сюда, хорошо?» Поездка на такси казалась просто невероятно долгой, но выбежав из машины и завидев знакомый небоскрёб, он пулей залетел внутрь, оглядываясь кругом на всякий случай, вдруг упустит… Подойдя к лифту, парень чуть не наступил на маленькую собачку, которая начала лаять, как ненормальная. Тогда повернулась её хозяйка и Чуе чуть не поплохело. Они вместе ждали лифт с той самой старухой, Аямурой-сан. Но, кажется, она его и не узнала, потому что не сказала ни слова, лишь толкнула свою псинку палкой, что та сразу и заткнулась. Зайдя в лифт и дождавшись, пока это сделает старушка, Чуя нажал кнопку нужного этажа, когда Аямура развернулась и вдруг засмеялась. -Твой Гог уж очень торопился, когда был здесь в последний раз. И давно тут не появлялся! – она победно подняла подбородок, - Наверно, его уже забрала полиция по заявлению, которое я написала. Твоя очередь скоро, Роден, я запомнила, кто ты. Накахара лишь закатил глаза, раздражённо притопывая ногой и следя за сменяющимися этажами. -Я умер в двадцатом веке. Это тоже запомни, в заявлении написать не забудь. Не успела Аямура ничего ответить, как двери лифта открылись, выпуская парня, моментально сорвавшегося с места. Ключи, что всегда были в кармане куртки, дрожали вместе с руками. Чуя, матерясь себе под нос, не мог попасть ключом в отверстие. Почему в современных домах ещё не карточки, которую стоит приложить и ты внутри, неважно в каком состоянии?! На автомате захлопнув за собой дверь, скинув и так спадающие кеды, парень прошёл вглубь квартиры, заставленной холстами. -Дазай! – Чуя так и не понял, заорал он это на все сто этажей или прошептал еле слышно, но в любом случае ответа не последовало, как и никакой другой реакции. – Блять… На кухонной стойке лежит одинокий лист бумаги с красивыми буквами и улыбающимся смайликом в самом низу. Дрожь рук передаётся всему телу, голосу, ресницам, губам и листу белой бумаги в пальцах Накахары. «Лисёнок, Прости, что не вживую говорю тебе это. Думаю, я просто не смог бы это сделать. Поэтому так. Я понимаю, насколько тебе сейчас сложно. Не буду говорить, что знаю, что ты чувствуешь. Это будет ложью, а я очень устал врать. Поэтому говорю, как есть. Я сбегаю, как последний трус. Стоит ли просить у тебя прощения, малыш? И стоит ли оно само того? Эти строки, скорее всего, будут пустым звуком. Звуком разорванной в клочья бумаги. Я уверен, ты разозлишься. Так и должно быть. Теперь ты возненавидишь меня. Так тоже должно быть. Не ищи причин, прошу. Я не закончил университет, но решил исполнить ту мечту, хотя обещал не оставлять тебя. Я не брошу рисовать, не оставлю искусство, но оставлю этот город. Вини меня во всём, вини за слова, что я напишу сейчас, за поступки, за то, что всё бросил. Вини абсолютно во всём, но знай, я нашёл искусство в тебе. В твоих глазах, в их цвете, в твоих повадках, движениях, в твоей речи, оскорблениях, в твоих мыслях, эмоциях, чувствах. Ты моя муза. Никто не сможет заменить тебя Ты – моё искусство, Накахара Чуя. Я должен был сказать это ещё давно, но не мог. Хотел, но не сказал. Не знаю, увидимся ли мы ещё, лисёнок, прости… ~Твоя обожаемая скумбрия в бинтах~ » Парень не замечает, как болят колени, когда он падает на пол. Не замечает, насколько сильно сжимает в руках лист. Не замечает солёных мокрых дорожек, катящихся по щекам, стекая прямо на лист. На смайлик с улыбкой, размывая его. Таким сейчас чувствовал себя Накахара: размытым, стёртым, расплывающимся, несущественным, находящимся не к месту. Это должен быть не он. Но подписи и буквы говорят об обратном. Они кричат об этом, орут на весь мир, но Чуя словно не слышит цепляясь за несколько фраз, утопая в воспоминаниях с Осаму Дазаем. Одно воспоминание их разговора всплыло в уме, воссоздавая картинку, как будто он вернулся в тот момент, когда они делились своими мечтами. Когда их не заботило ничего, кроме друг друга. Ту мечту? Ту мечту… « -Раньше я хотел закончить университет и сбежать от всего этого. Никому ничего не сказать, не предупредить, а уехать очень далеко с Одой. Он был не против, когда мы разговаривали с ним, - Дазай улыбнулся от нахлынувших воспоминаний и сильнее прижал к себе парня, стискивая в объятьях, почти душа своей любовью. -А сейчас? – Чуя уткнулся Дазаю носом в шею и обвил руками в ответ. -А сейчас у меня есть ты, лисёнок, - аккуратный поцелуй в рыжую макушку и счастливые улыбки обоих.» -Сукин сын! – истошный крик парня, полный злобы и отчаяния, доносится из пустой квартиры, - Нет, нет, нет, ты не мог, чёртова рыбина… «Ты – моё искусство, Накахара Чуя.» Ещё одно воспоминание вспыхивает яркой вспышкой в сознании рыжего парня, заставляя зарываться в себе без шанса на спасение. Слова, которые сказал Осаму в тот вечер, когда Дазай рисовал Накахару по натуре впервые, красной строкой пробежали перед глазами несколько миллиардов раз прежде чем Чуя сложил два и два. «-Наверно, я никогда не полюблю что-то больше, чем люблю своё искусство» От осознания смысла написанного на душе становится только хуже. Парень буквально чувствует, как мир, выстроенный с помощью Дазая, рушится по мелким крупицам, по осколкам, что оседают внутри, впиваясь во все органы, оставаясь там и прокручиваясь при каждом движении. Каждый осколок – светлое или тёмное воспоминание, связанное с Осаму. Хорошее оно или плохое, но оно есть. Они. Воспоминания никуда не уйдут. Они осели, они впились, они въелись. Они режут по живому. Сама Смерть с косой, стоя здесь и смотря на мучения парня, пожалела бы его и забрала с собой. Но ему не везёт, костлявой рядом нет, а значит он продолжит существовать с этой болью режущих осколков воспоминаний, а не жить. Пролежав на полу пару часов точно, Чуя понимает, что эмоционально истощён. -Четвёртый, - парень смотрит в потолок и ненормально улыбается, словно выиграл в лотерею. – Ты четвёртый, кто оставил меня, Дазай! Ты слышишь? Ты, блять, четвёртый! Не первый и думаю, не последний! Тогда какого хера самый болезненный уход именно твой?! – Чуя орёт в воздух, пытаясь докричаться, где бы сейчас ни был Дазай. Отец. Юан. Мать. И ты, Дазай. Парень поднимается с пола, кладёт письмо в карман куртки и идёт в коридор, обуваясь. Останавливается перед дверью, кладя ладонь на ручку, и усмехается горькой улыбкой больше похожей на оскал. -Ты был чертовски прав. Ты навредил. Навредил своей любовью к искусству. Хлопает дверь, проворачивается ключ. Раздаются шаги. Шаги в новый этап жизни. Жизни? Нет, существования.