Искусство в тебе

Год спустя Что чувствует человек, оставшись в одиночестве? О чём его мысли? Как его видят окружающие? Чем он занимается в выходные? Как находит силы каждое утро просыпаться и идти куда-то? Как он существует? А есть ли смысл «существовать»? Если есть, в чём он заключается? -Накахара-сан, мы на месте, - парня вырывает из мыслей человек слева от него, сидящий за рулём, - Музей искусств. Чуя со скучающим видом поворачивает голову, оглядывая здание без особого интереса, и через минуту выходит из машины, не говоря водителю ни слова. Огромное красивое крыльцо привлекает внимание даже больше, чем высокие окна и люди, снующие по музею. На нём парень останавливается, чтобы докурить сигарету и выбросить в мусорный бак. Смотря на дотлевающую сигарету, на ум приходит лишь одна мысль: «От тебя остались только плохие привычки, скумбрия…» Усмехаясь с явным выражением ненависти на лице, выбросив окурок, Чуя поднимается по массивным ступенькам к входу. Останавливаясь около самых дверей, он внимательно осматривается по сторонам и поднимает правую руку в чёрной кожаной перчатке и делает жест двумя пальцами. Моментально из машин выбегают его люди в чёрной спецодежде. Часть окружает здание по периметру, часть идёт следом за парнем с прямой осанкой и гордо поднятой головой. Злобно скалясь, он чуть ли не с ноги открывает парадную дверь Музея, заходя с важным видом и проходя в зал с экспонатами, осматривая каждую мелочь, мало ли что… Заметив группу людей, зашедших внутрь, люди настораживаются и наступает почти гробовая тишина. С людьми Портовой Мафии стало опасно не только контактировать, но и встречаться взглядами. -Уважаемые посетители, просим прощения за доставленные неудобства, - Чуя осматривает их, снова ухмыляясь и даже чуть посмеиваясь. Наигранно-вежливый тон сменяется почти на агрессивный, - И бла-бла-бла, поэтому все на выход. Живо! Тон, не терпящий возражений, доходит до каждого по-своему. Кто-то чуть ли не в панике хватает за руку партнёра и выбегает, сверкая пятками. Кто-то аккуратной походкой старается проскользнуть мимо. А кто-то впал в ступор, стоя на месте, как гвоздями к полу прибитые, и тупо пялятся на людей в костюмах. Накахара демонстративно достаёт из-за пояса пистолет и заряжает, окидывая оставшихся враждебным взглядом: -Свалите по-хорошему, пока вы все в состоянии это сделать. Огромный зал пустеет мгновенно. Чуя разворачивается к своему приближённому и отдаёт пистолет и кожаные перчатки, доставая очередную сигарету, закуривая прямо в зале, и ждёт. Долго не приходится. -Что вы себе позволяете? – Накахара медленно, по-особенному эффектно разворачивается и улыбается на одну сторону, глядя на мужчину средних лет с охранником за спиной, - Ох, Накахара-сан, это в-вы, чем… о-обязан? Голос начинает дрожать, когда мужчина видит за спиной парня немалое количество человек. Он знал, что этот день придёт, но не думал, что это будет сегодня. Он не успел подготовиться, он не придумал план даже на случай побега. А это могло спасти его бизнес… -Где контракт, Сатори? – Чуя говорит ровно и спокойно, но внутренне уже готов злорадствовать, ведь знает даже больше, чем требовало начальство. -Босс дал мне два месяца, чтобы заключить его, - мужчина пытается съехать во что бы то ни стало, - Время ещё не за… -Кажется, ты не понял, - Накахара делает несколько медленных шагов, напоминающих шаги хищника к жертве, - Время устанавливаю я. Даю тебе его тоже я. Твоего босса мне ничего не стоит раздавить, как жалкую вошь. На тебя была хоть какая-то надежда, но ты опять оплошал. Чуя затягивается сигаретой и выпускает дым точно в лицо мужчине, что ростом даже ниже Накахары. -У тебя была сделка с моим боссом. Свою часть он выполнил много лет назад, благодаря ему у тебя есть музей, все эти экспонаты. Они же все принадлежат тебе, да? – Сатори быстро кивает и бегает глазами по лицу собеседника, - Кем бы ты был, если бы не Мори Огай? Отвечай! -Н-никем, - владельца музея начинает потряхивать. -Вот именно. Я изучил всё твоё дело, до каждой незначительной даты. И сейчас выясняю, что информацию, проходящую через тебя, ты сливаешь в правительство, а не Мори-сану, - Чуя тушит сигарету о плечо дорогого пиджака Сатори и кладёт окурок в его нагрудный карман. – Как думаешь, что он с тобой сделает за предательство? -Накахара-сан, давайте поговорим, я всё объясню! – Чуя закатывает глаза, но не перебивает. – Меня шантажируют. Если я не буду докладывать им, они закроют музей. Это здание – вся моя жизнь! Посмотрите, сколько здесь прекрасного: картины, написанные величайшими художниками разных столетий, скульптуры лучших скульпторов нескольких эпох! – мужчина восторженно осматривает огромный зал, обводит его ладонью и возвращает взгляд на Чую, - Вы же сами человек искусства, Накахара-сан, вы понимаете… Я знаю, где вы учились и чем занимались, я видел вашу итоговую работу. Статуя парня, смотрящего кажется в небеса и выискивая в них ответы на свои вопросы. Вы, как никто другой, понимаете всю ценность этого музея. Вы, как никто другой, понимаете это! Я знаю! Так поймите же! Видя, как меняется в лице парень, Сатори становится только эмоциональнее, но не понимает, что затрагивает не те темы. Он старается надавить на – как он считает – больные точки, не понимая, что делает только хуже. Чуя не собирается понять его, ему уже хочется самому избавиться от надоедливого мужчины, что, видимо, решил, что может присесть на уши, потрепаться о любви к искусству, живописи и эстетике, и вылезти из ямы целёхоньким. Как бы не так… Дослушав «душераздирающую» речь, Чуя разворачивается на сто восемьдесят градусов и забирает перчатки у мужчины, что стоял прямо за ним, медленно их надевает и обращается к этому парню: -Минато, распорядись, чтобы к полуночи этого музея не существовало. -Нет-нет-нет, Накахара-сан, прошу, - Сатори падает на колени и тянет руки к парню, но тот почти с отвращением делает шаг в сторону, и руки хватаются за пустоту. Скорее всего, такую же, как сейчас в его сердце. -Какой ты жалкий, - он теряет всё внимание к Сатори и смотрит на подчинённых, - Найдите все документы, о которых вам говорил Минато. Доставите их прямиком Мори Огаю. Люди расходятся по всем сторонам, чтобы осмотреть каждый уголок, где можно спрятать бумаги. Минато кладёт ладонь на плечо рыжеволосого и смотрит на Сатори, который пустым взглядом следит за передвижениями людей в костюмах туда-сюда: -А что будет на месте Музея? – Минато обращается к Чуе, как к другу, не заботясь о формальностях. -Не знаю, - ещё одна сигарета оказывается между пальцами, кажется, сама собой, - Что угодно. Мори может сделать здесь даже стрип-клуб. На этих словах Сатори подрывается с колен и с воплем и кулаками наготове летит на Накахару. Тот лишь делает шаг в сторону и ставит подножку, делая затяжку. Мужчина падает на пол и не успевает опять начать рыпаться, как Минато уже скручивает его руки за спиной и поднимает на ноги, ожидая указаний непосредственного начальника. Разозлённый и яростный Чуя, которого выбесили уже с самого утра, направляет дуло пистолета прямо в лоб мужчины: -Ещё хоть одна, блять, выходка с твоей стороны и твою тушу в красивом костюме будут вытаскивать отсюда так же, как все эти статуи. Тебе ясно? – дождавшись кивка, парень обращается к Минато, - В машину его. И к Огаю. Лично и в срочном порядке. -Так точно, - он выводит Сатори из здания и из окна видно, как грубо заталкивает в машину, садясь рядом. Они уезжают, а Чуя остаётся контролировать и, возможно, помочь с поисками важных документов своим подчинённым. Через некоторое время он поворачивается в ту сторону, откуда выбегал Сатори, и посмотрел на его охранника. Сделав два шага к нему, он протягивает ему пачку купюр и смотрит в упор, пока тот пересчитывает деньги. -Ну, и каково это, - охранник поднимает непонимающий взгляд, - Предавать своего начальника? Ты же мне буквально каждый его шаг диктовал на протяжении двух недель. Каково тебе? Накахара даже не угрожал, не шантажировал, мужчина сам назвал цену своей верности, которую сейчас держит в руках, и без вопросов обрёк Сатори на то, что сделает с ним Мори. Последний год выдался особо тяжёлым для организации, а для её руководителя тем более. После побега сына он стал жестоким и беспощадным. Организацию прозвали «Портовая мафия» благодаря их выходкам. Но именно эта жестокость и бескомпромиссность по отношению к другим организациям, благодаря двум предателям – Коё и Дазаю – сейчас мафия занимает место лидера, которое оспорить никто даже не посмеет. А если посмеет, то лишиться всего в один миг, жизни в первую очередь. -Мне плевать. Охранник развернулся и пошёл по направлению к выходу, не имея возможности видеть, как Чуя без сожаления, без эмоций целится и простреливает две ноги. Мужчина с криком, похожим на визг поросёнка, падает на пол, хватаясь за простреленные колени. После побега Дазая изменилось абсолютно всё. Накахара только пил, пил и пил, заливая всю горечь и печаль в душе, все мысли крепким алкоголем. Он даже толком не помнит, как дорабатывал статую по памяти, которую сдал в конце года в универе, как сидел над ней сутками почти в истериках. Лучшая работа, как сказали преподаватели. Лучшая работа худшего человека, как её назвал сам Накахара, представляя комиссии. Опять в нетрезвом виде. Но это ему простили за счёт того, насколько живой, почти оживлённой получилась работа. Дазай стоял в полный рост, смотря наверх, вытягивая одну руку ввысь, а в другой держа кисть и палитру. Кажется, лишние детали, они были не нужны. Но необходимы, как решил Чуя. Так и сдал, решив, что это будет последнее, что напоминало ему о парне. Ошибся. -Терпеть не могу предателей, - он убирает пушку себе за пояс и проходит мимо вопящего охранника, говоря, чтобы его тоже везли в офис Портовой мафии, а там уже решат, что с ним делать. Выходит из здания и садится в машину, указывая водителю ехать туда же, куда и все. Как он попал в Портовую мафию? Просто в один момент к нему домой ни с того, ни с сего заявился Мори Огай. Что он увидел в доме, который когда-то был уютным и содержался в идеале? Пустые бутылки, бумаги, разбитая посуда, опрокинутые стулья и… и Чуя без сознания в комнате Дазая. Приводя в чувства и дожидаясь, пока Накахара протрезвеет, Мори провёл рядом с ним двое суток, даже не смыкая глаз. Сторожил, чтобы парень не тянулся к алкоголю, заставил его убраться и, наконец, поговорил. Откровенно, по душам. Не обошлось без слёз Чуи и дёргающихся, выдающих состояние бровей Огая. -Возможно, именно поэтому я был не слишком рад, что вы начали отношения. Дазай определённо хороший человек, он умеет любить, но… он бежит от ответственности. Бежит без оглядки, не останавливаясь. -А мама? – Чуя в слезах лежал на диване, уже не пытаясь остановить поток эмоций. Огай присел на журнальный столик около дивана. Он поджал губы и отвёл взгляд в окно. -Я не знаю, как объяснить поступок твоей матери. Я считал её другим человеком… И, наконец, нужно было решить что-то насчёт работы. -Сначала ушла Коё, её место занял Дазай, теперь ушёл и он… - Огай сидел в своём кабинете, положив подбородок на руки, - У нас нет выбора. Он позвонил Накахаре чуть ли не в шесть утра и попросил срочно явиться в его офис, обсудить вопрос жизни и смерти. Дело, требующее срочного решения, не терпящее отклонения хоть на полчаса. Поэтому, как только Мори завершил звонок, Чуя улёгся обратно на подушку и засопел в ту же секунду. Через полтора часа над ним стоял Хироцу – как он попал в дом известно только Богу, ну, и Огаю, само собой – и ворчал, подгоняя парня собираться. Он сам отвёз его к Мори, сонного и не соображающего, но отвёз. Чуть придя в себя, Чуя начал вникать в суть слов босса Портовой мафии: -Что? – точнее, пытаться вникнуть в них. Мужчина тяжело вздохнул, прикрыл глаза и потёр переносицу двумя пальцами, повторяя свои слова так, чтобы на этот раз парень точно понял: -Ты должен занять место Дазая, которое до этого было местом Озаки, - парень выпучил глаза и неверяще уставился в винные уставшие радужки, - Ты, считай, последняя надежда этой организации. Коё нет, Дазая тоже, ты встаёшь на их место, потому что когда-то по дурости и тупости, детской наивности в двадцать лет подписал бумаги, подсунутые любимым папулей-предателем. Так ясно? Кажется, он раздражается не на шутку… -Я не понял, что мне делать? – он, наверно, никогда не слышал про инстинкт самосохранения. -Да твою мать! – Мори резко встаёт с кресла, ударяя кулаками об стол и думая, за что же ему это… Тогда Накахара ни черта не понял, сейчас же его сторонятся даже коллеги. Он слишком вошёл во вкус этой рискованной жизни. Слишком уж ему понравилось быть членом Исполнительного комитета. Но больше всего его привлекают моменты, когда он находится на волосок от смерти, когда опасность настолько поджаривает зад, что готов взлететь. У него никогда не было этой черты. Сейчас же он лезет в абсолютно каждую перестрелку, что стали частой частью «переговоров» организаций. Парень отрывается от мыслей и смотрит в окно машины, поворачивает голову и думает минуту, прежде чем выдать: -Останови тут. Дальше езжай один, а я пешком дойду, - он отстёгивает ремень безопасности и смотрит, как водитель аккуратно паркуется на какой-то автобусной остановке. -Всё хорошо, Накахара-сан? – парень за рулём выглядит действительно беспокоящимся, но… -Задавай такие вопросы равным себе, - и выходит из машины, хлопая дверью. Машина уезжает дальше, а Чуя выходит на тротуар, достаёт сигарету, закуривая, шарит по карманам, вытаскивая телефон, и смотрит на дисплей. Достоевский Фёдор: «Увидимся сегодня? Может, в кафе?» Парень неопределённо хмыкает и убирает телефон назад, оставляя сообщение без ответа. Он подумает над предложением. Не сейчас, но подумает. Фёдор появился ровно в тот момент, когда Чуя было опять чуть не взялся за бутылку. Сам Фёдор, молчаливый одиночка, стал вытаскивать Чую из состояния депрессии, не дал упасть на дно и захлебнуться в собственной жалости к себе. Он стал приходить, приносить русскую литературу, рассказывая о ней много интересного, говорил о России. Даже в один из дней взялся учить его играть в «Дурака» и в «Пьяницу». Казалось бы, обычные карточные игры, но они отвлекали от мыслей. Фёдор стал ближе, чем Тачихара когда-то. Но было бы намного проще, если бы так и оставалось. А может и сложнее. В один из дней Фёдор пришёл к Чуе, отрывая его от просмотра «Хатико», почти насильно забирая третью банку мороженого и усаживая за журнальный стол. Накахаре нравились книги, которые приносил и читал, переводя на японский, Фёдор, нравились карты и нравилась компания в лице Достоевского. В тот день они играли в «Дурака», смеясь под какой-то нелепый российский фильм, который включил Фёдор. Чуя проиграл уже четырежды… Такого никогда не было! Такого и не могло быть! Поэтому играя в пятый раз, он внимательно следил за картами, за движениями парня, за колодами, но так и не увидел ничего странного. -Да как так, чёрт побери?! – парень вскочил на ноги и злобно зарылся рукой в волосы. Фёдор, усмехнувшись и ничего не сказав, достал из рукава рубашки пять карт. Пять… -Фёдор! Я так и знал, что ты мухлюешь! – Чуя наклонился, перегибаясь через стол, и вытянул руку, пытаясь забрать карты, но парень лишь убрал их дальше. -Ты слишком внимательно следил за картами, - спокойно сказал парень, глядя прямо в злые голубые глаза. -Вот именно! Какого хрена? – он опять потянулся вперёд, чтобы забрать их. Между их лицами не было и пары сантиметров, но понять этого ни один из них не успел. Чуя одним резким движением примкнул к холодным сухим губам, пытаясь понять ощущения. На удивление, парень ответил ему. Совсем слабо, еле чувствующимся движением, но ответил. В тот момент Чуя понял, что только что сделал и поспешил в панике отстраниться. -Прости, блять, прости, прости… - он бегал глазами по спокойному лицу напротив. И ему показалось, что холодные глаза напротив сверкнули чем-то тёплым и… родным. -Ничего, я был не против, - теперь голубые глаза были готовы выкатиться из глазниц. -С-серьёзно? -Да, потому что знаю, почему ты это сделал, - Чуя бы точно задал вопрос «почему?», если бы не был в ступоре, поэтому Фёдор продолжил сам, - Ты с самого нашего знакомства считал, что мы с ним невероятно похожи. Ты пытаешься найти его во мне. Снова утопая в воспоминаниях, Чую чуть не сбивает велосипед на тротуаре и он выныривает из мыслей, замечая, что сигарета в его руках истлела, а он так и не сделал ни одной затяжки. Накахара сворачивает куда-то в переулок, решая идти по менее людным местам, чтобы его хотя бы не сбила старуха палкой или не загрызла чихуахуа, когда он снова будет витать в облаках. Вот только стоит пройти чуть дальше и слышится негромкий писк, на который по началу Чуя не обращает внимания. -Помогит… - женский голос доносится из-за угла, место безлюдная, там слышна активная возня, кажется, девушку пытаются заткнуть, чтобы не орала, - Нет! Прошу, помо… Чуя бежит за тот угол, видя в самой тени мужчину в капюшоне, угрожающего какой-то девушке, которую не видно из-за его спины. В темноте что-то блеснуло. Преступник занёс руку с ножом над своей жертвой. Выстрел раздаётся на всю округу, а пуля попадает в стену дома, к которому прижимают девушку, пролетая в паре сантиметров от капюшона преступника. Тот хватает женскую сумочку и бежит вправо, пролезая под железным забором и убегая восвояси. Накахара убирает пистолет за пояс, подходит ближе к девушке и громко фыркает, подавая руку сидящей на полу, уткнувшись носом в колени. -Новый парень? – девушка поднимает взгляд шокированных глаз, открывает и закрывает рот на манер рыбки, медленно подавая руку в протянутую ей в перчатке, - Сумочку не поделили? Надо же поязвить, куда без этого. -Ч-чу..я? – Юан с помощью встаёт и, когда осознание накрывает её с головой, вцепляется в его руку двумя своими, как в спасательный круг, - Чуя! Я так рада т-тебя видеть! Девушка утирает слёзы и кидается обнимать, Чуя стоит столбом, ни на что не реагируя. -Ну, - в голове прокручиваются шестерёнки, стоит ли вообще вести с ней диалог, - И что случилось? Парень указывает ладонью в сторону, куда убежал нападавший. -Он подбежал и начал угрожать, что зарежет, если добровольно не отдам сумку. Но я ударила его и начала убегать. Сама себя загнала в ловушку, а он… он…. – девушка начинает всхлипывать, но успокаивается, когда понимает, что Чуе всё равно. Он спросил из вежливости, из её остатков считай, - Он зажал меня и сказал раздеваться, я отказалась и начала кричать, а он занёс надо мной лезвие. Я думала, что умру! Он бы меня убил! Если бы не ты… - опять всхлипывает, вытирая нос рукавом свитера, - Спасибо, малыш… -Не смей, блять, успокойся и иди уже домой. Не хватало, чтобы тебя ещё кто-нибудь на удочку схватил, - парень развернулся, собираясь уже уходить, но его окликнули. Он с недовольством повернулся, - Ну, что ещё? -Откуда у тебя пистолет? -Не твоё дело. -Значит, это правда. Новый член исполнительного комитета, Накахара Чуя, прозванный в городских кругах «Смутной печалью»… - парень опять делает шаг, чтобы, наконец, уйти, - Стой! Он… украл мою сумочку… -Мне-то что? -Там был мой телефон. Пожалуйста, Чуя, дай мне позвонить, чтобы меня забрали отсюда. Тяжёлый вздох и весы в мозгу перевешивает сторона человечности и понимания ситуации. Парень протягивает ей телефон и терпеливо ждёт. -Ты поменял номер, да? – девушка набирает цифры, вспоминая. -Телефон потерял, - не потерял, а выкинул в море, когда наткнулся на фото с Дазаем. -Я звонила тебе… - она прикладывает телефон к уху, слушая гудки, - Привет, это я. Ты можешь приехать за мной? У меня кое-что случилось, - девушка оглядывается по сторонам, выискивая табличку с указателем адреса, и диктует его, - Спасибо, я жду. Чуя забирает телефон и презрительно смотрит в упор. -Мне плевать. Он уходит, но не замечает, как победно улыбается девушка и переглядывается с человеком, стоящим за углом. Его пепельные волосы колышутся от ветра, а улыбка розововолосой превращается в оскал. Накахара идёт между домами, кажется, целую вечность. Он идёт в офис, на работу, где должен был быть уже давно. Успев выслушать тираду от Мори по телефону по поводу простреленных колен парня, он всё идёт и идёт. Но приходит к небоскрёбу, около которого трётся почти каждый день. Он проходит внутрь, замечая уже привычную старушку, что шарахается его, как огня. Оно и к лучшему. Он вызывает лифт и едет к той самой квартире. К той квартире, в которую его попросили приходить, если будет плохо. Ключи, что всегда с собой, дважды прокручиваются в замке и дверь привычно захлопывается, когда парень проходит внутрь. Скинув ботинки в прихожей, он проходит в зал с панорамными окнами и садится на диван, привычно замечая ещё один портрет. Каждый раз, приходя сюда, Накахара находит свои новые портреты. Кто-то приносит их каждый день и оставляет на столике. Чуя оставался здесь уже на несколько суток подряд, чтобы выловить того, кто оставляет их, но каждый раз что-то такое случается, что возможности встретиться с ним нет. Это не является возможным. Он продумывает каждый свой грёбанный шаг. Бумагу оставляют на самых видных местах. Но теперь в рисунках Дазая появилась особенность. Весь портрет чёрно-белый, простым грифелем. Кроме глаз… Глаза его яркого цвета. На одном из первых таких была подпись: «Я никак не мог правильно смешать цвета, чтобы получился твой прекрасный цвет глаз, лисёнок. Но, уехав от тебя очень далеко, мне пришлось воспроизводить твой образ в голове, потому что даже фотографии не передадут этого невероятного небесного цвета. Каждый раз, смешивая краски, я думаю именно о твоих глазах… Но я не мог передать этот оттенок, не мог показать его на белом листе. А теперь я нашёл его! Я нашёл, я создал искусственно настоящий цвет твоих глаз!» Это было единственное, что Дазай ещё написал за этот год после того письма. Рисунки, горы портретов. У Накахары не поднимается рука выкинуть их или сжечь. Но и на виду он не может их держать, поэтому скидывает их в угол, за мольберт с полочкой под художественными принадлежностями. Он здесь довольно частый гость. Единственное, что осталось от того настоящего Дазая – это домашние штаны и футболка, которые Чуя иногда таскает, приходя сюда, чтобы чувствовать себя менее одиноким. Так ему кажется, что он рядом, он его обнимает. Но нет. Этого ничего нет. Обычная иллюзия. Обычная бессмысленная надежда. Он не вернётся. Чуя сидит на полу зала и рассматривает тот самый портрет с прикреплённым листочком с текстом, когда на телефон приходит сообщение. Накахара берёт телефон в руки, замечая, что номер отправителя скрыт. Открывает диалоги и видит то, отчего сердце ёкает. Не ёкает, а падает и опять поднимается. Даже оно уже не знает, куда себя деть, чего там говорить о самом парне. «Центральная больница. Палата №34.» Это может быть кто угодно. Даже Мори или Хироцу. Но сердце ускоряет ритм, будто что-то предчувствуя, поэтому парень бегом одевается, обувается, закрывает дверь на два оборота и бежит к лифту, оказываясь там за доли секунды. Лифт с парнем уезжает. И в который раз сегодня он не замечает силуэты? Силуэт с листом бумаги в руках, с новым портретом, который Чуя обнаружит по возвращении. Сейчас же парень ловит такси и мчит в больницу. Вдруг ловушка? Плевать. Вдруг кто-то подшутил? Ещё больше плевать. А вдруг там, в палате…? Кто там? Парень со скоростью пули залетает в многоэтажное здание больницы и почти падает на регистрационную стойку, вымаливая сказать, где находится тридцать четвёртая палата. Когда ему, наконец, объясняют, он бежит уже туда, несколько раз задев людей по пути, но не обращая на это никакого внимания. Не сейчас. Парень добегает до двери, резко останавливаясь. Это здесь. Что там? Сердце пробивает рёбра, вылезает наружу и съедает всё тело без остатка, оно делает болезненные удары, заставляя Накахару схватиться рукой за свою рубашку, пытаясь успокоиться… Но сердце почти останавливается, когда рука дотягивается до ручки, дёргая её вниз. Оно замирает, как и душа, как и сам парень. Не замирают лишь солёные капли, что непроизвольно катятся по щекам. Голос пропадает, ноги становятся ватными, как и руки, но кулаки болезненно сжимаются, оставляя на ладони глубокие вмятины полу месяцы от коротких ногтей. Он делает шаг внутрь, даже не слыша, как пикают приборы, поддерживающие жизнь человека, лежащего в больничной одежде на белых простынях. Чуя лишь видит распущенные, раскиданные по подушке персиковые волосы и кислородную маску на лице. -Мама…