Lumos

      В школе открывается филиал ада. На голову директора следом за попечительским советом сваливается инспекция из Министерства во главе с Долорес Амбридж. Жутко неприятная женщина. Я бегаю от нее по всей школе, а Драко снисходительно хлопает меня по плечам.       К стенке припирают всех подряд. Самое пристальное внимание обращено на Дамблдора, как директора, Снейпа, как Пожирателя Смерти, и Квиррелла, как нового учителя. В день, когда дорогие гости обнаруживают Пушка, все здание сотрясается от криков и ругани. В школу съезжаются встревоженные родители, и директор совершенно лишается сна. Потом обнаруживают зеркало Еиналеж. Вопли матери Пэнси Паркинсон пятнадцать минут слушает вся школа:       — Дети! Опасный артефакт! Возмутительно!       У нее такой же, как у дочери, высокий пронзительный голос, звучащий слегка в нос. Когда она орет, волосы на всем теле встают дыбом.       Весь замок перерывают вверх дном и стаскивают кучу всего опасного в одну комнату, опечатанную по высшим стандартам Министерства. Я со скоростью звука утаскиваю из Выручай-комнаты диадему Ровены, пока они не сцапали и ее. Помещаю ее в Гринготтс, но всерьез задумываюсь над сейфом в поместье.       Силы начинают возвращаться ко мне. С понедельника я снова бегаю вместе с Дадли, который, между прочим, все это время бегал один. За завтраком Драко приходит письмо. Он читает его с выражением тотального непонимания на лице и бросает на меня абсолютно нечитаемые взгляды.       — Поттер… — начинает он и замолкает.       — Малфой? — подбадриваю его, когда молчание затягивается.       — Ты что моему отцу наплел?       — Да ничего особенного. — Пожимаю плечами. — Что такое?       Он яростно мотает головой. Два дня ходит вокруг меня кругами, а в среду утром встает вместе со мной и, никак не комментируя свои действия, идет на пробежку вместе с нами. Я тоже ничего не говорю и очень стараюсь не кидать на него ехидные взгляды.       В эту же среду недалеко от озера воздвигают спортивную площадку. Очень недурную. Весь замок сбегается на нее посмотреть. По большей части на лицах недоумение, особенно у слизеринцев. Я подхожу и благодарю директора перед всеми, он радостно сверкает глазами и улыбается.       — Что ты, Гарри, не стоит благодарности.       Разумеется, не стоит. Моя благодарность отправляется с письмом в поместье Малфоев.       Драко приклеился ко мне, как банный лист. Отлипает, только когда ложится спать. И когда я ухожу на тренировки. В грядущую субботу меня ожидает первый матч против Гриффиндора. Эти тренировки — самая бездарная трата времени в истории, ведь у меня не выходит даже почитать в процессе. Упустить снитч для меня не представляется возможным. Ловцом гриффиндорцы поставили второкурсницу Кэти Белл, а на место охотника взяли ее сокурсника Кормака Маклаггена.       Я трачу пару часов, сочиняя письмо Римусу. Драко и Гермиона суют свои носы мне через плечо, но я только отмахиваюсь и продолжаю бросать в огонь один лист за другим, глубоко вздыхая. На пятом или шестом Драко не выдерживает:       — Поттер, кому ты пишешь? Это любовное письмо? — Он хихикает.       — Разумеется, Малфой. Твоему отцу.       Они оба краснеют до корней волос, Драко смотрит на меня во все глаза.       — Да что… Что с вами обоими такое?! — почти кричит он, разворачивается и выбегает из гостиной.       Да уж, что бы там Люциус ему не написал, бедняга теперь совершенно запутался. Вздыхаю и возвращаюсь к письму. Гермиона неловко ерзает на диване.       — Гарри… ты это серьезно?       — Что? Ты о чем? — Я пытаюсь в максимально вежливой форме спросить у Римуса «какого хуя?».       — Ты что, влюблен в мистера Малфоя?       — Безудержно и безответно, Грейнджер. Ну что за бред?       — Но ты же сам сказал…       — Туго на вашем Слизерине с чувством юмора.       Она принимается за домашние задания, периодически кидая на меня задумчивые взгляды. Я наконец заканчиваю письмо и перечитываю его два раза.       «Мистер Люпин, меня зовут Гарри Поттер. Возможно, Вы обо мне слышали. Тот самый, благодаря которому сгинул Волдеморт. Сын Ваших лучших друзей, припоминаете? Простите, что отвлекаю Вас от дел. Мне стало невероятно интересно пообщаться, когда я узнал о Вашем существовании. Если у Вас найдется время, пожалуйста, не откажите мне во встрече. Я сейчас нахожусь в Хогвартсе, полагаю, Вам известен адрес. Буду рад Вас видеть в любой день. Если все же решите приехать, прошу заранее сообщить о времени визита».       Ладно, сойдет. Когда я отправляюсь в совятню, Драко опаляет меня каким-то безумный взглядом.       Директор очень недобро на меня смотрит во время каждого приема пищи, на котором он изволит присутствовать. Министерство продолжает рыть носом землю, родители — скандалить. Количество вещей, сложенных в опечатанной классной комнате, стремительно растет. Туда есть допуски очень мало у кого, но Альбус, кажется, в их числе. Странно, конечно, но там все подробно описано, так что вряд ли они об этом тревожатся. Меня все сильнее разбирает любопытство — что же они там нашли?       Погода с наступлением ноября стремительно портится, и я перелезаю в свитера, и даже несколько раз приходится надевать куртку. По ночам иногда температура падает ниже ноля.       Наступает суббота, и к одиннадцати часам трибуны поля для квиддича заполняются до упора. Я курю под ними, затерявшись среди лесов, где меня и находит Драко.       — Поттер, ну что за мерзкая привычка? — вопрошает он. Я пожимаю плечами. — Удачи на матче. Хотел бы я тоже участвовать.       — Спасибо. Попробуйся в следующем году. Быть ловцом ужасно скучно. Пьюси никуда не годится, попробую его сместить. А тебя возьмем ловцом. Хочешь?       — Быть ловцом скучно? Ты головой, что ли, ударился?       — Я с куда большим удовольствием поиграю охотником.       — Вряд ли тебя заменят мной. Все только и говорят, как ты хорош.       — Если стану охотником, буду забивать столько голов, что мы не сможем продуть, даже если ты проворонишь снитч.       — Провороню? Ты за кого меня держишь? Этому не бывать!       — Тогда будем выигрывать с огромным отрывом.       — Кто-нибудь видел этого Поттера? Чтоб его черти драли! — разливается у входа в раздевалки Флинт.       — Пойду, — хлопаю Малфоя по плечу.       Я очень стараюсь, чтобы у меня был не скучающий вид, когда выхожу на поле. Игру судит Минерва. На тренировках мы миллион раз обсудили, что нужно играть предельно честно, иначе она нас размажет в тонкий блин.       — Я ожидаю от всех вас достойной игры, — напутствует нас Макгонагалл. — Седлайте свои метлы.       Мы взлетаем вверх, и она подбрасывает мяч.       — И вот квоффл оказывается в руках у Анджелины Джонсон из Гриффиндора. Эта девушка — великолепный охотник, и, кстати, она, помимо всего прочего, весьма привлекательна…       — Джордан! — Минерва грозит ему кулаком с метлы.       — Извините, профессор. Итак, Анджелина совершает отличный маневр, обводит соперников, точный пас Алисии Спиннет — это находка Оливера Вуда, в прошлом году она была лишь запасной…       Я откровенно скучаю, наматывая широкие круги вокруг поля. Снитч застыл примерно в четырехстах ярдах от поля и чего-то ждет. Лениво наблюдаю за игрой, закатывая глаза каждый раз, как Пьюси делает ошибку. Флинт матерится на чем свет стоит. На меня он даже внимания не обращает, похоже, во мне он уверен.       О, это ведь тот самый матч, на котором Квиррелл должен попытаться свалить меня с метлы. До чего дурацкие правила у этой игры. Для чего вообще нужны все эти игроки, если в подавляющем большинстве случаев побеждает команда, у которой ловец лучше? В самом деле, в конце года поставлю капитана перед фактом, что останусь только на позиции охотника.       О, снитч проснулся. Быстро он, минуты две всего прошло. Он летит с востока, я — ему навстречу вокруг поля. Как только он показывается в поле зрения, я устремляюсь к нему на максимально допустимой скорости, уворачиваясь от бладжера. Мячик пугается и начинает петлять, Кэти Белл еще не подлетела с другой стороны поля. Несколько секунд его уворотов, и он у меня в руке. Какой же бред.       — Гарри Поттер ловит снитч! Это, должно быть, самая быстрая игра в истории Хогвартса! Слизерин побеждает со счетом сто пятьдесят — десять! Чудовищно!       — ДЖОРДАН!!! — Но Макгонагалл и сама не в восторге.       Я, конечно, не стану делать так каждый раз, но сегодня можно. Чтобы профессор защиты от темных искусств даже не успел приступить к делу. Пролетаю перед ложей преподавателей, машу трибунам и ржу над лицом Квиррелла. Он аж растерялся и теперь не знает, как себя вести. Снейп украдкой мне кивает, Дамблдор подмигивает. Судя по всему, они приняли мой хохот над Квиринусом за радость от победы. Это хорошо. Если бы я сейчас зевнул, было бы подозрительно.       И тут на меня сзади налетает команда. Огромной обнимающейся группой мы опускаемся на землю, и они порываются подбросить меня в воздух, даже Хиггс выбегает на поле. Я отчаянно сопротивляюсь. В момент, когда Боул внаглую хватает мою ногу и начинает ее поднимать, пока я матерю всех вокруг, к нам подходит декан.       — Мистер Боул, отпустите ногу мистера Поттера. Кажется, он достаточно ясно выразил свое несогласие.       Ого. Это похоже на почти извинение, так что я ему улыбаюсь и киваю.       Нас увлекают в гостиную на празднование победы. Кто постарше — те со всяким алкоголем, а мне выдают тыквенный сок. Морщу нос и ставлю его на стол. Двенадцать дня, какой алкоголь? Все как обезумевшие трясут меня за руку, хлопают по спине и сочиняют какие-то глупые песенки. Отделавшись от Флинта, я иду в спальню, беру гитару и пачку апельсинового сока. Когда иду обратно, встречаю Блейза. Увидев гитару, он воодушевляется и прибавляет шаг.       Когда все устают от песен, я сажусь в углу и тихо перебираю струны, наигрывая русские романсы. Начинаю с простенькой «Зорька алая». Жаль, нельзя спеть. Безупречный русский от Гарри Поттера никто точно не ожидает услышать. Но я пою про себя. Когда дело доходит до «а в глазах твоих — неба синь», начинаю перебирать в уме варианты, как туда подставить что-нибудь про «ледяную сталь». Чертыхаюсь, фыркаю и меняю песню на «В лунном сиянии». Я не знаю, чей это перебор, но на нем в свое время я тренировал ловкость рук. Мама научила. Забини, заслышав мудреный мотив, подсаживается ко мне и впивается глазами в мои руки. Следующим я играю «Окрасился месяц багрянцем» версии Жанны Бичевской. Отец привез нам пластинку после очередного рейса, и мы подбирали этот шедевр целую неделю. Я не то чтобы специалист по игре на гитаре, но эту вещь люблю и горд своим умением. Особенно учитывая, что обычно я полностью сосредоточен на пении.       Я отстраняюсь от реальности, закрыв глаза, и с трудом удерживаю голос, хотя все же тихонько мычу мотив. Душу рвет от текста, играющего в голове. Песня заканчивается, я понимаю, что вокруг стоит полная тишина, и открываю глаза. Взгляд упирается в черную мантию. Поднимаю голову.       — Мистер Поттер, — ядовито изрекает декан, — позвольте взглянуть на Ваш сок.       — Пожалуйста, профессор. — Недоуменно передаю ему упаковку, которая была прижата бедром к подлокотнику.       Он демонстративно откручивает крышку и нюхает. Его брови ползут к потолку.       — Позволите?       — Конечно. — Я осматриваюсь вокруг и подмечаю слезы в глазах многих ребят.       Снейп наколдовывает бокал, наливает в него сок и аккуратно отпивает. Его брови ползут еще выше. О боги, вот оно что! Я и не думал об этом. Похоже, он аккуратно подкрадывался ко всем, кто увлеченно слушал мою игру, и палил их на алкоголе. Даже если бы я сидел здесь с вином — мне пофиг. Отработки? Да сколько угодно, у меня нет срочных дел. А если бы были — я бы нашел, чем отболтаться. Договорился бы. Но почему он так удивлен? Неужели мои сокурсники… Я смотрю на Драко, он вроде бы в порядке. Блейз явно трезв, мы же весь день играли. Грейнджер зануда, она бы не стала пить. Зато Паркинсон…       — Правила вы знаете, — бросает декан старостам.       Эффектно взмахнув полами мантии, он удаляется. В гостиной поднимается жуткий шум. Отчего-то все часто поминают мою фамилию. Наконец ко мне стремительно подходит Эдриан и тычет в грудь пальцем.       — Зачем ты всех отвлек? Нам теперь до самого рождества лягушек препарировать!       Дети одобрительно галдят.       — Ты смеешься, что ли, Пьюси? — шиплю я в недоумении.       Только пьяных подростков мне для полного счастья и не хватало. Вокруг все начинают кричать и подниматься на ноги. Гермиона в ужасе затекает в дальний угол гостиной. Старосты, кажется, трезвы, но не знают, что делать. Выхватываю палочку из пучка и направляю на свое горло, но все тем не менее отшатываются.       — ЗАТКНУЛИСЬ ВСЕ!       О-о-о, какой чудесный эффект от Соноруса. Все, согнувшись, прижимают ладони к ушам и затыкаются. Я снимаю с себя чары и жду, пока они придут в себя. Понемногу они открывают глаза и смотрят на меня.       — Не уверен, что добьюсь какого-либо эффекта, говоря с вами, пьянью, сейчас. Но пойдите-ка вы на хуй со своими обвинениями. Не я вас поил. Проспитесь, а после я приму ваши извинения.       Больше я не хочу ничего говорить. Встаю и ухожу. Было бы эпичнее, если бы на мне была мантия, как у декана. Но на мне нет даже ученической, потому что я вертел местный дресс-код везде, кроме тех мест, где он прописан правилами. Тоже мне, нашли крайнего.       Ночью я все же решаюсь посмотреть на собранное добро, любопытство сильнее меня. Под всей возможной маскировкой усыпляю дежурного возле класса со сложенными темномагическими и не только артефактами и полчаса с величайшей осторожностью пробираюсь внутрь. Серьезная система. Можно было и прорваться за минуту, но тогда сюда бы сбежалось все Министерство. Мне любопытно посмотреть, что они откопали. Рассматриваю и щупаю все, что сложено внутри. О, здесь и Маховик Времени есть. Это, скорее всего, не тот, что должны выдать Грейнджер на третьем курсе. Ведь у нее будет разрешение от Министерства. Интересно, где он лежал. Если прямо в кабинете у Дамблдора, то я ему совершенно не завидую. Внушительный свод законов, регламентирующий использование Маховиков, даже меня вогнал в тоску на двухсотом пункте.       Разглядываю разложенные на партах предметы и читаю прикрепленные к ним бирки. Самыми опасными в комнате оказываются Маховик, зеркало и несколько книг. Хотя вот это кольцо, похоже, с каким-то проклятием. Все остальное, должно быть, просто было когда-то кем-то своровано. Но они еще не добрались до Выручай-комнаты. Смотрю на зеркало. Заглянуть или нет? Мудреное плетение чар на нем внушает опасения. Внимательно копаюсь в нем, прежде чем подойти ближе, и обнаруживаю в подпространственном кармане… Философский Камень. Директор его уже засунул сюда? Вот же блин, и что мне теперь с этим делать? Если его сейчас увезут, Квиррелл вместе с Томом наверняка уедет… Чуть не бегом приближаюсь и смотрю на отражение.       Оно начинает качать через меня магию с такой скоростью, что я хватаю ртом воздух. Ощущение чудовищное. Слезящимися глазами всматриваюсь в картинку и замираю.       «Я видела троих людей. Двое мужчин и женщина. Лишь их силуэты, но так много раз. Они просто стоят, взявшись за руки, а вокруг них все кружится, словно они в оке бури». Именно это я и вижу. Справа низкая женская фигура, высокая мужская по центру, слева — невысокая мужская. А вокруг них все кружится. Сознание выхватывает обрывки образов — огромное дерево, пещера, цветок, остров и город с огромным куполом над ним. В груди поселяется странное чувство щемящей тоски. Все это мелькает за секунду, и магия начинает течь еще быстрее, зеркало вибрирует, раскаляется, я пячусь от него, закрыв глаза, но оно вцепилось как клещ. Мать твою, твою мать, что происходит?       Сознание плывет, система истощена, хотя прошла лишь пара секунд. Надо убираться отсюда, оно же меня прикончит, сил почти не осталось. Раздается дикий скрежет, разрывающий барабанные перепонки. От этого звука по телу проходит волна первобытного ужаса. Что это такое?       Тяжело дыша, открываю глаза. Поверхность зеркала пересекает узор из трещин, оно мертво и больше меня не трогает. Не могло же оно издать этот жуткий звук? Казалось, будто весь мир треснул пополам. Боги, до чего же дурно. Это я трясусь или мир вокруг меня? Как мне выбираться отсюда в таком состоянии?       Дверь в класс тихо открывается, и в нее заходит Альбус Персиваль Вульфрик Брайан Дамблдор с палочкой наизготовку.       Пиздец, пиздец, пиздец. Это единственное, что звенит у меня в голове, пока я забиваюсь в самый дальний угол и торможу свои потоки в ноль. От резкого контраста моя система напрягается, как натянутая струна. От добродушного дедушки не осталось и следа. Взгляд цепкий, холодный, расчетливый, палочка стремительно рассекает воздух, целя по углам, поток исходящей от него магии вызывает желание провалиться сквозь землю. Он осматривает комнату и неожиданно подает голос:       — Том?       Просто отлично. Отлично, мать вашу. Посмотрелся в зеркало, Гарри? Сердце колотится как сумасшедшее. Ноги дрожат после зеркала. Что делать? Просто выйти через дверь не выйдет — чары сразу меня засекут, да еще и снимут с меня все, что я на себя понавешал. Директор сильно удивится, увидев вместо Тома меня. Нужно снова аккуратно пробираться через эту сеть, но стоит мне хотя бы пошевелиться — меня тут же засечет Дамблдор. Ни единого дуновения моей магии не должно потревожить эту комнату. Ноги подо мной подгибаются, сознание будто качается на огромных волнах. Стоять на месте тоже нельзя — сейчас он запустит Гоменум Ревелио, и тогда…       — Homenum Revelio.       Мозг отключается, и я словно наблюдаю за своими действиями со стороны — все происходит быстрее, чем я успеваю думать. Мои каналы включаются на полную мощность. Это работа на пределе, как бы не помереть прямо здесь. Серьга в ухе раскаляется и опаляет кожу, посылая успокаивающие импульсы. Альбус реагирует мгновенно. Скорость его колдовства поражает воображение. Я, невидимый, уворачиваюсь и выламываю министерский контур голой силой. Рву его на полной скорости, одновременно отбиваясь от Дамблдора, который посылает совершенно неожиданные вещи. Он не пытается меня убить — только вырубить, снять с меня охранные чары, навесить следящие, пометить чем-то, напоминающим кровную печать. Я не пытаюсь сделать с ним ничего, только отбиваюсь, тратя все силы на прорыв к свободе. В школе поднимается оглушающий вой. К моменту, когда контур обрушивается, я на грани. Не знаю, что будет со мной дальше. К людям мне сейчас нельзя. Завидев истончившийся участок, я рвусь сквозь него в аппарации, оставляя позади что-то кричащего директора.       Оказавшись над морем, я тут же отключаюсь.       

***

      Край сознания улавливает какой-то вой. Он неправильный. Противоестественный. Его не должно существовать в природе. Нужно срочно его прекратить. Что-то давит на грудь. Губ касаются чужие губы. Как-то отчаянно, с грубостью. В голове звенящая пустота.       Понимаю, что не дышу, и пытаюсь вдохнуть. Горло и легкие обжигает огнем, я кашляю. Вдыхаю. Жжение становится сильнее, зато жуткий вой прекращается, и я блаженно выдыхаю. Приоткрываю глаза, и меня поднимают, все поле зрения загораживает что-то рыжее. Грудь простреливает болью. Знакомый цветочный запах, который сейчас режет носоглотку, словно нож. А, это Джонни. Джонни обнимает меня и почему-то вся трясется.       Я поднимаю руку и глажу рыжее пятно, пытаясь успокоить.       — Не плачь. — Голос отчего-то хриплый, срывающийся. — Хочешь, я тебе апельсинку почищу?       — О господи, о господи, о господи, — исступленно шепчет она, сдавливая меня в сокрушительных объятиях.       — Я не собираюсь снова умирать. Джонни, ребра… кажется, сломаны.       Где-то совсем рядом раздается нервный низкий смешок. И тут голова включается.       Распахиваю глаза пошире и чуть отодвигаю от себя зареванную Джоан, не переставая гладить ее по волосам. Воспоминания врываются в плывущее сознание огромной волной. Я у нее дома. Лежу насквозь мокрый на кровати. Она сидит в одной футболке, закрывая лицо ладонями. А справа, обнаженный по пояс, с выражением мрачного торжества на лице, восседает Сириус.       — А теперь, раз опасность миновала, вы оба объясните мне, кто вы такие.       Меня хватает только на обреченное:       — Блядь.