Lumos

      Снова тянется череда похожих друг на друга дней. Я много колдую, аппарирую и спорю с родственниками и подругой. После того как мистер Пай, снабженный оплатой за труды, приходит в себя возле больницы Святого Мунго, не помня последние двое суток, я восстанавливаю кровную защиту. Приходится потрудиться не на шутку, потому что тот мой заход по нашим охранным чарам зацепил почти все, что есть. В конце концов я решаю попросту переделать все, что повреждено, и заплетаю новую сигнальную систему, чтобы узнать, если хоть одно заклятье рухнет. Почему я не сделал этого сразу? Все присутствующие становятся свидетелями происходящего. Джоан реагирует довольно спокойно, потому что видела всевозможные сложные чары в своих видениях неоднократно. Дурсли мало что понимают, но стараются радостно приветствовать каждый успех. Зато Сириус в полном восторге от всего происходящего.       После того как он отмылся, побрился, а Джонни его постригла, все стало еще хуже. В том смысле, что отвести взгляд от его прекрасного лица представляется мне непосильной задачей. Крестный. Он твой крестный. Тебе одиннадцать. Он старше тебя на двадцать лет. Да ни фига он не старше, он мой ровесник! Периодически все эти мысли утекают в сторону как несущественные, потому что он — сущая катастрофа. Кроме внешности, мне в нем не нравится ничто. Жутко громкий и деятельный, ни секунды не может просидеть спокойно и без конца что-то ломает. Какие-либо границы для него не существуют, он постоянно делает то, что первым приходит ему в голову. В результате я чувствую себя его родителем.       Зато Джонни не имеет ничего против его характера и постоянно участвует во всем, что приходит ему в голову, с детским восторгом. Нашли друг друга, чтоб им. В том, что они друг друга «нашли», я убеждаюсь спустя две недели после прибытия Сириуса в наш дом, спустившись посреди ночи на первый этаж в поисках еды. Из кухни прекрасно слышно, что происходит в гостиной, знаете ли. Серьезно, ребята, не слышали о Заглушающих Чарах?       Вся эта ситуация приводит меня к мыслям о себе. Пока что гормоны спокойны, но еще пара лет — и разверзнется ад. И что мне делать тогда? Я не смогу заниматься сексом со своими сокурсниками, они — дети. Для меня — дети. Я не смогу даже смотреть на их лица. Кто-то постарше? Мои ровесники? Пытаюсь представить себя, соблазняющего Люпина, и захожусь в приступе смеха. Не представляю себе решение этой проблемы. Может, кто-то посередине? А кто у нас там имеется? Билл Уизли? Дичь какая.       С этими невеселыми мыслями я провожу дни, изничтожая остатки несчастных деревьев в Галлоуэйском лесу или перебирая струны гитары в тени какого-нибудь дерева на территории поместья. Из Гринготтса приношу Сириусу комплект артефактов, как у всех остальных. Пока он вертит их в руках, я начинаю заходить издалека:       — Какие у тебя планы?       — Планов нет. — Звучит довольно резко, и он вздыхает. — Если бы я только мог найти эту крысу…       Он замолкает и задумчиво смотрит на огонь в камине.       — Что бы ты с ним сделал? Убил бы?       — Разумеется! Предатель, жалкий кусок дерьма! Как представлю себе, как он кланяется этому уроду и выкладывает все наши тайны…       Он с такой силой сжимает подлокотник кресла, что мне тревожно за его руку. Восстановление идет очень бодрым темпом благодаря рекомендациям мистера Пая, но перенапрягаться ему все же пока нельзя.       — Сириус, подключи-ка голову. Он — единственный, кто сможет подтвердить твою невиновность.       — Лучше уж я останусь виновным, но эту тварь закопаю.       — И кому от этого станет легче? Тебе тоже не станет, ты же и сам прекрасно это знаешь.       — А что ты предлагаешь? Да и какой смысл думать об этом? Найти одну-единственную крысу на всей планете — та еще задачка.       Я вздыхаю. Если скажу ему, что знаю, где можно найти Питера вот прямо сию секунду — он с меня живого не слезет. Отложу пока что эту крысу в дальний ящик. Но если другого выхода не будет — придется ее достать.       — Я подкинул Дамблдору пищу для размышлений, думаю, сейчас он стучит во все двери с яростным остервенением.       — Что ты сказал ему?       — Мы с тетей разыграли перед ним сценку, будто ты приходил к ней в ту ночь и поведал правду о Хранителе Тайны. Он был… весьма впечатлен.       — Приходил к ней? Хм…       — Это дает тебе союзника в лице директора, но добавляет проблем с допросами, ведь легилименцию никто не отменял. Если выяснится, что ты у нее не был, а это точно выяснится, то нам пиздец. Хрен со мной, но вот Джонни… Если кто-то узнает о ее существовании, то я схвачу ее в охапку и сбегу на другой конец планеты.       — Она удивительная. — Его глаза сверкают. — Но объясни мне, почему ты говоришь с ней, словно с младшей сестрой?       Потому что я на пять лет старше.       — А почему я говорю так с тобой?       — Как с младшей сестрой? — Кажется, он глубоко возмущен.       — Смеешься?       — Ну да. Но мы оба взрослые люди, Гарри, и вполне способны позаботиться о себе сами.       — Как скажешь. — Пожимаю плечами. — Когда в следующий раз тебя приложит проклятьем книга с черной полки, не нужно так громко орать.       Я покрасил один из стеллажей в длинном зале в черный цвет и поставил туда книги категории «опасно для жизни». Разумеется, вокруг я возвел защиту, но не слишком мудреную — просто чтобы Дадли не подобрался из любопытства. Но в результате из любопытства туда добрался Сириус. Который сейчас очаровательно краснеет.       — Да ничего страшного не произошло.       — Я думаю… может, напишешь Альбусу? Узнаешь, что происходит, да и вдвоем вы сможете лучше продумать стратегию.       — Да, я тоже об этом подумал. Напишу, как только у нас появится сова.       — С нашей отправлять нельзя. Дай письмо мне, отправлю завтра с Косой Аллеи.       — Откуда у тебя такая паранойя?       — На мне лежало шесть заклинаний от директора. И ни одно из них не было хорошим.       — Ты серьезно?!       — Серьезней некуда. Будь очень осторожен с ним, Сириус. — Я прикуриваю, и он недовольно морщится.       — Не понимаю, как они все позволяют тебе это. — Он указывает взглядом на сигарету.       — А как это позволяешь мне ты? — Хихикаю.       Он только фыркает.       Разговор с Джоан не так прост: я пытаюсь уговорить ее остаться здесь, но она не соглашается ни в какую.       — Тогда будешь писать мне каждый вечер. Ровно в десять.       — Ты перегибаешь палку. Никто обо мне не знает, расслабься.       — Стоит расслабиться — и все покатится в ад.       — Ничего никуда не покатится. Согласна писать раз в неделю, не чаще. Если, разумеется, не будет происходить ничего важного.       — Тогда по пятницам в десять вечера, идет?       — Договорились. Слушай, Беллс…       — Вот это сюрприз. Я весь внимание.       — Ты… Тебе… Блин.       — Да в чем дело?       Она вздыхает и прячет глаза.       — Мне казалось, тебе всегда нравились блондины, — почти шепотом выдавливает она.       На несколько секунд я аж подвисаю, а потом начинаю ржать. Ей мой смех явно поперек горла.       — Так, ладно, подруга. Ты же понимаешь всю нелепость своего вопроса? — Я очень стараюсь прекратить смеяться, а Джоан вся идет красными пятнами. — Давай обсудим это первый и последний раз. Он красив, как черт, поэтому я залипаю. Но бесит просто жутко. А ты считаешь, что у меня был бы шанс? Ты посмотри на меня.       — Я иногда забываю о твоем теле, прости.       — И о том, что он мой крестный, тоже забываешь? Меня ты явно переоцениваешь, а его недооцениваешь.       — Ладно, ты прав. Конечно, прав, прости. Просто я… Он нравился мне… ну… когда мы еще не были знакомы.       — Как же тебе повезло в таком случае, — с легкой завистью тяну я, и она широко улыбается. — А вот что мне делать со своей личной жизнью, просто не представляю. Я в ловушке разницы возрастов при любом раскладе.       — Все образуется, я уверена.       — Придется открыться кому-то, — вздыхаю я.       И тут происходит ЭТО. Джоан замирает на месте, ее глаза затягивает белесой пеленой, длинные рыжие волосы медленно развеваются, словно она находится под водой. Магия тихонько потрескивает. Длится это секунды три, не дольше, и она приходит в себя. И отчаянно краснеет.       — Твою-то мать, Джонни. Тебе нельзя к магглам. Молнии ты, конечно, не мечешь, но объяснить это не выйдет никак. Много ты успела увидеть за это время?       Она смотрит на меня и краснеет еще сильнее.       — Много, — каким-то странным тоном отвечает она и прячет взгляд.       — О-о-о! Так, значит, я найду выход? Расскажи!       — Ни за что на свете.       — Я ведь не опущусь до студентов, правда? Кого ты видела?       — Не скажу.       — Ну ладно тебе! Успокой мое ранимое сердце, Джонни!       — Нет! — верещит она, вскакивает и убегает с вершины холма, где мы сидим.       Навстречу ей поднимается Сириус, но, видя ее, летящую, словно разгневанная валькирия, спешит убраться с дороги. Я лишь вздыхаю и посмеиваюсь. Ну что ж, по крайней мере, я кого-то найду, это успокаивает.       Школьные мантии оказываются не так плохи. Они похожи на плащи с очень широкими рукавами, но ноги все же немного путаются в полах. Зимний плащ жутко неудобный. На выходных меня никто не заставит это носить, у меня есть парка. Мадам Малкин пытается всучить мне галстуки, я яростно отбиваюсь, тыча ей в лицо список необходимого.       — Где Вы здесь видите галстуки? Я не вижу.       Еще не хватало мне этих удавок.       Мы покупаем трех сов. Дадли такими глазами смотрит на полярную, что мне приходится согласиться. И называет ее Ядвига — как такое возможно? Я же выбираю небольшую серую неясыть. Светло-серые перья расчерчены темно-коричневым узором, непроглядно черные глазищи немного пугают. На голове и хвосте коричневого куда меньше, чем на теле, так что называю ее Арнбьерг. Еще одна неясыть — домой. Этот экземпляр намного темнее, чуть крупнее и мужского пола.       С почты отправляю письмо Сириуса Дамблдору, отчаянно борясь с желанием его прочесть. Почти все дела закончены. Есть еще одно, о котором я думаю все чаще — навестить Лонгботтомов. Так что в результате я провожу в их палате несколько ночей.       Дело непростое. Пока они в отключке, поковыряться в их системах не составляет проблемы. Распутывать, латать и выравнивать каналы — медленный и трудоемкий процесс. Когда я расправляюсь с самыми запущенными местами, их системы начинают потихоньку функционировать, и уже так свободно не разгуляешься. Я ломаю голову над этим вопросом пару дней, а решение мне подкидывает Сириус. Напиток Живой Смерти — просто, как и все гениальное. Я предлагаю опробовать этот метод на нем. Смогу ли залатать пару истонченных Азкабаном мест, пока он будет спать? У этого человека напрочь отсутствуют тормоза — он совершенно не боится и на все согласен.       Так что в один из дней мой крестный «умирает». Джоан застает эту картину неожиданно для самой себя и едва не лишается чувств. Я вспоминаю, как она месяц ревела, когда впервые увидела его смерть во сне. Он ее не предупредил. Я, впрочем, тоже. Она орет на меня минут десять, а после того как мы отпаиваем Сириуса Рябиновым Отваром, еще и на него не меньше получаса. Под действием зелья работать с чужими каналами получается, хоть и с огромным трудом. Заделав всего пару мест, я устаю так, словно поставил десяток кровных защит подряд. Преодолевать сопротивление чужой системы циркуляции — задачка не из легких.       И снова я ночую в больнице Святого Мунго несколько дней подряд. Спаиваю пациентам Напиток Живой Смерти, колдую над ними, пока есть силы, и вывожу из сна. На третий раз, когда не остается слишком уж проблемных мест, они приходят в себя. На следующую ночь их уже нет в старой палате, и я трачу минут десять на то, чтобы их найти. Пару часов просто сижу и наблюдаю, как работают их системы. Ну не поить же их силком? Убеждаюсь, что все движется в верном направлении, добавляю в список назначений антидоты к Напитку Живой Смерти, чтобы он окончательно вывелся из организма, и покидаю больницу.       Навещаю брата и убеждаюсь, что он жив и здоров. Он на удивление бодр и собран, и это очень меня радует.       После нашего экстремального лечения Сириусу становится намного лучше, и он предлагает устроить спарринг.       — Ты уверен?       — Абсолютно. Нужно размяться. — Он широко улыбается и выглядит возбужденным.       — И какой же вид спарринга ты выберешь? Хочешь, чтобы я выступал с палочкой или без нее?       — Давай в полную силу. — Взгляд у него совершенно не обременен разумом.       На что я надеялся, задавая этот вопрос?       — Сириус… — Стараюсь не говорить с ним как с душевнобольным. — Давай начнем с малого, идет? Я с палочкой, никакого жульничества.       — Это же скучно!       — Буду колдовать только невербально. С силой и темпом разберемся по ходу событий. Динки! Экстренную аптечку сюда.       — Да не стану я тебя ранить, не бойся.       — Я не за себя беспокоюсь.       — Уверенности тебе не занимать.       — Как и тебе. Ничего опасного не применяем. Кости стараемся не ломать, обширных кровотечений не вызывать. Из Непростительных, пожалуйста, давай без Авады. Сомневаюсь, что переживу ее второй раз.       — Договорились. — Его улыбка уже становится слегка безумной.       Ну ладно уж, если ему так хочется — подеремся. Мы отходим от строений подальше и встаем на расстоянии ярдов пятнадцати друг от друга. Я вытаскиваю палочку из волос и выжидающе смотрю на него.       — Ты оттуда прицелиться-то сможешь? — спрашивает он.       — Если боишься промахнуться — подойди поближе, ничего не имею против.       Он ухмыляется и нападает. А что, очень неплохо. Заклинание выходит стройным и четким, направленным точно в меня. Палочка в его руках движется уверенно и стремительно. Банальный Ступефай размазывается о мои Щитовые Чары. Я приподнимаю бровь.       — Давай веселись, я тут для чего стою, по-твоему?       И он веселится. Пять минут я разбиваю и блокирую поток из богатого набора атакующих чар. Его потоки разгоняются и пульсируют, я наблюдаю за реакцией каналов. Начинаю атаковать в ответ.       Он отлично распознает все, что я в него отправляю, и успешно отбивается. Применяет какую-то трансфигурацию, пропуская заклинание прямо по поверхности земли, и трава начинает обвивать мои ноги. Ставлю щит потолще и распутываю это нечто. Заставляю его попрыгать, уклоняясь от нескольких Империусов, борюсь с накатывающей тошнотой. Но тренировать эти заклинания нужно в любом случае.       — Кинь в меня пару Круциатусов! Хочу проверить, получится ли блокировать или расплести!       — Ты собираешься сойти с этого места, засранец?! — кричит он в ответ и кидает Круциатус.       Расплести его в полете получается без проблем. Перед вторым я плету толстенный щит в несколько слоев и с недоверием смотрю, как он проходит сквозь него, словно нож сквозь масло. Начинаю одновременно отступать в сторону и расплетать его, но расстояние слишком маленькое, так что я попросту аппарирую на ярд влево.       — Вот и сошел! — кричу я ему, посмеиваясь.       Сириус откровенно ржет и идет в атаку. Самые большие проблемы вызывают заклинания трансфигурации. Когда он материализует у меня над головой громадный камень, я даже теряюсь на пару мгновений, не зная, как лучше поступить. Но в результате попросту отправляю в полет к его создателю. Крестный не теряется и превращает его в воду, перегоняя ее обратно в мою сторону, пропустив вокруг себя. Я же замораживаю ее и закручиваю вокруг него, заключая его в подобие ледяной гробницы.       — Вода — не лучший выбор! Как, впрочем, и огонь.       Но похоже, огонь теперь возглавляет его список нелюбимых заклинаний — он не применяет его ни разу, я тоже воздерживаюсь. Мы танцуем на поляне минут двадцать, и я вижу, что с него пока что хватит, каналы перенапрягаются.       — Сириус! Как, по-твоему, достаточно для первого раза?       Он тяжело дышит и обливается потом.       — Тяжело это признавать, но, похоже, хватит на сегодня!       Впрочем, на его лице широкая довольная улыбка, и я его прекрасно понимаю. С вершины холма за нами наблюдают зрители. Я машу им рукой.       — Как круто! — кричит Дадли, размахивая руками.       Крестный похож на объевшегося сметаной кота. Все бурно обсуждают эту неожиданную демонстрацию. Вечером мы собираем наши вещи, ведь уже завтра пора отправляться в школу.       — Так. Что я забыл? Что я мог забыть? Что еще может мне понадобиться? — бормочу я перед чемоданом. — Дадли! Дадли, ты не забыл телескоп?!       — Да все я упаковал, перестань меня дергать!       — Дадс, вы нашили твое имя на одежду?       — Динки еще три дня назад нашила на все!       — Да-а-а-а-адли-и-и-и! Ты положил комплект зелий, что я тебе собрал?       — Блин, братец, прекрати уже!       — А кобуру свою взял?!       Он молчит пару секунд, тихо матерится и уносится вниз по лестнице. Я только хмыкаю.       На Кингс-Кросс нас отправляется провожать Вернон, вооруженный портключом. Мы прощаемся со всеми во внутреннем дворике, ставшем сердцем всего поместья. Дилли даже вытащил сюда небольшой столик со стульями, и мы периодически гоняем здесь чаи. Все друг с другом обнимаются. Сириуса я обнимаю с величайшей осторожностью. Зато Джонни стискиваю от души, она даже немного шипит.       — И откуда столько силы в таком тщедушном тельце?       — Действительно сильно? Прости.       — Выживу.       — Да уж, выживи, пожалуйста. Лучше бы тебе не возвращаться на работу.       — Ты надоел. Я не могу повиснуть у вас на шее и безвылазно сидеть тут.       — Я знаю, что не можешь. — Вздыхаю.       Тетя берет с нас слово, что мы завтра же напишем обо всем подробно. Обнимает нас несколько раз и едва не плачет, прижимая к себе сына. Наконец мы аппарируем к вокзалу и проталкиваемся к барьеру между платформами девять и десять. Он представляет из себя статичную иллюзию с Магглоотталкивающими и Чарами Отвлечения Внимания.       На платформе девять и три четверти настоящее столпотворение. Сотни детей, взрослых и животных создают на узком бетонном пространстве филиал ада. Запахи всех этих магов заставляют мою голову гудеть, словно гонг после удара. Жуть какая, и ведь в школе тоже будет толпа народа. Надо учиться как-то абстрагироваться от этих ощущений.       Хогвартс-экспресс блестит ярко-алыми боками и испускает клубы пара. На кой черт вообще нужен этот поезд? А как же аппарация и камины? Нет, пускай дети трясутся целый день в замкнутом пространстве без нормальной еды. Впрочем, мы-то с Дадли взяли провизию с собой. И между прочим… А как поступают семьи, живущие ближе к Хогвартсу, чем к Лондону?       Мы обнимаем на прощание Вернона, подхватываем чемоданы и клетки и заходим внутрь.