Монах и чёрт

      Руки осторожно касаются лица. Макс не может поверить. Неужели. Неужели перед ним сам владыка ада… — И ты… И ты так просто выбрал меня?       Леонард улыбается. Слегка придерживает его одной рукой. — Именно так. — Но… Но почему?       Руки осторожно начинают поглаживать небольшое, но такое желанное им тело. Красивый мальчик. На мордашке удивление, волнение, лёгкий страх и интерес. — Если я скажу, что мне очень нравятся невинные юные души, ты поверишь мне?       Макс кивает. Не может не кивнуть в ответ своему повелителю. Господину. Даже так. Который избрал его. Избавил от мук. И даже сделал своим…       Сердце приятно ёкает и проваливается в самую глубь тела. — Ты чист… Ты был чист. А теперь, когда я сделал тебя твоим… Ты мне нравишься ещё больше.       Макс купается в его голосе, как древнеегипетская царица в молоке. — Я люблю соблазнить… Люблю, чтобы тот, кого я соблазняю, наслаждался этим… Тебе ведь нравится, мальчик мой? — Очень. — Вот видишь? Мы нашли друг друга только ради этого. Чтобы нам вдвоём было хорошо.       Губы скользят по лицу Макса. — Я жду, когда ты станешь моим маленьким бесом.       Максу внутри становится жарко. — Папочка… — Какой ты сладкий.       Сердце колотится, как у маленького, пойманного зайчишки. — Я… Я люблю тебя, папочка, люблю…        Пальцы осторожно и приятно разворачивают. Нежные и мягкие укусы приходятся на чувствительный загривок. — Мальчишка. Представь, как мне нравится… Что я смог поймать себе ангела. Настоящего ангела. И будто приковать на цепь. Тебе ведь нравится, когда у тебя уже нет свободы? — Всё, что ты делаешь со мной, мне нравится, — заверяет Леонарда Макс и слегка приобнимает его. Нежно. Приятно. Мягко. — Умничка моя… Повернись ко мне. Кое-что хочу для тебя сделать.       Макс разворачивается и смотрит барону прямо в глаза, желая увидеть в них то, что он хочет сделать прямо сейчас. И находит. В их отражении показывается нож. Длинный, острый кинжал. — Несколько глотков — и ты будешь здоров.       По запястью струится алая жидкость. Макс припадает к ней губами, слегка прогибается в спине, стараясь ловить каждую каплю, стараясь не пропустить ни одного крохотного потока, струйки, блаженной, сладкой жидкости, которую бесконечно хочется пить, пить… Которой хочется наслаждаться. Как он и делает.       Самому Леонарду это нравится. Нравится давать себя этому мальчику. Его. Который с каждым глотком отдаёт себя в его волю всё больше и больше. — Ну как ты?       Нога вдруг перестаёт ныть. — А теперь попробуй встать.       Пальцы оказываются в захвате пальцев. — Молодец, вытягивай ножку… Давай, осторожнее, — направляет Макса Леонард, медленно и плавно вытягивая его из кровати. — Сейчас… — Макс стискивает зубы, ожидая боли, но… Но её нет. Нет боли, нет ничего, только в ноге отчего-то чувствуется слабость. — Вот так, молодец.       Первые шаги после дней в постели или на руках. Как в детстве. Снова учится ходить. Только за руки его держит барон. И приобнимает за спину тоже. — Стой ровно. Рядом со мной.       Макс ему только по плечо. Прижимается лицом. Обнимает. — Папочка…       Смотрит вверх. — Скажи, — начинает он вдруг неожиданно, — скажи, а ведь ты иногда выглядишь не как человек? — Конечно. Могу даже показать.       У Макса внутри всё кружится, как вихрь, который мечется осенью у углов бесприютных домов. — Давай! — Но с одним условием.       Леонард улыбается. И дальше не продолжает. Макс вдруг становится серьёзнее. — Я должен… Должен отдать тебе свою душу? — руки он разводит в стороны, будто в знак покорности и готовности на всё. — Забирай. Только… Только быстро.       Леонард смеётся. Отрывисто, быстрого смеётся и обнимает своего мальчика за плечи. — Нет, ты просто должен будешь съесть пять пирогов, согласен?       Макс радостно и быстро кивает. Так это мило. Ладонь тут же переползает на его глаза. — Не открывай, пока я не скажу.       Макс ничего не слышит. Только переминается с ноги на ногу. Совсем немного, но уже успевая совсем известить от ожидания. Ни шороха, ни вздоха… — Открывай.       Из горла Макса вырывается вздох удивления и какого-то чувства, которое сковывает низ его живота.       Перед ним стоит он. Невозможная картина. Такая… Такая нереальная. Мышцы, сильные мышцы, туго обтянутые спаленно-красной кожей, будто от пламени или от солнца. Сильно. Слишком сильно.       Рога. Огромные рога, венчающие голову. И член. Огромный член тоже. Хвост, тот самый, который Макс гладил двумя руками и оказывался в его придушивающих, как питон, кольцах.       Острые клыки, которые прорезаются в уголках рта. — Ну как тебе?       А голос его. Леонардов голос. Такой красивый. Такой нежный. Но с ним. Только с ним.       Макс не может выговорить ни слова, только глядя на этот огромный, мощный начинающий непроизвольно напрягаться член. — Какой ты… — Какой? — Слишком красивый…       Смех становится утробнее. — Вижу, тебе нравится… А скажи мне, как своему папочке.       Когтистые руки ложатся на плечи снова, и берут, нежно и осторожно, совсем как маленького ребёнка, усаживая на постель. — Что? — Чего ты сейчас хочешь?       Макс раскрывает губы шире, от чкг его и так невинный взгляд делается совсем уж овечьим, что слишком не вяжется с его словами. — Я… Я хочу тебя.       Леонард улыбается. — Вот как? Именно таким?       Он опускает взгляд на самого себя. — Да… — А ты уверен, что сможешь совладать с ним?       Огромный член слегка дёргается. — Да…       Макс слегка сглатывает. Приоткрывает рот, чтобы облизнуть губы… Но тут же понимает, что оказался в захвате бешеного, жгучего, страстного поцелуя, который е даёт ему даже вдохнуть, который оказывается слишком сильным, который придушивает и не даёт вдохнуть. Это… Какое же это сильное удовольствие. — О… — Сейчас ты будешь моим, о да…       Макс стонет и изгибается, не в силах дышать. Пальцы. Они гладят его повсюду, они готовы проникнуть, и… — А!       Макс распахивает глаза, стонет, тут же жмурится от наслаждения, пока они скользят внутри, пока напирают на какую-то маленькую точку… От которой нечто сладкое готово излиться тут же.       Как же он неопытен и слаб. И как же хочется им за это овладеть. — Какой ты узенький и нежный…       Когти будто прячутся внутри, чтобы не сделать мальчику больно. — Папочка… — Макс изгибается и почти мяукает, как котёнок, зовущий мамочку, сладко, высоко и нежно. — Что со мной?       Леонард успокаивающе гладит его, заставляя прогибаться в спине всё чаще и чаще. — Внутри тебя кое-что есть… Чувствуешь?       Пальцы напирают. Ослепительно. Это обжигает. Мучительно, но… Но так хорошо. — Да… — Эта маленькая точка позволяет тебе кончать почти сразу, как её коснутся. И я хочу потрогать её чем-то побольше, чем мои пальцы.       Макс теряет себя. — О да, пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста!.. я хочу, да!..       Леонард облизывает губы. — Ну раз ты сам попросил…       На своего мальчика он кидается, как на свою добычу. Обхватывает руками, сжимает, низко, утробно рычит на ухо, пока Макс стонет и бьётся, почти от боли, смешанной с невозможныц, слишком сильным наслаждением. Такое вытерпеть почти что невозможно. Но вытерпеть надо. Потому что кончить от этого он хочет больше всего. — Ах!.. — Тебе нравится, малыш?       Из головки вытекает капелька смазки, тут же оказавшись на подушечке пальца. — О… Очень. — Сильнее? — Да!       Голос Макса прерывается. Ещё чуть-чуть, ещё совсем чуть-чуть, и вытерпеть больше он не сможет, он держится, он дрожит, он кричит, но пытается продержаться на краю сознания.       Леонард берёт его, грубо, почти без нежности, но следя за каждым его вздохом и криком, чтобы не стало больно, чтобы мальчику было только хорошо, вот минутка, вот ещё немного, он напрягается, он кончает, изгибаясь и сладко вскрикивая при этом…       Удержаться невозможно. Накрывает их почти что одновременно. Тело каменеет. И тут же расслабляется.       Теперь он стал его мальчиком целиком. Его любовью. Его самой важной драгоценностью. Его частью…