Монах и чёрт

      Леонард обхватывает руками тело Макса, который мирно и тихо лежит рядом с ним, закинув на стройные, мускулистые бёдра выздоровевшую за раз ногу. На губах слегка застыли следы крови. Это кажется милым. Леонард знает, что она его собственная. Значит, его мальчик смог насытиться ей целиком… Смог стать его частью. Даже удивительно, как быстро. Он на него натолкнуться и… И больше думал, как принять к себе этого ангелочка, который пал сейчас так же низко, как он, головокружительный полёт прямо в раскрытые ладони. Они скользят по его телу. По плечам. По рукам. По ногам. Везде, куда можно дотянуться, не потревожив при этом спящего Макса. Милый, милый мальчик…       Губы осторожно целуют. Язык на миг показывается между них, скользит туда, где линия гладкого, чистого лба плавно и осторожно переходит в линию едва намечающейся щетинки. Больше не нужно выбривать себя налысо, в страхе заработать паразитов. Здесь он будет в чистоте. Здесь ничего ему не угрожает.       Леонард улыбается. Он помнит его светлые волосы, подстриженные коротко и не очень ровно. Помнит, как они падали, как первые листья осенью. Помнит. Но больше так стричь его не собирается.       Рядом слышится вздох. Горячий, приятный, тёплый вздох. Прямо в его грудь. Опаляет кожу. Макс зарывается в него глубже. Будто что-то ищет. Нуждаясь в этом тепле. — Маленький мой… — шёпот вытекает из губ Леонарда плавной волной, прямо на него, обволакивая, как кокон беззащитную, маленькую несуразную гусеницу, которая потом должна переродиться в нечто прекрасное и хрупкое.       Макс сжимает край шкуры, начиная прижиматься ближе. — Папочка…       Леонард прикрывает глаза и почти что стонет от удовольствия. Папочка… Как же нежно это звучит от его мальчишки. Такого жаркого, сладкого и нежного. Его хочется целовать. Снова и снова. Чтобы он сам стонал и изгибался в руки, которые жгут его, как тёплые, но уже не опасные угли.       Макс почти бестолково тыкается в грудь носом. Слегка мурлычет. Пальцы поглаживают по бархату волос. — Поцелуй меня, — Леонард почти приказывает, но так нежно, что подчиниться ему хочется ещё и ещё.       Макс покоряется. Целовать ему нравится. Особенно послушно.       Сначала касается грудины, которая слегка выпирает под слоем сильных мышц. Потом идёт чуть левее. Сосок. Напряжённый, мужской сосок, при одном виде которого живот как пронзает.       Выше, выше, ещё выше… Слегка полизывает шею. Как нравится. Язык почти что сухой. Как у котика. Которому можно доверить свои руки. Кот не обидит. Он же кот.       Губы осторожно касаются губ. Это тихо. Это приятно и мило. Макс прикрывает глаза, чувствуя, что поцелуй тут же переходит из его инициативы в руки Леонарда. — Ну как тебе?       Макс приоткрывает глаза. Он в миллиметре от губ. Только в одном. Совсем немного. И это… И это так мило, что хочется целовать снова и снова. — Ещё…       И снова желание мальчика оказывается реальностью. Леонард скользит языком внутрь. Ощущает вкус. Какой-то… Какой-то уже не такой мальчишеский, но всё равно приятный. — Ты такой сладкий…       Леонард тает от умиления. — Ты тоже, мальчик мой. Давай поцелую тебя ещё, где ты хочешь?       Макс изгибается в нежный ладонях. — Здесь, — он показывает напряжённый животик, который поднимается вверх, ни на миг не расслабляясь. — Конечно, как хочешь, — шепчет Леонард и начинает углубляться в поцелуи…       Макс дрожит и изгибается на любимых руках, слегка мурлыча в ответ на прикосновения. — Ещё…       Ему всегда нужно больше. Никогда не остановится. Он хочет, чтобы его зацеловали, присасывая кожу, покусывая, лаская языком. Ему хочется удовольствия.       Рога почти что царапают складку кожи. Живот начинает урчать. И это на животное мурлыканье не очень-то похоже… — Кто-то проголодался? — Да…       Леонард прижимает к себе лапку — на неё похожи подогнутые пальца Макса и нежная тыльная сторона ладони. — Тогда иди на коленки.       На коленях, покрытых тёмно-загорелой кожей с алым оттенком, сидеть очень приятно. — Лео… — Да? — Скажи мне…       Макс ведёт руками по его обнажённой груди, которая тяжело поднимается от горячего дыхания. — Как ты ходишь с рогами? Тебе удобно? — Привык, — губы обнажают острые зубы в улыбке. Довольно мягкой и нежной.       На столе, будто по волшебству, оказывается несколько блюд с пирогами. — Можно потрогать?       Пальцы осторожно касаются чего-то, похожего на кость. Да, такое Макс трогал. Только в разы меньше, только у козы и пару секунд, потому что наглое животное решило пободаться. — А ты не испугался?       Леонард спрашивает это, сам не зная, почему. Почему его мальчик должен был бояться его, своего будущего папочки? — Немного сначала. Ну представь, что ты это видишь вдруг ночью.       Макса затыкает кусок пирога. Начинка внутри растекается приятным вкусом капусты и грибов. Лесные… Так и отдают его сырой влагой. — Пока я видел ночью только маленького и слишком разговорчивого мальчика, которому нечем было занять свой ротик.       Макс улыбается. Сглатывает кусочек. — Папочка… — Да?       Макс откусывает уже сам. Глотает следом за этим густую, сладкую медовуху. — А у вас все там такие, с рогами и хвостами? — Почти все. — А хвостик у тебя мягкий…       Леонард слегка придвигается ближе, разрешая своему мальчику взять его в руку. — Будешь мне его расчёсывать и массировать.       Макс кажется довольным. Глотает ещё и ещё. Ощутимо тяжелеет. Но за разговором насыщение наступает почти незаметно. — А у тебя есть крылья?       Леонард кажется озадаченным. — В плане? — Как у летучей мыши или… Или какие там?       Пальцы осторожно прихватывают Макса за холку. — Есть. А будешь хорошо себя вести — я тебе их покажу.       Глаза Макса делаются довольными. — Спасибо…       Он сыт. Слишком сыт. Даже раздут от еды и влаги. — Что-то я наелся… Прилечь наверное… — У меня есть идея получше.       Леонард подхватывает Макса на руки. Несёт. Куда-то медленно и осторожно несёт. Свет становится чуть приглушённее и теплее. Глаза можно и не открывать. Так хорошо. Рядом. С папочкой. Таким нежным. Таким осторожным с ним, как с хрупким сосудом.       Огромная купальня прямо в полу поражает своими размерами и глубиной. Но не сразу обрывается в бездну какого-то буроватого от свечей цвета, она идёт гладкими ступенями. Мрамор. Роскошный мрамор. Макс удивлённо раскрывает глаза. И понимает, что его опускают в мягкую, пахнущую приятными травами воду… — Так хорошо здесь. — Я рад, что тебе нравится. Ложись поудобнее.       Руки осторожно отпускают. Чтобы их владелец мог залезть в воду тоже. Леонард усаживается рядом. Придерживает Макса под спиной. — Ты давно так не купался. — Давно… Я, может быть, только летом в реке…       Нос окутывает запахом прибрежных ив, водорослей, кубышек и самой воды, быстроц, текучей под травянистым, ароматным, небесно-далёким солнцем…       Видение исчезает. Всё возвращается в приятную духоту купальни. Запах трав, каких-то неизвестных, как в той мази, сделанной в аду и привезённой на землю. — Не засыпай. Лучше пожуй.       На блюде, стоящем на краю купальни, лежит огромный пирог. По-настоящему огромный. — Это сладкий. Угадаешь с чем — покормлю тебя с ручек.       Макс берёт один кусок и закладывает его себе прямо в рот. Кисловатый вкус. Но только чуть-чуть. Приятно. И больше, конечно, сладкое… — Это… Это вишня, наверное?       Леонард улыбается. И берёт один кусок, начиная кормить им мальчика. — Угадал.       Макс жуёт и жуёт, глотая медленно, редко, слегка помурлыкивая от удовольствия. Это прекрасно. Быть сытым. Быть располневшим. Это чудесно.       Сзади вдруг слышится лёгкий шорох и фыркающее подчихивание. — Явился, хвостатый. Давай сюда, что принёс.       Макс оборачивается. Сзади него стоит на задних лапках зверёк. Усы, хвост, небольшой росточек, круглые ушки… Это крыса. Причём самец. Довольно жирный, уже не такой молодой, но на вид мягкий. Вон как шерсть на боках собирается в жирненькие, приятные складочки.       Леонард разворачивает записку. А написано в ней много что… — Сегодня прибыли новые, — вполголоса читает он, — нужно откармливать, бывших послушников мы все вместе… Так.       На обратной стороне пишет, выцарапывая нечто острым когтем. Сразу. Даже без чернил и пера, будто сами когти подтекают чернотой на бумагу. — На, забирай.       Крыса даже не подходит. Только переворачивается на бок. И слегка поскрипывает зубами. — Это саботаж?       Шевелит усами. Коготь тут же касается её животика. Глазки прижмуриваются, а лобастая голова начинает потираться прямо об руку барона. — Ну иди, иди.       Крыса с письмом в зубах растворяется. — Ого… — Видел? Такая у нас связь.       Руки шлёпают Макса по животику. Так, что он сам начинает дрожать и слегка прогибаться. Как же здесь всё необычно — настоящая новая жизнь…