Анабиоз

…помню, я заметил, что симпатичен тебе тоже, и после этого ты стала смотреть на меня по-другому. Думаю, больше всего ты мне нравишься, когда просто находишься рядом. cigarettes after sex — k.

      Крестьянская жизнь убогая и пропащая. Тропа к королевской терниста и неблизка, однако Юрген Зильберман не против прогуляться. Горькая обида служит мотивацией, а упивание свирепой ненавистью как нечто целесообразное, помогающее достигать поставленных целей.       Из роли обезличенной жертвы в роль нападающего, в роль, в которой Юрген никогда не был. Долгие годы психологической травли из-за внешнего вида пробуждают в подростке страх быть отрицательно оценённым другими; влияние прошлых эпизодов негативного опыта в общении с окружающими формирует социофобию, которая ухудшает его психологическое состояние с тринадцати до восемнадцати лет. Жестокий пубертатный период хранит худшие воспоминания: Кёниг там слабый и обиженный, забитый и беззащитный. Он не может смотреть фильмы с главными героями — стереотипными ботаниками и некрасивыми девственниками, которые в конце концов обязательно раскрывают свою глубокую и интересную личность. Не может смотреть, потому что знает что это — пустая телевизионная брехня, рассчитанная на неокрепшие умы. Знает, что невозможно стать крутым и популярным по щелчку пальцев, знает, что влюблённых взглядов со стороны девушек не прибавится, знает, что никто не перестанет обкидывать гнусными обзывательствами.       Ему уготовано безрадостное будущее Франка Леманна, где полное отсутствие амбиций тормозит и лишает возможностей. Быть неудачником слишком просто, поэтому Юрген презирает инфантильную позицию героя, прислушиваясь лишь к его единственному верному суждению:

Я просто собираюсь двигаться. Остальное будет развиваться само собой.

      Берлинский блюз сер и прекрасен, но ему нужно идти вперёд, чтобы доказать свою значимость. Многолетнее одиночество и увлечение компьютерными играми, заправленное дикими представлениями о мучениях своих обидчиков, заставляют задуматься об армии и военной карьере. Бабушка с дедушкой поначалу отговаривают, боясь за единственного внука, и просят отказаться от идеи быть снайпером. Однако Юрген непреклонен и упрям, планирует жизнь наперёд и не держится за Лаутерах. Вскоре улетает свободной белой птицей с нераскрытыми крыльями в синее небо, не учитывая свою неразрешимую проблему с социальной тревожностью.       Когда он один, то полон боевой злости и бесповоротной решимости; когда находится среди людей, то симптомы расстройства дают о себе знать. Когнитивные — панический ужас захватывает сознание и убеждает в собственной никчёмности, ведь есть кто-то, кто превосходит Юргена; кто-то, кто посмеётся; кто-то, кто никогда им не проникнется. Физиологические — тело потеет, голова кружится. Хочется спрятаться и забиться в угол, чтобы чужие взоры не клевали и не прокалывали кожу. Поведенческие — парень избегает большого скопления людей, ему трудно свыкнуться со своим положением в армии Бундесвера, именно поэтому тревожность нарастает, и Зильберман сам обращается к тамошним врачам. Его отправляют домой, не понимая, как вообще психиатры допустили добровольца к службе. Затем приходится начинать терапию с психотерапевтом, который назначает ингибиторы и клоназепам, и состояние Юргена приходит в норму. Тогда он опять успешно проходит медицинскую комиссию, умалчивая о своём диагнозе и пряча препараты в вещах.       Он справляется: за несколько лет перевоплощается из скованного Юргена Зильбермана в устрашающего Кёнига. Только не учитывает, что таблетки рано или поздно закончатся; мужчина, чувствуя, что недуг отступает, становится излишне самоуверенным и думает, что рецидив ему не грозит. Но со временем всё возвращается на круги своя, особенно после перевода в ОТГ-141, где появляются новые лица, новые места, новые нежелательные эмоции.       Кёниг действует в одиночку, безмолвный и мёрзлый. Тревога, как ледяные копья, вонзающиеся в плоть, — замораживает органы, не позволяя телу свободно двигаться. Мужчина старается избегать ситуаций, вызывающих беспокойство, тем не менее одного беспокойства избежать не удаётся.       Этэйн Мак-Аластер — новоприбывшая — часто на него смотрит, часто обращается. Ему проще отмалчиваться и изредка кивать, чем выходить на более близкий контакт. Она заступается и по-доброму улыбается, хотя Юргену трудно поверить в искренность её поведения. Этэйн проводит первый осмотр, затем зовёт с собой и фотографирует, поддерживает и касается, не брезгуя, — Кёниг медленно привыкает к посторонней. К непросто дружелюбной посторонней, а к красивой.       Для него красивой.       Признаёт данный факт не сразу, так как Юргену редко удавалось знакомиться с женщинами. В подростковом возрасте ему нравились девочки, но он не смел подходить к ним; в перерывах между военными поездками и под антидепрессантами Кёниг ходит на свидания и даже недолго встречается с женщиной, которой он вскоре перестаёт быть интересен.       Ему становится удивительно наблюдать за тем, как одна и та же женщина способна своим появлением вызывать неистовые штормы, но в ту же секунду успокаивать, как освежающий бриз, дующий на нагретый берег. Этэйн будто бы повсюду и будто бы нигде, поэтому Кёниг опасается думать о ней. И если бы не алкоголь, безжалостно бьющий в голову, то он бы никогда не сказал женщине о своём интересе к ней.       В её глазах тоскливая жалость, иначе зачем подбадривать и гладить руками? Она может стать хорошей подругой, но мужчина терпит совсем иные желания. Из-за них в голову приходит дурная идея, и Кёниг, ведомый ею, является к Мак-Аластер в лазарет. — Этэйн, — пока он кратковременно смел, то попросит о помощи.       Сегодня женщина какая-то не такая: неприветливая и словно потерянная. — Да? — выдавливает улыбку, суматошно поправляя волосы. — Ты говорила, что являешься неврологом и психологом, я… могу обратиться к тебе?       Мужчина на самом деле не знает, хочет ли пройти терапию, чтобы работать эффективнее, или попросту желает провести с ней время. Этэйн же строит предположения по поводу его психического состояния, однако не смеет лезть к Кёнигу со своими советами и уговорами записаться к ней на приём. — У меня социофобия, — продолжает он, изредка поглядывая на Мак-Аластер. — Отказался от сеансов, долгое время принимал таблетки, во время отпуска покупал их, затем… всё закончилось, и я подумал, что ремиссия будет идти бесконечно, aber ich habe mich geirrt. — Ты отказался от психотерапии? Экспозиция бы помогла, особенно в сочетании с лечебными тренингами, — Этэйн не рада это слышать. — Мне нужно было скорее приступить к службе. — Поэтому тебе назначили препараты? Они же не лечат, а просто убирают симптомы. При долгом употреблении вообще может возникнуть депрессия… — она вновь смотрит с тёплым сочувствием, забывая о своём плане отдалиться от Кёнига, чтобы меньше в него влюбляться. — Он говорил об этом, помню, — переступает с ноги на ногу и скрепляет руки в замок за своей спиной. — Тебе нужна релаксация, понимаешь? Чтобы стало проще реагировать на происходящее. — Так, может… я стану твоим пациентом? Как приедем — выплачу деньги. — Нет.       Её слова впервые звучат грубо — Кёниг теряется. — Просто… — Этэйн становится чуть мягче. — Во-первых, этим стоит начать заниматься явно не на базе. Во-вторых, в мои обязанности не входят консультации и прочее, я просто парамедик. И… в-третьих… — Мак-Аластер бегло окидывает помещение глазами и даже не задерживает взгляд на мужчине. — Мы не можем… то есть, я не могу быть твоим врачом. — Почему? — цепляется именно за последнее утверждение. — Я уже давно нарушила этику психолога, когда мы пили, например. — Ничего страшного. — Diabhal, ты не понимаешь. Нельзя начинать терапию, когда… — внезапно обрывает предложение. — Если бы мы были незнакомы, и ты бы изначально пришёл ко мне, то да, мы бы сработались. — Разве мы не коллеги? — Кёниг и в самом деле не понимает, однако своими нежелательными вопросами мужчина выводит Этэйн на чистую воду. — Да что такое…       Мак-Аластер не из тех людей, которые топчутся на месте: несмотря на накопленные переживания, сейчас ей легче кинуть их в Кёнига и получить отказ, чтобы позже женщина смогла справиться с оставленным осадком глубокого огорчения самостоятельно. — У меня есть к тебе чувства, Юрген, ясно? Я не могу быть твоим врачом по этой причине.       Она ожидает что угодно: пресловутое «ладно», беспощадное «притормози, Этэйн». Ожидает какого-то осуждения или извиняющегося выражения лица; слыша это, Кёниг должен развернуться и уйти, тогда Мак-Аластер облегчённо выдохнет и через какое-то время переборет липкую влюблённость.       Но он молчит то ли растерянный, то ли не разбирающий столь простых и хорошо услышанных слов. Этэйн говорит о подобных вещах храбро, совсем не так, как сказал бы Кёниг. — Раз у тебя больше нет… — смятенная женщина, не дожидаясь реакции собеседника, желает поскорее прогнать его, и её быструю речь прерывает непредвиденное и высокотемпературное: — Взаимно.       После сказанного Юрген перебирает про себя все возможные ругательства на немецком, так как озабочен тем, что звучит менее эмоционально, как хотел бы. Стоило ответить «я сам влюблён в тебя» или «у меня тоже есть чувства»; может, он подошёл бы, чтобы взять за руку, но из-за приятного шока остаётся произносить малое. — Что? — до такой степени не ждёт ответного признания, что выглядит в данный момент, словно школьница, впервые в жизни получившая валентинку.       Когда сердце постоянно в разбитом состоянии, то сложно представить его цельным. — Ты добра ко мне, Этэйн. Я… ценю это.       Очень неловко как ей, так и ему. Необходимо сказать хоть что-то, но слов либо не хватает, либо они готовы вырваться с избытком. — Как твоя голова, кстати? Не болит? — не к месту интересуется Мак-Аластер, — Знаю, последние разы ты наблюдался у Кейси. Просто… — женщина хмыкает, далее закусывает губу, — решила узнать. — Про мигрень? — уточняет мужчина, не успевая за резкими поворотами их беседы. — Всё в норме. Вроде.       Она всегда казалась ему сильной, временами отважной и внимательной, — и не перестаёт казаться — но сейчас поведение Этэйн для неё нехарактерное. Похожа на свою сестру Эмер, когда пытается не пересекаться взглядами и избегает контакта, хотя именно Мак-Аластер всегда делала первый шаг к Кёнигу. — Ладно, — знает, как глупо смотрится, — прости, что не смогла тебе помочь с твоей проблемой. У меня есть хорошие знакомые специалисты, я поговорю с ними. — Спасибо.       Юрген продолжает неподвижно стоять. Немного сбитый с толку, он ловит себя на растущем влечении прикоснуться к ней, раз их симпатия друг к другу оказывается одной на двоих. Тем не менее боится сделать что-то неправильное, и неконтролируемая тревога берёт над ним контроль. — Эй, — негромко и с толикой необыкновенной ласковости протягивает женщина. — Всё хорошо, мне не стоило ставить тебя в неловкое положение.       Зная о его расстройстве, было неправильно вгонять в возможную стрессовую ситуацию, приплетая свою влюблённость. И становится ещё хуже, когда Кёниг испытывает то же самое и обязан вести себя определённым образом, по этой причине его сердцебиение учащается, а пальцы слегка подрагивают. Этэйн осторожно подходит, пристально смотрит и легонько обхватывает его торс руками. — Всё хорошо, — ещё раз повторяет Мак-Аластер, поглаживая широкую спину. — Всё хорошо…       Он очень медленно успокаивается — она терпеливо ждёт. — Я не знаю, что сделать. — Обними в ответ.       Кёнигу нужно удостовериться, что его переживания разделяют, — Этэйн разделяет. Нужно удостовериться, что к нему хотят так же прикоснуться, — Этэйн касается. Нужно удостовериться, что в него влюбляются неподдельно, — Этэйн влюбляется неподдельно.       Именно это в себе женщина и ненавидит. Слабость перед чувствами, когда разум силён. Плакать из-за осознанной привязанности на холодном кафеле, затем изолироваться, чтобы морально над собой не издеваться, а следом обнимать и снова верить в то, что кто-то о ней думает, — так смешно и жалко, что хочется себя ударить.       Но вдруг Кёниг наклоняется, обвивает тренированными руками женское тело и сильно прижимает к себе, ненароком приподнимая Этэйн. Его голова опускается ей на плечо, утыкается в шею, и на согнутых ногах, чтобы хоть как-то совпадать по росту, мужчина продолжает держатся за неё, как за что-то важное приобретённое. В эту секунду Этэйн понимает, что нужна ему. Ощущает, как никогда не ощущала прежде. Откровенно говоря, она никогда этого не чувствовала.       То ли врач, то ли влюблённая — совмещает в себе две функции, что весьма неразумно и непрофессионально. И сильно желание обнимать, чтобы стало легче; хочется остаться и продолжать дотрагиваться тела, да только есть вещь, настораживающая Мак-Аластер.       Его социофобия, его меняющееся поведение при операциях, когда тот убивает людей. Абсолютно каждый солдат проходит психологическую подготовку, а уж тем более спецназовец — человек, посвящающий целую жизнь войнам. Частые возможные последствия служащих — ПТСР, депрессия и взгляд на две тысячи ярдов. Этэйн любыми способами избегала бы подобного, поэтому сделает всё возможное, чтобы не усугубить состояние Кёнига. Направит его к другому квалифицированному сотруднику, а сама останется поддержкой.       Вместе люди сильнее.       Смущать Кёнига — любимое хобби Этэйн. Нравится наблюдать, как он прячет глаза, как потирает шею, когда не знает что ответить, и как изредка запинается. Правда с каждым их последующим взаимодействием становится более инициативным, и подобное выглядит так, будто ему самому всегда было недостаточно физических ощущений.       Как и ей.       Неделя за неделей, но до сих пор, когда они вдвоём, у Мак-Аластер слова застревают в горле. На очередном приёме Кёниг внезапно тянет Этэйн на себя, и та садится к нему на колени. — У тебя игривое настроение, Юрген? — наклоняется к лицу, шаловливо смотря в глаза. — Наверняка устала стоять на ногах, — прокашливается и избегает зрительного контакта. — Наверняка устала, — пододвигается, кладёт ладонь на его торс. — Посижу немного.       Рука скользит вверх по груди, гладит шею и перемещается на лицо. — А ты? — вновь линиями по шраму. — Не устал за сегодня? — Не сказал бы, — сердце бьётся чаще, когда она так близко.       Внимание на губах друг друга, внимание на взаимном влечении. Ей нужно поцеловать его без стеснения, без промедления. И Мак-Аластер поддаётся порыву, оставляя долгий поцелуй сначала на виске, затем на щеке. У него кожа горит, горят органы; повторяющиеся касания тёплыми губами — манна небесная. Верующая бабушка Кёнига — милейшая Джисела — любила рассказывать о Моисее и о Боге, кормившего того хлебом с рук. И Юрген готов поклясться, что желанная пища в виде подобного выражения любви и есть то, что хочется получить после двадцати семи лет скитаний.       Пальцем по подбородку, по кадыку. Мак-Аластер рассматривает его лицо, не веря, что кто-то глядит на неё совсем иначе. Потому что он привязывается, потому что нуждается в ней. И мужчина робко подносит руку к лицу Этэйн, запускает пальцы в её волосы и начинает поглаживать скулу. — Поцелуй, — говорит она ласковым шёпотом; не приказывает, а просит.       Кёнигу не трудно выполнить просьбу.       Неуверенно тянется к губам, прижимается к ним, не углубляя поцелуй. Этэйн отстраняется, — ей этого мало — поэтому ещё раз целует, наслаждаясь моментом. И звук поцелуя выходит бесстыдно громким, разбавляет угрюмую тишину. — Так грустно, — молвит женщина, оторвавшись от Юргена. — Работать нужно, — прислоняет лоб к его лбу и томно вздыхает. — Буду приходить чаще. — Было бы здорово, но тогда мы будем отвлекаться и всё такое… — поглаживает его плечи и грудь. — Я и не против, конечно же, однако это не то место… — говорит с паузами, так как особо не готова следовать своим же словам.       Этэйн всё равно не может избавиться от страха быть оставленной. За внешней игривостью и за более сдержанными прикосновениями скрывается явная настороженность. Она ожидает, что когда-нибудь Кёниг увернётся от неё, когда та подойдёт обнять, скажет о её сверхчувствительности, и тогда вся проделанная работа над своими эмоциями опять канет в Лету.       Но контроль длится недолго, потому что Юрген, порой сомневаясь в правильности своих действий, предпочитает показывать симпатию не через слова, а через телесный контакт. Ему так же не по себе, как и ей, от мысли, что интерес пропадёт, ведь однажды мужчина проходил через это с одной эмоционально холодной особой с Форальбергштрассе.       Они постараются избежать нестабильности в отношениях, разберутся в себе вместе и будут любить преувеличенно и ярко. Начнут двигаться, а остальное будет развиваться само собой.