Анабиоз

…пока ты со мной, тебе будет хорошо; ничего не причинит тебе боль, ничего не отнимет тебя у меня. cigarettes after sex — nothing's gonna hurt you baby

      Эмер врывается в лазарет, следом закрывая дверь на щеколду. Тяжело дышит носом, горло пересыхает; женщина непрерывно стучит ладонью по своей грудной клетке, судорожно ходя кругами по помещению. — Ублюдок, ублюдок, — она ломается на части, представляя наперёд приставания Брана. — Я как чувствовала, что так будет, чувствовала чёртов подвох.       Эмер знает, что он последует за ней, знает, что будет упрашивать вернуть давно изжившие себя отношения. Побегает, как вшивая сирая собачонка, а далее вцепится клыками, заражая бешенством. Мак-Аластер не может этого допустить: так стыдно перед другими, так грязно от прикосновений Клери. Женщина поддаётся негативным эмоциям и сжимающей шею истерике, поэтому сильно толкает мужчину, и после этого все на них смотрят. Смотрит Гоуст.       Райли не должен был этого видеть, и если бы Эмер могла, она бы не допустила такой позорящей её ситуации. Мак-Аластер непросто сдержать себя, когда вместо любимой и долгожданной сестры женщина встречает монстра под личиной радетеля.       Бран в самом деле не оставляет Эмер в покое. Не выдерживает и двадцати минут и подходит к двери медпункта. Пытается войти внутрь, дёргая за ручку. — Эмер, открой. Мне нужно вещи занести.       «Что? Какие к чёрту вещи?» — она опасается своей самой худшей догадки.       Мак-Аластер не собирается вести себя, как обиженный ребёнок, поэтому она, возвращая самоуважение, которое так долго пришлось восстанавливать, открывает дверь, впуская нежеланного гостя. — Чего спряталась? — мужчина заносит сумки и ставит их на кушетку женщины, на которой все эти дни она спала: метит территорию. — Не понимаю, чего это ты так обругала меня?       Он облизывает полные губы, клоня голову набок. Это круглое лицо с огромными и блестящими, слегка помешанными глазами, вызывает сплошное омерзение; Эмер в абсолютном шоке с того, что когда-то испытывала любовь к этому человеку.       Нет, это никогда не была любовь. Примитивное влечение, пагубная привычка, нездоровая привязанность, смертельная болезнь. Не любовь.       В её понимании всё должно было быть иначе. Возвышенное, в какой-то степени иррационально чувство — всегда взаимное, всегда отдающее. Когда самое простое имя выжигается тавром на коже, на сердце, на коре больших полушарий. Когда, даря вывернутую душу другому, получаешь его, точно такую же, взамен. Когда, сидя в тишине, вы понимаете друг друга без лишних слов. Эмер слишком наивно верила в это, в итоге перепутав любовь с зависимостью, — нужно было следовать примеру Этэйн и посмеяться над опутывающими страстными переживаниями, относиться, как к дурацкому развлечению.       Этэйн не верит в любовь, и её это спасает; Эмер же погибает и медленно разлагается.       Скрещивая руки на груди, Мак-Аластер хочет защититься. — Если ты тронул мою сестру, то… — То что? — лающий злорадный смешок проносится по лазарету. — Она просто приболела после своей Австрии, а я её заменил. Не устраивай сцены.

Не устраивай сцены.

      Одно из самых мерзких предложений, вырывающихся из его рта. Фраза, переворачивающая стрелочку гнусного обвинения на Эмер, ведь Бран никогда не был виноват, не был агрессором — в этих отношениях он жертва, тот, кого нужно избавить от тиранши. — Какая-то ты психованная.

Какая-то ты психованная.

      Убеждает, что Эмер преувеличивает, путается в собственных эмоциях, чересчур переживает: женщины ведь по своей природе такие истеричные, не правда ли? — Заткнись, — дерзит Мак-Аластер, поднимая его сумки и бросая на пол. — Зачем сюда пришёл? — Буду работать с тобой, — обходит Эмер, скользя пальцами по талии. — Может быть, спать…       Шепчет на ухо, будто имеет право на её тело, на её волю. Считает недавно вылупившимся птенцом, которого нужно оберегать и кормить. Над которым можно иметь власть и контролировать каждый шаг; быть в роли бездушного наставника и лилейного надзирателя, пороть и не поощрять. — Не позволю, — твёрдо пытается отстоять себя Эмер, — Уходи. — Но я хочу быть здесь, любимая. Мы команда, помнишь? — Мы не команда.       Он делает всё возможное, чтобы вывести женщину, растоптать её нервную систему. И Мак-Аластер — наученной за все предыдущие годы — удаётся справиться с дикой яростью. Делает глубокий вдох, осознавая, что грубость с её стороны только раззадоривает мужчину: он одержим её криками, испорченным настроением, так и норовит напитаться былыми страданиями. — Хорошо, — ни к чему препирательства; Эмер использует иную тактику. — Оставайся.       Бран искренне поражается, несмотря на то, что подобная перспектива ему нравится.       Оставшееся время до операции на западной границе с Гватемалой Эмер проводит где угодно, но только не в лазарете. Тем не менее Клери таскается за ней — никудышный помощник — и невзначай трогает за части тела. И как бы Мак-Аластер не дёргалась от столь нежеланных касаний, она не может показать всем видом облепляющее её отвращение, ведь некоторые из солдат на них поглядывают. Навряд ли им интересна чья-то личная жизнь, просто Эмер не желает получать лишнее внимание.       Несколько раз она видит Гоуста; у мужчины совсем другой взгляд и нацелен он не на неё, а на Брана. Женщина старается избегать лейтенанта, и Мак-Аластер трудно объясниться перед собой, отчего беспомощная растерянность становится её тенью.       Райли что-то испытывает, но не может дать описание тому, что ссаживает изнутри. Растущее раздражение при виде того мужчины давит на грудь, и он наблюдает за изменениями в поведении Эмер. Заметно, что общество новоприбывшего врача нервирует её, однако Саймон не знает их истории, не знает, что связывает.       Эмер единожды выполняла роль парамедика — на Канадской границе, выезжала вместе с военнослужащими, оказывала неотложную первую помощь. В остальные же разы она либо инфекционист, либо врач общего назначения, остающийся на своём пункте. Мак-Аластер не ожидает от себя полной готовности отправиться на горячие точки, держа в руках аптечку и автомат: сбежит куда угодно, лишь бы не быть рядом с Клери.       И первая миссия в Белизе проходит без трудностей; ближе к вечеру Эмер с частью отряда возвращается на базу. Разделённый с ней Бран отправляется с другой половиной команды, куда входит Гоуст, поэтому Мак-Аластер пользуется возможностью: просит разрешение переселиться в общую комнату. В его отсутствие женщина перетаскивает малое количество личных вещей и занимает пустующую койку.       «Здесь он не посмеет донимать. Пусть даже мне… неловко, но лучше быть тут, чем в изолированном месте вдвоём», — Эмер решает ночевать со спецназом и парой парамедиков, а днём работать в медпункте.       Нескоро до женщины доходит, что в общей комнате также обитает Райли — надеется, что его кровать будет стоять далеко от её.       «Словно идиотка. Прячусь от бывшего, но с другой стороны мне как-то всё равно, что подумают другие: о моих перебежках, о нервозности. Главное быть дальше от этого козла, ничто и никто не помешает моей работе. Днём я смогу его выносить — мало на что способен при всех, но ночью… ночью не спасусь», — Эмер тонет в топких размышлениях, сидя на постели, не обращая внимание на входящих мужчин, вернувшихся с операции.       Гоусту непривычно видеть её здесь. Он осматривает Эмер с ног до головы, далее концентрируя своё внимание на лице, глазах: женщина будто пытается увернуться от его орлиного взора. На мгновение, она поднимает суетливый взгляд, чтобы торопливо спросить у рядом стоящего лейтенанта: — Кому-нибудь нужна помощь? — Вроде нет.       Райли проходит к своей койке во втором ряду у двери, и Мак-Аластер понимает, что их спальные места хоть и не стоят рядом, однако находятся напротив.       «Всегда просила ночевать в лазарете, отдельно от других хотела быть. Сейчас же я с ними, и меня, кажется, принимают, не задают вопросов. Вполне устраивает.»       Эмер не могла и предположить, что среди мужчин будет чувствовать себя в малой, но всё же безопасности. Она не ждёт заступничества и уж тем более постоянной защиты: всегда справлялась сама — в этот раз справится тоже.       Мак-Аластер поглядывает на Гоуста, пока тот не видит. Они вновь в почти замкнутом пространстве, и Эмер солжёт, если скажет, что не наблюдает за ним.       «Он спит в маске. Интересно, кто-нибудь из сослуживцев видел его лицо? С Джоном они, кажется, близки. С Алехандро, Прайсом…», — она задумчива, старается побороть развивающуюся увлечённость Райли.       И он смотрит в ответ до того момента, пока Эмер не отвернётся и не сделает вид, будто занята чем-то. Она встаёт со скрипучей койки, чтобы пойти в душ, однако, подходя к порогу, соединяющему комнату и коридор, вдруг останавливается. Глядит вдаль и следом возвращается к кровати, сжимая кулаки. Лейтенант акцентирует внимание на мимо проходящем Бране; он ищет её, караулит, но не осмеливается зайти внутрь.       «Как же он задолбал меня, diabhal. Gombeen конченный», — Мак-Аластер злится, проклинает своего мучителя; так и остаётся на всю ночь в помещении, остерегаясь выйти даже в туалет и зная, что, скорее всего, он будет поджидать её.       Следующим утром Эмер приступает к работе в лазарете, пока Клери с другим парамедиком отправлены на миссию в Аламеда-де-ла-Сагра, поэтому пока что она избавляет себя от нудных расспросов и всевозможных унижений Брана. Но к вечеру, когда отряд прилетает обратно, разъярённый мужчина распахивает дверь и на повышенных тонах заявляет: — Решила сбежать от меня? — угрожающе смахивает со стола папки с документами, чуть не разбивая стоящие на нём ампулы.       Эмер пятится назад, рефлекторно выставляя руки вперёд. — Ты псих. — Ещё одну заяву накатаешь? Пожалуешься ебанутой сестре? Или тётке? — Мак-Аластер окунается в их кошмарное прошлое, где внезапный приступ агрессии — привычное дело. — Если потребуется. Пошёл к чёрту отсюда, — Эмер защищается, не собирается забиваться в угол. — Нет. Неужели по мне не скучала? — приближается, похож на умалишённого, недавно сбежавшего из психиатрической клиники.       Адреналиновая волна страха, совмещённая с глухим озлоблением, разливается по телу Эмер; и это тело — ослабленное и затравленное — содрогается каждый раз, когда Бран делает шаг в сторону женщины.       Гоуст получает несколько ножевых ранений; они неглубокие, терпимые. Идёт сразу к Эмер, несмотря на то, что несколько медиков сейчас свободны. Подходя к лазарету, он вмиг замирает, слыша мужские возгласы. — Жаль тебя не было ночью. Давно не слышал, как ты стонешь. — Ты мерзок, — Райли слышит, как голос Эмер сердит и надтреснут. — Проваливай, дай мне работать спокойно. — Нашла уже себе кого-то? — молчит, сам отвечая на свой вопрос. — Нашла. Ты как была шлюхой, так и осталась. — Мы расстались несколько лет назад, — Мак-Аластер хочет ударить его и расцарапать ногтями лицо. — Это ты рассталась. Я — нет. Думаешь, какие-то штрафы, какие-то тупые запреты меня отдалят от тебя? Разве ты не хочешь играть со мной в игру? Помнишь? Наша игра, Эмер?       Гоуст слышит звук, напоминающий стук по дереву. Лейтенант оказывается в затруднительном положении: не собирается подслушивать, не собирается уходить — самым разумным вариантом остаётся помешать Клери навредить ей. — Я стучу, а ты садись на колени. Поделай что-нибудь, чтобы меня развлечь, — следует гнетущее молчание, после чего Бран, проникнутый сумасбродной идеей, говорит: — Трепанация. Я просверлю тебе дырочку.       Райли заходит внутрь, едва сдерживая себя: незачем перед Эмер проявлять аналогичную агрессию, не стоит пугать ещё больше. Перед ним открывается внушающая настоящую жуть картина: Клери стоит вплотную к женщине, тыкая пальцем ей в лоб. — Доктор Мак-Аластер, — обращаясь, Гоуст подмечает её угнетённое, полуобморочное состояние. — Осмотрите меня?       Бран — мелкий малодушный шакал — моментально натягивает маску скромного добряка и отстраняется от Эмер. — Лейтенант, давайте я Вас осмотрю. — Нет, — грозно и звучно проносится по медпункту. — Выйдите. — Поверьте, я могу Вам… — Вы, блять, меня не услышали? Сказать ещё громче, доктор? — Гоуст распознаёт в нём провокатора и кукловода, деспота и слабака; и сейчас он так раздражён его выходками, что готов избить до полусмерти.       Клери усмехается, однако поджимает ободранный хвост и выходит из помещения, не закрывая дверь, чтобы иметь возможность слушать разговор лейтенанта и Мак-Аластер. Райли выполняет это за него и щёлкает щеколдой.       Эмер, как и в прошлые стрессовые для неё ситуации, сжимает и разжимает кулак, желая успокоиться. — Что… — переводит дыхание, сбивается с мысли. — Что тебя беспокоит?       Райли хранит молчание, внимательно следя за её телодвижениями: Эмер поднимает вверх голову, словно хочет сдержать постыдные слёзы. И у неё получается — подходит ближе, усердно сохраняя образ в первую очередь профессионала своего дела, а не женщины, которая морально больше не вытягивает.       Она знает, что, возможно, Райли всё слышал; стал свидетелем своеобразного нападения Клери на неё. — Что именно болит? Ушибы есть, открытые раны? — взгляд слезившийся, но Эмер не плачет — только пальцы трясутся. — Этот человек мешает?       Весьма ожидаемо: любой бы поинтересовался, всё ли в порядке. Гоуст не стал бы лезть не в своё дело, если бы между Клери и Эмер была пустяковая или даже бурная ссора, а не изощрённое издевательство. — Позволь осмотреть тебя, — обтекая публичным унижением, Мак-Аластер сторонится давать ответ.       Но Райли продолжает стоять, выжидая. Не снимает форму, чтобы показать порезы на руках и левом боку. — Мой бывший молодой человек, — без явного желания молвит Эмер, — Мы давно расстались, он немного не в себе.       Она не будет углубляться в детали, ведь не хочется казаться жалкой, требующей милостивого покровительства. — Так мне нужно как-то помочь? — продолжает она, не в силах истолковать его действия: почему выгоняет Клери, хотя мог и не вмешиваться; почему спрашивает о нём и почему так упорно ждёт пояснения.       Лейтенант молча избавляется от верхней части одежды, и кровоточащие раны отвлекают Мак-Аластер от недавно происходящего с Браном. — Боже мой, — чем дольше они рядом друг с другом, тем больше Эмер боязно обнаруживать, что его кожа неоднократно подвергается повреждениям. — Бронежилеты без защиты боков, надо что-то с этим делать. — Всё в норме, — мужчина приспосабливается к боли. — Зашить, наверно, нужно. — Да, сейчас всё сделаю.       Его мало заботит физическое недомогание из-за полученных ран; мало заботит, что при дезинфекции порезы жжёт. Сопоставляет факты и подозревает, что Эмер состояла в весьма болезненных отношениях; забитость женщины, боязнь резких движений — неужели тот урод избивал её? Саймон не разбирается в любовных связях, однако когда-то он был вынужден жить под одной крышей с извергом, который позже получил по заслугам. В нём говорит не банальная ревность — это было бы нерационально и смешно, — скорее увиденное погружает в годы, которые оставили серьёзный отпечаток, повлияли на будущее и психическое состояние Гоуста. Вопиющая несправедливость, незаслуженная жестокость, стремление указать обидчику его место.       Райли предпринимает попытку сохранить хладнокровие и не заполнять свою голову тем, что связано с Эмер. Он совсем не знает её, не должен напрягаться, поэтому стоит уделить время действительно важным вещам.       И когда Гоуст покидает лазарет, он встречает на пути взбудораженного Клери. — Лейтенант, Вы могли всё неправильно понять, — мужчина не собирается зарабатывать себе плохую репутацию. — У нас с доктором Мак-Аластер произошёл конфликт, это правда. С ней тяжело работать, знаете ли.       Райли не согласен: работу Эмер всегда хвалят, даже тот же бездельник Кейси. — Надеюсь, между нами не будет разногласий? — Доктор, — Гоуст не станет обращаться к нему по имени. — Когда возвращались, нам сообщили о поставке препаратов. Помочь разгрузить? — Да, точно, нужно будет перетащить, — мужчина хочет быть доброжелательным и приятным. — К доктор Мак-Аластер? Или в первый медпункт? — Да. Мы давние друзья, хоть и нелегко быть с ней, но я справляюсь, — он широко улыбается, воистину радуясь тому, что окажется рядом со своей жертвой, когда вернётся.       Гоуст представляет, как Бран будет издеваться над Эмер, как вернёт её в то отвратительное состояние. И ему открывается давно позабытое чувство бессилия и желание защитить невиновную; ту, которая и слова злого не скажет, работает на износ, чтобы спасти людей, и беспокоится о здоровье Райли.       Они идут в складскую, чтобы перенести ящики с медикаментами в лазарет. Бран, считающий, что неприятность с Гоустом решена, осмеливается вновь заговорить об Эмер. И это провоцирует Райли. — Хотя симпатичная она, конечно, — Клери недобро ухмыляется, и Гоуст ловит этот животный оскал; видит в докторе своего собственного отца. — Ну, и… фигурка ничего, Вы же понимаете, — он пытается выстроить доверительные отношения, думая, что мужчин может объединять лишь обсуждение женских тел. — Не понимаю, — его голос становится ещё ниже.       Бран нервно посмеивается, когда замечает угрожающий взгляд лейтенанта, и ставит ящик обратно на пол. Они здесь одни — Гоуст пользуется случаем. — Почему Вы так… смотрите? — Думаю, — чётко и без замедления отвечает Райли. — Доктор, Вы любите играть в игры? — Игры? — издаёт сухой хохот. — Азартные? — Предположим, — мужчина делает шаг вперёд. — На реакцию.       Пока Клери пытается сообразить, Гоуст с особой ненавистью, брезгливым презрением говорит: — Правые или левые? — Что? — Бран вскрикивает от невыносимой боли, когда Гоуст искусно ломает ему проксимальные фаланги пальцев на обеих руках. — Вы не ответили, поэтому я сломал сразу все. Левое или правое? — Какого чёрта…       Слышится хруст костей пястья, затем самих запястий и локтевых костей. Бран совсем не ожидает такого поворота событий; боится стоящего перед ним высокого, физически подготовленного мужчину. — Да что это такое, доктор? — он видит, как тот падает на пол. — Вы совсем не умеете играть в игры. — Это из-за суки что ли? — наконец показывается его истинное лицо. — Так и знал, что она нажалуется, — отползает назад, прижимая к себе изнывающие от боли руки. — Суки? — Гоуст вне себя от бешенства: он может раскромсать его ножами или прострелить ноги и оставить умирать в ближайшей реке, чтобы дикие животные сожрали тухлые органы. — Или, может, мне играть по твоим правилам, уёбок? — Гоуст садится напротив, поднося кулак к его лбу. — Я стучу, а ты… поделай что-нибудь, чтобы меня развлечь.       Он сильно долбит кулаком по его голове, пока тот не начинает вопить: быть в роли угнетаемого ему не по душе. — Оставь меня в покое! — Не хочу. — Слушай, я понял, извини, — так жалостливо молит он. — Проси прощения перед женщиной, которой ты навредил, — Гоуст хватает Клери за шею. — Но будут ли твои извинения искренними?       Охватывает неконтролируемое стремление нанести ущерб, и это не самое лучшее качество Райли. Насилие порождает насилие, однако Гоуст не умеет поступать иначе, и Эмер, когда-то спасшая ему жизнь, не заслуживает, чтобы такая гнида портила рабочие будни. Мужчина понимает, что Бран умоляет о пощаде не потому что ему стыдно перед женщиной: хлюпик страшится возмездия. — Сделай так, чтобы тебя не было здесь, — лейтенант очень зол. — Придумай, блять, историю и съебись отсюда нахуй. — Как? — он заикается и смотрит в пол, чуть ли не рыдая. — Мне абсолютно похуй, слышишь? Игрок из тебя никакущий, так, может, сказочник выйдет лучше.       Саймон сильно толкает его, следом предупреждая: — Даже не смей подходить к ней, — он обращает внимание на его сломанные руки. — Сломал бы ноги, но тогда съебаться было бы невозможно. Дал тебе шанс.       Его поступок неверный и не заслуживающий восхваления, однако Райли считает, что Бран несёт наказание за «сука», за «трепанация», за «стонешь». И перед тем, как уйти, Райли говорит: — Нам ещё месяц тут быть, а на твоём месте должна была быть другая. Намёк ясен?