Анабиоз

…и каждый раз, когда ты влюбляешься, этого недостаточно. Это небезопасно. cigarettes after sex — each time you fall in love

      Гоусту чужда эмпатия, однако близок анализ: замечает изменения внешние; в поведении, в словах. Учится этому с детства, когда отцовские шаги — предвестники сущего бедствия, и требуются минуты, чтобы добежать до потаённого убежища. Но в этом нет смысла: огораживать свирепый ураган тонким картоном — идея глупых и напуганных. Ни сдержать отца, ни скрыться с глаз, ни компенсировать боль любовью, — Саймон отрывает от себя кусками доверие к окружающим, доверие к себе.       Реальность Райли в ахроматической гамме — серое и чёрное вытесняют белое. Тело пропитано раскалённым шлаком, отравляет рассудок, и люди в его жизни пустотелые манекены. Манекены с пулями внутри, с израненной осколками кожей; Гоуст не видит в них живых и выполняет роль мстящего, прикрываясь рабочим обязательством и свято веря в своё предназначение служить стране. Вдыхает запах смерти, словно опий, подавляющий эмоции; пьёт крепкий виски в удушающем одиночестве вдали от чужих глаз и ему мерещится в роксе кровь мёртвых, убитых его рукой. Слышит едва различимые голоса незнакомцев, не видит сны и отрицает существование собственной души, заглушая её слабые отклики.       Он не собирался увлекаться Эмер. Хотя для него подобное далеко не безрассудное увлечение, скорее тянущий длительный спазм, как при мышечных повреждениях. Но сейчас Саймон слишком много подмечает деталей, с нею связанных. И по этой причине, несмотря на стойкое отрицание, осознаёт, что хотел бы видеть её чаще, слышать голос. И говорить с ней; он мог бы спросить об Ирландии, задать вопросы конкретно о её работе, о случаях, с которыми женщина сталкивалась, однако Гоуст не пользуется данной возможностью. Было бы неправильно лезть в её пространство, будучи огороженным высоким забором с проволокой, — молчит, но всегда охотно поворачивается, стоит Мак-Аластер сказать хоть что-то, обращает всё своё внимание на неё.       Это неверно. Превращает в слабого. Отец всегда говорил, что нужно быть «настоящим мужчиной»: забыть об унизительном страхе, о плаче рохли, о том, что делает его человеком. Отречься от всяких мерзких чувств на подобии любви, нежности, которых так не хватает Саймону. И он следует отцовскому приказу, замораживая себя изнутри и представляя, как горят кости кровного, но совсем не близкого человека, в охваченном огнём доме. Райли больше не трус, не мямля — настоящий мужчина, каким его хотел видеть почивший.       Поэтому Саймон носит маску и старается не смотреть в зеркало, когда умывается: превращается в Гоуста, как его теперь называют. Привидения обычно ничего не чувствуют и незаметны; уподобление им подходит Райли, правда он не сразу понимает, что призраки в первую очередь — одинокие скитальцы, ищущие желанный покой, изробленные и малозначительные. Со временем о них забывают, и можно внимать их несчастному вою, ловить ладонями капающие слёзы. Главное — присмотреться, найти призраку смысл жизни, унять его незаслуженные страдания.       Сновидения начинают приходить из-за неё. Точнее, из-за малярии и атакующего его бреда, который из глубоких чёрных дыр разума достаёт полузабытые кошмары. Ужасы, когда-то реальные и окутывающие, погружают Саймона в прошлое, смешиваясь с настоящим. И везде блёклый образ Эмер, однако её никогда не было там. Ни в его детской комнате, ни на миссиях, ни тогда, когда Гоуст был заживо погребён под землёй. Эмер не видела скольких людей он убил, не видела смерть его семьи. Но будто была там, будто протягивала руку, за которую Саймон не мог ухватиться; не мог пойти на женский голос, ведущий к выходу. Он ничего не мог изменить, она ничего не могла исправить.       Лучше бы Райли сразу ликвидировал физический контакт, пресёк пустые разговоры и предотвратил вторжение посторонней. Но Саймон не предпринимает никаких попыток.       Мак-Аластер здесь, в нескольких футах. И аура Эмер сиреневая, потому что в первый медицинский осмотр в Пуэрто-Суарес небо лавандового оттенка. Потому что её резинка для волос фиолетовая, как и резиновые перчатки. Иногда от неё пахнет черникой из-за крема для рук; иногда пьёт смородиновый чай, аромат которого разлетается по базе. Аура золотистая, как бледные лучи в глазах; потому что она поцелована солнцем и напоминает раннюю осень. И такая же серая, как у самого Райли, ведь порой Эмер так печальна и холодна, словно дождь, вырвавшийся из плена пепельного неба. Неприкаянный призрак, ходящий по собственной могиле и не ждущий спасения: её сердце — переполненная пепельница. — Значит, Ваша сестра будет здесь, — он впервые пробует начать более личную беседу.       Женщина просит вести наблюдение за Райли, и Кейси запросто отдаёт ей своего пациента, поэтому Гоуст уже шестой день получает от неё инъекции. — Да, — Эмер удивлена его интересом. — Мы близнецы.       В ней что-то меняется, когда речь заходит о сестре, и Гоуст замечает это. Нередко можно увидеть её улыбку, которая почему-то начинает нравиться мужчине. Эмер набирает жидкость в шприц и подходит ближе, чтобы поставить укол. — Давно не виделись, я бы… очень хотела, чтобы она была здесь, — не скрывая нахлынувших чувств, делится женщина. — Расстояние не всегда идёт на пользу, как и ожидание. — Наверно, — сухо отвечает Гоуст, не зная что сказать дальше.       Они вновь молчат, стоя у постепенно ломающихся стен перед друг другом. — А Вас кто-нибудь ждёт, лейтенант?       Неудачный вопрос, чтобы продолжить диалог; Эмер осознаёт это сразу, когда его взгляд тяжелеет.       «Diabhal, зачем я спросила?» — она до сих пор помнит, как после смерти Уолсона Райли произносит фразу, которую Мак-Аластер неоднократно прокручивает у себя в голове.

Может, лучше когда тебя никто не ждёт. Тогда и горевать некому.

— Был брат и его семья, мать. Теперь же никто.       Уместно ли сочувственно произносить «мне жаль», уместно ли молчать; Эмер понятия не имеет. Может быть, Гоуст говорит о семье так, потому что они оборвали все связи. Или же этих людей больше нет в живых. От последнего предположения Эмер конфузливо опускает голову, вводя иглу в его вену. — Простите. — Всё в порядке.       Наконец они узнают друг о друге хоть что-то.       Приходит пора отправляться в Белиз. Цель прежняя — производить чистки в картелях, перекрывать кислород транспортировщикам крэка и кокаина. Пунта-Горда расположен на берегу бухты Аматике Карибского моря, недалеко от города находится военная база. Эмер очарована недорогим шармом этого места, вдыхает речной воздух и, окрылённая перспективой увидеть Этэйн, направляется в лазарет. На женщине двойная ответственность: на этот раз ей нужно отправляться на миссии вместе с отрядом и не допустить заражения тропическим заболеванием, например таким, как болезнь Шагаса, которое в данной местности очень распространено.       Когда Мак-Аластер разгружается, она снимает с себя верхнюю часть формы из-за полуденной жары, оставаясь в майке. Внутри удивительное умиротворение и предчувствие, что с появлением сестры работа пойдёт ещё лучше. Это отвлекает её от каждодневного визита Райли, который как раз является по расписанию, как они и договаривались ранее. — Лейтенант, проходите, — видя мужчину в проходе, женщина идёт к стеллажам, чтобы подготовить лекарства. — Несколько дней осталось, затем возьму кровь на анализ.       Он садится на стул, не отводя взор. Мак-Аластер становится напротив, и ему удаётся прочертить глазами плавные линии по её телу: по спортивной чёрной майке и лежащей на груди верёвочке с маленьким аметистом. Ей волосы лезут в лицо, из-за чего Эмер кладёт лекарство и упакованный шприц на стол. Снимает с запястья резинку и собирает пряди, открывая вид на веснушчатую шею, ключицы. Гоуст глядит сосредоточено; от макушки до подбородка, от подбородка до предплечий.       И его взгляд останавливается на плечевом суставе, обведённым круговым зажившим шрамом; на другом плече идентичный первому разрез. Они оба ровные — Райли известно, что случайные ранения так не выглядят, но и на хирургические рубцы тоже непохоже.       Её смущает неподдельная заинтересованность. Мак-Аластер аккуратно прикасается к шраму, пытаясь его спрятать и жалея, что ей пришлось снять куртку. — Закатайте рукав.       Женщина распаковывает шприц, протыкает им резиновую крышечку ампулы и набирает в него препарат. Эмер всегда делает уколы безболезненно, поэтому лейтенант даже не чувствует, что через его кожу только что прошла игла. — Готово, — оповещает Мак-Аластер. — Вы можете… идти, лейтенант Райли.       Но он не встаёт и молчит, словно не готов так быстро уходить. — Гоуст, — внезапно молвит мужчина. — Можете, доктор… Можешь, Эмер, так меня называть. Мы всё-таки, — Райли не верит в то, что произносит его рот, — теперь команда. — Хорошо, — мужчина вынуждает её улыбнуться: в последнее время это происходит часто. — Гоуст.       У женщины сломанная улыбка, однако именно она сначала замедляет мыслительный процесс Саймона, затем ускоряет до такой степени, что мужчина не может контролировать свою речь. И когда он выходит из лазарета, то поднимает вверх голову, еле слышно шепча: — Блять.       Эмер очень странно. Похоже, что-то происходит; то, чего женщина не ждёт и от чего открещивается, но продолжает стоять на месте, чтобы ощутить горько-сладкую отраду.       Его анализы хорошие, Гоуст полностью здоров — ему не нужно ходить к ней. Эмер признаётся себе, что без приходов Райли как-то пустынно, розно. И вскоре она избавляет себя от изнуряющего обдумывания, когда видит прилетающий вертолёт, где должна быть её сестра и ещё несколько бойцов.       Она выбегает наружу с горящими от радости глазами, чтобы обнять родную, почувствовать запах нелюбимых Эмер духов и спросить про Австрию. Некоторые из спецназа также выходят, чтобы помочь прибывшим разгрузиться. Гоуст же стоит недалеко, слыша проносящийся мимо голос Соупа: — Чего прохлаждаемся, лейтенант? Давай быстро поможем разобрать всё, работы пиздец полно.       Райли слушается, подходя ближе к вертолёту. Эмер же изводится, вглядываясь в силуэты выходящих людей.       Но Этэйн там нет.       Вместо неё выходит Бран Клери — её бывший молодой человек: изверг и жалкий садист. Он щербато обнажает зубы, поправляет тёмную чёлку ладонью. Его приветствуют присутствующие, и мужчина входит в роль порядочного человека. — Бран Клери, парамедик, — представляется он, косясь на Мак-Аластер. Они ранее уже встречались на заданиях в Штатах, но там были совсем другие условия, не позволяющие им лишний раз пересекаться.       Клери делает уверенные шаги в её сторону, далее вставая вплотную. Райли замечает это: то, как женщина замирает, готовая рухнуть на землю; кажется, она совсем не ожидает появления этого мужчины. Бран обнимает её, крепко обхватывая руками талию: хочет показать всем, что она принадлежит только ему.       Мак-Аластер отталкивает его со всей силы, привлекая внимание остальных. — Какого чёрта? — отрывисто дышит. — Где Этэйн? — Я вместо неё, не устраивай концерт, моя дорогая, — его тон фальшиво-нежный. — Не рада меня видеть?       Эмер шатается; несмываемый позор и безудержный страх — огненный бич. Бьёт больно, беспощадно. — Просто приболела, разве тебе не сообщили о замене? — мужчина гладит её по плечу до того момента пока женщина резко не скидывает его руку. — Téigh trasna ort féin, — сквозь зубы цедит Эмер, наполняя высказывание всей своей ненавистью. — Как грубо! — смеётся он, наблюдая за тем, как Мак-Аластер возвращается на базу.       Клери разворачивается, ощущая чей-то прожигающий насквозь взгляд.       Гоусту не нравится этот парень.