Анабиоз

…изображаешь мертвеца, но без кровотечения. Ты лежишь в траве, свернувшаяся и шипящая. cigarettes after sex — keep on loving you

      У лейтенанта аура оттенка стали, потому что оружие в руках холодит пальцы. Потому что на языке металлический привкус крови, потому что в голосе бессердечный скрежет — лишь увядшие эмоции, серость их проявления. Ножи, которые он вонзает противникам под рёбра, из качественного материала. Стабилен, неизменен, остр.       У Гоуста чёрная аура, потому что полностью покрыт излюбленным цветом. Ему хочется пить «Ezra Brooks» и закрывать лицо маской, чтобы сливаться с непроглядным мраком. Потому что он сумрачный дух, шастающий в ночном мареве; потому что ненавидит свою тень так же, как и отражение в зеркале. Душа — проклятый тёмный пепел: ни собрать, ни склеить, ни вычистить.       У Саймона аура белая, запятнанная. Потому что он рождён в январе, когда блестящий снег на улице — единственная радость; потому что таблетки брата напоминают мел, оставляют после себя мелкий сор. Потому что мать в образе Белой дамы — беспомощная жертва, убегающая от безобразного охотника с коровьими ногами и рогами на безглавом коне и просящая молиться Богу в светлом одеянии. Потому что на чистой белоснежной постели может оказаться питон.       Он проявляет не трогательную заботу, принося Эмер еду. Гоуст знает, что не способен выказывать то, что могут другие, более открытые в эмоциональном плане люди. Мужчина руководствуется строгим правилом «получи-отдай», где обе стороны могут быть в выигрыше. Объективная справедливость, порядочность перед теми людьми, кто этого достоин. Но он сам не считает себя таковым, ведь отец с ранних лет приучал к бичеванию и чувству сильнейшей вражды по отношению к себе. Поэтому Райли не заслуживает ни родительской ласки, ни дружеской поддержки, ни трепетной любви. Не заслуживает того, чтобы женщина выхаживала его, вынужденно беспокоилась, касалась — при дефиците внимания со стороны окружающих такие проявления чересчур чужие, и как будто проникающие внутрь; Гоуст не желает, чтобы кто-то увидел его изнаночную сторону.       Однако непросто не смотреть на доктора; точнее на Эмер, как она просит её называть. В тот их общий момент Райли приходит к выводу, что, скорее всего, женщина видела его лицо. И что ещё хуже — запомнила. Потому что её взгляд становится другим, более живым, за долгое время прямо нацеленным на него. Потому что её прикосновения становятся другими: выжидающими и плавно скользящими. Теперь его глаза вспоминают её, а тело — движения по шее. И Гоуст всегда обрывает отчётливое воспоминание, чтобы сконцентрироваться на важных вещах: решение рабочих вопросов важнее всего. Но стоит Мак-Аластер замелькать на горизонте, он всегда посмотрит в её сторону, всегда повернётся.       В отрядах женщин не так уж и много, однако каждая из них сильна. Эмер вынослива и умна, и следить за Мак-Аластер во время её работы, вслушиваться в чёткую речь, хотя многие произнесённые ею термины Райли не известны, занимательно. Рвёт жилы, противостоит методам лечения доктора Кейси и оспаривает его многие предположения; пылка в своей деятельности, но так замкнута при личном контакте. В Кувейте Эмер была бесшумным силуэтом, в Боливии же Гоусту есть за что зацепиться: за совместные ночи, за настоятельную просьбу заботиться о себе, за то, что она не стала задавать лишние вопросы, когда узнала его внешность.       Но ему следует вытравить любую просочившуюся мысль о ней.       На губах Эмер крошки безвкусного галета. Небезупречный ответный поступок на врачебный уход — самое значимое, что люди делали в её жизни. Только сестра Этэйн врачует её сердце, покупает всё, на что Эмер указывает пальцем, и крепко обнимает, когда обниматься совсем не хочется. С годами Мак-Аластер понимает, что Бран мало что делал для неё даже в первый месяц отношений. Ни искренней похвалы, — лишь гнилое угодничество — ни особенных подарков, ни надёжной защиты от любых напастей. Со временем он обмазывает её обидными шутками и необоснованными обвинениями, плюясь и замахиваясь.

Посмотри на Фэй. Волосы красивые, ухоженные. Может, тебе постричься?

      Эмер тогда влюбляется впервые. Одногруппник Бран Клери очаровывает своей харизмой, и это наибольшее, что он предлагает. На протяжении года Мак-Аластер пребывает в любовной эйфории, закрывая глаза на многие вещи. Женщина доверяется сразу, без промедления, не ожидая того, что добродушный иностранец сломает её.       Наступает второй год: время летит быстро, сопровождается лёгкой раздражённостью из-за язвительных упрёков. Эмер винит себя, ведь Бран доходчиво объясняет, что она делает не так. Моменты игнорирования и критики накладывают эффект пренебрежения своими потребностями и тревожного сомнения.       В третий год, когда приходит поздняя весна, они расстаются на несколько месяцев, и Бран целыми днями оббивает порог гостевого дома, в который женщина возвращается, и убеждает в своей последующей исправности. Она даёт ему шанс, верит в то, что тот изменится, и связь возобновляется. Слишком глупо, слишком наивно. Умелые манипуляции, циничная ложь и всеобъемлющий контроль порождают внутри женщины проблемы с доверием и вечное желание защищаться от мужчин.       После четырёх лет отношений Клери избивает её за то, что Эмер из-за переутомления в университете называет его чужим именем. Именем профессора, у которого Мак-Аластер пишет дипломную работу. В тот промежуток времени женщина не общается с сестрой и попадает в безвыходное положение, где не к кому обратиться за помощью. Клери сжирает самооценку Эмер, убеждает в том, что он никогда не желал ей зла, поэтому ответственная за происходящее именно она.       В пятый год женщина съезжает от него окончательно, держа дистанцию. Мак-Аластер больше не любит Брана, однако боится, что он опять причинит боль ей или Этэйн. Мужчина угрожает и преследует, калечит физически. Она обращается в полицию, но всё что они могут — это направить дело в суд, который наложит запрет на приближение. И это разъяряет мужчину ещё больше.       Когда Этэйн остывает, то сама предлагает помириться сестре, видя в каком паршивом состоянии та находится.

— Я не должна была, сердце моё, оставлять тебя. Эмер, я… стыжусь. Он издевался над тобой. — Нужно было послушать тебя, сестра. Я не хотела втягивать в это всё, мне… было очень страшно. — Давай расскажем тёте и дяде? Выпрут из университета. Штрафы его не останавливают, может, обратимся уже с более серьёзным заявлением? — Этэйн, Бран способен убить, понимаешь? — Он что-то с тобой сделал?

      Паническая боязнь быть осмеянной и осужденной обществом разъедает кости. Жертвы насилия часто видят основную проблему в себе или не хотят, чтобы кто-то знал о том, что они пережили это. Взгляды, полные жалости или горького укора, нежеланны и травмируют ещё больше. По этой причине Эмер в конце концов разрывает отношения полностью без шанса на восстановление, избегает бывшего и находит в себе силы успешно доучиться. И знает точно: теперь в её сердце не будет ни одного мужчины.

— У нас была цель, сердце моё, ты помнишь? Вырваться из Ирландии. Тот уёбок убедил в том, что ты ничего из себя не представляешь. Знаешь, что это не так. Мы добьёмся всего вместе, продолжай учиться, прошу. — Понятия не имею, как я буду… Там столько мужчин. — Никто не заставляет тебя встречаться с ними. Выполняй свою работу, Эмер. И сходи к психотерапевту, пожалуйста.

      Безмерная любовь к Этэйн мотивирует женщину. Она много ездит по США, контактирует с окружающими и оказывается в Кувейте в роли инфекциониста. И всё идёт гладко, пока Мак-Аластер не замечает как со временем начинает смотреть в сторону одного лейтенанта, ненароком вслушивается в каждое сказанное им слово и неосознанно ждать, когда он придёт в лазарет. В Кувейте Гоуст был бесшумным силуэтом, в Боливии же Эмер есть за что зацепиться: за слова «Вы не виноваты», за противоречивые ощущения при касании, за подсушенный хлеб.       На этот раз возвращение в Америку сопровождается некоторой потерянностью. Нарушение обычного хода событий лишает Мак-Аластер и до того зыбкого равновесия. Было ли уместно впускать размышления о человеке, сидящем напротив; было ли правильно идти против своих убеждений и переглядываться с мужчиной, с которым их ничего не связывает. Максимум работа, однако внутреннее противостояние кусается, и Эмер понятия не имеет радует ли её мысль об окончании операции или же огорчает. Ведь теперь при взгляде на лейтенанта даже шум вертолёта кажется слабым дуновением ветра; немного мягким, поющим. И это ужасает, ужасает так, что хочется из груди вырвать мешающее, поэтому всё что она делает, — это отворачивается, когда попадает под прицел Гоуста, и нервно растирает пальцы.       Но ей следует вытравить любую просочившуюся мысль о нём.       Эмер прилетает в Канзас, а далее в Мэриленд в гостевой дом. Её встречают однотонные стены, возвращают в реальность. Мак-Аластер идёт в душ, включает прохладную воду, желая смыть с себя предельную усталость. Садясь на кафель в душевой кабине, женщина закрывает лицо руками не в силах отвлечься. Она сдавливает ладонями виски, стремясь избавиться от навязчивых образов Гоуста.       «Надо перестать надумывать. Ничего же не было. Хотелось бы, чтобы меня больше не направляли к ним, иначе я не перестану вспоминать, как…» — Эмер отказывается верить в дурную заинтересованность.       Ей почти тридцать, однако женщина до сих пор не может вырваться из возраста двадцати. Она тогда клянётся себе, что не обратит внимание на мужчин, не будет слабой и не вызовет жалости или раздражения со стороны других. Но боец ОТГ-141, как червоточина, — вредящая и подчиняющая. Мак-Аластер легче считать, что Гоуст не думает о ней тоже; ему и не за чем, ведь мужчина не проявляет однозначных знаков симпатии или агрессию из-за увиденного Эмер лица.       Она вновь представляет его. Размытыми очертаниями, затем более чётко: от формы с британской нашивкой до глока в кобуре; от балаклавы до шрамов на теле; от мрачного голоса до татуировки.       Гоуст возвращается в штаб-квартиру в Топике. После разгрузки он идёт в душевую, включает горячую воду, желая почувствовать боль от ошпаривания кожи. Мужчина упирается одной рукой в стену, опуская голову и вдыхая удушливый пар.       Как-то странно, муторно. Райли помнит, как провожает женщину глазами, но Эмер не отвечает тем же. И подобное оставляет неприятный осадок, однако должна ли была она остановиться, попрощаться с ним лично? — навряд ли, но ему хватило бы взгляда. Гоуст озадачен и это его неистово бесит, изрядно выматывает.       Он вновь представляет её. Чётко, затем размытыми образами: от золотистых веснушек до смоляных прядей; от отрешённого взора до учтивых слов; от неслышных шагов до формы медицинского врача.

…если бы ты посмотрела мне в глаза, то увидела бы, что там чего-то не хватает. По тону голоса бы узнала это, но ты не слушала.