Анабиоз

…милая, я как пожарный, в безмолвии запертый в горящем доме. cigarettes after sex — i'm a firefighter

      Следующим утром идёт подготовка к зачистке нефтеперегонного завода КННК и нефтевышек в Эль-Ахмади. Перед тем, как сесть в вертолёт, участники отряда останавливаются, чтобы покурить. — Ты-то прошёл осмотр? — МакТавиш поджигает сигарету газовой кремнёвой зажигалкой, обращаясь к Гоусту. — Да, — он ненароком вспоминает образ доктора: искажённое, будто затравленное выражение лица, тело, словно насквозь пробитое пулями из дробовика — она отлетела так же, как те обстрелянные террористы. — Правда? Она же лицо тоже смотрела, — отзывается Варгас, поглощённый желанием узнать подробности. — Так он же это, — Соуп сегодня в хорошем настроении: выдыхает никотин и лукаво приподнимает уголки губ, — не позволит себе ослепить даму данной ему красотой. — Верно. Я берегу женщин, — подыгрывает ему Гоуст, клоня голову набок. — Кстати, о женщинах, — продолжает полковник Варгас и делится неоднозначными впечатлениями о приёме у доктора Мак-Аластер. — Я пришёл на осмотр, заметил, что она напряжена. Попытался пошутить и, — он выставляет руки перед собой, — сделал вот так, как-то не заметил даже.       Алехандро плавно, почти бесшумно хлопает в ладоши. — И? — Соуп затягивается сигаретой и отгоняет от себя навязчивых жужжащих комаров. — Она так дёрнулась, dios, словно взрыв произошёл. Perdóname niña, но подходить больше не буду. — Да ладно тебе, может, её в детстве напугали, вот сейчас и шугается. У меня одноклассник был, этакий изгой. Пацана постоянно запугивали, после чего заикой остался, — вспоминает МакТавиш, докуривая. — Хотя доктор действительно какая-то… ну, с ней непросто выйти на контакт, иногда кажется, что я со стеной разговариваю.       Гоуст молчит, обдумывая услышанное: не стоит делать резких движений, пока Мак-Аластер рядом.       Но ему незачем засорять голову этим. Он солдат, не жалеющий других, окружён трупами. Носит маску, чтобы ассоциировать себя с карающей смертью или же мёртвым, забытым телом. Нерушимые принципы, хитиновый покров и откровенное, в некотором смысле отчаянное нежелание выстраивать крепкие отношения. Всё имеет свойство ломаться, как кости, по которым Гоуст каждый раз топчется. Качественно выполнять свою работу важнее того, что будут думать люди, что будут чувствовать. Отсутствие глубоких сожалений и напрасных беспокойств — нечто обволакивающее, гарантирующее защиту и избавляющее от смеха жертвы. Он остаётся в горящем запертом доме, рассчитывая взять власть над огнём.

Молись Богу чаще, dryshite: кто тебя ещё будет трахать, кроме меня? Я же сказал не поступать в магистратуру, feckin’ eejit. А сейчас — надеюсь, ты помнишь правила — я стучу по столу, а ты садишься на пол и поднимаешь руки.

      Эмер стоит возле заляпанного зеркала, рассматривая образовавшийся синяк на пояснице.       «Надо вести себя сдержаннее и разумнее», — она корит себя за то, что её тело до сих пор способно так реагировать. «Ещё будут думать, что я ненормальная.»       Женщине не нужно, чтобы её узнавали как человека; лучше пусть помнят, как ценную сотрудницу. Пусть говорят о том, как она помогла пострадавшим, как не спала ночами и почти не ела, — всё что угодно. Но не стоит прожигать глазами, безыскусно флиртовать или начинать бессмысленные разговоры о погоде: никаких связей, никаких эмоций. И каждый раз лучше отвести взгляд, где-то промолчать, отвернуться и говорить только о малярии или жёлтой лихорадке; не плакать и не смеяться. Она остаётся в горящем запертом доме с глубокими смертельными ожогами.       Солдаты с кишечным шистосомозом третью неделю находятся в госпитале: промежутками у каждого случается лихорадка и ускорение СОЭ, однако Эмер с особым усердием следит за их состоянием и документирует информацию в больничные листы, дневник наблюдений и медицинские карты. За это время Мак-Аластер настоятельно просит установить два портативных УЗИ-аппарата, ею привезённых из высшей санитарной школы, так как многие тропические болезни могут кардинально повлиять на органы. — Гепатомегалии нет, — женщина облегчённо выдыхает, брызгая гелем на тело солдата и проводя линейным датчиком дальше по брюшной полости. — Печень в норме, теперь посмотрим селезёнку.       При запущенной форме шистосомоза возможно поражение печени и её увеличение из-за накопления жидкости, или же гипертензия абдоминальных кровяных сосудов. Доктор Мак-Аластер рада, что удаётся избежать серьёзных осложнений; что каждый из пациентов через несколько недель сможет приступить к работе. — Спленомегалия тоже отсутствует, — она вытирает с тела солдата гель салфеткой. — Вам и Вашим товарищам, — Эмер обращается ко всем, — нужно будет сдать кал. Завтра возьму кровь на анализ. Но, в принципе, прогнозы хорошие. — Спасибо Вам, доктор Мак-Аластер, — искренне говорит один из бойцов. — Правда спасибо, — поддерживает его второй. — В этом году у нас реально какая-то херня с врачами, их мало. А Вы так заботитесь. — Перестаньте, — женщина слабо улыбается. — Просто выполняю свою работу. — Значит, хорошо выполняете.       Ей нужно слышать это. Нужно слышать, что Эмер не зря училась, практиковалась и работала в разных штатах США перед тем, как отправиться на горячую точку. Этэйн всегда говорила:

Немного смелости, немного уважения к себе. Благоразумие — лучшая часть доблести, сестрёнка.

      Этэйн — сестра-близнец Эмер, старше всего лишь на три с половиной минуты. Она — её сила духа, меч правосудия и рука помощи; Мак-Аластер любит сестру и не допустит больше масштабной размолвки, разлучившей их на три года.       Эмер заканчивает с процедурами и идёт к себе, на пути встречая одного из медиков, приехавшего с ней. — Отряд вернулся, у многих ранения, — впопыхах говорит он. — Поможете? Понимаю, у Вас ещё те трое, но я могу направить к Вам тех, у кого минимальные повреждения. А я, доктор и ещё двое займёмся другими. — Да, хорошо, — моментально соглашается Мак-Аластер. — Направляйте ко мне.       Семь человек: кто-то с ушибами, кто-то с ссадинами. Не так уж много, но за сегодняшний день Эмер действительно вымотана, хоть и не показывает давящей усталости. Она прощается с последним солдатом и не ожидает, что через полчаса зайдёт ещё один. — Меня направили к Вам, — Гоуст проходит внутрь, очевидно запоздавший. — Садитесь на стул, — Мак-Аластер поднимается с места и чувствует невероятную тяжесть в ногах.       Гоуст закатывает окровавленный рукав, показывая глубокий резанный порез. — Вы так долго проходили с раной? — Эмер каждый раз поражается тому, что лейтенант совсем не думает о себе. — Могли много крови потерять.       Он ничего не отвечает; звенящая тишина режет уши. — Порез от ножа, верно? — доктор тщательно осматривает рану. — Придётся зашивать, большой участок кожи повреждён. — Хорошо.       Эмер встаёт с табуретки, стоящей напротив Гоуста. Подходит к небольшому столику с аптечками и достаёт всё необходимое. — Вы использовали морфин? — спрашивает женщина, садясь обратно на табуретку и складывая принадлежности на маленькую тумбу на колёсиках. — Да.       Голос мужчины хрипловатый, пониженный. Её пациент немногословен и почти не шевелится; сложно угадать его эмоцию, трудно заглянуть в тёмные, ледяные глаза. Эмер промывает рану, останавливает кровь с помощью ткани, очищает кожу марлевым тампоном и обрабатывает края пореза антисептиком. Женщина берёт пинцет и нить, чтобы нанести матрацный шов, тем самым закрытие раны пройдёт лучше, чем при одиночном простом шве. Далее Мак-Аластер начинает работу: нить последовательно проводится сквозь края раны, удерживаемые пинцетом.       «И звука не издаёт. Удивительная выдержка», — проносится в голове, пока женщина с маленьким напряжением делает стежки. — Закончила. Как себя чувствуете? — В норме.       Внезапно Эмер вспоминает и дотягивается рукой до полки, вскоре доставая оттуда коробочку. — У меня есть ленты. Дополнительная мера: способны сопоставлять края раны и удерживать их вместе, но при контакте с водой могут намокнуть и слезть с кожи, — женщина клеит их между стежками пореза.       Он видит, как дрожат её пальцы: скорее от сонной вялости, чем от волнения. Эмер потирает шею, стараясь расслабить мышцы и прикрывает покрасневшие глаза. — Ещё есть повреждения? Ушибы, может быть? Ссадины? — она присматривается, замечая, что горловая часть его маски порвана и местами влажная. — Кровь? На шее?       Гоуст касается пальцами ткани, понимая, что, скорее всего, при выполнении задания осколок от стеклянной двери отлетел и всё же пробился сквозь балаклаву. — Даже не почувствовал, — слышится малое удивление. — Я посмотрю? Необязательно снимать полностью, откройте горловую часть, — она вновь оказывается близко, рукой открывая вид на царапину. — Здесь ничего страшного, лейтенант Райли, Ваше снаряжение спасло от серьёзного ранения. Просто обработаю.       Эмер повторяет почти те же самые действия, мажет ранозаживляющим кремом и затем заклеивает бактерицидным пластырем. Окончательно доделывая работу, она впервые за всё время поднимает измученный взор, и их взгляды пересекаются.       Её глаза жёлто-зелёные, с коричневыми крапинками. Лопнувшие капилляры, появившиеся в следствие недосыпа, красными пятнами расплываются вокруг. Женщина не выдерживает зрительный контакт и сразу же отворачивается, приговаривая: — Если Вас больше ничего не беспокоит, можете идти. Но в будущем обратитесь, пожалуйста, к другим врачам или ко мне, чтобы мы смогли проверить, как проходит заживление.