Феникс

«Ты не забыла, как играла? Ой, прости, любила»

— «Улетела».

      Все чувства смешались воедино: ослепляющий гнев, гнусное отчаяние, боль, скребущая душу до крови, страх перед будущим. Он впервые боится того, что может произойти. Того, что будет с ним. Что будет с ними. Неужели это всё было просто так? Обычный обман, который нужно было пресечь на корню, а не позволить развиться в геометрической прогрессии? Видимо, он действительно совершил ошибку, когда поверил ей. В её заведомо ложные чувства, в эту невинную оболочку, за которой скрывается обиженный жизнью демон, явно отплясывающий победный танец, но, как всегда, за его спиной. Дьявол в женском обличии вершил правосудие, дьявол наслаждался своим триумфом, дьявол предавал. Наверное, ещё давно стоило разглядеть алые крапинки, горящие адским пламенем, в таких безвинных карих глазах. Но уже слишком поздно.       Никогда не было так до одури мерзко пересекать порог дома — места спокойствия и уюта, сейчас пропитанного наглой ложью. Четырёхлетней фальшью, и нет никакой уверенности в том, что хоть капля её слов и действий были правдой. Не верится, что этот человек вырос в Искренности. Фракции, во главе которой стоит истина, какой бы она ни была. Больше не хочется верить ни во что и никому. Даже самому себе. Впрочем, кажется, он и до этого не прислушивался к интуиции, иначе бы не допустил такого буквально под своим носом. Однако говорят, что главное — слушать зов своего сердца, но так ли это на самом деле?.. Тогда либо сердце Лидера гнусно лукавило на протяжении их отношений, либо правило попросту не работает в его жизни. Эрик в очередной раз убедился в том, что никому и ничему нельзя доверять. Даже собственному сердцу.       Ничего не подозревающая, девушка изящно потягивается на кровати, словно кошка, готовящаяся к атаке, но она уже успела напасть. Безжалостно убивала на протяжении нескольких счастливых лет маленькими незаметными ударами, и эти кровоточащие раны в один момент дали о себе знать. Сегодня. Раны «открыли» глаза. Раны сняли розовые очки. Раны в очередной раз напомнили, какой жестокий этот мир.       Девушка оборачивается на звук шагов, и её губы растягиваются в заботливой, на первый взгляд, улыбке. Губы, которые шептали лживые слова любви. Губы, которые отвечали на поцелуи. Губы, которые одновременно вершили «справедливость».       — Доброе утро, — сладостным голосом протягивает она.       Её расслабленный вид раздражает: она всегда собрана. Лисса всё время знает, что нужно говорить, на что нужно давить, как подстраивать под себя. Каждое её слово было, есть и будет очередным обдуманным решением, запланированным шагом, постепенно приводящим к её победе. Но торжества не будет — не сегодня, не в его доме, не в его жизни.       Эрику противно. От её присутствия, от лжи, от своих же чувств. Лидер морщится. Сонный женский взгляд сразу же проясняется, когда на смятые простыни прилетает увесистая папка. Она приземляется на другой части широкой кровати с открытым разворотом — на странице фотоподтверждение найденного оружия, снимки со скрытых камер в городе и за его пределами, чистосердечное нескольких афракционеров, признающих свою вину и причастность Бесстрашной к громкому делу. Это целый сборник, доказывающий виновность в её чувствах и действиях, и девушка это более чем понимает. Карие глаза с плохо скрытым испугом на дне зрачков бегают от раскрытой папки к лицу уже явно бывшего супруга и обратно. Лисса не спешит говорить, и мужчина, как всегда, берёт инициативу на себя.       — Ничего не хочешь рассказать? — нарочито спокойно произносит он, и этот тон хорошо знаком ей и доброй половине Бесстрашия: такой низкий голос предвещает приближающийся «взрыв».       Девушка продолжает сохранять молчание, а в некогда родных глазах плещется уже неподдельный страх. Вероятно, это первая настоящая эмоция, или же она продолжает притворяться. Впрочем, к такому ей не привыкать.       — Я повторю вопрос: что это?       — Я...       — А знаешь, — Лидер резко прерывает начинающийся поток очередной лжи неизменно ледяным голосом, не желая больше тонуть в болоте иллюзий: оно и так затянуло по самое горло. — Зачем что-то рассказывать, если здесь есть вся правда, на которую ты не способна. Жаль, что я узнал это не от тебя. А может, это и к лучшему, — он с наигранной лёгкостью пожимает плечами и выдаёт притворную улыбку, но презрительный взгляд говорит сам за себя. — Днём тебя уже здесь не будет. Протокол зачитают при задержании. «Приятно» было пообщаться.       Руки сильнее сжимают руль. Воспоминания продолжают периодически накатывать, и от них становится так же противно до дрожи, как и тогда. Мерзко от её сообщений по ночам, от раскрепощённого вида, от излишне любезных слов и тёмных глаз, идентичные которым он созерцает каждый день. В сёстрах течёт одна и та же кровь, но у старшей она тёмная, безжизненная, тягучая, у младшей — яркая, горячая, заражённая. Инфицированная мрачными воспоминаниями, тяжёлым детством и слабой психикой. И кто же ей может помочь не увязнуть в самой себе?       Дороги замело ещё больше. Никакого асфальта и разметок, только протяжённое белое полотно, пока что не нарушенное впалыми следами от колёс. Часы на панели показывают половину пятого утра. Слишком темно, густой туман окутывает город так, что не видно ничего дальше десяти метров даже с включёнными противотуманными фарами, а снег продолжает валить непробиваемой стеной. Ужасные условия для езды. Но у него есть дела за Стеной, количество которых, к несчастью для самого Эрика, в последнее время по непонятным причинам увеличилось. Честнее сказать, дело одно-единственное, но его со спокойной совестью можно поменять на ворох других, если выпадет такая невообразимая, но горячо желаемая возможность.       Пограничники суетливо сверяют номера машины — пусть не торопятся: ему некуда спешить, да и незачем. Лидер слишком долго ждал от неё настоящих чувств, но всё напрасно. А последние годы это не имеет никакого смысла. Вскоре автоматические ворота расходятся в разные стороны — перед глазами предстаёт «мёртвая» земля. Такая же нетронутая у самой Стены, но там, внутри периметра, кипит жизнь. Строятся заговоры, льются обвинения и возгласы ненависти, появляются необузданные желания захватить город и свергнуть власть.       На территории афракционеров, хоть она официально и считается ничьей, но фактически принадлежит тем, кто по каким-либо причинам покинул Чикаго, — жертвам системы или же смельчакам, решившим жить вдали от цивилизации, зато без контроля верхушки, — также существует пограничная система. Кого не надо не впускают: вооружённый отряд, в любой момент готовый выпрыгнуть из всякого ветхого здания, всё-таки убеждает подавляющее большинство объехать их земли, однако положить неопытных бойцов для любого Бесстрашного не составит труда. Но, видимо, всех уже предупредили о приезде: в округе не видно никого живого. Только когда машина Бесстрашия останавливается у самых ворот, обозначающих границы «независимого государства», из подобия охранной будки выходит несколько изгоев с оружием лихачей. Они так неуверенно держат его в руках, что губы Эрика трогает усмешка. Попасть к ним так же легко, как выйти из любой Фракции. Почти сразу «охрана» расступается, стоит приближающейся к выходу девушке махнуть в характерном жесте рукой. Лидер выходит из машины и, опираясь спиной на водительскую дверь, поджигает сигарету. Опять. По-другому, увы, с ней разговаривать невозможно.       Тёплый свет зажигалки на мгновение озаряет заострившиеся черты лица, в голубых глазах мелькает почти невидимый яркий огонёк, и мужчина хмуро поправляет капюшон, поднося сигарету к губам. Афракционеры остаются совсем неподалёку, однако метель заглушает любые звуки, да и Эрик не собирается говорить с ней о чём-то важном. В это же мгновение перед ним возникает невысокая фигура. Лисса морщится, когда он выдыхает дым: не любит этот запах, но всё так и было задумано. Не только она умеет мыслить наперёд.       Серо-голубые глаза направлены на непроглядный туман в нескольких метрах за её спиной, тогда как девушка молча изучает его лицо. Наконец бывшая Бесстрашная, а теперь один из нынешних предводителей правых афракционеров прерывает возникшую тишину:       — Почему ты не сказал, что она моя сестра? — глупо интересоваться, откуда она это узнала: у Лиссы есть свои прихвостни, исполняющие каждый её каприз. И для них найти такую информацию — смешная задача.       Эрик не ведёт и бровью, продолжая разглядывать затуманенную даль, время от времени вновь и вновь поднося сигарету к губам.       — А должен был? — бесстрастно и даже небрежно выдаёт Лидер, всё ещё не глядя на неё.       — Мы договаривались.       — В нашем договоре не было пункта про мою личную жизнь, — резко парирует мужчина, наконец заглянув в надменные карие глаза с высоты своего роста.       — А! То есть теперь моя сестра — это твоя личная жизнь? Снова на те же грабли? — на губах расцветает издевательская ухмылка, и Эрик лишь сильнее сжимает челюсти. — Я хочу встретиться с ней.       — Пусть она сама примет решение, — бегло отрезает он, выкинув догоревшую сигарету в сугроб и засунув руки в карманы пуховика, продолжая расслабленно опираться на корпус машины.       — Ты же Лидер — отдай приказ, — без замешательства заявляет девушка, словно так и должно быть. Видимо, только в её понимании. Всё-таки привычка разбрасываться чужим статусом сидит глубоко внутри неё даже спустя столько лет.       — Я Лидер по делам Фракции, а не её личной жизни, — мужчина специально выделяет последние слова, наблюдая за тем, как меняется её лицо: Лиссу раздражает контроль в любом проявлении, и Лидер как раз таки не собирается управлять жизнью Феникс. — Если это единственный повод, по которому ты вытащила меня из города, то это было очень глупым решением.       Эрик выпрямляется, уже собираясь покинуть пределы «ничейной» территории и не особо приятную компанию, как просьба бывшей жены заставляет его остановиться:       — Пусти меня в город.       Мужчина пристально рассматривает знакомые черты, незначительные отголоски которых видит ежедневно, и в очередной раз удивляется тому, насколько сёстры одновременно похожи и различны. Тёмные глаза пустые, они не выражают никаких эмоций, а тонкие губы сжаты. Однако внутренние различия явно перевешивают внешние — это можно понять с первого взгляда.       Спустя пару мгновений он отрезает строгим голосом, тем самым завершая разговор:       — Нет.       Поворот ключа — и двигатель машины вновь заводится. За мгновение до того, как водительская дверь закроется перед её носом, Лисса успевает спросить:       — Она всё знает?       — К сожалению, — на секунду голубые глаза встречаются с карими, и Эрик сразу отводит взгляд, сдавая назад.       Девушка провожает машину с пустым выражением лица до тех пор, пока яркие фары не теряются в завесе густого тумана.

***

      — Можно я пойду с тобой? — осторожно спрашивает Лесли, из-за угла наблюдая за взвинченной сестрой, стоящей у зеркала и подкрашивающей губы особо яркой помадой — такой красятся наверняка только в Бесстрашии. — Я хочу посмотреть на Церемонию...       — Нет, — таким безжизненным голосом буквально бросает она, что подросток вздрагивает и будто даже сжимается.       — Почему?.. Но Эл...       — Я сказала: нет! Я твоя старшая сестра, и ты должна меня слушаться! Сиди дома! — резко прерывает сестру Элла и бросает такой презрительный взгляд, словно перед ней стоит чужой человек.       Младшая ещё несколько секунд наблюдает за девушкой, не узнавая в ней родную сестру, и безмолвно покидает поле её зрения, запираясь в своей комнате.       Это был их последний разговор. Тем же вечером сестру ждали её любимой пирог — с черникой, хоть и искусственной, — и безграничная надежда. Лесли была уверена, что она вернётся: по-другому же быть и не может. Они же должны остаться вместе, верно? Семья всегда должна быть вместе. Но Элла так и не пришла.       Глубокий вдох — карие глаза наполняются страхом. Очередной сон с участием сестры сродни самому ужасному кошмару, который будет вспоминаться ещё несколько лет, а тело то и дело покрываться мурашками. Однако это вовсе не вымысел, а настоящая жизнь. То, что пришлось пережить. То, что напоминает о себе каждый день. То, что не даёт покоя.       Обстановка вокруг иная, и это неудивительно: воспоминания, впрочем, смутные, как часто бывает после приступов, всё равно остались. И просыпаться здесь как-то даже спокойнее. Наверное, потому что нет такого привычного одиночества, хоть в квартире она и одна. Здесь есть жизнь: кругом как будто другой свет, другой воздух и атмосфера.       Феникс вздрагивает вместе с очень тихим, но слышным хлопком двери. Карие глаза настороженно провожают напряжённую фигуру. Лидер суетливо перебирает пожелтевшие бумаги и почти сразу оборачивается, будто почувствовав её взгляд.       — Она хочет с тобой встретиться, — ровно произносит Эрик, вновь возвращая всё внимание к груде документов.       — Нет! — так резко и неожиданно восклицает Бесстрашная, что мужчина бросает на неё недоумённый взор.       Тёмные глаза встречаются со светлыми — первые, как всегда, на грани испуга, тем более после воспоминаний, преследующих во сне, вторые — обыкновенно спокойны.       — Хорошо, — выдыхает он и снимает тёплую куртку. — Но у тебя ещё есть время подумать.       — Никогда не хочу её больше видеть, — голова вновь касается подушки, а сон, словно кадры довоенного фильма, снова прокатывается перед глазами — презрительный взгляд и холодный тон мгновенно вызывают отвратительные мурашки.       — Справедливо, — глухо звучит откуда-то из глубины квартиры. — Но она не отстанет ни от тебя, ни от меня, пока не получит своё.       — Что ей вообще нужно? — морщится девушка, переворачиваясь на бок. Лидер спокойно передвигается по дому, а Феникс думает только о том, почему он так адекватно реагирует на её присутствие на своей территории.       — Воссоединение семьи? — слышится смешок, и на губах Бесстрашной появляется подобие улыбки.       — Какой именно? Вашей или нашей?       — Тогда уже получается шведская, — он включает освещение на неогороженной кухне и ставит чайник на плиту. На улице только светает, но сквозь шторы уже пробивается тусклый свет. Феникс внимательно наблюдает за мужчиной, укутавшись в тёплый плед.       — Любовный треугольник, — на заявление Эрик лишь качает головой и сильнее усмехается, не глядя на неё, а до девушки только доходит смысл сказанного.       «Какой ещё треугольник?! Ты-то тут вообще при чём?!» — мысленно ругает себя за необдуманные слова.       Бесстрашная прячет лицо в подушку, благодаря судьбу за то, что он стоит спиной и не видит покрасневших щёк, и одновременно бранит себя за уникальную способность позориться и говорить что не следует каждый раз, когда Лидер оказывается поблизости.       В это же время чайник издаёт монотонный свист. Слышится звук соприкосновения стекла с поверхностью. Удаётся распознать почти бесшумные шаги. Феникс, перевернувшись, открывает сначала один глаз, затем второй.       — С ромашкой. Как раз для твоих нервов, — дымящаяся кружка попадает в холодные руки, мгновенно обдавая ладони теплом.       Феникс смущённо благодарит, буркнув что-то под нос, и поднимает глаза, замечая будто не сходящую усмешку на его лице. «Вот же гад!»       Лидер садится напротив, на кресло, и мужской пристальный взгляд направляется прямо на девушку. От изучающих серо-голубых глаз хочется скрыться: спрятаться под одеялом, а лучше вообще под кровать. Бесстрашная сжимается с мыслью, почему он так внимательно смотрит, а затем по непонятным ей самой причинам мгновенно расслабляется, устремляя ответный взор и скрывая усмешку за кружкой.       — Как вы вообще познакомились? — этот вопрос интересует её давно. Как же такой неприступный Лидер позволил обмануть себя?       — Банально. Я тренировал их набор, — выражение лица пустое: больше нет ни усмешки, ни ехидства в светлой радужке. Выглядит вполне спокойным, но так ли всё внутри? Или это очередная лидерская маска, которую он умело и без каких-либо препятствий раз за разом надевает на лицо?       — Почему банально? — Феникс хмурится от ответа. Однако чуть горьковатый пряный вкус будто действительно успокаивает. Или же это очередное самовнушение.       — Потому что в Бесстрашии так происходит со всеми. Макс, например, познакомился со своей женой, когда она сломала ему нос на очередной тренировке, — на его словах девушка давит смех, но только беззвучно усмехается.       — Так романтично, — выдаёт она, опираясь спиной на изголовье кровати.       — В Бесстрашии всё равно нет понятия долгосрочной любви. Смысл заводить семью, если смерть преследует каждый день? — он делает первый глоток, не отрываясь от карих глаз.       — А если повезёт, то тогда всю жизнь провести в одиночестве? — тёмные брови непонимающе сходятся на переносице.       — Многие так и делают, — Эрик пожимает плечами, отводя взгляд. Лучше бы так сделал и он — разум вновь твердит об этом.       — Хуже одиночества нет ничего. Тем более при такой-то жизни, — Феникс поджимает губы, наблюдая за его отстранённым взглядом. Полное одиночество она уже невольно проверила на себе в подростковом возрасте, и оно порой, словно самая вредная привычка, до сих пор не отпускает истерзанную душу даже посреди целой Фракции.       — Почему ты перешла в Бесстрашие? — неожиданно оживает Лидер, но голос его всё равно какой-то безжизненный.       — Хотела сменить обстановку. Там меня ничего не держало, — она буквально считывает его рассматривающий взор, поэтому произносит, со стуком опустив стеклянную чашку на тумбочку: — Я знаю, что мы чем-то похожи внешне, но я бы не бросила свою сестру в такой ситуации — это одно из немногих различий.       — Их намного больше, — парирует мужчина в ответ.       — Например?       — Ты не умеешь пользоваться людьми — это у тебя на лице написано, — беззлобно усмехается Эрик.       — А что было написано у неё?       Вместе с тишиной возникает чувство, будто опрометчивые слова ударяют по самому сердцу, которое только ожило: он молчит и как будто не дышит вовсе. Это больная тема для обоих и, видимо, её пора закрыть уже давно.       Феникс сглатывает, судорожно вздыхая и не зная, как теперь подступиться. Но всё-таки собирается с мыслями и находит нужные слова.       — Все ошибаются, Эрик. Даже такие крутые Лидеры, как ты, — на девичьих губах невольно появляется добрая усмешка. — Тебе просто нужно это понять и принять. На этом всё не заканчивается. Будут люди ещё лучше, за которых и жизнь отдать не жалко, — девушка пожимает плечами, будто задумавшись о чём-то серьёзном, и откидывает плед в сторону, вставая с мягкой кровати. — Мне пора. Спасибо. За всё.       Квартира мгновенно теряет краски и всю живость, превращаясь в холодное пустое помещение. Серое. Таков его цвет. Её слова цепляют за что-то живое, что ещё осталось где-то внутри. Оно пытается вырваться на свободу, но разум не позволяет этого сделать. Разум больше не хочет ошибаться. Разум не может. Хозяин этого больше не вынесет. Однако сердце говорит, что он уже нашёл такого человека. За неё и жизнь отдать не жалко...