Феникс

«Случайностей не бывает. Каждую минуту нам даются ответы, и надо только понять, на какой именно вопрос».

— Дмитрий Емец «Таня Гроттер и проклятие некромага».

      Феникс уже давно не думает о своей семье. По крайней мере, старается не делать этого. Дело совсем не в плохих взаимоотношениях или давних разногласиях, не в безразличии и эгоизме. Она плохо помнит тот момент, когда вспоминала родителей в полной мере. По-настоящему воспроизводила в памяти их голоса — обычно тёплые, наполненные заботой и любовью, а в некоторые моменты и с примесью строгости, как и положено. Черты их лиц уже с подросткового возраста стали лишь отголосками: размытыми настолько, что Бесстрашная никогда бы не узнала их, если бы по счастливой случайности ей выпала такая невообразимая возможность. Однако о таком можно только мечтать.       Девушка не помнит их внешности, но отчётливо, возможно, даже душой на всю жизнь запечатлела в сердце их отношение к пусть не единственной, но горячо любимой дочери. И, хоть сестру Феникс также не обделяли вниманием и относились к обеим одинаково, забыть такую родительскую любовь было очень сложно. И расстаться с ней к тому же пришлось довольно рано, даже не успев насладиться беззаботным периодом — границей между детством и юностью. Оставшийся один в огромном городе одиннадцатилетний подросток мгновенно становится маленьким человеком, обречённым на верную погибель. И даже родная сестра — теперь уже единственный близкий человек — предпочла бегло сменить Фракцию, нежели позаботиться о Лесли. Наверное, так было проще, но только не Феникс.       Так, вспоминать семью с течением времени становилось всё тяжелее. Последние годы, особенно после перехода в Бесстрашие, девушка не допускала и мысли о них, чтобы попросту не расклеиться. Чтобы стать сильной, независимой, настоящей Бесстрашной. И даже это у неё не получилось. Вся жизнь в один момент пошла по наклонной и никак не собиралась подниматься ввысь.       Однако родной дом почему-то никак не получается стереть из памяти, будто разум нарочно пытается тянуть её назад, возвращать в прежнее состояние, как раз таки в тот момент, когда всё начинает налаживаться. Даже спустя столько лет Феникс чётко помнит расположение каждого предмета, цвета стен, скрипучие полы, потайные места, где сёстры любили прятаться от родителей. Эти воспоминания никогда не дают покоя, всплывая в самые неподходящие моменты, и девушка всегда возвращается туда, где когда-то было хорошо. Она бывает там в любом состоянии: когда грустно, плохо, невыносимо больно; когда мысли путаются в единый клубок, тело словно отделяется от души, в голове стоит туман. Феникс приходит туда настолько часто, что соседи со временем уже перестали пугаться Бесстрашной в неизменной смоляной форме.       Осень постепенно сменяется зимой. Воздух становится морозным настолько, что каждый вздох сопровождается белёсым паром. Земля уже успела промёрзнуть и стать более твёрдой, а оставшиеся лужи — покрыться тонким слоем льда. Листья давно опали, и теперь от когда-то ярких деревьев остались только голые ветви. Темнеть начинает раньше, поэтому всегда мрачная Фракция становится более тусклой. А иногда выглядывающее солнце на белом, как полотно, небе перестаёт греть и появляться так часто: город потихоньку впадает в спячку.       Ранним тёмным утром жители ещё спят — на пути не попадается ни одного человека, кроме патрулирующих Бесстрашных. Они смеряют девушку подозрительным взглядом, в густом непроглядном тумане не разглядев одежды, но, заметив нашивку Фракции на куртке, сразу теряют к ней былой интерес. Феникс застёгивает молнию до подбородка и натягивает воротник до носа: дышать становится тяжелее из-за холода; засовывает сухие потрескавшиеся ладони в карманы, и окоченевшие пальцы мигом нащупывают холодные металлические ключи — единственное, что осталось после перехода в Бесстрашие, — и девушка невольно ускоряет шаг. Общественный транспорт ещё не ходит, личной машины у неё нет, а чтобы одолжить средство передвижения у Бесстрашия, придётся заполнить кучу документов и ответить на всевозможные вопросы. Поэтому Феникс, не медля, решает пройтись пешком, тем более ей есть над чем подумать.       Если она когда-то и позволяет себе вспомнить о семье, то в этих воспоминаниях всегда отсутствует сестра, несмотря на их тёплые отношения в далёком детстве. Вероятно, причина состоит в том, что та удосужилась бросить родного человека на произвол судьбы. Бесстрашная никогда не стремилась что-то узнать о ней или тем более найти. Она знает одно: вопреки строптивому характеру девушки, который по мере взросления становился всё более неугомонным и неподатливым, та точно не могла уйти в Дружелюбие или в Отречение. И даже если бы она умудрилась совершить такой поступок, вероятнее всего, Эллу бы уже давно самолично выставили из Фракции. Поэтому вариантов остаётся только два: Эрудиция и Бесстрашие. Сестра была неглупой, поэтому вполне могла освоиться во Фракции Умников. Благодаря хитрости и врождённому обаянию была способна влиться и в ряды Бесстрашия. Однако Феникс никогда не видела похожую девушку среди сотоварищей: видимо, именно из-за давней обиды Лесли так хорошо запомнила черты лица сестры и никогда бы не перепутала её с кем-то другим.       Поэтому в один из дней случайно пересёкшись с Лидером во время тренировки, на которой он и не должен был появляться, она слегка озадачивается исходом развившегося диалога:       — Я знал твою сестру, — хмуро смотря вдаль, неожиданно заявляет он, и Феникс резко переводит на Эрика взволнованный, а до этого сугубо безразличный взгляд.       Почему-то именно это предложение из его уст заставляет молодое сердце забиться чаще. В горле невольно образуется ком, и, чтобы стряхнуть наваждение, Феникс глубоко вдыхает перед тем, как заговорить.       — Эллу?.. — в голосе звучит то ли страх, то ли удивление.       «Откуда он мог её знать?..» — как на повторе звучит в голове, и из-за этого Бесстрашная совсем не обращает внимания на то, как ладони самовольно сжимаются в кулаки. Вероятно, она не готова встретиться с ней спустя столько лет, после подлого предательства. Или же услышать правду о единственном родном человеке. Занятая своими мыслями, девушка также не задумывается о том, откуда он вообще знает о существовании сестры, ведь она ни разу не упоминала о ней и даже не давала для этого каких-либо поводов.       — Она сменила имя после перехода, — в этот момент сердце пропускает ещё один удар — резко становится жарко.       Карие глаза пытливо оглядывают его лицо, будто пытаясь найти на нём ответы. Словно стараясь поверить в происходящее. Разве это может быть правдой? Наверняка очередной страшный сон.       — После перехода... сюда?.. — наконец она решается на самый волнующий её вопрос.       Эрик коротко кивает. Всего лишь одно движение головой, но сколько этот жест приносит эмоций. Феникс спёрто выдыхает, сжимая челюсти: новость прогремела, как снег, свалившийся на голову.       Она прочищает горло, ловя на себе недоумённые взоры неофитов. Суетливо прячет руки в карманы, чтобы скрыть нервную дрожь. Такая реакция удивляет даже её саму: видимо, думать о родственниках, зная, что их нет в живых, намного проще. А мысли о том, что некогда родственная душа ходит где-то рядом, живёт, наслаждается жизнью, даже не вспоминая о семье, убивает морально, но боль подобна физической.       — Не переживай: с ней всё нормально, — задержав взгляд голубых глаз на встревоженном лице, отзывается Лидер.       Феникс, бегло посмотрев на него, насмешливо фыркает. Однако не понять, что за улыбкой скрываются истинные боль и переживания, просто невозможно.       — Ещё чего. Я и не собиралась о ней переживать: пусть живёт своей жизнью, раз так захотела, — в голосе появляются строгие ноты, а карие глаза неподвижно устремляются вдаль, на тёмно-оранжевый осенний закат.       Мужчина будто нарочно молчит, чтобы не давить на неё лишний раз, — удивительно-приятная и поистине новая черта в его характере. Однако девушка по собственной воле продолжает: видимо, сказывается давнее желание выговориться. Хотя о проблемах хотелось кричать на весь мир, но отчаянного зова никто бы так и не услышал.       — Я давно не общалась с ней и не видела её. Лет девять уже примерно... — призадумавшись, она поднимает глаза к небу, на уже появившуюся в зените луну.       Голубые глаза устремляются туда же, но Феникс, самой собой, не замечает ничего вокруг себя: все мысли заняты прошлым.       — Когда наших родителей убили, она ушла из Фракции. Ей тогда как раз через пару месяцев исполнилось шестнадцать. Удивительная случайность, правда? — грустно улыбнувшись уголками губ, Бесстрашная на миг поворачивает голову в сторону собеседника.       — Они были дивергентами? — ради приличия спрашивает он, хоть и давно знает ответ. Ровно так же давно, как и информацию о её сестре.       — Только отец. Мама его прикрывала, — перед ней проносятся редкие размытые воспоминания — это видно по спокойным, но унылым глазам и еле-еле приподнятым бледным губам.       Задумчивый взгляд задерживается на них лишь на короткое мгновение.       — Вы хорошо ладили с сестрой?       — Какое-то время. Точнее, до смерти родителей и чуть-чуть после. Потом её словно переклинило, и она вовсе ушла. Ведь знала, как мне было плохо, знала, что появились проблемы со здоровьем, но даже не попрощалась. Понятно, что и ей было не по себе, но лучше ведь держаться рядом, друг за друга? — вопрос сугубо риторический, заданный куда-то в затухающий закат, но будто самой себе.       — Неудивительно, — хмыкнув, выдаёт Эрик, и Феникс отрывает глаза от неба. — Здесь она была такой же неоднозначной.       — «Была»?.. — всё-таки обратив на это внимание, переспрашивает Бесстрашная. — С ней что-то произошло? Её больше здесь нет? — тараторит девушка, поэтому сразу смеряется пристальным взором голубых глаз.       — Ещё не пришло время, — поджав губы, заключает Лидер и бегло обводит взглядом занимающихся неподалёку подростков.       Феникс не успевает уточнить, для чего не пришло время, как он уже скрывается за дверями Фракции. Проведя руками по лицу и придя в нормальное состояние, она приближается к неофитам.       Холод всё же отрезвляет разум, выводя девушку из относительно недавних воспоминаний, но она не замечает, как подходит к знакомой и такой родной кристально-белой двадцатиэтажке. Феникс запрокидывает голову и, затаив дыхание, разглядывает панорамные окна, скрытые в густом тумане, и верхушку здания, вовсе теряющуюся в хмуром небе. В лицо ударяет сильный порыв ледяного ветра, однако отчуждённый взгляд не смеет оторваться от родного места. На карих глазах выступают слёзы — влияние то ли погодных условий, то ли скулящего чувства изнутри, перерастающего в комок, застревающий посреди горла. По крайней мере, Феникс отчаянно пытается верить в первый вариант.       Онемевшие от стужи пальцы мигом нащупывают в кармане железную связку ключей, хоть для входа в здание они и не нужны. Видимо, она делает это для собственного спокойствия: после безусловно травмирующих событий здоровье знатно подкосилось — появились панические атаки, нервозность, — и постоянно приходится крутить или перебирать что-то в руках, особенно при переживаниях.       Небольшое расстояние от тротуара до подъезда словно увеличилось на несколько километров, и каждый шаг тяжестью отдаётся в сердце. Только когда влажная от волнения ладонь ложится на сенсорный экран, красные лучи снизу вверх изучают папиллярные линии кожи, а автоматический женский голос произносит: «Лесли Велс, вход разрешён», — её отпускает. Судорожный выдох разрывает мертвенную тишину цокольного этажа, и Феникс застывает на пороге. Чайные глаза ещё некоторое время оглядывают голые стены, не замечая никаких изменений. Время в этом месте будто остановилось.       Такой же идеально-белоснежный, как и вся Фракция, почтовый ящик с характерной цифрой квартиры «580» доверху набит бумагой. Впервые за четыре года после перехода в Бесстрашие и регулярных посещений дома она решает разобрать эту кипу, заранее предполагая, на что придётся наткнуться. Половина содержимого — бессмысленная и никому не нужная реклама, другая же — письма на имя матери и даже сестры.       «Уважаемая Морган Велс!», «Дорогая Морган!», «Здравствуй, сестрица Морри!», «Миссис Велс!», «Многоуважаемая Морган!»; «Элли!», «Мисс Велс!», «С днём рождения, Эллаира!» — гласят заголовки конвертов. Среди них даже находятся обращения к отцу, однако с каждой секундой читать их становится всё труднее, и Феникс захлопывает дверцу ящика, предварительно небрежным движением смяв жёлтые листы.       Она наполняет лёгкие воздухом, который, кажется, вовсе отказался туда поступать. Прикрыв веки, Феникс остаётся на прежнем месте и только спустя несколько минут тишины вызывает лифт. Он сообщает о своём прибытии протяжным звоном, и в тишине как будто вымершего дома это звучит довольно пугающе. Тем не менее родной двадцатый этаж позволяет увидеть достаточно быстро.       Молочные стены, мраморный пол, горшки с цветами на каждом углу, идеальные по цвету и состоянию двери. Искренность безупречна в любом её проявлении. Однако чёрная, как уголь, форма совсем не вписывается в тусклое убранство. Глухие одинокие шаги по направлению к самой последней двери слегка разбавляют умиротворённость. Бесстрашная останавливается, прислушиваясь к звукам: уж слишком напрягает её эта безмятежность. В соседней квартире суета: стук посуды, работающий телевизор, быстрые шаги. Видимо, кто-то собирается на работу. Взглянув на наручные часы, тем самым убедившись в правильности своих выводов, уже более спокойная Феникс, пройдя ещё пару метров, останавливается напротив двери с цифрой «580».       Карие глаза задумчиво изучают гравировку, и, вероятно, в голове всплывают хоть и счастливые, но расплывчатые воспоминания. Тряхнув головой словно от наваждения, она прокручивает ключ до упора. Плавное нажатие на холодную ручку — и перед ней предстаёт унылая картина.       Уже с первого взгляда видно, что место заброшено. Об этом говорят слой пыли, в некоторых местах отклеивающиеся обои и мутные окна. Правда, нужно отдать должное, что квартиру не передали другим Фракционерам, как это часто бывает. Видимо, таким образом глава Искренности решил скомпенсировать несчастную юность Лесли: иначе это объяснить нельзя.       Практически каждый приход Бесстрашная старается устраивать уборку, чтобы совсем не запустить отчий дом, однако в этот раз ей совсем не до того: есть над чем подумать.       Она чётко помнит, что в семье была строгая привычка, необычная для остальных жителей, — снимать обувь на пороге. За нарушение которой тёплые голоса родителей становились более суровыми, ведь те считали, что и в доме, и во Фракции должен поддерживаться идеальный порядок. Тем не менее спустя девять лет после их смерти тяжёлые солдатские берцы безжалостно проходятся по светлому паркету.       Панорамное окно с мутными тёмными разводами и непроглядной мглой за стеклом становится объектом наблюдения бесстрастных карих глаз. Присев на пыльное твёрдое кресло у стены и устремив задумчивый взор на еле горящие фонари соседней высотки, поглощённые утренним туманом, Феникс бормочет под нос:       — «Я знал твою сестру...» — повторяет слова Эрика девушка, покусывая губы. — Откуда он мог её знать? Значит, она перешла в Бесстрашие... И почему я не удивлена? — хмыкает она, покачав головой. — Простых неофитов он запоминает редко, только самых отчаянных или, наоборот, одной ногой уже находящихся у Изгоев. Бесстрашных на низкой должности тоже... Выходит, что Элла либо не последний человек во Фракции, — но почему я тогда её никогда не видела? — либо уже покинула Фракцию. А как она могла уйти оттуда? Только насильно.       Феникс вскакивает на ноги, начиная суетливо мельтешить вдоль длинного окна.       — Да почему всё так запутанно?! — восклицает девушка, запуская ладони в волосы и оттягивая корни. — Ещё Эрик как назло молчит. Сложно сказать, что ли?! Не пришло время ему, тоже мне!..       От накативших эмоций дыхание учащается, и Бесстрашная прикрывает глаза, опираясь лбом на промёрзлое стекло. Небольшой кусок поверхности вскоре запотевает, а она уже спокойно произносит:       — Да и чёрт с ней. Будто мне есть дело до её жизни, как и ей до моей.       Успевает пройти всего лишь несколько мгновений — начинает светать, а за окном тем временем уже падает первый снег. Карие глаза сосредоточенно наблюдают за лёгким танцем обречённых мелких снежинок, и в душе, к её удивлению, просыпается нечто давно забытое, оставшееся в далёком детстве, когда всё ещё было хорошо. Наверное, это настоящее счастье и отчаянная ностальгия.