Ever Never High

Тэхён проснулся от громкого раската грома и резкого звука хлещущего в окно дождя. Осень была в самом своем мокром разгаре. Магические кристальные часы оповестили его, что сейчас неспешно шел пятый час утра. Тэхён нехотя сел и пригладил волосы рукой. Стараясь шаркать не особо громко, он подошел к окну, уже прикидывая, приснится ли ему продолжение того сна, где он, ловко орудуя длинным мечом, разделался со стаей обезумевших трупоедов, спасая какая-то деревеньку, и открыл оконную раму. На ветке напротив, мокрый, сидел их семейный белоголовый орлан. Мокрый, со слипшимися перьями и оттого кажущимися еще больше глазами, он прикрывал подрагивающим крылом безухую голову. Вид у птицы при этом был такой решительный и такой… грозный. Обвиняющий. Потому что хозяин заставил сидеть его на мокрой ветке под проливным дождем. К лапе было привязано письмо от отца. Тэхён быстро выставил руку, на которую вальяжно ступил орлан, и внес птицу в тепло комнаты, ставя его на свою незаправленную кровать и отвязывая письмо. Орел переступал окоченевшими лапами по кровати, волоча по простыням мокрый хвост, и встряхивал головой и крыльями, посылая вокруг сноп холодных капель. — Отец пишет, что сможет приехать на родительский день, — пробормотал Тэхён, откладывая короткую записку, беря полотенце, осторожно замотав в него свою птицу. Он тяжело вздохнул. Коротенькое письмо от отца лежало на тумбочке рядом с единственным и более коротким письмом от Вероники. «Ты можешь называть меня по имени, кто-бы-ты-ни-был. Я догадалась, что ты Добряк.» — Сложная она, да? — спросил он, тут же вздрагивая: орлан, выбравшись из теплого кокона, бодро запрыгнул ему на руку, крепко цепляясь когтистыми лапами. — Я еще писал ей пару писем. Глупых, очень глупых, — шепотом добавил Тэхён. — Не знаю, стоит ли писать еще еще что-то. Давать себе какую-то… мнимую надежду. Это жестоко, не думаешь? А не писать, хоть как-то говорить с ней, еще хуже, представляешь. Дожил, невесело подумал он, разговариваю с орлом. Он птицей был, конечно умной и сильной. Но он был обычной птицей, которая понимала несколько слов из человеческой речи. Орлан перелетел на свою специальную жердочку. Тэхён задумчиво проводил его взглядом и упал обратно на подушки, почти мгновенно проваливаясь в сон, пока за окном утихал дождь. Следующее, что он помнил, это остервенелое требушение его самого чьей-то широкой и сильной ладонью. — Тэхён, решил занять место спящей красавицы?! — Намджун сердился редко, но не повезло тому, кто попадал под его горячую руку. — Занятия проспишь, во век потом не отработаешь у Румпельштильцхена! Румпельштильцхен был его преподавателем по сражениям на мечах, исцелению и регенерации. Тэхён разлепил глаза и уставился на соседа по комнате, не совсем понимая, какой сейчас год, и лениво задаваясь вопросом, кто такой этот Тэхён, и как он вообще посмел просыпать занятия. Когда у него в голове слегка прояснилось, он подскочил на кровати и заозирался в поисках своей одежды. — Серьезно, проспал? Румпельштильцхена проспал? Кранты, мне кранты… — простонал он. Намджун лишь улыбнулся. — Успокойся, сейчас только восемь утра, — махнул он рукой и направился к своей кровати, сбрасывая туда свои вещи, — я только-только с боевой магии вернулся. Тэхён в ответ лишь хмуро смотрит на него и неслышно выдыхает. Орлан еще лениво спит, изредка открывая то один глаз, то другой. Ван Хельсинг потирает глаза и садиться за стол, хватая с тумбочки письмо от отца и, машинально, письмо от девушки. Что не остается незамеченным Намджуном. Тот, сидя на кровати и хрустя позвонками, справедливо замечает: — Хватит уже писать ей письма, нет от этого никакого толку. — Не твое дело, — огрызнулся Тэхён. Они хоть и были друзьями, но не тогда, когда Джун пытался влезать в его личную жизнь, а точнее в подобие его личной жизни. — И все же я тебе рекомендую либо написать в конце письма свое имя, либо признаться уже лично, — настойчиво продолжал Намджун. Ответом ему послужила прямая спина и тяжелое молчание. — Пока ты будешь чиркать ей строчки, она найдет себе какого-нибудь парнишку, влюбиться и будет делать с ним совместные пакости. — Замолчи, — сквозь зубы проговорил Тэхён. — Нет, — жестко отрезал Намджун и встал с кровати. — Она уже ищет своего Анонима. Тэхёна будто молнией прошибло с головы до ног. И он обернулся на парня, уставившись на него немигающим взором. ВанТэ не знал, как реагировать на сказанное. — Что? — не понял он. — Liebeen, — ответил Намджун и пояснил: — Она подошла сегодня ко мне и произнесла это слово. Вероятно, хотела посмотреть, как я отреагирую. Мне стоило больших трудов не выражать ни единой эмоции. — Почему она сказал его тебе? — спросил Тэхён, внимательно слушая друга. — Потому что она ищет того, кто сказал ей это слово- — Я не об этом, — перебил его Тэхён. Глаза его почернели, как грозовые тучи. — Почему она сказала его тебе? — выделил он особенно яростно последнее слово. — Остынь! — тут же отреагировал Намджун. — Я не знаю, думаю, она не мне одному произнесла это слово. И дело не в этом. Она тебе не добрая принцесса, в роду которой написано ждать принца на белом коне. Пендрагон тебя ждать не будет. И искать долго тоже не станет, — покачал головой Намджун, которому уже осточертели каждодневные метания Тэхёна и его печальные глаза, когда в поле зрения возникала та девчонка. — Я тебе настойчиво рекомендую, — вновь повторяет он, — действовать уже более решительно, пока ты еще можешь ее завоевать. Тэхён молчал, обдумывая его слова. — С чего вдруг ты решил дать мне совет? — прищурился он. — Ты что-то недоговариваешь… Намджун усмехнулся и посмотрел с какой-то уютной, родной добротой. — Ты прав. Есть еще кое-что. Смотри, — он вскинул руку. — Свет — рука левая тьмы, Тьма — рука правая света. Двое — в одном, жизнь и смерть. И лежат они вместе. Сплелись нераздельно. Как руки любимых. Как путь и конец. Тэхён прикрыл глаза от яркого света, что озарил комнату. Орлан сзади недовольно издал стрекочущий звук и отвернулся от них. Затем парень увидел копье в руке Намджуна. — Ты же знаешь это заклинание? — Что-то вроде магического призыва оружия, — кивнул Тэхён. — С помощью этого заклинания, человек может призвать один вид оружия, которое выберет его сердце, — проговорил он и добавил: — Но при чем тут это? — Как ты думаешь, какое оружие сегодня вышло у Вероники? — Меч, — ответил Тэхён сразу. Это был простой вопрос. — Я знаю, что она хороша на мечах. Губы Намджуна растянулись в широкой улыбке. Чуть странноватой и чудаковатой, но это было естественно, он же родом из Страны Чудес. — Арбалет, — сказал он, с удовольствием наблюдая за реакцией Тэхёна: от непонимания и шока к принятию и возрождающей надежде. — Она призвала арбалет. Тэхён метнул глазами в сторону своего сундука. Где он хранил свое излюбленное оружие. То, в чем он был не просто хорошим. Он был лучшим. То, чему отец учил его с детства. Его предназначение. Его продолжение рук. Его три арбалета. Из разных материалов, разной мощности.

***

Чимин почувствовал какой-то подвох еще во время уроков. Когда Мерлин рассказывал про заклинания унисона и о совместимой магии, то парень постоянно ловил на себе взгляд Хосока. Эльф как-то весело улыбался ему и задорно подмигивал. Ничего не понимающий Пак вертел головой и едва поспевал конспектировать новую тему. После занятий, придя в свою комнату, ему стало не по себе от ледяных ощущений. И нет, Юнги не выпускал наружу свою магию. Он сидел на кровати, скрестив ноги, и ухмылялся. Это было довольно жутко. Такое чувство, будто даже геккон Йенни научился изгибать свой рот в некоем подобие усмешки. — Чего ты так на меня смотришь? — не выдержал Чимин. — Ничего, — ответил Юнги и, как ни в чем не бывало, пожал плечами и лениво отрывал листья скороцеля. Домашняя работа немного отвлекла Пака. Но ненадолго. Вскоре дверь в их комнату открылась, и к ним пришла хмурая Вероника. — Сегодня я занимаюсь у вас, — оповестила она. — Ибо моя игра на пианино мешает Милисенте подготовиться к Проклятиям, и она меня выгнала. — Ты играешь на пианино? — ошеломленно прошептал Чимин, но по двум поднятым бровям понял, что акцент для удивления сделан слегка не на том. — Тебя выгнали из собственной комнаты? Вероника закатила глаза. — Милисенте простительно. — Как ты ей позволила? — Она выпускница и дочь Малефисенты. Она в прямом смысле может меня проклясть. Так что из двух зол я выбираю наименьшее. С этими словами посредине их комнаты возникло массивное пианино из черного дерева. — Но мне тоже надо-, — поднял Чимин руку вверх, но договорить, что у него на носу проверочная у Мерлина, не успел. Вероника начала наигрывать громкую и ужасающую мелодию. Не в плане игры — играла она великолепно — тут было дело в восприятии. Протяжные и гулкие звуки холодом отдавались в струнах души. Юнги и бровью не повел. Мелодия совершенно не мешала ему делать запасы для зелий. Напротив, он даже качал головой в неторопливый такт. Когда слушать эту игру стало совершенно невыносимо, Чимин встал и забрал свои конспекты. — Пойду прогуляюсь, — бросил он. — Иди в комнату на четвертом этаже, — тут же оторвалась от пианино Пендрагон. — Между статуями гриффонов есть дверь — там пустая и тихая комната с очень толстыми стенами. — Кхм, — кашлянул в кулак Юнги и кивнул. Ничего не подозревающий Чимин тихо поблагодарил девушку и прошмыгнул за дверь.

***

Шаркая по безлюдному коридору, парень действительно находит комнату, про которую ему сказали. Вот только внутри не было пусто или пыльно. Комната освещалась приглушенным светом от магических свечек, что парили у потолка. В самой комнате находился Чонгук. Чимин удивленно выдыхает, а в руках у него мгновенно материализуется бокал красного вина на высокой ножке. — Чонгук? Что здесь происходит? Волчонок тихо усмехается и скользит взглядом по лицу Чимина. В его глазах вспыхивают коварные, озорные огоньки. — Сюрприз. Кажется, ты мне должен был желание. — Он хитро щурится и улыбается так, что у Чимина дыхание перехватывает. Взгляд Гука перемещается с глаз на пухлые губы, потом обратно, и так несколько раз. Приходится прочистить горло, прежде чем сказать что-либо, но голос все равно предательски хрипит: — Ты все это устроил? Чонгук кивает и показывает рукой на расстеленный на полу плед, приглашая сесть рядом. Чимин мгновенно ощущает тепло, исходящее от тела парня. Вдоль позвоночника приятно пробегают мурашки, а сердце бьется так быстро, что приходится на несколько мгновений закрыть глаза, чтобы собраться с мыслями, которые кажутся ускользающим из ладоней песком. Чонгук крутит между пальцами ножку бокала и начинает свой рассказ, чуть отпивая вино. — Тэхён рассказал мне об этой комнате, она пустует еще с конца прошлого года. Здесь раньше преподавали боевые искусства. Он и нашел ключ от нее. Хосок вызывался помочь и приготовил закуски. — На блюдах лежало немного яств и пару кусочков эльфийского хлеба — лембаса. — Юнги раздобыл вино. — А Вероника осветила комнату, — предположил Чимин, мягко улыбаясь и смотря на свечи. — Нет, — покачал головой Чонгук, — она должна была мягко намекнуть тебе сюда прийти. Чимин чуть не поперхнулся глотком вина, засмеявшись. — О да, она очень тонко намекнула. Чонгук улыбнулся в ответ. Чимин еще тихо смеялся несколько секунд, но затем резко замолк, когда вновь ощутил на себе тяжелый взгляд Чонгука. Тот облизнул свои губы, на которых сохранились редкие капли вина. — Чимин. — Да, Гуки? — Я хочу тебя поцеловать, — словно спрашивая разрешения, говорит он, выбивая из легких Пака последний кислород. Чимин успевает лишь удивленно моргнуть несколько раз перед тем, как оборотень, не дожидаясь ответа, поддается вперед. Они медленно ласкают друг друга, не решаясь какое-то время перейти к более глубоким поцелуям. Лишь опаляют тяжелым, горячим дыханием чувствительную кожу. Чимин уже привычно и так наивно прижимается к Чонгуку, и тот не может сдержать счастливую улыбку. Он жадно обхватывает нижнюю губу Чимина своими, немного щурясь от переполняющих его тело чувств. Они такие острые, яркие, до разноцветных пятен перед глазами. Юноши обессиленно одновременно стонут, и от этих звуков у обоих взрываются последние крупицы терпения. Чонгук прижимает Чимина одной рукой за талию ближе к себе, усаживая его к себе на колени, проникая собственным языком в такой просящий, сладкий рот, жмурясь от вспышек наслаждения. Пальцы Чонгука сжимают его бока почти до боли, и Чимин от непривычных ощущений скулит настолько отчаянно, что Вульф готов кончить лишь от этого звука. Чимин запрокидывает голову назад, разрывая поцелуй. Чонгук жадно скользит взглядом по изгибу тонкой шеи, останавливаясь на остром, подрагивающем кадыке, а затем, не сдержавшись, припадает к нему губами, слыша восторженный, довольный вдох в ответ. — Чон…гук, — тело пробивает мелкая дрожь. Чимин чувствует небольшой стыд, будучи неопытным девственником. Чонгук же, словно дорвавшись наконец до сладости, которую так долго ждал, вылизывает шею Пака, прикусывает, рассылая по всему телу приятную дрожь. Потому Чимин решает довериться ощущениям и инстинктам. Он плавно двигает бедрами, круговыми движениями, чувствуя ответные толчки Чонгука, который спустя несколько мгновений отстраняется, тяжело дыша, и заглядывает в раскосые глаза. — Чимин… Скажи мне, что ты хочешь этого… Чимин решительно кивает, пытаясь отдышаться, и Чон еле сдерживает в себе рвущийся из глубины души стон. Он быстро скользит взглядом по лицу своего маленького парня: по пухлым от долгих поцелуев и укусов губам, по сияющим даже во тьме глазам, покрасневшим скулам. Чимин нетерпеливо снимает с парня майку и, смотря прямо в глаза, медленно ведет ладонью по сильной груди. Он уже видел обнаженный торс Чонгука, но, черт побери, в таком состоянии — никогда. Чонгук тоже подцепляет пальцами чужую кофту, снимает ее, проводит горячими пальцами по позвонкам. Пак приоткрывает рот, хватая им горячий воздух, и немного выгибается в пояснице. Чонгук вновь сжимает бока парня пальцами, усаживая его прямо на свой пах, и жестко толкается, вырывая общие, громкие стоны. — Чонгук, ты зверь, — шипит, вызывая самодовольную ухмылку. — Я лишь наполовину волк, Чим. Он начинает немного дрожащими от волнения и предвкушения пальцами расстегивать брюки Чимина, но тот, не разрывая поцелуй, высвобождает одну руку и чертит пальцами одну руну в воздухе, избавляясь от остатков одежды при помощи простого заклинания. — Нечестно. — Зато быстро, — парирует в самые губы шепотом Чимин и гортанно стонет, когда их плоть наконец-то соприкасается друг с другом, ощущая, как сердце будто увеличивается в своих размерах, грозя сломать грудную клетку. Чонгук укладывает его на мягкий плед, покрывая тело горячими поцелуями, от которых Чимин мечется, сжимая в кулаках куски пледа. Чонгук смачивает слюной свои два пальца, подбираясь к заветному колечку мышц. — Все будет хорошо, — шепчет он успокаивающе, — потерпи. С этими словами он начинает медленно растягивать его. Чонгук внимательно следит, запоминает каждую эмоцию, отражающуюся на лице. Смотрит на то, как приоткрывается зацелованный рот, двигается острый кадык, подрагивают веки, и, кажется, что в этом мире нет ничего прекраснее, чем дрожащий от наслаждения Пак Чимин. И только когда Чимин кивает, Чонгук достает пальцы, обхватывает твердый член и медленно толкается внутрь. Мир Пака в этот момент взрывается на миллиарды мелких, хрупких частиц. Он блаженно стонет в голос, выгибаясь в спине. — Чимин, посмотри на меня, — шепчет хрипло Чонгук, нежно кладя ладонь на щеку юноши. Тот, пытаясь сфокусироваться на лице Вульфа, тяжело дышит и облизывает потрескавшиеся губы. — Я могу продолжить? — Д-да, — кивает, не в силах больше произнести и слова. Чонгук начинает двигать бедрами, задавая медленный, размеренный темп, позволяя Чимину привыкнуть к новым для него ощущениям. Он тихо стонет, запрокидывая голову назад, и кладет ладони на бедра возлюбленного для надежной опоры, находя нужный, правильный угол для проникновения. На лбу появляется легкая испарина, а между лопатками собираются капельки пота. Все тело наливается пульсирующей, обжигающей энергией, которую Чонгук с удовольствием тратит, вжимая Чимина в мягкий плед. Он опускается губами вновь на любимую шею и пробует оставить на слегка солоноватой коже свою метку. Отстранившись, он с наслаждением наблюдает за тем, как кожа начинает багроветь, и затем воодушевленно покрывает пятнами, кажется, всю шею Чимина. Пак плавится от страсти, подставляет свою шею, запрокидывая голову назад и подмахивает бедрами в быстрый такт толчков. — Гуки, я уже скоро… — Да, я тоже. Чонгук сбивается с ритма, начиная размашисто, резко входить в парня на полную длину, чуть меняя угол, проезжаясь по простате, отчего Пак матерится сквозь зубы и вздрагивает всем телом. Распахнув глаза, Чимин теряет способность думать о чем-либо, кроме как о невероятном наслаждении. Чонгук быстро кусает Чимина за плечо, делает последний толчок, а потом вздрагивает, изливаясь прямо вглубь парня, последними силами удерживаясь над ним, упираясь ладонями в пол. Чимин, чувствуя разливающееся тепло в своем теле, стонет, прикусив нижнюю губу, и мгновенно кончает следом. Еще несколько мгновений пара дрожит в остаточных от оргазма судорогах, а затем Чонгук выходит из парня, обессиленно падая рядом. Тишину в комнате нарушает лишь громкое, тяжелое дыхание двух юношей. Чонгук чуть поворачивается на бок, берет второй плед, накрывая их разгоряченные тела, и расслабляется, притянув несопротивляющегося и невероятно довольного Чимина к себе ближе. Спустя несколько мгновений, ощущая тепло тел друг друга, пара наконец-то проваливается в долгожданный, сладкий сон. Сон, который впервые не прервется кошмарами Чимина.

***

PHANTOM — Uprising

Тэхён решил написать одно письмо. Последнее. Не прощальное. Но эмоциональное. Такое, которое выбьет Пендрагон из колеи. Такое, чтобы она прекратила свои поиски. Потому что Тэхён, наконец, хочет сам ее найти. Он пока не знает, как. Знает лишь то, что хочет написать ей стихотворение. Как бы банально и слишком слащаво это не звучало. Но это было действенно. Ведь в самом деле принцессы как раз таки и привыкли получать поэмы. А вот наследницы зла — нет. Но Ван Хельсинг был охотником, а не поэтом. Потому ему нужна была помощь от одной хорошей знакомой сирены, родителей которых спас от людей-браконьеров его отец. Сирены и русалки обучались под школой: в подземных водах и в чистом озере. Воздух около водного отделения школы был свежий: здесь гулял ветер. Волны пенились, спешили разбиться о берег. Ветер усилился. Рвал и метал, недовольный. Тучи сгущались, чернели, превращая сине-зеленую воду в сине-серую. — Ну, здравствуй, — поприветствовал он водяную школьницу. Сирену по имени Дженни. Она была от природы очаровательна. Мягкие черты лица, пухленькие щечки и блестящие синие глаза. Но за ангельской внешностью скрывался хитрый и нахальный характер. Сирена была падка до мужских сердец так же сильно, как и силен был ее сладкий, певчий голос. Она проплыла вдоль кромки воды. С ее приходом стало спокойнее: волны тихо шелестели и перебирали гладкую гальку, небо по-осеннему нахмурилось, но дождя пока не было. Над водой летало несколько больших чаек. Дженни подплыла к берегу, где стоял Тэхён, и улыбнулась. — Привет, Тэ. — Она сложила руки на мокрый камень и выставила соблазнительную грудь вперед. Тэхён на это внимание не обратил. — Мне нужна твоя помощь. — Поделился он. — Я хочу написать стихотворение. — Кому? — Девушке. — У нее есть имя? — стрельнула она глазами. — Есть, — кивнул Тэхён, — но это моя тайна. — Ты хочешь признаться ей в любви в стихах? — уточнила Дженни. Тэхён снова кивнул. Сирена задумалась. Она нисколько не обижалась. Несмотря на то, что внешностью она была красива и знала о любви и соблазнениях все, увы, испытать это чувство ей, как и ее сестрам, не было суждено. — Расскажи мне об этой девушке. Только помни: главное чтобы твои ответы были искренне, шли из глубины сердца. Приведи мне самое яркое воспоминание, связанное с ней. Тэхён задумался и сцепил руки в замок напряженно. — Я помню нашу первую встречу… — спустя некоторое время неторопливо начал он.