Я-в-спектакль-попал-иммерсивный

      Это было когда-то, в каком-то городе, в какой-то квартире. На все эти «-то» Петя не смог бы ответить точно: время смысла не имело, города они с Вероникой меняли чрезвычайно часто, а уж запоминать имена хозяев случайных квартир… ему тогда точно было меньше восемнадцати. Это он мог припомнить по тому, как воровато приходилось идти на нужный адрес по тёмным улицам — пару раз его, шатавшегося без дела, уже уводили под белы рученьки. И, хоть отпустили к утру, не желая возиться с каким-то мелким беспризорником, не понравилось. Город был отчаянно провинциальный — в других Петя и не бывал, боясь и Москву, и Питер как огня. А квартира… да, точно, квартира принадлежала здоровому бугаю ростом под два метра, тупому как пробка, но отчего-то считавшему своим долгом устроить у себя на квартире место собрание богемы. В Бийске. Или в Сызрани. Или ещё где.       Петя, уже делавший некоторые шаги в поэзии, вполне считал себя в некоей степени богемой. По крайней мере, бийского или сызранского пошиба; тем более что собрание, проглядывавшееся в табачном чаде, совсем не было похоже на салон Анны Павловны Шерер. На квартирник у Маргулиса — может быть, но очень, очень одичалый. Петя, вжимаясь в диван, в который раз отодвинул от себя радушно предложенную хозяином квартиры стопку.       — Не пью, — сухо отрезал он и поёжился. — Спасибо.       — Да как же не пьёшь?! — гаркнул молодой меценат богемы, и Петю обдало до боли знакомым ароматом перегара. Ему становилось дурно. — Ты ж поэт!       — П-поэт…       — Тогда пей! У меня все пьют! — он гоготнул. — А поэты — тем более! Те ещё пьяницы. Знаешь, Есенин, Маяковский, даже наше всё Алексан Сергейч…       — И все у тебя были? — попробовал сменить тему Петя. Меценат в ответ на булавку покосился на своего тщедушного гостя неприязненно.       — Шутник, значит… думаешь, ты лучше нас?       — Н-нет, почему?..       — Тогда пей!       Петя попытался ретироваться, но тут же почуял, как тяжёлая меценатская рука ухватила его за ворот футболки; через мгновенье перед носом маячила непочатая стопка. От острого спиртового запаха, уже забытого, Петя задрожал. Из глаз полились слёзы, по спине стекал пот.       — Пей-пей, оно дело хорошее, — бугай хохотал. Петя нервно глотал слюну и с утроенной скоростью вращал головой, лишь бы злосчастная стопка не коснулась губ. Вокруг этой комической сценки уже образовался кружок зевак, улюлюкавший и явственно болевший за хозяина квартиры.       Юный поэт уже готов был отдать богу душу, если он там есть и души принимает. А если не принимает — то хотя бы Петя примет своё поражение и позор. Позора, впрочем было и так много. Он бегал глазами по лицам, но не находил поддержки ни в одном. Пока… вдруг кольцо наблюдателей треснуло, и вперёд выбежала девчонка в синем сарафане с цветочками и длинными светлыми волосами. Петя её раньше не видел, но, на самом деле, никогда бы не подумал, что такие принцесски могут быть сильными; принцесска, тем временем, упёрла кулаки в бока и требовательно нависла над местным меценатом.       — Ваня! — точно, его звали Ваня. — Это что такое!?       — Этот… — отозвался названный Ваня, по-прежнему крепко держа Петю за шкирку. — Не пьёт.       — И пусть не пьёт! Тебе какое дело?!       — Мой дом, — процедил достопочтенный Иван, — мои правила.       — Твой дом, пока родители на дачу уехали, да? — толпа захохотала, а девушка протянула ладонь и тонкими, но чрезвычайно цепкими, пальчиками ухватила его за подбородок и повернула к себе. — Отпусти его.       — Вера! Ты… меня…       — Меня зовут Вероника, — поправила она, строгим металлическим голосом чеканя каждое слово. Тут не по себе Пете стало уже от этой девушки. — Отпусти его.       Кулак, державший его ворот, вдруг разжался; Петя упал на диван и ударился затылком о стену. Рядом названный Иван и названная Вероника о чём-то спорили, и, судя по скрещенным на её груди рукам и задранному носику, преимущество было на её стороне. Спустя несколько острых реплик Иван выставил ладони вперёд в примирительном жесте. Вероника хмыкнула.       — Выметайся, — расслышал Петя наконец. Трудно было не расслышать, когда рычат прямо тебе на ухо. — И больше сюда не возвращайся. Иначе…       — Ваня!       Повторять несколько раз Пете не надо было; он резво прихватил свой рюкзак, худенькую мастерку и вылетел из квартиры в подъезд пулей, даже не обращая внимание на десяток осуждающих глаз, устремлённых на него. Уши отчаянно горели. Хотелось провалиться под землю. Или хотя бы больше никогда не видеть никого из этой проклятой квартиры. Но… не успел он пробежать и пары лестничных пролётов вниз, как его окликнул девчачий голос.       — Стой! Подожди! — Петя встал на лестничной площадке как вкопанный. Всё-таки у неё был какой-то талант к убеждению. А это, конечно, была она.       Она слетела вниз через несколько секунд, всё такая же цветущая, лёгкая и по-настоящему прекрасная. Теперь Петя мог рассмотреть её. И, то ли в нём говорило чувство признательности, то ли он в принципе видел мало женщин, но он быстро сделал вывод, что никого красивее этой девушки не встречал. Она тем временем смотрела на него снизу вверх, но ощущался этот взгляд исключительным её превосходством.       — А ты кто такой? — спросила она требовательно.       — Я… п-поэт, — ответил он первое, что пришло в голову.       — Поэт, значит? — Вероника рассмеялась. — А у поэта есть имя?       — П-Петя. То есть Пётр, — засуетился поэт. — Пётр, но для своих — Петя, и…       — Тш-ш, — шикнула она. — Пётр, как… — она вздохнула. Приятно? — банально. Я буду звать тебя Орфеем, ладно?       — Ладно, — кивнул Петя, не решавшийся вступить в спор о том, что Орфей для поэта — тоже довольно банально. — А ты… Вероника, верно?       Девушка улыбнулась, вытянула палец вперёд и коротко коснулась Петиного носа, выводя того из оторопи.       — Верно. Хорошая память.       — Спасибо, — тот, краснея, стушевался. Однако она была явно из тех девушек, которых надо брать наскоком здесь и сейчас — иначе упорхнут, эти то ли девушки, а то ли виденья. — А вы с ним… э-э…       — Да, мы с ним… в некотором роде, — кивнула Вероника. Петя поник, явно разочарованный. — Но это ничего не значит, — вдруг она поднялась на цыпочки и заговорщически зашептала Пете на ухо. Тот весь обмер. — Я хочу его бросить. И сбежать в другой город. Думаешь, есть ради кого?       Петя нервно сглотнул и кивнул не менее нервно.       — Есть.       — Тогда… — девушка отстранилась, как ни в чём ни бывало, и посмотрела на него очень тепло. — Почитаешь мне свои стихи, поэт?       И он почитал. И читал до тех пор, пока она слушала.       Слушала она всегда.       В любое время.       В любом городе.       Раз — и навсегда.