Эти безумные мечты

Они уезжают завтра, возвращаются на Драконий Камень, и после разговора с Эйгоном Вейра ни слова не сказала Эймонду. Ни в коридорах, когда они проходят мимо друг друга и дядя задевает её, делая вид, что на ходу сочинил поэму о «милых карих глазках и обветренной мордашке». Ни за ужином, где дедушка Вейры изо всех сил старается примирить два враждующих клана своего большого семейства, а Эймонд предлагает выпить за здоровье «братцев Стронгов», едва только Визериса выносят из пиршественного зала. Вейра ничего не говорит дяде и в королевской библиотеке — она приходит туда, чтобы вернуть книгу, и застаёт его задумчиво сидящим в одном из кресел у камина. Впрочем, девушку сопровождает один из стражников Рейниры, так что она не смогла бы поговорить с Эймондом, даже если бы хотела. Но она и не хочет. Совершенно не хочет разговаривать с ним. Не хочет остаться наедине. Не хочет думать о нём долгими ленивыми послеобеденными часами, касаясь швов на своём платье, повторяя их кончиками пальцев — по бедру и талии к груди, и обратно. Ей ни к чему думать об Эймонде перед сном — свернувшись в постели, обняв подушку. Она не мечтает о нём. Не просыпается посреди ночи от мучительного желания ощутить на себе его руки, и губы, и жаркое дыхание на своей шее. Вейра не трогает себя — там, внизу. Нет, ничего подобного, совершенно точно нет. Или да, думает Вейра, выныривая из очередного будоражащего кровь сновидения. Откинув простыни, она встаёт, вздрагивая и ёжась от того, каким ледяным кажется пол под её босыми ступнями — но это и отвлекает от остатков сна, помогает отмахнуться от почти реального ощущения пальцев Эймонда, перебирающих её тёмные волосы, тепла и тяжести его тела, вкуса его губ. Застонав, Вейра зажмуривается, пытаясь отогнать мысли, за которые ей стыдно даже перед собой. Всё это неприлично, и недостойно, и распутно, и ещё десяток так любимых септонами слов — чтобы описать, как сильно она его хочет. Вейра надеялась, что если держаться от Эймонда подальше, не замечать его, не отвечать на насмешки — это поможет, но оказалось, что нет. На самом деле, она чувствует себя натянутой до невозможности струной, и чем дальше — тем хуже. В груди томительно тянет в ожидании его прикосновений, горячо, почти болезненно пульсирует между ног — с Вейрой никогда не было ничего подобного, и это гнетёт её, не даёт свободно вдохнуть, словно вместо лёгких между рёбер сияет и печёт огромная звезда, ослепительно белая, как желание. Вейра решает выйти из комнаты. Накинув поверх ночной рубашки самый тяжёлый из своих халатов, она выглядывает за дверь. В коридоре темно, так темно, что девушка едва может рассмотреть вытянутую перед собой руку. Внезапное появление принцессы заставляет стражника у двери вздрогнуть и насторожиться. — Что-то случилось? — тревожно шепчет он, стискивая рукоять меча, и Вейре хочется сказать, что нет, всё в порядке, но если она останется в своей комнате ещё хоть на минуту, то просто вспыхнет, как свечка. — Никак не могу уснуть. Не проводите ли вы меня в библиотеку, сир? — Едва ли это разумно, принцесса. Прошу, возвращайтесь и … — Я всё равно пойду, проводите вы меня или нет. К тому же, разве это не лучше, чем стоять тут всю ночь в одиночестве? Стражнику ничего не остаётся, как пойти за ней следом. Девушка запахивает халат поплотнее, сжимая чуть шершавую вышитую ткань у горла. За окном — глубокая ночь, час волка, самоё тёмное время, и хотя Вейра знает, что вряд ли кто-то ещё бродит так поздно, слова дяди Эйгона эхом звучат у неё в голове. Помните, что Красный Замок — безопасное место, но даже здесь среди самых тёмных теней можно встретить чудовищ. В коридорах и переходах замка Вейра старается держаться поближе к своему спутнику; везде царят тишина и безмолвие, нарушаемые лишь тихим шорохом двух пар обуви по каменным плитам пола. Никто так и не встречается им по пути, и у двери библиотеки девушка мысленно благодарит Семерых за везение. В библиотеке темно; единственный слабый свет — от тлеющих в камине угольев, но стоит только поворошить их, как пламя вспыхивает ровно и весело, потрескивая и рассыпая искры. Стражник, вошедший вместе с Вейрой, осматривает все тёмные углы в поисках малейшего намёка на то, что кто-то может нарушить уединение принцессы, но никого, кроме них двоих, здесь нет. — Я не задержусь, — обещает Вейра, когда он выходит, чтобы занять свой пост за дверью. Подойдя поближе к огню, девушка протягивает к нему озябшие ладони и жмурится, чувствуя, как их касается ласковое тепло. Как хорошо отвлечься на такие простые, такие безопасные вещи, вместо того, чтобы сходить с ума от мыслей об Эймонде. На самом деле, она пришла сюда не за книгой. Она всё равно не успеет прочитать её за те несколько часов, что ей осталось провести в Королевской Гавани, и забирать книгу с собой на Драконий Камень тоже не станет, хотя дедушка и не возражал бы. Визерис всегда говорил ей и братьям, что Королевская Гавань — их дом так же, как и замок на Драконьем Камне, и они могут вести себя здесь точно так же. Когда — то это место было вашим домом, и в нём хватало любви и света, чтобы наполнить моё сердце. Теперь же я боюсь тишины и темноты, которые приходят, когда вы уезжаете. Вейра никогда никому не рассказывала того, о чём дедушка говорил ей наедине. Король имеет право на свои секреты, и она не станет выдавать их даже собственной матери. Достав с полки небольшой, но увесистый томик по валирийской истории, девушка проводит пальцем по запылившейся обложке и улыбается. Рейнира настояла на том, чтобы возвращаться домой на корабле с младшими детьми, а не лететь на драконах, так что книга поможет скоротать время, не занятое разговорами о кавалерах, или платьях, или погоде. Всё-таки разговоры с матерью могли быть ужасно утомительными иногда. Вейра уже делает шаг к двери, когда происходит это — за спиной тянет призрачным сквозняком, и наплывает запах костра, и тёплые губы почти касаются её уха. — Час поздний, племянница. Девушка успевает вдохнуть для крика, но Эймонд быстрее: обхватив Вейру одной рукой, другой он зажимает ей рот. Вейра вспыхивает от стыда, когда предплечье чужой руки касается её груди, но как будто этого мало — от попыток вывернуться распахивается халат, сосок предательски торчит. Эймонд ничем не выдаёт, что заметил это, но сжимающие девушку змеиные кольца стягиваются сильнее, и он снова шепчет, почти касаясь её уха: — Ты же не будешь кричать? Вейра качает головой, и Эймонд отпускает её так же быстро, как и схватил. Девушка пятится, спеша увеличить расстояние между ними, но собственное тело её подводит — ноги кажутся слишком короткими, руки — длинными, она словно в чужой коже и едва не падает, наткнувшись на ближайший шкаф с книгами. Судорожно цепляясь за край полки, свободной рукой Вейра стягивает полы халата; книга, которую она хотела взять, лежит на полу у её ног. Его не должно было быть здесь, ведь стражник проверил каждый угол, и только Неведомый знает, где прятался Эймонд всё это время. — Что ты здесь делаешь? — свистящим шёпотом спрашивает Вейра. Тяжесть в её груди никуда не делась, дышать тяжело и собраться никак не получается. — Я могу задать тебе тот же вопрос, — парирует Эймонд, всматриваясь в её лицо так, словно видит племянницу насквозь. Возможно, так и есть. Под его пристальным взглядом девушка становится ровнее. Прежде она никогда перед ним не отступала, не сжималась от его внимания, так что же сейчас, когда часть её желает оказаться к Эймонду как можно ближе. — Я… — начинает было Вейра, но слова не идут. Сглотнув, она пробует снова: — Я не могла уснуть, и пришла сюда, потому… потому что думала… Впрочем, — обрывает сама себя девушка, коротко рассмеявшись, — не думаю, что это важно. Будет лучше, если я вас оставлю, дядя. Присев в реверансе, Вейра хочет уйти, но в следующий же миг Эймонд — прямо перед ней; бежать некуда и расстояние между ними даже меньше того, что было в прошлый раз. Кулак девушки, стискивающий ткань халата, зажат между их телами, костяшки пальцев побелели от напряжения. Слабая, жалкая защита, но это всё, что у неё есть, хотя вряд ли Эймонда что-то остановит. — Пожалуйста, позволь мне уйти, — просит Вейра, не глядя на него. Посмотришь — и ты пропала, шепчет внутренний голос, и вместо Эймонда девушка косится на дверь. Стражник за ней может услышать их в любой момент. Может войти. Если он их увидит — вдвоём — у него не будет выбора, только рассказать обо всём Рейнире и Деймону. Вейра боится не только за себя и поэтому просит снова: — Пожалуйста, дядя. — Ты избегала меня, — замечает Эймонд, пропуская меж пальцев нитку, выбившуюся из шитья на халате. Другой рукой он опирается на полку над головой Вейры, заставляя дерево застонать под его хваткой. — Я была занята, как вам должно быть известно. Эймонд отвечает презрительным смешком. — О да, развлекая молодых людей при дворе, как говорит моя мать. Должно быть, нашла того, кто тебе подходит? Если бы только она могла оставаться равнодушной, то отмахнулась бы от этого вопроса, сумела бы направить разговор в безопасные, тихие воды, но она не может. Только не после безумных последних недель, когда ей приходится отчаянно сражаться с собой. Она хочет его — отрицать это бессмысленно. Она знает это. Его собственный брат знает. Вейра не представляет, кто ещё мог бы догадаться, но в чём она точно уверена — Эймонд так ничего и не понял. Поэтому сейчас, накануне своего отъезда, она не может устоять перед возможностью дать ему почувствовать то, на что он её обрёк, желая этого или нет. — Если бы и нашла, то вам-то что за дело до того, дядя? Вы столько раз говорили мне, какая я заурядная, напоминали, что я — незаконнорожденная, и что мне стоило бы снизить запросы, чтобы найти себе пару… — Ты закончила? Глаз Эймонда опасно вспыхивает, лицо становится жёстче; он почти скалится ей в лицо, и это кружит голову Вейры ощущением собственной власти. Она может задеть его, может ударить побольнее — так же, как и он может ранить её. — Нет, — говорит Вейра, потому что может. Потому что ей нравится ярость, с которой Эймонд глядит на неё. Она наслаждается этим ощущением — словно опять в небе, на спине Серебряного Пламени, земля стремительно приближается и в ушах свистит ветер, а всё внутри обрывается от восторга. — Мама говорила мне, что я смогу выбрать кого-то из молодых лордов. Кого-нибудь приятного, достаточно сильного, чтобы защитить меня и наших будущих детей, кого-нибудь доброго. Твой брат расхохотался ей в лицо и весь двор это видел. Он сказал, что не мне быть такой привередливой, и что ни один лорд, обладающий всеми этими добродетелями, никогда на мне не женится. Потому что я бастард, но этого Вейра не произносит вслух. Она прижимает дрожащие пальцы к груди, мечтая избавиться от навязчивых мыслей. — Не знал, что вы с моим братом настолько близки, — говорит Эймонд. Сейчас он больше похож на змею, чем на дракона — свернувшуюся в кольцо, готовую броситься. Готовую распахнуть челюсти и проглотить Вейру в любой момент. По позвоночнику девушки пробегает дрожь. — Мы не близки, — возражает Вейра. Ей следует быть осторожнее с выбором слов, сейчас они — словно прикосновение к открытой ране, невидимой даже при ярком дневном свете, ране, нанесённой напрасными надеждами, горечью обид, несбывшимися ожиданиями. Всё то, что стоит между братьями с самого рождения Эймонда. — Мы не близки, но мы разговаривали как-то. Вечером, после того, как мы с тобой вместе летали. Эйгон рассказал кое-что интересное про нас двоих. — Ммм… и что же мой дорогой братец расказал тебе о нас? На самом деле, нет никаких «нас», но когда Вейра слышит, как Эймонд произносит это — её пьянит ощущение возможности. Качнувшись ближе, она тянется губами к его уху, чувствуя, как напряжение между ними натягивается струной. Вопрос лишь в том, кто сорвётся первым. — Он сказал, что я нравлюсь тебе. Сказал, что я смотрю на тебя так же, как ты смотрел на Вхагар в тот день, когда укротил её. И он трогал меня. Рука, лежавшая на её талии, стискивает ребро книжной полки; ногти скребут по дереву подобно драконьим когтям. Вейра чувствует металлический привкус на языке. — Где он тебя трогал? Слова звучат обманчиво спокойно, небрежно, будто они говорят о ерунде вроде погоды. Вейра откидывает голову, чтобы посмотреть ему в лицо, но Эймонд смотрит на книги над ней. Какое-то мгновение черты его кажутся застывшими, словно вырезанными из камня. Девушка поднимает руку, легонько проводит по спинке его носа, и Эймонд оживает. Он снова человек — пламя, и кровь, и кости в обжигающе горячей коже. — Здесь. Эймонд не двигается, но Вейра видит, как пульсирует венка на его челюсти. Его взгляд пылает, и смотреть на это — всё равно вглядываться через крохотное окошко в огненные глубины пекла. — Здесь, — кончиками пальцев — по губам, неожиданно мягким, куда нежнее, чем она могла бы ожидать от мужчины вроде Эймонда. Сглотнув, Вейра отпускает полы халата, позволяя им распахнуться и показать тончайшее шитьё ночной сорочки. Челюсть Эймонда каменеет, стиснутая его пальцами книжная полка снова протестующе скрипит; зрачок в его глазу расплывается полной луной, почти поглощая фиолетовую радужку. Девушка тянется к нему обеими руками, но когда уже очевидно, что она собирается сделать — Эймонд останавливает её взглядом. — Нет. Он почти рычит, и Вейра чувствует, как звук отдаётся в ней — под кожей, в каждой косточке, глубоко внутри. — Пожалуйста, — просит она шёпотом, — я хочу увидеть тебя. Тебя всего. Хотя бы раз. Это призыв. Мольба об освобождении. Она никогда ни о чём не молила прежде, но попросила бы его. Только его. Эймонд выглядит удивлённым; он не говорит ни слова, не разрешает, но и не отворачивается, и Вейра принимает это как согласие. Поднявшись на цыпочки, она стягивает повязку с его лица и роняет её на пол. Шрам выглядит ужасно. Когда то израненную кожу стянуло рубцами вокруг вставленного в пустую глазницу сапфира. На какое-то мгновение Вейру накрывает безумным желанием вытащить камень — смогла бы она тогда заглянуть в разум Эймонда? Осторожно, ласкающим движением она касается уголка его глаза — та же, как делал Эйгон с ней. Металл вкладки холоден под её пальцами, но сапфир тёплый. Эймонд вздрагивает, выдыхает сквозь стиснутые зубы, и Вейра отдергивает руку, как от ожога. — Я сделала тебе больно? Он смеётся, и это такой же странный звук, какой она привыкла слышать от Эйгона, когда они ещё были детьми — высокий и звонкий, как мелодия валирийской стали. Кашлянув, Эймонд пытается вернуть невозмутимое выражение лица, но его губы всё ещё едва заметно улыбаются. — Нет. — Хорошо. Звучит, будто обычный разговор между двумя нормальными людьми, только это не нормальный разговор, и обычными никогда они не были — ни он, ни она. Эймонд смотрит ей в глаза и, должно быть, находит что-то, потому что его взгляд темнеет и тяжелеет, а в следующий миг маска, за которой он скрывается от всех, рассыпается ледяным крошевом. — Вейра, — говорит он, первый раз за восемь лет назвав её по имени, первый — с тех пор, как оседлал Вхагар, первый раз с того вечера, как её брат лишил его глаза, и одним коротеньким словом обезоруживает. Вейра не знает, кто из них тянется навстречу первым, но он целует её, целует жадно, и дракон внутри девушки ревёт, отзываясь. Запустив одну руку в её волосы, другой Эймонд обнимает Вейру за талию, подхватывает, будто она совсем ничего не весит, и пристраивает на краю книжной полки. Вейра разводит колени, подпуская его ещё ближе, чувствуя сквозь тонкую ткань сорочки, как касается живота выпуклость его члена. Ощущение собственной смертности для Вейры не новость. Каждый раз, забираясь на спину Серебряного Пламени, она понимает, что рискует жизнью, но делает это снова и снова, потому что умереть драконьей всадницей стократ важнее, чем жить, лишившись возможности летать. Что бы ни случилось, думала девушка, оно того стоило, полёт на драконе стоит боли тысячи смертей. Эймонд едва коснулся её, но если бы сейчас пришлось выбирать между ним и полётами, Вейра выбрала бы его. Он отстраняется, но для того лишь, чтобы мазнув губами по её щеке спуститься вниз, по доверчиво подставленной шее, голодными поцелуями — укусами. Вейра знает, что завтра останутся следы, и если увидит мама или Деймон… Эймонд прихватывает зубами кожу в чувствительном месте между плечом и шеей, и у девушки перед глазами всё плывёт, тягучая жаркая волна прошибает по позвоночнику, заставляя Вейру выгнуться в его руках. Эймонд едва успевает прикрыть ей ладонью рот, гася вскрик. — Хочешь, чтобы я остановился? — шепчет он, касаясь губами её уха, и теперь очередь Вейры рычать. — Только посмей, — говорит она, вернее, пытается сказать, ведь рука Эймонда всё ещё закрывает ей рот. От Серебряного Пламени Вейра узнала, что не всегда нужны слова, чтобы донести то, что ты имеешь в виду, так что она кусает чужую ладонь, чувствует, как подаётся кожа под её зубами, чувствует вкус крови, слышит его рычание в самое ухо. — Твою ж мать… Эймонд отдёргивает руку, скользкую от крови, и запускает её под сорочку Вейры, комкает нижнюю юбку, поднимая её вверх. Он подтягивает девушку ещё ближе, так, что она оказывается на самом краю, и единственное, что удерживает её на весу — его тело, впивается пальцами в её бедра — собственнически, властно, едва — едва на грани синяков, и хватка становится сильнее, когда ладонь Эймонда скользит выше, проникая под кромку белья. Кончики длинных чутких пальцев оглаживают половые губы, задевают клитор; Эймонд глухо стонет, уткнувшись Вейре в шею, снова кусает её, дразняще потирает чувствительный комочек нервов, с нажимом обводит его, прежде чем скользнуть глубже, и под зажмуренными веками девушки расцветают ослепительно-белые вспышки. — Такая мокрая для меня, — шепчет Эймонд, явно довольный собой. Вейра кивает, дрожа от наслаждения в клетке его рук. — Только для тебя, дядя. Застонав, Эймонд проникает одним пальцем во влагалище, ласкает, потирает и гладит; он трётся щекой о её шею, словно огромный кот, прихватывает губами мочку уха, мажет по нежной коже под ним, выцеловывает горло, ключицы и обнажившееся под сползшим халатом плечо. Вейра должна бы сгореть от стыда от одних только звуков, раздающихся там, где он её трогает, но как будто этого недостаточно — — Можно ещё? — Да. Эймонд добавляет ещё один палец. Не сразу, но постепенно боль внизу плавится в наслаждение и бёдра Вейры начинают двигаться в такт движениям его руки. Это чувство сродни полёту, будто вокруг ничего, кроме бескрайнего синего неба и искрящихся далеко внизу серебряными барашками волн. Эймонд широко и горячо проводит языком по шее девушки, поцелуи становятся всё более лихорадочными, смазанными, а потом он выворачивает кисть, сгибает пальцы и задевает внутри Вейры что-то такое, о чём шептались, краснея и хихикая, её служанки. Реальность вспыхивает и рассыпается; Вейра кажется самой себе невесомой, парящей, стремительно взлетает и падает, как легчайшее перо. — Вот она, — говорит Эймонд, всё ещё двигая пальцами внутри неё, желая продлить удовольствие. Вейра стискивает его плечи, прижимается щекой к груди, дрожит. Она чувствует себя так, будто наполнена до краёв звёздным светом, и летним дождём, и восторгом полёта. Первый раз в жизни она чувствует себя абсолютно свободной. — Вот моя девочка. Она никогда не была его, но всё равно улыбается. Может быть, она и не сможет удержать Эймонда навсегда, но если у неё есть хотя бы эта ночь — Вейра хочет быть его во всех смыслах этого слова. Когда она отстраняется и тянет Эймонда за руку, его пальцы выскальзывают из неё с влажным хлюпающим звуком. Он подносит их ко рту и облизывает, глядя Вейре в глаза. Это непристойно. Это грязно. Это отзывается в низу живота девушки, словно какая-то магия. Эймонд со смешком склоняется для поцелуя, повинуясь требовательно вцепившейся в его одежду Вейре, и она чувствует на его губах собственный солоноватый вкус. Язык Эймонда скользит внутрь, сплетается с её языком; он буквально вылизывает её рот, ловит губами стоны, целует, пока Вейра не начинает задыхаться и тереться об него. Спустившись к шее, Эймонд втягивает тонкую кожу в рот, оставляя засос; руки его собственнически сжимают талию девушки. Скользнув ладонью между их телами, Вейра касается кончиками пальцев его члена. Эймонд толкается бёдрами навстречу её руке и выражение его лица в этот момент заставляет пламя между ног Вейры вспыхнуть ещё сильнее. — Я хочу тебя внутри, — шепчет девушка, смущённо улыбаясь, но в своих словах она уверена. — Пожалуйста. Эймонд качает головой, хотя пальцы его сжимаются крепче на её талии. — Нам нельзя. — Можно. Завтра я уезжаю и не знаю, когда …. Вейра не договаривает. Не может договорить. Я не знаю, когда снова увижу тебя. Произнеси она это вслух — и слова станут правдой. Скажи вслух — и она пропала. Вейра остро чувствует собственный возраст. Ей шестнадцать, и её мать считает, что она уже достаточно взрослая, чтобы уехать к какому-нибудь лорду, стать хозяйкой в его замке и рожать детей, но это не так. Она всё ещё ребенок, эгоистичный и жадный, как и все дети, и такой же глупый. Достаточно глупый для того, чтобы верить, будто её сказка может сбыться, а мечты, сводившие её с ума по ночам, могут оказаться чем-то большим. — Пожалуйста, — повторяет она отчаянно. Должно быть, она обезумела. Потеряла рассудок. Вейра проглатывает сомнения и гордость, и Эймонд наблюдает за ней, как за мышью — кот. Девушка вскидывает подбородок и в её глазах — ни тени стыда. Над ней насмехались, сколько Вейра себя помнит, дразнили бастардом Харвина Стронга, но никогда ещё это обвинение не казалось настолько правдивым, как в этот момент. — Должна ли я умолять тебя, дядя? — Ммм… возможно. — Ладонь Эймонда скользит выше, костяшки пальцев касаются полукружия груди, взгляд голодный и выжидающий. — Это будет красиво, только представь — ты, умоляющая о моём члене. Разве не об этом ты мечтала по ночам? Разве не просыпалась, вся мокрая и желающая меня? — Да, — выдыхает Вейра. Ей должно быть стыдно за это признание, думает девушка, пока большая мозолистая ладонь накрывает её грудь, мнёт её, перекатывая между пальцев напряжённый сосок. Под её собственными пальцами член Эймонда вздрагивает. На какое — то мгновение дядя отклоняется, снимает с себя её руки, и Вейра успевает похолодеть от мысли, что он собирается уйти, но нет — Эймонд расстёгивает ремень и раздевается. — Ты меня слышишь, племянница? — требовательно спрашивает он, но Вейра качает головой. Эймонд смеётся и что-то в этом смехе заставляет подумать о лезвии, поднесённом слишком близко к коже. — Я спросил, уверена ли ты. Ты не должна сомневаться, ведь я — не Эйгон. То, что однажды стало моим, будет моим навсегда, и я убью любого, чтобы защитить своё. Ты понимаешь? Вейра смотрит на него, не слыша, потому что в этот момент ремень Эймонда падает на пол — рядом с повязкой, которую она сняла с его глаза. Вейра не слышит, потому что Эймонд начинает расстёгивать брюки, и сердце её колотится где-то в горле, и в голове — только бессвязная торопливая молитва Отцу — о силе, Матери — о милосердии, и Воину — о храбрости. Конечно, она уверена, как ни в чём и никогда прежде. Есть кое-что, чего Эймонд никогда не поймёт в полной мере. Он мужчина, и как любой мужчина в их мире — всегда будет свободнее, чем она, его будущее принадлежит ему, но о себе Вейра такого сказать не может. Её мать желала бы выдать её замуж по любви, но если не сложится — подойдёт и самый удачный брак с точки зрения выгоды. Рейнира желает ей добра, Вейра знает это, но рано или поздно сделка будет заключена, и её передадут какому-нибудь вельможе в залог его преданности. Это всего лишь вопрос времени. Мама уже проделала это с Джейсом и Люком, и никого не волнует, счастливы ли они со своими невестами. Никого не волнует, что единственный избранник, которого желала бы Вейра, стоит сейчас прямо перед ней. Даже если согласится Рейнира, Деймон никогда на это не пойдёт. Что же, если она кого-то и ранит своей ложью, то только себя. Вейра не питает иллюзий по поводу того что может хоть что-то для Эймонда значить. Он займётся любовью с ней, а вскоре забудет, так же скоро, как она выйдет замуж за совершенно другого мужчину. Вейра кивает, и сердце её разбивается. — Я понимаю, что теперь я твоя, дядя. И это звучит как обещание. Как клятва, которую она приносит, чтобы ни случилось дальше. Брюки скользят вниз по его ногам, мускулистым, подтянутым благодаря бесконечным тренировкам с сиром Кристоном; член — длинный, перевитый венками — стоит, чуть подрагивая, когда Эймонд переступает с ноги на ногу. Вейра много раз представляла себе этот момент, но реальность имеет мало общего с её фантазиями, так что сейчас к желанию примешивается страх, заставляющий девушку пискнуть. Вейра и сама не знает, что должен означать этот слабый звук, но Эймонд, должно быть, видит что-то в её глазах, в выражении её лица. — Да ты, моя, — выдыхает он прямо ей в губы, — а я твой. Эймонд медленно стягивает бельё Вейры, небрежно роняя его на пол, к остальной одежде; раздвигает её колени шире, пристраивается членом между подрагивающих бёдер, нарочито проезжаясь по влажным от смазки складочкам. Вейра не может сдержать стон, она буквально пылает, цепляется судорожно за его плечи, руки, путается пальцами в серебряных волосах. Эймонд склоняется ниже, почти касаясь кончика её носа своим, невесомо, нежно целует девушку в уголок рта. — Готова? — Да. Кивнув, Эймонд подаётся вперёд, погружаясь в неё дюйм за дюймом. Поначалу это приятно, но постепенно боль становится всё сильнее, пока, наконец, Вейре не начинает казаться, что её проткнули мечом и пытаются располовинить. Она хватает губами воздух, не в силах терпеть, пальцы её впиваются в плечи Эймонда, заставляя его замереть и не двигаться. — Прости, — бормочет он, целуя её лицо, волосы, всё до чего может дотянуться. — Всё будет хорошо. Боль скоро пройдёт. Дыши, Вейра. И Вейра дышит, вдох за вдохом, пытаясь унять заполошно стучащее сердце. Она от крови дракона. Пламя и кровь ей привычны, и боль — давний спутник. Она дышит, думая только о тепле прижавшегося к ней тела, о мягкости губ, которые шепчут ей на ухо извинения, о шелковистой гладкости того, что сейчас глубоко внутри неё. Постепенно хватка её пальцев на плече дяди разжимается. Боль слабеет. Это всё ещё не удовольствие, но она хотя бы может притянуть Эймонда ближе, молча приглашая его продолжать. Пальцы Эймонда снова находят её клитор, обводят и потирают его, вызывая у Вейры тихий полувздох — полустон. — Вот оно, — говорит Эймонд, толкаясь в неё всё глубже, входит до конца, не переставая ласкать девушку пальцами. — Твою мать… — шепчет он хрипло, глотая звуки. — Быть в тебе, это как…. Это словно … Никогда прежде Вейра не видела, чтобы ему не хватало слов. — Словно полёт? Эймонд кивает отчаянно. — Да. Это будто лететь. Он почти выходит из неё, чтобы тут же размашисто толкнуться обратно; вскрикнув, Вейра цепляется за его плечи, жмурясь до цветных пятен перед глазами. Эймонд так близко, что она может дотянуться до его волос, потянуть за светлые пряди, заставив дядю зашипеть от боли. Может вылизать его длинную шею и прихватить зубами мочку уха, может прошептать, чувствуя, как сжимаются вокруг неё, Вейры, змеиные кольца его тела: — Эймонд, пожалуйста. Движения его бёдер ускоряются, ритм сбивается; прикосновения к клитору — настойчивые, почти болезненные. Ещё чуть-чуть, и Вейру накрывает вторым оргазмом, она дрожит, льнёт к Эймонду, обнимая его ногами за поясницу. Толкнувшись бёдрами в последний раз, Эймонд кончает, уткнувшись лицом ей в плечо, сжимая её в своих объятиях так сильно, словно боится — моргни он, и Вейра исчезнет, растает, просочившись водой сквозь пальцы, но она прижимает его к себе с такой же отчаянной жадностью. — Принцесса? Всё в порядке? Глуховатый голос стражника из-за двери буквально взрывает блаженную тишину между ними. Эймонд отшатывается от неё так быстро, словно его ударили, так стремительно, что Вейра едва не падает. Его волосы растрепаны, будто он только что спрыгнул со спины Вхагар, губы пунцовые и опухшие. Из-за меня, думает Вейра. Он выглядит растерянным. Ошеломлённым. Напуганным. Оглядывается на дверь, словно ожидая, что стражник может войти в любой момент. Какая-то крохотная часть Вейры желает, чтобы их застигли врасплох. Если это случится, у её родителей не останется иного выбора, кроме свадьбы. Эймонд лишил её невинности, объявил девушку своей перед глазами богов. Она принадлежит ему, как никогда и никому другому. Странно, но Вейра чувствует слабый укол разочарования. — Д-да! — кричит она в ответ, изо всех сил стараясь, чтобы голос звучал ровно. — Я уже почти закончила. Не дождавшись отклика, Вейра неуклюже соскальзывает с книжной полки. Собственные ноги кажутся ей бескостными, мягкими, будто желе, шаги — неловкие, как у ребёнка, который только учится ходить. Она всё ещё чувствует тепло тела Эймонда, между её ног скользко от его семени, он же уже натянул брюки, и выглядит так, словно ничего не было. Словно они не были вместе несколько минут назад. — Эймонд? Вейра протягивает к нему руки, желая успокоить, не дать закрыться от неё. — Не надо. — Короткая фраза, но её достаточно чтобы кровь в жилах Вейры заледенела от страха. Раньше она никогда не боялась Эймонда, но сейчас он её пугает. — Возвращайся в постель, как и положено хорошей маленькой девочке. Она смотрит на него недоверчиво, надеясь, что ослышалась, думая, что это её сознание внезапно разыгралось и показывает то, чего на самом деле не было. — Но я больше не маленькая девочка, — возражает Вейра, продолжая дерзить ему даже сейчас. — Я женщина, и ты это точно знаешь. Во имя Семерых, он был в ней меньше пяти минут назад, а теперь холоден и недосягаем, как камни Винтерфелла, дальше от неё, чем когда либо — и Вейра понятия не имеет, что с этим делать. Всё ещё глядя на неё, Эймонд направляется к двери. Желание остановить его — схватить за рукав, удержать — невыносимо, но сможет ли она задержать его, думает Вейра, позволит ли он ей это. Если он выйдет сейчас, в эту дверь — она знает, что будет дальше. Да, случится то, чего она хотела ещё совсем недавно — но только не теперь, когда он смотрит на неё с ненавистью. Он — сын короля, она — дочь наследницы престола, но даже распоследняя служанка при дворе её дедушки знает, кем является Вейра на самом деле. Её дети — бастарды. Никто не поверит ей. Кто-то сказал однажды, что все бастарды — лжецы по своей натуре. Вейра не помнит, от кого это слышала. — Ты всё ещё ребенок, племянница, — произносит Эймонд таким безразличным тоном, словно говорит с незнакомкой. Словно его взгляд не пылал аметистовым и сапфирово-синим в темноте, словно это не он всматривался в её лицо с такой жадностью. Широкая хищная ухмылка напоминает Вейре о том, что он мог бы сделать с ней что угодно в этой комнате — и стража за дверью ему бы не помешала. Вздумай Вейра сопротивляться — это не помешало бы тоже. — То, что мы сделали, было ошибкой. Не дойдя до двери, Эймонд поворачивает к противоположной стене. Когда он касается одного из камней, Вейра слышит щелчок, тихий шорох, и часть стены начинает сдвигаться. Эймонд оглядывается на девушку через плечо, поднимает бровь — будто ему весело. Он развлекается, играет с ней, так же, как её братья играли с ним, когда все они ещё были детьми. — Я тебе не верю. Эймонд смеётся. — А мне плевать, — говорит он и исчезает в открывшемся потайном ходе. С закипающим в груди гневом Вейра видит, как тьма поглощает дядю, и стена возвращается на место. Она ждёт, что тьма проглотит и её тоже, но этого не происходит — и девушка остаётся один на один с оглушительной тишиной. Боль внутри расправляет шипастые колючие крылья. Постепенно возвращаются звуки — потрескивание дров в камине, вой каких-то диких животных далеко за стенами башни, ветер. Вейра вздыхает и начинает собирать вещи. Натягивает бельё, стараясь не думать о семени Эймонда, высыхающем на её коже. Брошенную на пол повязку цепляет на запястье нелепым браслетом, пытаясь не вспоминать, каково было касаться кончиками пальцев сапфира в его глазнице. Ремень… после минутных сомнений затягивает его на талии, спрятав под халатом. Поднимает книгу и идёт к двери. С самого детства мать всегда говорила ей, что Вейра — от крови дракона, но сейчас эти слова кажутся ложью, горчат пеплом на языке. Дракон не позволил бы Эймонду так обойтись с ней. Дракон не отпустил бы его так просто, даже не попытавшись потребовать ответ. Дракон не стал бы прятаться в собственной комнате, вглядываясь в невидимый в темноте потолок и отчаянно желая наступления дня как передышки. Ты — не дракон, говорит себе Вейра, повторяя эти слова снова и снова, как заклинание или молитву. Беззвучно шепчет их, пока одна из служанок помогает ей собраться в поездку. Перебирает, как бусины, мысленно, глядя, как Джейс, Люк и Деймон улетают из Королевской Гавани. Не дракон, напоминает себе девушка, обнимая малыша Эйгона или прогуливаясь по палубе корабля, и изо всех сил стараясь не искать взглядом знакомые серебряные волосы и высокомерную усмешку. Когда Королевская Гавань тает на горизонте и Красный Замок исчезает из вида, Вейра почти себе верит.