White and Black

-Господи, ты с бомжами за последнюю бутылку водки дрался, или что? — На пороге стоит высокий парень со светлыми волосами и улыбается, по-лисьи прищурившись. Такой взгляд пробирал до дрожи в ногах и мурашек по спине. Фи. -Ну, почти. С машиной и своими последними двадцати минутами до шараги, когда ехать до нее на метро нужно было минут сорок, — Достоевский сначала вздохнул, а потом замер, переведя взгляд на Гоголя и наконец пропуская его в квартиру. -Машина? — Коля кивнул. -Я утром так торопился, не выспался совсем и меня машина сбила. Я ещё и лицом в лёд упал, но вроде как, — Он потер спину. — Ничего больше особо не болит. -То есть тебя сбила машина, ты пошел к медсестре и потом домой, потому что тебя прогнали, так? — Яновский снова улыбнулся и хихикнул, смотря как хозяин квартиры запирает дверь. Верхняя одежда снимается и Николай проходит, как оказалось, на кухню. Из рук забирают пакет и его усаживают на табурет, приказывая сидеть на месте. Николай лишь наблюдает за сгорбленной фигурой, что на носочках достает из верхнего ящика аптечку. Перебирает медикаменты тонкими пальцами и наконец снова приходит к Николаю, положив рядом на стол бинты, перекись, пластыри и какую-то заживляющую мазь. -Это же считается за извинение? — Он придвигает свой табурет ближе и садится напротив, пальцами находя край бинтов среди пушистых белых волос и моток за мотком снимая их. -Вполне, — Коля тихо шипит, когда с лица снимаются повязки и засохшая кровь на ране частично отдирается. Когда же резким движением с щеки срывают пластырь он молчит, закусив губу. Один глаз закрыт, потому что его просто сложно и больно открыть. -Глаза открой, — Федор открывает баночку перекиси и капает ею на ватный диск, ожидающе смотря на гостя. -Больно, черт возьми, — Блондин шипит, но все же глаза открывает. На лице Достоевского на долю секунды появляется удивление. Гетерохромия. — Глазом видишь хоть что-то? -Немного посмотрев в стену за спиной Федора Коля медленно кивает. -Размыто немного, но в целом как всегда, — Почему-то он переходит на шепот. В этой квартире так тихо и уютно, что кажется, что обычной речью он все это спугнет. Гоголь сглатывает, когда к рассеченной брови прикасается ватный влажный диск. И очень удивляется, когда чувствует холодок на коже. Федор дует на рану, что бы ему было менее больно. -Ты же больной. С больными нужно быть бережнее, — Отвечает брюнет на озадаченный взгляд Гоголя и поворачивает его голову одной рукой за подбородок, снова прикасаясь диском. -Аай, а с чего ты решил, что.. а, точно. Медикаменты увидел? — Федя кивает. -Танакан, нурофен, тотема и бисопролол, если не ошибаюсь. Хотя, названия мне мало что дают, — Николай закрыл глаза и вздохнул, уже не реагируя на боль в левой стороне лица. -Если бы я болел, я бы к тебе не пришел, — Брюнет смотрит на него с минуту, прежде чем ответить. -А таблетки от головокружения, головной боли, для железа и от сердца. -Просто хреновое здоровье, не больше, — Федор не успел и рта раскрыть, как Гоголь ответил сам. Ладно, не хочет говорить, пусть и не говорит. Наконец перевязка кончилась и Яновского отпустили в комнату, пока Достоевский убирался на кухне. Как только Николай остался один, он взял телефон и долго ходил, слыша гудки, пока ему не ответили. -Ой, приветик, Олеж. Я тут это, травму получил, неделю дома посижу, хорошо? -Гоголь смотрит в окно, наблюдая за светлым сероватым небом и снегом, что продолжал идти все это время. -Работаешь, что ли? -Яновский взвизгивает, хватаясь за телефон и оборачиваясь, втягивая голову в плечи. Федор стоял в дверном проёме, скрестив руки на груди и опершись плечом о дверной косяк. -Нет, случайно раны коснулся, не переживай. Ага, давай, я позже перезвоню, — Николай кидает трубку и смотрит как невозмутимый Федя проходит и садится на диван, скрестив ноги и что-то быстро печатая на ноутбуке. -По работе человек, — По сути он не врал, так что все честно, да? Достоевский не поднял головы, тихо промычав. -Олежа- не странное ли обращение для человека по работе? -Мы с ним давно знакомы. Да и его так все называют, так что нет, — Федор хмыкнул и наконец поднял голову на своего гостя. -Как скажешь. Все же это не мое дело, — Отвертелся. Коля выдыхает и улыбается краешком губ, пряча телефон в карман. -А ты что делаешь? — Гоголь оказался рядом, нагинаясь и заглядывая в монитор. Программа. Перед глазами плыли цифры и буквы, так что Коля быстро отстранился, потирая очи ладонью. -Ты пришел очень не вовремя. Мне нужно будет дописать эту программу к завтрашнему дню, — Николай вздохнул и снова улыбнулся, хитро прищурившись. За окном гудели машины и хрустел снег под ногами людей. Фонари жёлтым светом освещали дороги, занесённые снегом. С крыш свешивались толстые и тонкие сосульки, разной формы и длины. Зима совсем близко. Николай вздохнул, насухо проглатывая таблетку из блистера и морщась. Горько. Хотя, уже до боли привычно. Блондин прикрывает глаза, смыкая ладони вокруг теплой чашки. -На улице снегопад, — Тихо, шепотом. Федор, сидевший за столом привстал, смотря в окно и садясь обратно. Он думал. Откуда же на его пути появился этот человек? Почему именно он? Похожий на дворового кота, до ужаса красивого, но побитого. Любящего, но не любимого. Сердце чуть ли не физически сжималось, наблюдая пустоту в бездонных глазах и болезненную внешность. Он был красив, безусловно. Достоевский мог бы подумать, что он работает в модельном агентстве или по типу, но это оказалось не так. А жаль. Гоголя бы туда точно приняли. Брюнет отличался проницательностью и это не является секретом. Читает людей как открытые книги. И Яновский был не исключением. Только тут нужно было вдумчиво читать и вслушиваться между строк. Он был похож на фарфоровую куклу. Казался не настоящим, но при этом слишком живым. Слишком светлая болезненная кожа, впалые щеки, чуть вздёрнутый кончик носа, светлые волосы, похожие на кусочки облаков, бездонные глаза- лужицы… Он стоял неподвижной фигурой у окна, опершись о столешницу и смотря за стекло. Или сквозь? Скорее второе. Задумался. В голове проскакивает мысль о том, что они знакомы вечность. Или хотя бы не пару часов. Это напрягает. -Федь, — Достоевский кивает и поднимает взгляд на стоящую все также неподвижно фигуру. -Можно я тебя сфотографирую? — Федор приподнимает брови в удивлении. Сфотографировать? -Предвещая твои вопросы. Я учусь на фотографа. А у тебя достаточно необычная внешность. Я могу тебе выслать фото потом, — Краем глаза Гоголь заметил, как брюнет одобрительно кивнул. С глухим стуком поставил чашку на стол и исчез в коридоре. Роется в сумке и выуживает камеру, проходя снова на кухню и попутно подготавливая технику к работе. Вздохнул. Присел на одно колено перед столом и Федором, устроив локти на этом самом колене. Потому что дрожат и держать их ровно без опоры- просто невозможно. -Поверни голову чуть вправо. С твоего права. Да, вот так. Можешь прядь за ухо убрать? Да, вот, хорошо, — Говорит тихо, как будто боится нарушить эту тонкую нить доверия, что вышла между ними. Достоевский покорно выполняет «приказы», выполняя все, о чем просят. Если Николаю так угодно- да будет так. Все равно не отстанет. Сделав пару снимков он встаёт, слегка поскуливая от боли в том самом колене — стоять на голом кафеле больно. Закусывает губу и проходит вокруг, опираясь поясницей на столешницу, подле которой стоял ранее и чуть нагибается. Примеривается. -Повернись в профиль. Да, можешь ещё чашку в руки взять? Да-да, вот так, молодец, -Яновский замирает на долю секунды, видя как его просьбы выполняют и как на бледных губах появляется лёгкая улыбка. У фотографа приподнимаются угоди губ непроизвольно, когда он настраивает фокус и ловит хороший кадр. -Дякую, твои мучения окончены, — Николай выпрямляется, просматривая фотографии. Федор не скажет, что на самом деле ему нравится позировать для фото блондина.