Триада [Рабочее название]

Слава стала рассеянной. Алексей наблюдал, как дочь вяло ковыряет вилкой остывающий завтрак и не знал, с какой стороны к ней подступиться. С самого детства у него не получалось выстроить теплых отношений с дочерью, ведь он пропадал сутками на работе, а она была предоставлена либо нескончаемым учителям, либо няням. И нет ничего удивительного, что отец сейчас теряется в догадках, что же так тревожит его дочь. С того дня, как в их жизни появился Тихон, он все чаще ловил себя на чувстве ревности. Ему казалось, что дочь доверяет парню больше, чем собственному отцу, и это его почти оскорбляло. - Дочь, - Алексей не выдержал и обратил ее внимание на себя. Девушка вздрогнула, моргнула несколько раз и вопросительно посмотрела на отца. – Я вижу, что тебя что-то очень сильно тревожит. - А, - девушка напряглась. – Да нет, просто волнуюсь перед экзаменами. Она солгала, и Алексей понял это почти сразу. Его дочь никогда не волновалась из-за учебы, но то, что она ему соврала, напрягло еще больше. В их семье было принято недоговаривать, но вот врать – нет. Алексей отложил вилку в сторону и выжидающе смотрел на Славу, которая усердно делала вид, что не замечает его взгляд. - Слава, тебя в детстве не учили, что врать – это плохо? Отец покачал головой, и в его глазах промелькнуло разочарование. Девушка едва не поперхнулась куском яичницы, и подняла на отца пристыженный взгляд. Она не знала, что ему ответить, но рассказать правду казалось невозможным. Скорее всего, отец разозлится. Или может даже запретит ей общаться с Тихоном. Но ее тревога отражалась на лице, и отец, насколько бы сухарем не был, заметил это. Она ощутила себя загнанной в угол, пойманной с поличным, и лихорадочно придумывала ответ. - Меня… - Она сглотнула. – Меня тревожишь ты, отец. В последнее время ты часто пропадаешь, да еще Тихон говорит… Отец вопросительно выгнул бровь. - Тихон говорит, что ты… Знаю, прозвучит как настоящий бред, но он говорит, что ты хочешь воскресить маму. Алексей шумно втянул воздух сквозь стиснутые зубы. «Мальчишка!» - Не слушай его. – Алексей аккуратно подбирал слова. – Воскрешение невозможно. Ни духовно, ни материально. Если бы человечество обладало такой опцией, мы бы давно уже перенаселили планету. - Да. – Слава согласно кивает и видно, что она заметно расслабилась. Вероятно, сказала правду, и это было именно та правда, которую хотел услышать отец. Она быстро прикончила остатки завтрака и, поблагодарив кухарку, направилась из кухни. - Какие у тебя сегодня планы? Вопрос был задан в спину, и Слава не спешила оборачиваться. Она замерла в дверях, и Алексей снова почувствовал, насколько велика пропасть между ними. Алёна просила… Ее последней просьбой было не оставлять дочь, а он что? Не оставил, но и рядом не был. - Думаю, что сначала схожу прогуляюсь, а потом буду заниматься. Девушка ответила через плечо и поспешно удалилась. Алексей подцепил кусок жареного бекона вилкой и замер в задумчивости. Он понимал, что под «прогуляюсь», Слава имела в виду визит к Тихону. И упаси Боги ему что-то еще ей рассказать.

***

Я услышал ее шаги. Услышал, как она переминается с ноги на ногу, и входит в палату. На ней – черное пальто, сапоги. Волосы подвязаны лентой, и вся она выглядит ослепительно. Погода пасмурная, но ее волосы отливали золотым пуще прежнего. В мою палату забрело солнце. Но я смотрел на нее и понимал, стоит ли кричать, или, может, молча выставить ее за дверь. И она чувствует мое напряжение, тихонько стучит каблуками, стряхивая снег, и не поднимает глаз. А когда я все-таки ловлю ее взгляд, вижу, что она напугана. Чем? Чем ты так напугана, а? - Привет. – она подходит ко мне ближе, но я продолжаю сидеть в кресле и сложив руки на животе. Смотрю, как она переминается, не понимает такую мою перемену, и, видимо, гадает. - Когда ты хотела меня попросить? – я задаю вопрос в лоб, и она теряется, как будто не знает, о чем речь. Смотрит долго, высматривая в моих глазах что-то, хоть намек. Предательски молчит. - Я спрашиваю. Когда? Ты? Хотела? Меня? Попросить? - Что попросить? – она чуть пятится назад. - Хватит этого притворства. Вы с отцом одного поля ягоды. Я сразу понял, что здесь что-то неладно. Слишком уж ты добренькая ко мне была, втиралась, вилась вокруг, хвостом ходила. Я выплевываю слова, словно яд, и она продолжает пятиться к стене. В ее взгляде – удивление. Она искренне не понимает, или снова придуривается? - Я ненавижу вас. – я растягиваю звуки, смотрю пристально. Откидываю край одеяла, и киваю, чтобы она увидела. - Я могу забрать твою жизнь прямо сейчас. За предательство, что уже однажды совершили твои предки. И за предательство сейчас. Весело было играть подружку? Или ты так заигралась, что совсем забыла о том, зачем это все? Слава вскинула подбородок. Вот оно. В ее янтарных глазах загорелась злость. Но она продолжает молчать, а я говорю и говорю, не могу остановиться. Оскорбляю ее отца, ее род, ее всю. Обливаю грязью, сравниваю с падшей душой, но с каждым словом мне становится все тяжелее. Я вижу, как ей больно все это слышать и молчать. Видимо, физически больно, потому что она закусывает щеку после очередного оскорбления. Я думал, что, если выскажу ей свою ненависть вслух, мне станет легче. Но легче не становилось. Мне хотелось ее придушить и воскресить, чтобы снова убить. В моей жизни никогда не было друзей, потому что судьба такая. В одиночестве жить, нежить выкашивать, Богу своему служить. Но мне показалось – и я сам себя обманул – что Боги умилостивись надо мной и подарили редкий шанс. Шанс обрести что-то в Яви, что-то явное и осязаемое. Но я ошибся. Поставил не на ту. Я готов был назвать ее другом, я открыл ей свое сердце, я терпел ее отца, но теперь. Теперь мне, наверно, больше нечего здесь терять. Я выкрикнул еще несколько фраз и умолк, опустив глаза в пол. В горле ком, и сердце так болезненно стучится в ребра, что, кажется, сейчас просто остановится. И почему она молчит?! Почему ничего не говорит в свое оправдание, не пытается меня переубедить, ведь я… Я готов ей поверить, лишь бы она только открыла свой рот и что-то мне сказала. А по ее взгляду понятно, что она не будет оправдываться. Гордо вскинутый подбородок и этот взгляд, взгляд сквозь меня, невидящий. Достаточно ли больно я тебе сделал? Ощутила ли ты горечь предательства, что душило меня всю ночь? Ответь мне, Семислава! Щеку обожгло, когда она с замаха ударила меня. Влепила звонку пощечину, и я увидел, как ее глаза ожигают слезы. - Придурок! Я не знаю, что на тебя нашло, но знай: не я тебя предала. Она развернулась и с грохотом вышла из палаты, едва не сорвав дверь с петель. Охрана синхронно повернулись, когда она вышла, и обернулись ко мне. Наверняка были удивлены, но не слышали, о чем мы говорим. Эти ребята мне правда нравились. За все время у меня сменялись многие охранники, но эти чаще всего стояли на посту. Выводили меня на прогулки и закрывали глаза на время. Иногда, вместо разрешенного часа, я мог ходить часами. Они даже помогали мне с тренировками, хотя бы тем, что просто стояли и не мешали. И не спрашивали. Вообще всегда молчали. Я взглянул на них с жалостью, понимая, что сегодня ночью из них не выживет никто. Я кровью проложу себе путь на свободу, и пусть Чернобог меня не осудит. Мне надоело быть игрушкой в руках человека. Наверно, мои предки ощущали себя ничуть не лучше, когда поняли, как легко вчерашние прихожане Чернобога с криками поднимали на вилы служителей. И да гореть вам всем в вашем аду, люди. До вечера оставалось совсем немного часов, и, стараясь вести себя максимально естественно, я уткнулся в книгу, но совершенно не в состоянии ничего прочесть. Слова расплывались и смазывались, и в глазах щипало, не то от злости, не то от обиды. Я пытался сосредоточиться на плане, как буду вырезать охрану и выбегу через главный вход, но мысли сбивались, все время подсовывая испуганное лицо Славы. Она выглядела искренней. Очень. До тошноты правдивой, и в словах ее – я не предала тебя – сквозила боль. И мне самому стало тошно от того, что наговорил ей. Вылил ей на голову ушат грязи, и сам же в ней испачкался. Но если ее оклеветали, то почему она не опровергла мои слова? Почему же молча выслушала все, врезала пощечину и ушла. Возможно, была слишком гордой. А может, ей нечего было сказать в свое оправдание. В любом случае, их с отцом план затрещал по швам. Я был главным элементом, и я жизнь отдам, но не стану орудием в руках человека. Бог меня за это не простит. Я не заметил, как Анечка вошла в палату и тихо подошла к креслу. Я почувствовал ее присутствие только тогда, когда она коснулась моего плеча. Она смотрела на меня сочувствующе и слабо улыбалась, хотя в глазах плескалась тревога. - Собирайся, малыш. Алексей прислал за тобой машину. Еще слишком рано. Я взглянул в окно, но сумерки только начинались, и солнце только клонилось в закат. Темно-серые тучи бежали куда-то по своим делам, и я понимал, что, если начать резню сейчас, я даже из города выехать не успею. Меня перехватят на выезде, а Алексей заплатит залог, сколько бы тот не был, и мне все-таки придется сесть в его машину. Так или иначе. - Спасибо. – Анечка кивнула мне, словно пыталась приободрить. «Все будет хорошо», я прочел в ее взгляде и выдавил улыбку. Мне стоит дождаться, когда она выйдет и скроется в коридоре. Я не хочу случайно ранить единственного искренне доброго ко мне человека. Хотя, наверно, своим поступком я так или иначе разобью ей сердце. Да сколько же сегодня разбитых сердец? Два, три или больше? Медсестра вышла, прихватив кучку грязного белья. Я встал и, потянувшись, краем глаза наблюдал за охраной. Они переговаривались между собой, но в мою сторону даже не смотрели, что было мне на руку. Из вещей брать с собой было немного, поэтому натянув сапоги и туго зашнуровав, я натянул на себя свитер и, стоя спиной к стеклу, сунул серп под ремень штанов. А вот с мечом было сложнее. Он был длинным, с полсажени, приличный по весу и заметным эфесом, изрезанным рунами. Я смотрел него задумчиво, пока не плюнул на все, и, закинув ножны за спину, сразу же накинул поверх куртку. Эфес торчит из-под воротника, я ощущал его затылком, но, если охрана заметит… Надеюсь, мне хватит тех секунд, что выхватить его. На крайний случай, я всегда мог воспользоваться серпом. Резать им живых людей не предполагалась, но он был острым, и Руслан славно постарался, обучая меня фехтованию. Что будет с человеком, если вогнать в него рунический серп, я не знал. Скорее всего, эффект будет как от обычного колющего оружия, но вот если задеть серпом Нити, то… Дай Чернобог сил мне. Когда я вышел из палаты, Анечка стояла на посту и улыбалась. Она тихо переговаривалась со своей коллегой, и та тоже улыбнулась мне и махнула рукой. Судя по всему, обратно меня никто не ждал, и эта процессия – мои проводы. Охрана из трех человек обступили меня. Один справа, другой слева, один шел за спиной. Если и резать, то того, кто идет за мной, первым. Двух других я смогу вырубить и без оружия. Но это поднимет шум, а, значит, если здесь пригнали целый автобус – так сказала Анечка – то, этот автобус тут же перекроет все выходы и выходы. - И куда меня везут? – я попытался начать разговор, но моя охрана, как всегда, хранила молчание. Немы, как мертвецы. Когда мы спустились на первый этаж, я вытащил серп, прикрываясь курткой, и, не дожидаясь, когда охранники это заметят, саданул с размаха по тому, кто шел сзади. Тот замер и повалился на пол. Удар с локтя, кулак, эфес серпа. Вогнал серп между пластин бронежилета и дернул на себя, не оставляя шансов. Начался переполох. В клинику забежали вооруженные люди, и, взяв меня на мушку, приказали сдаться. Как бы не так. Я не собираюсь выходить отсюда пленным. Либо живой, либо никак. Меч блеснул в свете больничных ламп, и я ринулся вперед, надеясь лишь на то, что они не откроют по мне огонь, когда в вестибюле столько гражданских. Но помещение быстро пустело, и я, наверно, я выглядел нелепо, кидаясь с мечом на тех, кто в руках держал огнестрельное оружие. «С мечом на огонь не ходи.» Да уже плевать, с чем. Хоть с голыми руками. За меня слишком часто решили, чтобы сейчас снова молча проглотить это. Выбивая автомат из рук, я полоснул мужчину снизу вверх и тот завалился на бок. Другие не знали, что делать, стрелять им или нет, и я, оскользавшись их заминкой, плечом оттолкнул от двери и выскочил на улицу. Морозно. Я тяжело дышал и выдыхал облачко пара. Перекидывая меч в левую руку, я дернулся вниз по улице. Послышался голос Славы. Она что-то кричала мне в спину. Что ж, в лицо мне высказаться смелости не хватило? Я бежал так быстро, как только мог, затылком ощущая погоню. Мимо проскочила машина с мигалками, и я нырнул в переулок, чтобы перевести дыхание. Меч заложил за спину, наверно, они будут искать меня именно по этой примете. Мужчина в черной длинной куртке с мечом за спиной и серебряным серпом. Такая наводка, что опознает меня даже ребенок. Лишь когда я отдышался, я снова двинулся в западную часть города. Я запахнул куртку, накинул капюшон, дабы скрыть эфес, и старался шагать ровно. Не привлекать лишнего внимания. Не сейчас. Как-то слишком просто они меня отпустили, не кажется? Кажется. Мимо проехала еще одна патрульная машина, но не затормозила, а поехала дальше, свернув на перекрестке. Я даже увидела Алексея, когда убегал. Он стоял, завернувшись в свое пальто, и провожал меня взглядом. Не бросился в погоню, а смотрел, как я исчезаю за поворотом. И Слава. В спину! Кричала в спину! Но я был слишком занят бегом, чтобы вслушиваться в то, что она кричит. Ей стоило раньше начать говорить, а не сейчас. Ощущение свободы не было. Было лишь чувство загнанного зверя, которого вот-вот поймают на силки. Я помнил город смутно, бывал в нем лишь раз, и то, ребенком с Русланом. Он привез меня сюда с обзорной экскурсией, говоря, что это край нашей территории, и что отсюда началась история Белл. Показал монастырь – мужской, красивый, из белого камня – и рассказывал, что до этого здесь стоял двухэтажный дом. А ближайшие деревни приносили сюда подношения, молили о спасении, о здравии, о любви. В праздники Белл открывали свои ворота и пускали всех, хотя как такового запрета на посещение никогда и не было. Просто люди знали, что женщины предпочитают уединение, но, если спросить их помощи – никогда не отказывали. Я двигался вдоль Белого озера, по набережной, вспоминая, есть ли дорога с западной стороны. Должна быть, город пусть и небольшой, но явно растущий и процветающий. Люди не выглядели несчастными, и наоборот, чаще улыбались друг другу и встречным. Я тоже пытался улыбаться, но получалось криво, сам чувствовал. Было страшно. Страх подстегивал меня ускорить шаг, но я сдерживался, понимая, что если побегу, то точно выбьюсь из толпы. Я шел пешком около часа, пока не достиг конца набережной. Я видел шоссе, которое, скорее всего, выходило на общую трассу, но не решался ловить попутку. Денег у меня нет, а угрожать реликвией как-то уж совсем по-варварски. Опускать до этого я не хотел, хотел все-таки сохранить остатки достоинства. Но идти пешком по шоссе тоже не хотелось. Я остановился, убеждая себя, что за минуту ничего не произойдет. Задумчиво смотрел на озеро, гладь которого покрылась тонким льдом. Наверно, оно замерзнет только в январе, и детишки натянут коньки и будут играть в хоккей. Или салки. Я видел это, когда был ребенком. Дергал Руслана за рукав, выпрашивая его пустить и меня на лед, но он качал головой. Объяснял, что мы должны защищать этих детей, их радость. И должны испытывать счастье от этого. Счастья я не ощущал, хотя и вырезал достаточно упырей и ходячих мертвецов в своей жизни. Жители деревень в моем лесу прекрасно знали, что у них есть защитник. Но обереги не снимали, потому что братских могил, не упокоенных душ, да и просто нежити в этих лесах водилось предостаточно. Этот лес… Особенно сейчас, был особенно густонаселен всякого рода мертвецами. Почему? Я не знал. Руслан сетовал, что в последнее время, в Явь прорывается все больше тьмы. Как будто граница между Правь и Навь истончилась. Предполагаю, что все дело в вере людей. Ведь наше могущество было обусловлено тем, что в нас верили. Нам доверяли свои жизни целые семьи, и мы исправно работали на это. Да, нам платили монетой, но это было не обязательно. Зачастую скорее формальность, чем действительно цена. А сейчас, будучи Нави, я всем нутром ощущаю, как над моим севером скопились тучи. - Подвезти? – я вздрогнул и едва не сорвался с места, но, завидев знакомое лицо, чуть выдохнул. Дмитрий. Как он представился, Нави. Он я прислушался к своему нутру, и оно молчало. Все-таки, нет в нас той изящности и проницательности, что в Белл. Дмитрий открыл дверь своей машины и кивнул. Я замешкался, не решаясь согласиться, но сделал первый осторожный шаг. Лицо Дмитрия искривилась в теплой улыбке, он смотрел на меня, словно отец на сына. Это подкупало, не спорю, но почему-то… Я не верил. Возможно, из-за того, что слишком близко познакомился с человеческим предательством. Но ведь этот человек – Нави? Мой брат? Каков шанс, что это правда, и он мне не врет? К сожалению, проверить я это никак не мог. Просить его показать свои нити – крайне невежливо, однако, что стоит вежливость, если на кану моя жизнь? Я подошел к машине и остановился, не решаясь сделать последний шаг. Что-то неощутимое словно оттягивало его назад, за капюшон, но он тряхнул головой. - Хорошо, мой мальчик. Я сел в машину, весь заряженный, готовый вот-вот отражать атаку, но Дмитрий знаком подал шоферу начать движение, и мы тронулись. Машина шла ровно, и двигалась ровно в том направлении, куда я и хотел. - Куда тебя подкинуть? – Дмитрий не смотрел на него, а смотрел в окно. - Можно просто сотню километров на шоссе, а дальше я сам. - Ты знаешь, что Алексей сделал после того, как ты прирезал несколько его человек? – Дмитрий взглянул на меня с сочувствием, и где-то в груди похолодело. - Знать не хочу. – я соврал. Было ощущение, что это как-то связано со Славой. - Он слетел с катушек. – Дмитрий рассмеялся, но мне было не до смеха. Уже через мгновение лицо Дмитрия словно застыло в серьезном выражении, и он продолжил. – Он был в ярости. Наорал на Славу, что она дура. Но она что-то ему такое сказала, я не расслышал, что он переменился в лице. Схватил ее за локоть, сунул в машину и увез. Я сглотнул. - Дмитрий… А Белл могут… Воскрешать мертвых? - Никто не может, мой мальчик. Это могут только Боги, но они никогда не возвращают никого с того света. Они чтят течение жизни и понимают, что смерть – это далеко не конец, это лишь новое начало. Руслан говорил мне ровно также. - Но ритуалы существуют и у нас, и у Белл. Только это скорее призыв духа умершего на короткое время, чем настоящее воскрешение. Для того, чтобы поместить душу обратно в плоть, во-первых, нужен сильный Нави и сильная Белл. Оба. Во-вторых, плоть не должна быть сильно повреждено, то есть свежий труп, по-простому. Ну а в-третьих, нужны особые руны, реликвии двух служителей и их добровольная жертва. Это похоже на то, как мы передаем свои силы и время ученикам, только вместе ученика, Белл и Нави касаются нитей усопшего и вливают в них свою жизнь. Сколько вольют – на столько мертвец и вернется. Насколько мне известно, одна Белл совершила этот ритуал в одиночку, в тайне от сестер. Воскрешала своего мужа. Что случилось дальше, я не знаю. Я внимательно слушал Дмитрия, который продолжал объяснять все детали ритуала, но чем больше он говорил, тем сильнее я злился. Если Слава сказала отцу, что она – Белл, и что в ней пробудилась эта сила, он, слетев с катушек, мог использовать ее вместо меня. И она бы ему не отказала. Что такое жизнь? Но о чем только думал Алексей?! Совсем с ума сошел?! И если Слава сама в курсе всех этих ритуалов… А что, если Алексей с самого начал знал, кто такая Слава? Потому что для ритуала требовались двое. Потому что ему нужен был я, один компонент всегда был рядом с ним. Ублюдок. Чертов садист. Вот почему он не противился нашему со Славой общению. Он знал, какая сила в ней спит, и ждал, что я смогу ее пробудить. Что она доверится мне достаточно, и я поверю ей, и вместе… Вместе он хотел подвести нас к алтарю и заставить совершить добровольный акт передачи сил. Я читал, какой обряд проводят Белл, когда их ученицы заканчивают обучение. Пускай они и носят белые мантии, пусть их Бог – Светлое Божество, добрый старик с золотой копной волос, но за все они платят кровью. Наставница, когда приходит день, жертвует своей ученице часть своих сил. Часть молодая Белл уже имеет, будучи благословленной, а вот вторую половину ей приходится получать самой. Выпив кровь своей наставницы. Этот ритуал проводится ночью, когда Белобог их не видит. Когда Чернобог может наблюдать за ними, хитро щурившись. Наставница делает надрез на руке достаточно глубокий, и сливает столько крови в чашу, сколько может отдать. Чаще всего, наставницы падали в обмороки, обескровив себя до грани, но со временем этот процесс стали контролировать Нави. Им не нравилось, что Белл умирали при инициации. И ученица должна была выпить кровь, не морщась. Нет, она, конечно, могла и морщится, и негодовать, и все что угодно, вот только губ от чаши оторвать не могла. Испив крови, все Белл исполняли ритуальный танец с новообращенной сестрой и молились остаток ночи своему Богу, замаливая этот грех. Грех на крови. - О чем так задумался? – я взглянул на Дмитрия исподлобья, уже понимая, что решил. - Алексей ведь не отступится, да? – Дмитрий кивнул мне. – Вы знаете, где он собирается убить собственную дочь? Дмитрий расплылся в снисходительной улыбке, но глаза его были грустными. Я снова выбрал билет в один конец, а на обратный духу не хватило. Дмитрий назвал шоферу новый адрес, и мы свернули с шоссе на поселковую дорогу через поле.

***

Мы около часа тряслись по неровной дороге через поле, пока на горизонте не показался покосившийся домишка. За ним еще один, и мы въехали в деревню, которая выглядела заброшенной. Но шофер уверенно вел нас, сворачивая с улицы на улицу, пока мы не оказались в новой части поселения. Дома здесь были новее, территории тщательно очищались от снега, и мы даже притормозили, пропуская пешехода. С каждой минутой мое сердце ускорялось, и мне становилось больно дышать. Ощущение, что я угодил в медвежий капкан, не отпускало. Но я твердо решил для себя, что перед тем, как исчезну, отправлю одну душонку к своему Богу. Может две. Как пойдет. Дмитрий остаток пути молчал, смотрел в окно и изредка косился на меня, я замечал это. Он о чем-то глубоко задумался, наверно, а я от волнения сжимал и разжимал рукоять меча, готовый сразу из машины броситься в бой. Хотя с кем мне там сражаться, если до ритуала допускаются только участники? Зарезать безоружного Алексея я смогу за несколько секунд, а Слава как-нибудь справится сама. Если она хоть что-то узнала о себе, как о Белл, то не будет сожалеть об отце. Принять смерть от моего меча считалось чем-то вроде спасением души. Ведь если человек умирал сам, или умирал насильственно, его душу либо подбирала Марена, либо его дух продолжал скитаться в Яви. Нет, есть души, которые самостоятельно переправляются в Навь, реже – в Правь. Мы подъехали к большому дому, во дворе которого стояла украшенная ёлка. А ведь точно, сегодня – конец года. Я как-то совсем об этом забыл, затерявшись в суете событий. Не мудрено, однако. Во дворе уже стояла машина, подозреваю, что Алексея, и свет горел только на первом этаже. Шофер заглушил мотор, Дмитрий вышел первым, а я не спешил. Всматривался в окна, надеясь, что все это – просто глупый розыгрыш, и, на самом деле, самый большой обман, который произошел – это то, что я сам себя накрутил. Додумал за всех этот ужасный сюжет, и теперь сидел, прислушиваясь к Яви. Явь молчала. Боги тоже. Дмитрий обошел машину и открыл дверь за меня. Предложил руку, но я вышел сам, сжимая в руке меч. Серп я давно перевесил на ремень, и тот процарапал внутреннюю подкладку куртки, но мне уже было все равно. Я двинулся в сторону калитки, но Дмитрий меня остановил, тронув за плечо. - Подожди, у меня есть для тебе еще кое-что. Он подвел меня к багажнику автомобиля, открыл и рукой указал на черный сверток. Несложно догадаться, что это такое. - Спасибо. – я встряхнул материю, и, оценил последствия последнего боя. Никаких критичных повреждений, но вот пыли и грязи мантия собрала в себе достаточно. Несколько раз с силой тряхнув, я сбил оставшуюся грязь рукой. Скинул куртку туда же в багажник и, с придыханием, накинул на плечи свою мантию. Дмитрий присвистнул, но тут же осекся. - Что? - Ничего. Я прост забыл, как мантия нас преображает. Я хмыкнул, закинул ножны за спину и, притаптывая снег, двинулся к калитке. Она не была заперта, и во дворе нас не встретила толпа вооруженных до зубов людей. Было подозрительно тихо. Даже слишком. Я взглянул на небо, и где-то на горизонте рождался закат. Совсем скоро – несколько часов – и этот год закончится. Подводить итоги мне было некогда, да и я никогда не придавал значения этому празднику. Это был людской день, в их традициях было украшать дома, елки, дарить друг другу подарки. Затем у них начинался сочельник, подготовка к следующему празднику – день рождения Христа. Я знал новую религию, изучал вместе с историей, но почему-то всегда относился к ней с пренебрежением. Наставник не одобрял этого, говоря, что совсем неважно, во что верит человек. Важно, чтобы Боги верили в них. А мы – лишь продолжение их справедливой воли, те, кому выпала нелегкая судьба, у кого было клеймо на плече. Мы служили Богам, а не человеку. Но Бог просил нас позаботиться о людях, поэтому наградил нас силой и мудростью. Хотя, насчет мудрости, я бы поспорил. - Пошли. Дмитрий поднялся на крыльцо, топнул пару раз, сбивая снег, и открыл дверь ключом, который вытащил из-под садового гнома. Тоже своего рода оберег, но из западной культуры, и на нашу нежить совсем бесполезный. Я не был столь же хорошим гостем, и прошел в дом, даже не стряхнув налипший снег. Осмотрелся: справа лестница на второй этаж, слева кухня. Чуть глубже в доме – разожженный камин, несколько диванов, книжные шкафы. Пахло свежим ельником, горящей смолой и терпким кофе. Ни Алексея, ни Славы не было видно. - Кофейку? Дмитрий попытался пошутить, судя по всему. Я прошел в дом и пытался понять, где же, они могут быть. Для ритуала им нужно было место, много свободного места, и этот этаж явно не выглядел, как подготовленный к самому, вероятно, страшному грехопадению человека. - Они в подвале. – Дмитрий указал на отодвинутый коврик под окном, и я заметил ручку. Дмитрий был ближе, поэтому дернул ее на себя и приподнял. Лестница вела глубоко вниз. Вероятно, этот подвал не был задуман, как ритуальный. Скорее, как погреб или бомбоубежище, потому что лестница таяла в темноте, и нельзя было понять, насколько глубоко она уходит вниз. Дмитрий приглашающим жестом указал вниз. Я достал меч из ножен, крепко обхватив его двумя руками, и начал медленно спускаться в темному. В груди тревожно колотилось сердце. Медвежий капкан вот-вот захлопнется, но не мог же я быть настолько глуп, чтобы самому в него вступить? Тревога не отпускала меня и, задержавшись на средине, несколько раз моргнул, привыкая к темноте. Мантия защищала меня от холода стен, но вот могильный дух она изгнать не могла. В подвале пахло сыростью, немного парафином и гнилой плотью. Вероятно, Алексей пытался здесь сохранить тело своей жены от разложения. Дмитрий спускался за мной шаг в шаг, и я слышал его дыхание за спиной. Меня не торопили, да и сам я ступал осторожно. Когда лестница кончилась, и я встал обеими ногами на твердый пол, в конце коридора замаячил слабый огонек. Словно бы пламя свечи танцевало на фитиле. Я двинулся на свет – как мотылек – и с каждым шагом все крепче держась за меч. Свеча висела над поворотом, но что было там – неизвестно. Насколько глубок этот подвал, я смог сосчитать. Примерно шестьдесят три ступени. Но вот насколько он большой, я не понимал. Нам не встречались привычные погребные помещения с полками, заваленными всяким хламом. Лишь коридор и свеча. Послышались голоса. Совсем в удалении, но они спорили, и этот детский писк – голос Славы – я узнал бы из тысячи. Мне не удалось разобрать слов, но говорили громко, с интонацией, и я чуть ускорился, огибая, наконец, поворот и устремляясь вперед. Коридор заканчивался хорошо освещенной комнатой с низким потолком, и я рвался через темноту прямо туда, уже мысленно проиграв сотню способов убить Алексея за один взмах. Даже думал над тем, чтобы сначала загнать эту крысу в угол и прирезать серпом прям под сердце, но это было бы слишком жестоко по отношению к Славе. Хотя какого черта я забочусь о ее чувствах, если она плюнула мне в душу?! Ладно, разберусь на месте. Дмитрий двигался почти также бесшумно, как и я, но он с каждым шагом дышал все тяжелее, словно бы ему не доставало кислорода. Но если это настолько продуманный подвал, то уж вентиляцию ему точно должны были сделать, я в этом уверен. Плюс, мы не закрылись за собой подвальный люк, так что какая-то минимальная циркуляция воздуха тут должна быть. Пламя свечи танцевало так, словно бы тут был сквозняк. Когда я подошел к концу коридора, я прильнул к стене и дал Дмитрию знак сделать тоже самое. Мне хотелось убедиться в том, что все додуманное мной – истина. Я аккуратно выглянул из-за угла. В нос ударил тяжелый трупный запах, смешанный с запахом сгоревшего керосина. Комната была не больше той, что на первом этаже, но без мебели. И без отделки стен. Грубо обшитые вагонкой стены, а в центре – выполненный из мрамора алтарь. На нем – тело. Оно было синюшного цвета, но не выглядело, как уже много лет мертвое. «Заморозил. А теперь она оттаивает и начинает вонять». Я мельком взглянул на Дмитрия, и тот прикрывал нос и рот рукавом, явно не ожидая, что даже замороженный труп может так вонять. На полу – рунические круги, и, хотя многие знаки я узнал и даже смог прочесть, в основной своей массе, мне они были непонятны. Вероятно, Алексей срисовывал их с книги. Они были написаны мелом по бетону, поэтому к самому алтарю пришлось бы перепрыгивать, чтобы случайно не задеть круг. Чуть поодаль от нас стояла Слава и препиралась с отцом. - Ты сошел с ума! – она срывалась на крик, не подозревая, что я могу ее слышать. - Да что ты заладила! Тебе нужно всего лишь прикоснуться к ней и вдохнуть жизнь. Вот, читай, я приготовил все записи. - Я не буду этого делать! – девушка сердито топнула ногой. – Моя мать мертва, так пусть такой и остается. От того, что ты каким-то чудом оживишь мертвеца, прежней жизнь не станет! - Ты не понимаешь. – Алексей почти плакал, казалось. Он был готов умолять дочь на коленях пожертвовать собой. — Это я не понимаю?! – Семислава отвернулась от него, и я нырнул в тень, потому что смотрела она словно бы на меня. - Отец, я не понимаю, о чем ты говоришь. Ты врал мне всю жизнь, хотя сам же упрекнул меня недавно во лжи. Ты прекрасно знал, кто я. Поэтому так прятал от людей, да? Боялся, что моя сила проснется раньше, чем ты найдешь Тихона? Она пыталась говорить спокойно, я видел это. Но ее трясло. - Я нашла последнее письмо матери. Она просила тебя не бросать меня. Она пожертвовала собой добровольно. И вряд ли она хотела, чтобы я повторяла за ней такие жертвы. Мог бы тогда сказать врачам, чтобы спасали мать, а не меня. - Там не было выбора… - Алексей теребил край ветхой бумаги. – Она умирала независимо от того, выживешь ты или нет. Я считал глазами, сколько шагов мне до алтаря, и сколько шагов до Алексея. Все могло быть проще, я мог просто стереть сапогом руны, но… Это не есть гарантия, что это остановит Алексея. Он выглядел совсем спятившим: в безумных глазах плясали отсветы ламп, а рот то и дело искажался в полуулыбке, когда он говорил дочери отдать свою жизнь. Слушать их спор, конечно, было любо-дорого. И я вышел из тени первым. Алексей сразу заметил, и, вскинув голову, заулыбался совсем безумно. Слава окинула меня взглядом, но молчала, лишь поджав губы. - Ты все-таки пришел. Я хмыкнул и криво усмехнулся. Я приблизился к кругу и взглянул на алтарь, разглядывая лежащую женщину. Она будто бы и не умирала, на ее лице – улыбка, и весь ее облик такой, словно она просто спит. Но смерд разлагающегося тела… И я, приглядевшись, заметил короткие всполохи над ее грудью. То был дух. Неуспокоенный, и звереющий на глазах. - Красивая. – я кинул в сторону трупа. – Жалко, труп. А судя по ее душе, скоро мстительный дух. Семислава бросила взгляд, и ее янтарные глаза остекленели, будто бы она смотрит сквозь. Да, так Белл смотрят на людей. Насквозь, замечая лишь душу, но не плоть. Она удивительно быстро учится, я подумал. - Вы, Белвласовы, конечно, шутники. В канун Нового года вместо того, чтобы дарить друг другу подарки, проводите темные ритуалы, которые даже во времена моих предков были под запретом. А ты, Алексей, ты вообще, как до этого догадался? Открыл собственную клинику, весь бизнесмен, а сам в подвале труп жены прячешь? И ты явно о чем-то недоговариваешь. Алексей почему-то молчал. Наверно, нечего было ответить. А я продолжал говорить. - Душа, которая пожертвовала собой, не может стать злым духом. Если бы Алёна – так ее зовут? – умерла своей смертью, то я не заметил в ней присутствия зла. А она вся во тьме. Правда, Слав? Ты ведь тоже это видишь? Девушка испуганно взглянула сначала на меня, затем на отца. Сделала от него шаг в сторону, и, закрыв ладошкой рот, смотрела стеклянным взглядом куда-то в стену. - Ты прав. Алексей так ухмыльнулся, что мне захотелось кулаком стереть это выражение с его лица. Наверно, Слава не была бы против. Но она была напугана чем-то более серьезным, чем признание отца. Я проследил за ее взглядом, устремленным к одной из ламп, и заметил тень на стене. Эта тень не принадлежала мне, Алексею или Славе. Это был Дмитрий, что стоял у стены и выражение глаз… Не менее безумное чем у Алексея. - Все правильно, мальчик мой. Алёна умерла не за просто так.