Триада [Рабочее название]

Марена уже дышала в затылок ледяным ветром ноября, забираясь под воротник и заставляя Светозара поежиться. Он сильнее закутался в мантию и уткнулся носом в меховой воротник, переступая с ноги на ногу. Лес вокруг него беспокойно шумел кроной деревьев, и, несмотря на то, что снега еще нет, земля уже начала примерзать, и даже сквозь толстую подошву кожаных сапог, Светозар ощущал пронизывающий холод. Он брел по лесу, не скрываясь, и точно зная, что где-то поблизости находится один из монастырей Белобога. Впереди мелькнуло белое одеяние, и Светозар оживился, видимо, наконец, найдя тех, кого искал. Он бесшумной тенью скользил меж деревьев, и только его черная мантия задевала опавшие листья, оставляя след. - Ясна! – Светозар, наконец, догнал белую мантию, и почти сразу знал, кто скрыт под капюшоном. В северной части леса был только один храм, и в этом храме только одна послушница могла себе позволить гулять по лесу в одиночестве. Сверкнуло лезвие, застыв в миллиметре от прикрытой воротником шеи, но Светозар усилием воли заставил себя не дергаться, всем своим видом показывая, что пришел с миром. Янтарные глаза послушницы вспыхнули, когда через сумрак леса она смогла разглядеть гостя, которого едва не прирезала. - А, это ты, Светозар. – женщина нехотя опустила короткий клинок и спрятала в ножнах под мантией. - Это я. – добродушно отозвался Светозар, и расслабил плечи, но руку с эфеса меча так и не убрал. Ясна опустила взгляд и усмехнулась, заметив, как топорщится мантия ее старого знакомого, и хотела было отпустить язвительное замечание, но Светозар ее опередил. - Ты слышала новости северных земель? Ясна мгновенно нахмурилась, рассматривая морщинистое лицо воина Чернобога. В уголках глаз и губ залегли глубокие морщины, словно бы тот часто улыбался, но сейчас не было и намека на улыбку. Светозар выглядел серьезно, смотрел на женщину темными, почти черными глазами не мигая. - Слышала, а что? Ясне было почти столько же лет, сколько и Светозару, и когда-то в детстве они жили по соседству и вместе играли. Но когда им исполнилось восемь лет, родители Ясны, обеспокоенные тем, что начались протесты и бунты крестьян, собрали себя, свое хозяйство и своих детей, и уехали глубоко на север. Ясне пришлось оставить прошлую жизнь, оставить друзей и привычный уклад, но она еще не знала, что через каких-то несколько лет ей снова придется расстаться с привычным и родным. Но прожив в храме почти всю свою сознательную жизнь, Ясна уже смутно вспоминала своих родителей, свою родную деревню, но вот Светозара – улыбчивого ребенка с иссиня-черными волосами, торчащимися во все стороны, как не приглаживай - помнила всю жизнь. Сейчас же перед ней стоял седовласый мужчина, выше ее почти на целую голову, с густой седой косой и бородой. Светозар скинул с головы капюшон и рукой пригладил волосы на макушке, которая как бы он не старался, все равно выбивались из косы, и Ясна слабо улыбнулась. - Тебя разве не тревожит это? – Светозар наклонил голову в бок, и Ясна заметила глубокий шрам на его шее, примерно там же, куда сама целилась. - Бог нас не покинул, и, если его воля в том, чтобы люди о нем забыли – мы не смеем ему противиться. Ясна заправила волосы за ухо и посмотрела куда-то в сторону, в глубину леса, где ветер завывал свою предзимнюю песню. Березки тяжело нагибались, со скрипом, будто готовые вот-вот надломиться под силой ветра. Светозар такого ответа не ожидал. Уже много лет Светозар не слышал ничего от Богов, и их молчание он воспринимал как немое одобрение всего, что происходит в мире. Но сейчас, когда под удар попадает не только верование, но и жизнь и смысл самих слуг, Светозар не понимал, как Боги могут молчат. Неужели им все равно? - Если на смену нашего Бога придет другой, то и на нас найдется замена. Нам лишь остается доживать свое время в спокойствии, Светозар. Война, что была столетие назад, отобрала у нас слишком много жизней, чтобы вновь… Чтобы вспыхнуть вновь. - А если люди сами пойдут на нас войной? - Тогда, мой друг, мы будем биться. На все это воля Богов наших. Если ты думал, что Белобог являлся к нам, то это не так. Уже несколько столетий наш Бог не оставлял нам никаких посланий, но наша вера – то, что у нас осталось от него. А что люди? Мы когда-нибудь считались с их выбором? Да даже в той войне… Вспомни сам. Ясна махнула рукой и, подхватив с земли плетеную корзинку, развернулась и двинулась в сторону выхода из чащи. Светозар промедлил всего секунду и устремился за ней. - Но мы не можем этого так оставить, Ясна! Боги прогневаются, ведь на нас возложили… - Миссию, которая уже в горле сидит у всех. – внезапно резко ответила Ясна, разворачиваясь на пятках и утыкаясь в широкую грудь Светозара. Она сделала маленький шаг назад, чтобы вскинуть голову и с вызовом взглянуть на него. – Нас детьми забирали от семей, приводили в храм и обучали. Нас, детей, заставляли изнурительно тренироваться и зазубривать тысячи страниц легенд и историй, лишь бы мы не забыли. И что теперь? Нас наберется с десяток прислужниц, кто в действительности помним, зачем все это было. Чтобы защищать людей. Чтобы провожать души. Я помню, Свет, я помню. Вот только… Ясна помялась, словно не зная, стоит ли ей продолжать. - Нечисть ушла из наших земель. Сама. Мы уже десяток лет не выходим на охоту, лишь изредка к нам приходят за помощью. Подношений стало меньше, молитвы читаем только мы, лампады почти погасли. Свет, у вашего Бога нет храма, но у него есть вы. И вы несете в себе его волю, но сам вспомни, когда ты в последний раз ее исполнял? Светозар открывал и закрывал рот, словно рыба, выброшенная на берег, не зная, что сказать. Давно. Очень давно. Кажется, он почти забыл, когда. - Мы живем в последние годы, словно отшельники. Забытые людьми, в надежде, что нас не позабыли собственные Боги. Я слышала, что на востоке разграбили храм Яви. Разграбили, Свет, ты понимаешь? Поэтому если люди придут к нам с войной, мы будем биться до последнего вздоха. За себя, и может быть, за своего Бога. Светозар сглотнул, и внутри него расползался холод отчаяния. Была ли права Ясна или нет, но когда он двинулась дальше по тропинке, закутавшись в свою белую мантию, Светозар остался стоять на месте. Неужели… Неужели Боги их… Забыли?..

***

Когда я в следующий раз открыл глаза, в комнате было удивительно светло. Через не зашторенное окно заливало солнечным светом, и я, прищурившись, привстал с подушки. Палата пустовала, и только оставленная на столе книга напоминала о том, что здесь был кто-то. Воспоминания обрывками вспыхивали в голове, и мне потребовалось несколько минут, чтобы, наконец, понять, где я, кто я и почему именно здесь. Внутри все затрепетало от жгучего чувства ненависти, когда взгляд зацепился за книгу на столе. По вискам набатом звенело, что отсюда нужно выбираться, но тело оставалось все таким же непослушным и болезненным во всех местах. Чертова западня. На этот раз я аккуратно и медленно стягивал с себя лоскутное одеяло, и, наконец, смог осмотреть себя и ниже пояса. Без шуток, я больше похож на восставшую мумию, чем на человека. Бинтами были обвернуты буквально все мои конечности, местами под бинтами проступала кровь, и, видимо, сегодня мне должны сменить повязки. Преодолевая жуткое головокружение, я все-таки смог сесть на кровати и коснуться кончиками пальцев холодного пола. Это ощущение холода пронзило меня изнутри, и я поежился, однако, никакой одежды, что можно было накинуть на себя, в палате не увидел. Мне приходилось вертеть головой в разные стороны, осматриваясь. Палата не отличалась ничем от других таких же, в которых мне уже было счастье побывать. Серые стены, одно окно, вместе одной из стен – прозрачное стекло, через которого я мог наблюдать за коридором, а все, кто в коридоре, за мной. Прямо напротив моей палаты был сестринский пост, и девушка, видимо, заметила мои неловкие движения, вскинула голову. Я не мог ее разглядеть, перед левым глазом все сильнее расползалась пелена, из-за которой все предметы вокруг медленно теряли свои очертания. Я завалился на бок, уткнувшись лицом в подушку. Слабость была настолько сильная, что каждая мышца, напряженная, теперь дергалась и ныла. Неделя постельного режима дала о себе знать, да и раны, видимо, были серьезнее, чем я мог предположить. Дверь открылась с тихим шорохом, но я потратил все силы, чтобы сесть, поэтому все, что я смог – открыть глаз и скосить в сторону, пытаясь рассмотреть, кто ко мне вошел. - Тихон, ну что же вы делаете? – причитал женских голос над головой, и я почувствовал, как меня снова укладывают в постель, накрывая этим чертовым одеялом, которое меня обездвиживало не хуже кандалов или цепей. - Тихой, добрый день. – а это мужской голос. Медсестра смогла усадить меня в кровати так, чтобы я мог смотреть ровно перед собой, и занялась моей капельницей. Я с трудом сфокусировался и уперся взглядом в средних лет мужчину. На нем – дорогой костюм, явно пошитый на заказ. Коротко стриженные волосы русого цвета, тронутые на висках сединой. На затылке – чуб, и мужчина провел ладонью, пытаясь его уложить, но тот снова встопорщился, придавая ему небрежности и озорства. Но во взгляде читалось что-то другое. Мужчин смотрел слегка исподлобья, оценивающе скользя по бинтам, и мне даже стало неловко. Меня словно раздели и теперь готовят к препарированию, поэтому одеяло я подтянул как можно выше, закрывая грудь и почти подбородок. - Меня зовут Алексей, Алексей Белвласов. Это по моему поручению тебя вытащили с поля и положили сюда, в мою клинику. Ах вот оно что! Видимо, это тот самый отец Славы, про которого она вчера так сбивчиво говорила. Я продолжал смотреть на него, не моргая, и пока не собирался никак отвечать на его реплики. - Твое состояние улучшается с каждым днем, - мужчина перевел взгляд куда-то справа от меня. Видимо, там были мониторы показателей жизни. – Ты выздоравливаешь… Удивительно быстро. На последних словах от запнулся, и взгляд его стал еще более колючим и изучающим. Мужчина подвинул к кресло к кровати и уселся, закинув ногу на ногу, и теперь, при желании, я мог бы дотянуться до него и… - Я не люблю долгих вступлений, поэтому давай сразу к делу. Я знаю, кто ты такой, но ты не знаешь, кто я. Давай расскажу. Алексей поудобней устроился в кресле и махнул рукой медсестре, и та поспешно вышла из палаты, прикрыв за собой. Раздался щелчок, и я, наконец, посмотрел на Алексея единственным глазом, пытаясь выразить во взгляде все свое отношение к происходящему. - Не кипятись, приятель. – как только закрылся замок, Алексей сразу перешел на неформальный тон. Видимо, ему нравилось общаться со мной, как с немым, потому что все его реплики не требовали моего прямого ответа. Да и весь его вид говорил о том, что ты, мальчишка, слушай. А я буду долго и нудно говорить. Урод. - При сотрудниках клиники я не могу себе позволить общаться с тобой, как равный. Поэтому пришлось начать с официальных представлений. Еще раз повторюсь: я знаю, кто ты. Ты последний выживший наследник из рода Чернобога, Бога Нави. Много столетий назад Вас втянули в неравную бойню за нового Бога, и многие из твоих братьев и сестер тогда погибли. Война была ужасной, столько людей были сожжены просто за то, что отказались принять крещение. Кошмар, правда? Я нервно сглотнул. - Помнится, в истории рассказывалось о великом воине Светозаре, который плечом к плечу сражался и с Богами, и со своими сестрами в белых мантиях. Он погиб, вступив в бой с самим Князем, который и решил креститься и отречься от старой веры. Чем бой закончился не знаю, но, Князя в летописях более не упоминала, о а Светозаре так и вовсе… В общем, не суть. Ты – потомок тех самых великих воинов, тех самых Нави. Вас же так называют, да? Черные одеяния, длинный меч и серп, управление временем. Я все знаю, мой мальчик. Я хорошо вас изучил. - Зачем?.. – я не успел прочистить горло, поэтому голос прозвучал сдавленно, с хрипотцой, и Алексей невольно улыбнулся, ощущая, как его власть начинает меня продавливать. Прогибать. Но как бы не так. Все, о чем говорит этот человек… Да черт с ним, правда то или не правда, но он, смертный, как посмел ворошить те летописи? Их же все предали огню, как знак того, что закончилась эпоха Триады, и началась новая. Эпоха Христа, что принес с собой спасение. Спасение ценой целой культуры. Ненависть с новой силой разгорелась, и в груди словно опалилось жаром. Я невольно закашлялся, и, не успев прикрыть рот рукой, сплюнул кровь на белые простыни. Алексей нахмурился. - Может, тебе позвать врача? – взгляд такой участливый, но я нутром чувствую, насколько эта учтивость – грош цена. Я нужен ему живой, и, наверно, мне стоит понять, зачем, прежде чем я снова чертыхнусь. - Не стоит. - Тогда я продолжу. – Алексей расплылся в улыбке, словно никакого беспокойства и не было вовсе. – Так как уцелили единицы Нави, чтобы выжить, они стали прятаться среди обычных крестьян. Они сняли свои черные мантии, сложили мечи и серп, и стали притворяться, что живут жизнь. Нарушали свои законы о безбрачье, пили и курили, занимались тем, чем умели – охотой. В жены брали обычных женщин, но детей у них не получалось. Насколько я понял из летописей, продолжить род удалось только одному Нави – Ратибор, и то, по какой-то счастливой случайности. У него родилась дочь, волосы как смола, а глаза – светло-светло карие, почти янтарные. А вот этой части истории даже я не знал. Я вытаращился на Алексея, удивленно распахнув рот. - Он что… Его ребенок… От союза с послушницей Белобога? - Именно. – Алексей кивнул. – Но Ратибор не знал, что это девушка из храма Правь, ведь оставшиеся в живых, они тоже сняли свои плащи и сложили оружие. Почему родился этот ребенок – я сам не знаю, может, на то была воля Богов. Но вот что я еще знаю. Послушницы, сняв белые одежды и придя в деревни, предпочли все также жить уединенно от людей. Они выбирали самые старые пустые дома на отшибе поселения, и доживали свое время в одиночестве. Только лишь Варвара решилась на то, чтобы завести семью. Что случилось с остальными послушницами, я не знаю. Да и никто, наверное, не знает. Алексей подпер подбородок кулаком и отвернулся в сторону окна. Я всматривался в его профиль, отмечая удивительное сходство его и Семиславы. - Но, что самое главное, - продолжил мужчина, все также отвернувшись и отрешенно разглядывая пейзаж, - со временем Нави и послушницы Белобога совсем исчезли из уст людей. О них перестали говорить и вспоминать, только детей пугали за плохое поведение. В людской памяти остались только страшные истории, как служители Триады забирали детей из родных домой в свои храмы. И, насколько мне известно, эта традиция соблюдается по сей день. Правда ведь, Тихон? Алексей, наконец, повернулся ко мне и жадно всматривался в меня, словно пытаясь найти ответ на свой вопрос внутри меня. Я сдержанно кивнул. Да, это действительно продолжается по сей день. Богов не забыли, те немногие, кто продолжил служить Богам, спрятались глубоко в лесах и передавали свои знания из уст в уста. Нави забирали мальчиков в возрасте до десяти лет, забирали по одному, тихо и незаметно, и обучали ремеслу Служители Чернобога на протяжении всей жизни. Когда мальчишке исполнялось двадцать один год, его наставник передавал ему остаток своего времени и сил, и уходил. Мой наставник исчез, когда мне было девятнадцать. Он не закончил мое обучение, но успел передать мне время, что ему оставалось. Что с ним – я не знаю. Я искал его, честно искал первые пять лет, стараясь не предать его наследие, исправна вырезая нечисть, что с каждым годом все сильнее наводняла наш материк. И продолжал искать, по городам и деревням, но, как и было завещано, наставник исчезал бесследно. Его звали Руслан. И в той битве, из которой меня вытащила белокурая кудряшка, я искал именно его. До меня дошли слухи, что в очередной стычке на границе, один из подполов называл себя Русланом, носил исключительно черные одежды, и помимо огнестрельного оружия, всегда носил при себе серп. Так его и называли – Серп. У меня была надежда, что я смогу отыскать его там, на поле битвы, но война – это не место для поиска того, кто заменил тебе родителей. На войне нужно убивать, и в той приграничной стычке, почти убили меня. Мы попали под артобстрел, и наше командование растерялось. Нам не отдали приказ покинуть позиции, и мы сидели там, в роще, прикрываясь кустами и отстреливались автоматами по артиллерии. Смешно, до колик в боку, как смешно. - Это правда. Нави до сих пор существуют, и мы… Мы исполняем волю двух Богов. Так мне объяснял наставник. Что Беллы, так мы их стали называть, оступились, и Белобог от них отвернулся. Поэтому наша общая обязанность, сохранять баланс, была нарушена. Поэтому стало так много войн, потому что черное и белое перемешались в серый. - А сам ты как думаешь? – внезапно спросил мужчина. Я пытался найти ответ внутри себя, но ничего не выходило. Я не знал, что и думать, потому что всю мою жизнь меня обучали быть тенью человека, следовать по пятам и оберегать, ведь человек, даже если позабыл своего Бога, все равно свят. И жизнь его священна, и пусть Беллы давно растворились в толпе, смешав свою кровь с кровью человека, и позабыв свое учение, им также нужна наша защита. - Я… Я не знаю. Меня обучали, как воина, у нас не было уроков философии. Мой наставник передал мне почти все свои знания, и теперь я… - А силу свою он тебе передал? – в глазах Алексея зажегся огонек, и я поежился. Слишком уж в лоб был этот вопрос, и мне пришлось прикусить язык, в голове взвешивая, что я могу сказать. - Да, это часть ритуала инициации в Нави. Наставник передает своему ученику и силу, и время. Когда придет время, ко мне тоже придет ученик, и когда ему исполнится двадцать один, я смогу провести тот же самый обряд. - А может ли Нави передавать свое время другому человеку? - Да, может, но совсем немного. Мы можем немного продлить жизнь какого-либо человека, но при этом сами теряем в два раза больше. То есть, если я отдаю кому-то год своей жизни, сам теряю два. Но Нави не практикуют это, наше время нужно нам самим. Ведь помимо того, что мы помним наших Богов, почитаем их, мы еще и… Я запнулся, не зная, поверит ли Алексей в то, что я собираюсь сказать. Но мужчина одобрительно махнул рукой, прося продолжить. - В общем, Триада – это Явь, Навь и Правь. Три мира, в каждом из которых правит свой Бог. Но когда пришел Христос, люди позабыли об этой простой истине, и в Явь стали прорываться души из Навь и Правь. Вера людей ослабила те зыбкие границы, чтобы были между мирами, и если раньше, когда Нави и Беллы были сильны и могущественны, мы почти не охотились. Сейчас же Явь кишит духами, которые… Нет в них ничего хорошего. Задача Белл была в том, чтобы переправлять светлые души к Белобогу. Нави занимались тем, что охотились на злых духов и переправляли их обратно в мир мертвых. Сейчас же, когда Белл нет, Нави занимаются и тем, и тем. Точнее… Мы не можем отправить светлую душу к Белобогу, потому что он не наш Бог. Поэтому все души мы отправляем к Чернобогу. - То есть в ад? - Нет, это не ад. Навь – это мир мертвых, упокоенных душ. Для нас не существует, как для вас, понятия Ада и Рая. - А что происходит с душами, которые вы не переправляете? - Они реинкарнируют. Явь – это вам привычный мир, с городами, домами, животными, работой или учебой. Поэтому душа, застрявшая между мирами, начинает скитаться по Яви и, в конце концов, когда душа наполняется тьмой человеческих грехов, она становится злобной тварью. Для таких, как они, мы используем Серп. - Да, это я знаю. – Алексей потер руки, будто бы замерз. Возможно, разговоры о мертвых и правда слегка остудили его пыл, и в глазах уже не скачет тот бешеный огонек, когда он спрашивал про мою собственную силу. Но на мое удивление, Алексей не попытался даже возмутиться тому, какую ересь с точки зрения Завета, я несу. Все души сами отправляются либо в Ад, либо в Рай, зависит от того, как душа прожила свою жизнь, и какие творила дела. В нашем же писании, Боги сами забирали души к себе. И не было ничего страшного в том, чтобы отправиться к Чернобогу, хотя он и считался злым и темным. Не зря Нави носят только черное, и меч их сделан из редкой черной стали, и только серп – из серебра. К какому бы Богу не отправилась душа, там она обретает покой. На меня навалилась усталость. Я откинулся на подушку и прикрыл глаз, слушая, как Алексей притоптывает ногами, видимо, размышляя о моем рассказе. - Наверно, нам на сегодня хватит. – я почти провалился в сон, когда голос вернул меня обратно в реальность. – Я пришел для того, чтобы рассказать тебе то, что знаю. Я хотел… Я хотел сказать, что не стоит меня считать врагом или дураком. Я спас тебе жизнь, чтобы дать шанс все исправить. Ты мне нужен, Тихон. А я нужен тебе. Я криво усмехнулся, но не в силах задать главный вопрос. Зачем я ему нужен? - Я надеюсь, что очень скоро ты окончательно поправишься, и я смогу посвятить тебя в дело всей своей жизни. Ты даже не представляешь, как я счастлив, что нашел тебя. Алексей встал с кресла и двинулся в сторону выхода, но замер на пороге. - К слову, Семислава передавала тебе также скорейшего выздоровления. Она больше не сможет тебя посещать, но, надеюсь, ты преисполнен благодарности. Ведь это она нашла тебя там, под деревом. Мужчина вышел из палаты, и дверь закрылась с тихим шорохом. Семислава больше не появится. Наверно, оно и к лучшему. Интересно, Алексей в курсе, кто его дочь? Ведь я просто не могу спутать эти глаза ни с чем другим. Настолько яркие, янтарные, словно бы изнутри горящие светом. Глаза Беллы. Какая ирония. Возможно, она последняя из своего племени. Хотя мы, Нави, забросили попытки искать своих сестер среди живых достаточно давно, и все летописи о них датируются едва ли пятнадцатым веком. Уцелел ли кто-то из них? Возможно, ведь глаза Славы говорят сами о себе. Но знает ли она сама, кто она такая? Вряд ли, иначе бы она не вела себя так беспечно. Кажется, я вообще не уверен, что она в курсе, кто я и чем занимается ее отец. Она сказала, что явилась в Белоозеро, чтобы своими глазами посмотреть на того, ради кого отец так старается. Что ж, она поглядела. Даже с поля боя вытащила. У меня к ней были вопросы, и, наверно, на языке привкус желчи не от того, что от усталости меня снова стало мутить, а от обиды. Жаль, что эта девчонка больше здесь не появится. И, судя по тону ее отца, вряд ли я сам смогу до нее достать. А чтобы сделал Руслан на моем месте? Во рту стало совсем кисло, я сглотнул и, кажется, стал проваливаться в сон. Я думал о Руслане, и что, вероятно, очень глупо себя повел, рассказывая совершенно незнакомому чужому человеку тайны ремесла, но… Алексей не выглядел, как совсем плохой человек. Но ощущение собственной ошибки прочно засело в глотке. Чернобог, спаси мою душу.

***

Семислава сидела за столом, крутя карандаш между пальцев, и пытаясь прочитать строчку уже который раз. Отец прилетел рано утром, и, даже не спустившись на завтрак, сразу отправился в больницу. Ничего другого от него и не стоило ждать, однако когда девушка попыталась выйти из дома на прогулку, консьерж учтиво ее попросил вернуться в комнату. Иначе он будет вынужден доложить Алексею Игоревичу, что Семислава сбежала, и тогда им двоим не поздоровится. Что ж, отец, кажется, разозлился. И снова, другой реакции от него не стоило даже ждать. На что она вообще рассчитывала, когда сорвалась одним днем за тысячи километров, обманом сбежав из дома? Отец держал ее под замком с самого детства. Домашнее обучение, бесконечные няни и самые лучшие наставники и учителя, гора игрушек и сладости каждый день, хоть до обеда, хоть после. Лишь бы дочка не скучала, лишь бы была довольна, лишь бы… Лишь бы что? У Семиславы не было реальных друзей. Все детство она провела то дома, то в больнице, и чаще собственных родителей, она видела свою сиделку-медсестру, которая ухаживала за ней. Девушка не помнит, чтобы часто болела, но почему-то постоянно оказывалась в больничной палате с капельницей в руке, постоянно сдавая анализы и изучая старые фолианты книг про старославянские племена. Отец лишь изредка появлялся в ее детстве, либо принося новые игрушки, так, будто откупался от собственной дочери, либо приводя новых учителей, которые с остервенением впихивали в маленькую белокурую головку знания по всем предметам. Матери она не помнит совсем. Девушка перевела взгляд с учебниками и фотографию в рамке. На ней изображена молодая пара – ее отец, Алексей, и ее мать, Алёна. Женщине на фотографии едва ли было тридцать лет, у нее золотистые косы до лопаток, яркая улыбка и живые глаза светло-карего цвета. Фотография отвратительного качества, но Семислава знала, что она – вылитая копия собственной матери. Словно бы данная взамен. Мать умерла при родах. Врачи не смогли ничего сделать, когда встал вопрос – мать или ребенок, отец выбрал ее. Семиславу. У девушки не было претензий к отцу за его выбор, ведь это глупо, она бы и была сейчас здесь, если бы тогда тяжелое решение не было принято. Но будучи единственным ребенком, наследницей отцовского состояния, она все никак не могла взять в толк… Почему ее отец так укрывает ее от всего мира? Что плохого, ходи она в школу, как все? Почему она не может завести друзей, ходить в кино, покупать всякие безделушки, и вообще жить? Став постарше, она-таки задала этот вопрос отцу. Это был редкий вечер, когда они ужинали вместе, сидя рука об руку. Еле они в тишине, пока Семислава, совсем уж изъерзавшись на стуле, не выпалила: - Папа, а почему я не хожу в школу, как другие дети? Алексей замер, и, отложив вилку, выпрямился в спине, словно по струнке. Он молчал, будто подбирая слова. - Это что, такое изощренное наказание? - Нет. – отец с мягкой улыбкой повернулся к дочери и потрепал ее по макушке. – Просто только дома я смогу дать тебе то образование, которое требуется, чтобы ты смогла встать во главе компании вместо меня. К сожалению, я так и не смог найти для тебя той школы, в которой ты бы смогла получить достойный уровень знаний. - Но я ведь могу ходить и в обычную школу, а после заниматься с учителями? – продолжала Слава. - Нет, дорогая. Тогда ты будешь слишком сильно уставать. Плюс ко всему, ты моя дочь, а у моей компании достаточно конкурентов, которые только и хотят, что отобрать наш бизнес. Я не могу себе позволить подвергать тебя такой опасности. Девочка поджала губы. Ответ ей не понравился, отец, как всегда, ничего не говорит прямо и понятно. Но ощущение, что ее обманывают, засело глубоко в груди. И сейчас, сидя за очередным учебником, Семислава также по-детски поджала губы и нахмурилась. Отец все еще не вернулся из больницы, куда сегодня поехал к Тихону. К странному мужчине, или может парню, из-за количества бинтов и изрезанному осколками лицу, она так и не смогла определить, сколько ему лет. А в палате не было привычной больничной карты. Она знала лишь его имя, запомнила его голос, и знала, что он очень нужен отцу. Она перевела взгляд на окно, и хмыкнула про себя, что хотя бы решетки не догадались поставить. Ее комната находилась на третьем этаже дома, и Слава задумалась, что, может, она все-таки улизнет? В романах, которые время от времени ей тайком приносил консьерж, принцессы сбегали из башни, связав простыни и спускаясь по ним вдоль стены. Она огляделась и с сожалением поняла, что даже если она и сможет где-то найти достаточное количество постельного белья, подвязать его можно будет разве что о трубу отопления, которая всем своим видом не внушала доверия, что сможет выдержать вес взрослого человека. - Ох… - Семислава откинулась на стуле и запрокинула голову, уткнувшись взглядом в потолок. Ощущение, что она словно птица в золотой клетке, зудело и чесалось. В голове крутились планы побегов, но каждый из них заканчивался либо тем, что она срывается и падает с третьего этажа (и попадает в отцовскую больницу, что, собственно, и является ее конечной целью), либо отец застает ее врасплох и вообще отсылает обратно в столицу. Что ж, наверно, спасибо ему хотя бы за то, что просто запер в доме. Хотя это и не запер, он просто попросил консьержа не выпускать, попросил угрозами, зная, что Слава никогда не сможет навредить кому-то. Особенно тем немногим друзьям в лице их домашних. - Семислава, - голос отца раздался в дверях, и девушка вздрогнула всем телом, даже не заметив, как отец вернулся домой. - Отец, - она тут же вскочила со своего места. Отец выглядел уставшим, но довольным. В уголках губ замерли морщинки, и он смотрел на дочь, но взгляд его оставался пустым и даже отсутствующим. - Я рад, что ты все-таки осталась дома. Завтра ты улетаешь в столицу. Как твоя подготовка к экзаменам? – Алексей тряхнул головой и вошел в комнату. По-настоящему девичью комнату, в розовых тонах, которые терпеть не могла сама Слава. Когда-то это была ее детская, они с отцом каждое лето проводили в Белоозере, и, наверно, этот город был тем единственным местом, где Слава могла в полной мере ощутить себя свободной. Летом отец освобождал ее от постоянных занятий, но каждый месяц требовал с нее пересказ всех книг, которые были заданы на внеклассное чтение. Чем старше становилась Слава, тем меньше игрушек становилось в этой комнате. К пятнадцати годам в этой комнате осталась только кровать, письменный стол, большой гардероб. Но вот стены так и не перекрасили, хотя Слава и сама порывалась несколько раз. Под кроватью до сих пор стоят пыльные банки с белой краской, которой она хотела закрасить всю комнату. - Все в порядке, спасибо. Я уже даже выбрала университет, в который хочу поступить. Алексей удивленно вскинул брови. - Да, отец, я хочу учиться в университете. Ты не сможешь всю жизнь меня продержать… - Пожалуйста, не начинай. – отец перебил ее и поднял руки в примиряющем жесте, но Слава не успокаивалась. Скрестив руки на груди, она глубоко вздохнула и приготовилась выдать отцу десяток аргументов, почему получать высшее образование дома невозможно. - Отец, я все решила. Ты сам учил меня брать ответственность, взвешивать все за и против. Университет – это отличное место, где я, наконец, смогу научиться общаться с людьми и получать тот самый навык коммуникации. Как я по твоему смогу возглавить компанию, если из живых людей, общаюсь только с консьержем да тобой?! Алексей нахмурился и, поджав губы, кивнул. Слава продолжала. - Ко всему прочему, мне через месяц исполнится восемнадцать, а значит, я могу сама за себя нести ответственность. Я согласна, если ты захочешь приставить ко мне охрану, нанять личного водителя, да что угодно. Просто пойми, что я устала от этих бесконечных уроков. Что от них толку, если я не могу это применить на практике? Ты мне даже не даешь посмотреть на бумаги компании, чтобы я хоть поняла, достаточно ли хорошо меня дрессировали все эти годы. Она выпалила это на одном дыхании и, почти шепотом, добавила: - Я устала сидеть в этой клетке. Пожалуйста, отец… Алексей внимательно смотрел на дочь, и, в очередной раз поймав себя на мысли, что с каждым годом Семислава все больше и больше похожа на его покойную жену, кротко кивнул. - Я об этом подумаю. – сухо, как никогда. У Славы даже во рту пересохло. Не то от удивления, не то от страха. – Ужин подадут через час. Семислава растерянно кивнула, и, когда отец закрыл за собой дверь, обернулась на потускневшую фотографию в рамке. Она не испытала никакой радости от того, что отец согласился подумать. Хотя раньше, когда речь заходила о том, что учиться как все, отец наотрез отказывался и грубо переводил тему разговора. А сейчас ей, наконец, удалось добиться от него почти положительного ответа. Разве это не успех? Но Слава тяжело вздохнула, опустилась на стул, доставая из ящика ноутбук. Она хотела было поделиться хоть с кем-то этой радостью, но этого ощущения и не было. Было лишь пустота и то, что за нее давно все решили. Где будет учиться, где работать, как и где спать, от кого родит ребенка. И ей, совершенно романтичной натуре, воспитанной только на учебниках и романах классики, не нравилась такая предопределённость собственной судьбы. Стрелка настенных часов давно остановилась, и Семислава, хмыкнув что-то про себя, прикрыла глаза и вслушивалась в тишину комнаты. *** Меня зовут Тихон, и я – Нави, проводник душ в мир мертвых. Я – орудие моих Богов, и сколько таких, как я, осталось жить в Яви, мне неведомо. Вокруг сгущалась тьма, а тишина резала слух. Как будто бы все вокруг разом вымерло, и вся Триада погрузилась в сон. Даже Стрибог, кажется, забыл о своих обязанностях, и перестал гонять ветер, охлаждаемый зимним дыханием Марены. Мне стало как-то не по себе, и я огляделся, но до горизонта тянулось поле выжженной земли, и а в воздухе – металлический запах крови. Я снова стояла на ногах, ощущая тяжесть своего доспеха. Черная мантия струилась по спине, спускаясь к самым пяткам кожаных сапог, и, сделав пару шагов, я даже не услышал шороха. Словно бы звук в этом месте исчез совсем, и только собственное сердцебиение отдавалось в ушах. Это оглушало. Мне неведомо, где я, но под правой рукой у меня эфес меча, а под левой – серебряный серп, и я единственное, что я точно знаю – для меня здесь нет работы. В этом мире совершенно нет не живых, ни мертвых, ни даже тех, кто застрял на границе двух миров. - И что я здесь делаю? – собственный голос показался чужим, и в этом месте, где тишина приобрела какой-то совершенно абсолютный характер, слова разнеслись над полем. А над моей головой пронесся ворон. Его крылья рассекли воздух и птица, спикировав на ближайшее дерево, уселась на ветке и смотрела на меня слишком уж разумным взглядом. Только сейчас я понял, что вижу мир двумя глазами, и, чуть приглядевшись к ворону, я увидел, что его перья слегка подернуты серебром. Ворон был седым. И, судя по поэтому, старый. Птица не отрываясь смотрела на меня, переступая с лапы на лапу, и, наверно, чего-то от меня ждала. - Ну и? – я обхватил эфес меча, и с вызовом взглянул на ворона. Ворон с серебряными крыльями, очевидно, промолчал. - Замечательно, так тому и быть. – удивляясь собственной беспардонности, я развернулся и двинулся в противоположную от дерева сторону. За моей спиной была маленькая березовая чаща, совсем голая и слишком серая. Воздух в ней словно был сперт, и мне казалось, что очертания деревьев дрожат. За спиной раздалось «Кар!», и ворон, все также в полной тишине, слетел с ветки и устремился мне в спину. Я едва ли успел бы увернуться, и птица вцепилась острыми когтями в плечо, разрывая черный кожаный доспех. Плечо пронзила боль, а птица и не думала отпускать, только лишь поглубже вцепившись в меня. Ее пронзительное «Кар!» почти разорвало мои барабанные перепонки. Безумно махая руками и вопя от боли, и почти ухватился за крыло, как ворон в тоже мгновение отпустил меня и полетел в березовую чащу. А через мгновение вспыхнул огонь. Как будто кто-то уронил спичку в очень сухое сено. Огонь трещал, вылизывал деревья, сжигая их в пепел. Ворона слышно не было. Я отступил на шаг, но в спину мазнуло тяжелым горячим дыханием, и я резко обернулся, выхватывая меч из ножен. - С мечом да против огня? – хмыкнул ворон, почему-то говоря человеческим мужским басом. - Ты кто? Что это за место? – я обхватил меч двумя руками, будто вот-вот готовый броситься на птицу, которая едва ли доставала мне ростом до щиколоток. Ворон несколько раз взмахнул крыльями, и спиной я ощутил, как огонь разгорается все сильнее. Еще немного, и он перекинется на сухую траву поля. - Всему свое время, мой мальчик. Но против огня мечом не ходи, глупо это. Ворон издал последнее «Кар», и, взвившись в небо, перестал быть досягаем человеческому взору. я ошалело крутил головой, прикидывая, где же я смогу спрятаться от беспокойной стихии. Но вокруг – лишь тишина, лишь поле, и огонь трескает последнюю березу, словно та была его десертом. Я обернулся, прикидывая, сколько у меня времени. Возможно, если бежать очень быстро… И тут мир треснул. Картинка мира пошла по швам, распадаясь на мелкие куски. Я ощутил, как земля под ногами начала разъезжаться, и в отчаянной попытке рухнул вниз, не выпуская меч из рук. Поле раскололось, словно тонкий лед по весне, и я воткнул меч в землю, стараясь удержать себя на одной из «льдин». От того места, куда воткнулась черная сталь, пошли мелкие трещины. Но мир вокруг продолжал хаотично разваливаться, и я увидел, как обрушилось небо. Прямо на взятую в плен огнем березовую рощу. Увидел, как поле ходит ходуном, так, словно под землей – невидимые сильные волны. Меня начало тошнить, а в воздухе запахло гарью и пепел застилал глаза. Я сделал глубокий вдох… И очнулся. Все тело ломило. Это был всего лишь сон. Какой-то чертовски странный… Сон. Небо обрушилось, а огонь пожирал березу. И этот ворон… Что он там сказал?.. - Не ходи с мечом на огонь? – мои губы пересохли, и слова вырвались хриплым шепотом. Я повернулся к окну, пытаясь угадать время, и, видимо, была ночь. В палату проникал лунный свет, едва задевая мою кровать и уходил дальше лунной тропой в коридор. Я проследил взглядом и уперся в настенный часы, часовая стрелка которых замерла на четырех часах. И не было слышно стандартного хода механизма. Минутная стрелка замерла в своей последней секунде.