Триада [Рабочее название]

От нас мало что осталось. Человечество обрело свою религию в лице одного Бога, и необходимость в нас словно бы… Отпала. Вместе с верой в старых богов, разумеется, ведь теперь все связанное с нами и нашими покровителями – ересь и богохульство. Смешно. До колик в боку как смешно. Но новый Бог пришел не с пустыми руками. Он пришел вместе с войной, и сейчас, сидя под старым дубом, я наблюдаю выжженное поле. Трупы лежат, иссыхают, и уже нет тех, кто помог бы душам перейти в мир иной. Потому что нет больше этого «иного» мира, теперь есть Ад и Рай. Небо налито свинцом, и тучи проседают под тяжестью, вот-вот излившись дождем. А я продолжаю сидеть на холодной сырой земле, не в силах пошевелиться, последний бой отнял у меня почти все. Оружие, зрение и силы. - Эй, ты! – кто-то вполне ласково пинает меня в плечо, и я, морщась, пытаюсь повернуться к говорящему, но тело отказывается слушаться, словно прибившись спиной к дубу, я и сам стал им. - Живой вообще? – этот кто-то, чей голос похож на детский, присаживается передо мной на корточки и всматривается. Наверно, мое лицо залито кровью, и моей, и врагов. Я чувствую, как волосы прилипли к вискам, а рваная рана на губе пульсирует. - А-а… - во рту пересохло, и из моего рта вырывается хоть какой-то звук, больше похожий на предсмертный хрип. Я открываю глаза и, сквозь пелену, вижу совсем еще девчонку. У нее золотистые кудряшки, выбивающиеся из-под капюшона, совсем еще детские пухлые щеки и руки с дрожащими пальцами. Девчонка качает головой, встает и исчезает где-то за моей спиной. Я попытался встать, но стоило мне только чертыхнуться, как всего меня пронзает боль, отстреливающая где-то в затылке. Аж в ушах звенит. Сколько-то времени проходит. Вряд ли много, много времени я бы просто не выжил. Словно вода сквозь пальцы, я чувствую, как жизнь из меня вытекает. Я ранен, я беспомощен, и последнее, что я запомнил – золотистая кудряшка из-под капюшона, мелькнувшая прямо перед моим лицом.

***

Примерно IX век. - Братья! Братья по оружию! Вокруг костра сидело много мужчин, и веселая пляска огня отражалась тенью на их лицах. Сидеть в капюшонах, скрыв глаза, в этом обществе считалось верхом неприличия, поэтому сидя в кругу, каждый с интересом рассматривал своих соседей. В основном своем это были рослые мужчины, кажется, слегка за тридцать. Некоторые лица украшали шрамы, кто-то отращивал бороду, а совсем еще юные – их было меньшинство – по-детски серьезно хмурились и пытались выглядеть старше, чуть приподнимая плечи. - Светозар, Богов ради, ближе к телу! Я тащился сюда с края северных земель не ради того, чтобы погреться у костра. В толпе одобрительно хмыкнули. - Знаю, друг мой, - Светозар, самый старший из присутствующих, поднял руки в примиряющем жесте. На вид ему было слегка за пятьдесят, но его седая коса до пояса и такая же седая борода говорили о том, что он сильно старше. - Тогда чем мы ждем? Ради чего ты нас всех созвал? - Братья! – достаточно громко, чтобы перекричать толпу, начал Светозар. – До меня дошли слухи, что местный князь возжелал отказаться от нашей веры. Политика, видите ли, просит его принять крещение и христианство. В повисшей тишине был лишь лес и костер, все также задорно трескавший поленья. - Значит ли это, что мы должны вмешаться?.. - Чернобог прогневается! Он накажет отступника! - А как же наши храмы?.. - Что будет с послушниками?.. Мужчины сыпали вопросами, перебивая друг друга и подхватывая. Кто-то вскочил со своего места, взметнув полы черного, словно ночь, плаща, и тут же вступал в спор со своим соседом. Светозар тяжело вздохнул. Что и ожидалось, случился полный балаган. Мужчина коснулся пальцами висков и прикрыл глаза, делая сначала глубокий вдох, затем выдох. Он считал про себя до десяти, выжидая, когда шум немного уляжется, но толпа возмущенных служителей и не думала замолкать. Его сосед, Третьяк, еще совсем молодой, от возбуждения подскочил на своем месте и дернулся было в сторону самых жарких споров, но наступил на край плаща Светозара и начал неловко заваливаться в бок. Светозар почти по-кошачьи зашипел на мальца, отдернул полы черного одеяния, и поднял руку раскрытой ладонью, призывая к тишине. Призыв был проигнорирован. - Братья! – Светозар рявкнул так, что показалось, даже костер немного притих. В лесу снова воцарилась почти мертвая тишина. - Братья, нам неведомо то, что происходит в людских головах и делах. – мягко начал Светозар. – И чтобы эти люди не придумали вновь, наш путь остается прежним. Я осмелюсь Вам напомнить, кто мы. В чем наша цель. И почему мы продолжаем существовать несмотря на то, что наши образы давно существуют только лишь в легендах. Светозар смотрел на каждого. И каждый в этот момент ощутил на своих плечах тот груз ответственности, что возложили на них, когда те были еще совсем детьми. - Мы явились в Явь, дабы здесь оберегать род людской, провожать их души и не дать им забыть своих Богов. На нас было возложено проклятие Чернобога, проклятье временем, чтобы здесь, в Яви, мы могли как можно дольше оберегать триаду от падения. Что будет, если человек забудет своих Богов? - Но что же нам делать, Светозар? – голос справа от костра прозвучал тоскливо и почти отчаянно, на что Светозар лишь махнул рукой. - У меня нет ответа, друзья. Для этого я и собрал нас всех, чтобы вместе, мы смогли найти решение. Мы не можем выступить против человека, но и дать ему отречься от истинной веры тоже не можем. Возможно, нам нужна будет помощь наших сестер из мира Правь, но они уже много столетий избегают нас, как прокаженных. - Не мудрено, - хмыкнул тот самый мальчишка, что чуть не надорвал плащ Светозара. – Они знать нас не хотят после всего, что было. И помощи от них тоже ждать не придется. Они закрылись в своих монастырях да милостыню просят, сами уже, наверно, забыли свое учение. - Не сметь! – голос Светозара сотряс воздух, словно раскат грома. – Они – наши сестры, Ратибор, и война осталась в прошлом. Все служители Нави притихли, опустив головы, и, словно в трансе, каждый сам в себе, размышляли только о том, как же им теперь поступить. Как быть? Ведь если человек забудет своего Бога, то… Нет, еще никто и никогда даже помыслить не мог о том, что будет, если забыть своего Бога. Это было страшнее любого греха, и посему даже те, кто находился к этим Богам ближе всего, не могли представить себе будущего без праздников всей триады, без подношений Чернобогу и Белобогу, без молитв и спасения тех душ, что уже, кажется, никогда бы не выбрались из тьмы. В глухой ночи темный казался особенно черным и зловещим. Светозар присел и, опершись локтями в колени, положил подбородок на сложенные в замок пальцы. Мысли в его голове то жужжали, словно осиный рой, перебивая сами себя, то, словно под воздействием собственной магии времени, замедлилось до скорости загнанной кобылы. «Темные времена будут, Светозар. Не дай Чернобог тебе до них дожить» - яснее других вспыхнуло напутствие его наставника.

***

Очнулся я сам не знаю когда. Внутренние часы говорили, что проспал я всего пару часов, но. Приоткрыв глаза, я обнаружил себя в темной комнате, освещенной одной лишь напольной лампой. Правый глаз продолжал видеть лишь черноту, и, дернувшись, я резким движением сел в кровати и прикоснулся кончиками пальцев к тому, где должен был быть глаз. Повязка. Всего лишь марлевая повязка. Я закрыл левый глаз, не совсем понимая, как мне ориентироваться в пространстве. Мир вокруг словно был подернут дымкой, мебель в комнате словно дрожала, и в горле мгновенно образовался кислый ком, готовый вот-вот вырваться наружу. Но я себя держал в руках, сжимая и разжимая кулаки. Видимо, резко двигаться мне еще рановато, вот мир и начал плясать перед глазами… Ах. Глазом. Я осмотрелся вокруг себя, медленно крутя головой то вправо, то влево, и обнаружил помимо себя в комнате еще окно, рядом с ним – стол и стул, а в стуле – ту самую блондинистую кудряшку, которую запомнил последней. Она сидела ко мне лицом, подперев голову кулаком, а с колен соскальзывала открытая книга. Тогда, в бреду, после боя, я почему-то решил, что она ребенок. А сейчас, в полумраке комнаты, я с интересом разглядываю девичье личико с курносым носом и острым подбородком. Видимо, она спала. Моя спасительница. Ах, как же это романтично – было подумал я, но осекся, вспоминая, что уж кому-кому, а мне романтика в жизни вряд ли светит. Я попытался скинуть с себя одеяло, но в безуспешной попытке лишь запутался ногами, а обе забинтованные руки только мешали, чем помогали. Ругнувшись сквозь зубы, я попытался еще раз, но лишь сильнее запутался, сам не понимая, почему ноги меня так странно не слушаются. Словно бы их налило цементом изнутри, и пошевелить даже пальцами ног требовало каких-то немыслимых усилий. И, видимо, я все-таки громко ругался и шипел, потому что златовласая кудряшка вздрогнула на своем месте и книга-таки окончательно сползла с ее колен, завалившись на бок. Оставалось надеяться, что девочка запомнила, где остановилась. - О, ты проснулся. – Без тени страха пискнула она, и я поразился, насколько ее голос почти по-детски высок и выразителен. - Кажется, да. Девушка широко улыбнулась, сверкнув зубами с выступающими вперед верхними зубами и щербинкой между ними, и я, не сдержавшись, улыбнулся в ответ. Губа неприятно заныла, и я вспомнил, что был весь залит кровью, большая часть которой, видимо, была моя. - Меня зовут Семислава, но прошу, зови меня Слава. Родители с ума сходили по необычным именам, а я вот их восторга не разделяю. – протараторила девушка, поднимая книгу и кладя на столик, а затем подходя к кровати. Единственным глазом я смог разглядеть на ней простые брюки, рубашку и, заметив только сейчас, белый больничный халат. Она деловито взялась за трубку, что втыкалась в мою вену, и пробежалась пальцами до регулятора дозы. - Если тебе все еще больно, я могу прибавить лекарства, и ты уснешь. – с полуулыбкой сказала она, окидывая оценивающим взглядом. Я отрицательно помотал головой и дотронулся пальцами до повязки на глазу. Взгляд Славы стал каким-то… - Когда мы тебя привезли, твой глаз… - Она запнулась, словно подыскивая слова. – В общем, врач, который тебя оперировал, был занят тем, чтобы зашить все дырки на твоем теле, а только потом зрением. Он сделал, что смог, но гарантии, что зрение вернется, нет. Я кивнул. Что ж, наверно, это меньшее, чем я смог отделаться. Если уж врач смог меня «зашить», и я еще в состоянии сам дышать, то уж научиться жить с одним глазом я точно смогу. Да, воин теперь из меня никакой, но… Я попробовал пошевелить ногами, но тяжесть в них никуда не отступала. - Слушай, я немного в одеяле запутался… Ногами… Не могла ли ты… - Слава кивнула и аккуратно поправила мои ноги. Ее касания либо были абсолютно невесомыми, либо я их просто не мог почувствовать. - Твои ноги словно побывали под гусеницами танка. – она хмыкнула. – Может я и преувеличиваю, но Владимир ругался очень долго, говоря, что ему пришлось тебя чуть ли не по кускам собирать на операционном столе. Как ты не помер от кровопотери – вообще загадка. Для Славы может и загадка, а вот я прекрасно знаю, почему я так и не смог умереть прямо там, в бою, под тем дубом. Не то чтобы у меня дух крепкий, или тело как у супермена, но не без сверхъестественного тут не обошлось. Вслух я об этом говорить не стал, лишь виновато улыбнулся, через секунду вновь скривившись от пульсирующей боли в ссадинах на лице. Даже улыбаться и то, тяжело. - В общем, я рада, что ты живой. И даже говорить можешь. – Слава снова уселась в свое кресло, и теперь смотрела на меня почти снисходительно. – Нам очень повезло, что мы тебя нашли, Тихон. На самом деле, когда я тебя увидела под тем деревом… В общем, честно скажу, я испугалась. Ты ведь понимаешь… Она осеклась, словно что-то хотела сказать, но в последний момент передумала, оставив в воздухе висеть отвратительную паузу. Я непонимающе переводил взгляд то на нее, то на свои забинтованные по плечи руки, и снова на нее. Слава поджала губы, смотрела внимательно, и опять подбирала слова. - Где я? – вопрос очевидный и давно крутящийся на языке, но, судя по тени, пробежавшей по милому личику Семиславы, не самый удачный. - Ты в госпитале. - В каком я городе? - Белоозеро. - Та-а-ак. – видимо, мое лицо стало слишком глубоко-задумчивым, потому что Слава тут же вскочила со своего места и подскочила ко мне, видимо, в надежде, что сможет что-то… Остановить? Я дернулся раньше, чем она попыталась подкрутить капельницу и вырубить меня. Ноги совсем не слушались, и вместо точного движения, получилось смазанное дерганное, от чего тренога с капельницей со свистом рухнули на пол прямо перед курносым носиком, но этой секунду ее замешательства мне хватило, чтобы схватить девушку за запястье и притянуть к себе. Мир вокруг снова пустился в пляс, и внутри меня все словно оборвалось, а потом разом стало подниматься вверх, застревая где-то в глотке. Глаза Славы оказались ровно напротив моих, и, о удивительно, они были… Янтарные. В тусклом свете лампы они кажутся темнее, но ее лицо сейчас настолько близко, что я просто не мог ошибиться. О Боги пощадите, как же ей не повезло. Но в ту секунду, когда мои пальцы крепко сжали тонкое девичье запястье, в воздухе словно заискрило электричество. На мгновение стало тяжело дышать, и даже сквозь повязку, я словно видел синие разряды статики, ощущая всем телом, как меня начинает переполнять какой-то силой. Неведомой, разрушительной, кристальной, такой, что от нее хотелось спрятаться, лишь бы не владеть. Слава, видимо, ощущала что-то похожее, потому что в ее широко распахнутых глазах явно читался страх. Даже скорее ужас, и ее начинало трясти, словно бы она соприкоснулась с оголенным проводом. - Пусти. – она дернулся в попытке отстраниться, но я держал крепко, даже несмотря на усиливающуюся боль, что растекалась горячим оловом по всему телу. Ее голос, и до того казавшийся неестественным, стал совсем уже высоким. В ее голосе сквозила мольба. - Не пущу. Мы поклялись, помнишь? – я говорил сквозь стиснутые зубы, боясь, что если открою рот шире, то просто не смогу сдержать стон. - Тихон… Я… Я не понимаю, о чем ты… Говоришь… - Она жалобно пискнула, когда я дернул из последних сил и оттолкнул. Ощущение силы, наполнившее меня за секунду, мгновенно покинуло меня. Разлилось вокруг в атмосферу, сжигая последние синие разряды. Комната все еще кружилась, и перед моим ограниченным повязкой взором вспыхивали яркие круги, кружились, нос защекотало от подступающей тошноты. Сердце шумно билось в груди, отдавая эхом где-то в ушах, и, даже вспоминая все дыхательные практики, я не мог успокоиться. - Я не понимаю… Мне сказали, что нельзя говорить с тобой. – Слава будто бы всхлипнула, но ее голос сейчас был тем самым единственным, за что я смог ухватиться и хоть как-то удержать себя в сознании. – Мне сказали, что ты не должен знать где ты, пока окончательно не придешь в себя… Прости, я… Я правда не знаю почему ничего. Знаю, что ты из очень древнего рода. Знаю, что ради тебя мой отец не пожелал денег и отправил целый отряд, чтобы тебя вывели живым с полей. Знаю, что ты им зачем-то очень нужен, и что от тебя зависит что-то важное.. Что-то про… -Пророчество. – я выплюнул это слово, и вместе с ним, на белоснежном белье появились капли крови. Слава прижимала руки к груди, и смотрела огромными янтарными глазами, а я был не в силах ответить ей также взглядом. Что-то внутри меня клокотало от ярости. - Но я не очень верю во все эти пророчества, хотя мать в детстве заставляла меня учить историю и легенды… Говорила, что это очень важно, и что… - она замолчала вновь, наконец, отведя глаза и уставившись в стену. – Отец запретил мне приближаться к Белоозеру, но я не смогла удержаться и не посмотреть сама, ради чего мой отец почти всю жизнь провел в библиотеки и спускал кучу денег. Поэтому я тут, и ты тут… Отец здесь будет завтра. Кстати, ты проспал почти неделю. Последние слова привели меня в чувства, и я, позабывшись, взглянул на Славу с удивлением. Неделю?! Я прислушался к собственному телу, стараясь игнорировать жгучую боль в груди, и сосредоточиться на своем внутреннем ощущении временной петли. И когда мне, наконец, удалось, я ощутил пробежавшее время, как песок сквозь пальцы, и отсчитал почти восемь день. Сегодня начинается девятый. Черт. Я устало прикрыл глаз и откинулся на подушки. Слава очень осторожно, тихо шаркая больничными тапочками, подобралась к кровати и поправила капельницу. - Давай я… - Нет. – Я сразу понял, что она хотела предложить. - Не стоит, я и сам смогу уснуть. Она кивнула, и, забыв забрать книгу со стола, молча вышла из комнаты, погасив свет. Я остался в тишине, разглядывая серый в темноте комнаты потолок, и пытаясь собрать все мысли воедино. Бой. Неделя. Собрали по кускам. Янтарные глаза. И это странное ощущение силы, когда я прикоснулся к Славе… О Чернобог, за что ты надо мной так шутишь?..