Я - хаос.

— Волнуешься? — они идут неспешно, минуя центральную площадь и городской парк. На улице по-летнему жарко, мелкие бисеринки пота на висках блестят у обеих куноичи. Сакура раздражённо проводит тыльной стороной ладони по лбу, смахивая капли, бросает беглый взгляд на Ино и ждёт ответа на свой вопрос. Ино лишь пожимает плечами. — Не особо, — на самом деле, она понимает, что Сакура имеет ввиду. Как-то так сложилось, что у них возник конфликт интересов, хотя и это неправильно. Скорее, просто возникли сложности в понимании происходящего. Как бы там ни было, обе помнили, что прежде всего, они остаются друг другу близкими людьми. Потому, старались быть максимально честными и осторожными в выражениях. База развед.отдела находится ближе к полигонам, там где обильное количество деревьев и теней. Здание окружено заборами и витой колючей проволокой, а ещё печатями, дозорными и другими необходимыми мерами безопасности. На подходе двое дозорных на воротах кивают и молча пропускают их вперёд. Встречают так же молча, в звенящей тишине они доходят до точки назначения: зияющего темнотой коридора, в котором заключённых по пальцам пересчитать. Ино на мгновение колеблется, прежде чем сделать шаг вперёд, но все же решается. В темноте сложно разглядеть хоть что-нибудь, но ей и не надо, Ино знает это место как свои пять пальцев. Не было бы ошибкой сказать, что по сути, значительную часть времени своего детства и юности она провела именно тут. Сначала просто коротая время, а затем обучаясь клановым техникам и допросу в частности. О том, что допрос это искусство, она узнала от отца. О том, что мозг таит в себе то, что неизвестно даже его хозяину, она узнала сама. Отец показал ей основы, дал опору, показал на что смотреть первым делом. Сама же она со временем научилась преобразовывать собственные знания и получать информацию, которую кроме неё не смог бы достать никто. Ино пробирала дрожь всякий раз, когда отец смотрел на неё с нескрываемой гордостью. Ничто так не полнило сердце радостью, как осознание, что она смогла быть дочерью такой, о которой отец и мечтал. Теперь его не стало, война забрала своё, выигранная, она всё же отняла самое дорогое. Слова что он сказал перед смертью порой всё ещё звучали в голове, отдавая пустотой куда-то в грудь. Наверное, потому она и перестала появляться в штабе, без него сюда приходить было невыносимо. Ибики-сан не говорил ничего, но в его суровом взгляде иной раз светилось понимание и он не давил, несмотря на то, что работы значительно прибавилось. Сегодня было её первое появление тут после окончания войны и со дня смерти отца. Три месяца назад она клялась, что не сделает сюда и шагу, а теперь шла сквозь темный коридор, рукой любовно оглаживая холодные стены. Это место, несмотря на мрак, кровь и чужие страдания, было её родным. У одной из дверей Сакура остановилась, замер и джонин сопровождавший их. — Ты уверена? Послушай, если это ради меня то не стоит, — очередную попытку отговорить Ино прекратила просто качнув головой. — Это не только из-за тебя. Это в большей степени из-за меня. И ведь не соврала. Если говорить обстоятельно, вспомнить об амнистии, о том, что человеку свойственно ошибаться и есть такое понятие, как человеческий фактор, то ей, как шиноби Листа, должно быть чуть более лояльной и непредвзятой. На то она и шиноби, ниндзя, куноичи, что решила вершить правосудие и идти по стопам своих предков, служивших этой деревне не одно поколение. Загвоздка в том, что как раз потому-то так свербит в груди. Как смеет эта чертова деревня, во славу которой клан Яманака отдал слишком многое, просить её о снисхождении. Всё равно что вырвать сердце, а именно так всё и случилось, и затем слёзно умолять о прощениии. Отец, Иноичи, был не просто отцом для неё. Она делила с ним и горести, и радость. Надёжнее плеча в этом мире не было, на его плечах она могла плакать, могла радоваться и грустить. Отец был опорой, стержнем. Исполин, даривший нерушимую надежду. Отец подарил не только жизнь, научил её жить, показал важность сердца и разума, вразумил все тайны. Он был самым близким другом, товарищем, соратником. Единомышленник. Именно от него её мировоззрение брало своё начало. И с его смертью, с этим ужасающим осознанием, её собственное сердце будто замерло. Словно осталась одна лишь оболочка, а внутри выжженная земля, ни один росток не пробьётся. Ино всё ещё отчётливо помнила боль от потери сенсея, но она и представить не могла, что боль от потери отца будет превосходить её в тысячи раз. В пустой дом не хотелось возвращаться. Лицо матери, внезапно осунувшееся, иссушенное, пугало. Чувство вины сдавливало плечи, заставляя голову опускать всё ниже при встречах с ней. Будто бы Ино в то мгновение могла на что-то повлиять. Мама старалась держаться, улыбалась, нежно гладила по волосам, но так ни разу не смогла переступить порог отцовского кабинета. Ино тоже не могла, замирала у порога испуганным зверьком, и сбегала, глухо рыдая в подушку. Словно на перепутье, Ино была ни живой, ни мёртвой. Бесцельно бродила по дому в те редкие мгновения, когда не находилось работы или её заставляли отдохнуть. Полноценный сон давно потерял значимость, она бредила то во сне, то наяву по ночам. Сны больше казались воспоминаниями войны, короткой, но самой кровопролитной за всю историю шиноби. Будто яркие вспышки, она раз за разом видела во сне смерти то отца, то Неджи, то Шикаку-сана. Видела Асуму, а вместе с ним и Куренай, которая почему-то тоже погибла. Снова и снова петля страха и отчаяния затягивалась на шее, ночь стала испытанием. Во всём этом, утопая в собственном отчаянии и боли, мозг будто пытался выкарабкаться, и не найдя ничего лучше, стал искать виновных. Ино помнила тот момент, когда её отряд возвращался домой. Чоджи и Шикамару тащили на себе бессознательных Саске и Наруто. Какаши-сенсей волочился следом, и Ино могла поклясться, что до госпиталя он дошёл лишь благодаря силе воли. Смотря на него, её сердце разрывалось на куски, жалость заполняла нутро, а собственная боль отошла на задний план. Сенсей смотрел на неё виновато, будто бы он нёс ответственность за деяния своего некогда товарища, которого она, к слову, волокла на себе. Сакура мельтешила между пострадавшими, включая человека, который едва ли должен был выжить. Обито лишь раз пришёл в сознание, взгляд его устремился сначала на Какаши-сенсея, затем на неё, а после, он снова отключился. Ино едва ли была тогда в состоянии что-либо анализировать и делать какие-то выводы. Едва дотащив Обито, сама она рухнула рядом с ним и очнулась уже в собственном доме спустя два дня. Осознание накрывало постепенно, медленно и безысходно. И в моменты острого отчаяния, сердце покрывалось чёрными пятнами, а в мозгу набатом билось лишь одно: «Это всё его вина». Учиха Обито, человек, причинивший ей боль несоразмерную ни с чем, был обязан принять всю тяжесть её горечи на себя и молча стерпеть. Так она решила, понимая, что пора прекращать этот ад на земле. Это болото из отчаяния, ненависти и злости. Ей хотелось, чтобы он испытал ту же боль, но затем Ино вспоминала, почему Учиха всё это начал, как он жил и что довелось ему пережить, вспоминала, что он оказался марионеткой в чужих руках, и чернота в сердце делалась нетерпимой, удушающей. Невыносимо осознавать, что мстить некому и не с кого спросить за собственную боль. Когда умер сенсей, Шикамару сделал всё чтобы его смерть не сошла с рук убийцам, она знает, что останки Хидана гниют в лесу Нара. Лишь после отмщения Шикамару обрёл покой и она понимала теперь его, в самом деле. О проекте Сакуры, психологическая помощь пострадавшим от последствий войны, она узнала первой, естественно. И, как ни странно, решилась быть первым добровольцем. — Ксо, это на пользу нам обеим, — великодушно заметила Ино, когда Сакура в сотый раз спросила её: «Всё ли будет нормально?». На самом деле, результаты были колоссальные. На пятнадцатый день терапии они, едва веря глазам, стали замечать положительную динамику. Весь процесс контролировала как сама Сакура, так и Цунаде-сама. Они отслеживали все показатели, ведя записи настолько подробно и детально, что перечитывая, у Ино попросту не оставалось сомнений в правильности своего решения. Терапия состояла обычно из тщательно подобранных вопросов и некоторых заданий, условием являлось то, что сама Ино должна быть откровенна максимально. В итоге, всё это действительно возымело успех. Сон стал продолжительным, сны умеренно тревожными, а собственное состояние более стабильным. За полтора месяца прогресс был очевидным, однако сложности всё ещё были. Важный фактор который и являлся триггером её состояния, Учиха Обито был жив, относительно здоров, и даже поживал в более менее сносных условиях. Ино не могла винить или злиться на других. В конце концов, тот факт, что Шестой Хокаге его товарищ, как и Наруто, влиял на многое, в частности на людей. Мало кто испытывал к нему что-либо схожее с тем, что чувствовала она. Большинство его боялись, но мало кто действительно ненавидел и даже больше. Ино не могла обижаться на Сакуру, Наруто или Какаши-сенсея, которые старались поддерживать Учиха. Не могла винить Шикамару, который, казалось, и вовсе забыл о том, от чьей руки погибли их отцы. Она не могла злиться, не имела права, и обижаться тоже не могла. И всё же нутро разъедало горькое разочарование, потому что со своим горем она оказалась одна, лицом к лицу, не способная справиться с чувствами. Все они, словно предатели, были готовы простить Учиха, сострадая и сочувствуя ему. А теперь, чтобы научиться жить снова, чтобы двигаться дальше, ей предстоит встретиться со своим ужасом, со своей болью и ненавистью лицом к лицу. Когда тяжёлую и массивную дверь открыли, она замерла на пороге, сама не зная, чего ожидала увидеть. Быть может прикованного в наручи, скрюченного в болезненной позе человека. Вероятно, она хотела бы увидеть, в каком мучительном и затруднительном положении он находится. Может быть тогда, нутро разъело бы отчаянное удовлетворение, как знать. Однако всем неосознанным ожиданиям не суждено было сбыться. Учиха Обито сидел в углу своей камеры, на мягкой циновке, в чистоте и сухости, вопреки ожиданиям. Ни крыс, хотя их тут отродясь не водилось, ни мучений в виде голода и холода. Он сидел, уткнувшись затылком об холодную стену, одно колено было согнуто, а рука вальяжно покоилась на нём. Весь он выглядел расслабленно как-то, спокойно. Её тут же обдал праведный гнев, который едва нашлись силы сдержать. Чакра в венах полыхнула, заструилась и разбушевалась, что не укрылось от него. Обито посмотрел на неё ничего не выражающим взглядом, проводил глазами, пока она входила внутрь и стягивала с себя плащ. Опустил колено, складывая ноги так, будто готовиться медитировать, и нахмурился. Ино оглядела бледное исполосанное лицо, глаза и взъерошенные волосы, и нахмурилась в ответ, садясь прямо на пол напротив. Из-за риннегана казалось, будто его глаз мёртвый. Ни движения зрачков, ни колебания света в них нет. И только осознание, сколько проклятой силы несут в себе эти чёртовы глаза, останавливало от того, чтобы не ткнуть кунаем в него. Опять же, всё ради деревни. Как ни крути, а враги не дремлют. Одна война закончена, но нет гарантий, что не начнётся другая. К счастью, его другой глаз, в котором сейчас вихрем кружились три томоэ был куда более живым и осознанным. Как только дверь за ней закрылась, его шаринган отчего-то тут же активировался, и побояться бы ей, но она почему-то была уверена, что он не причинит вреда. Даже если Ино захочет убить. В конце концов, после долгих разглядываний и раздумий, он сказал: — Здравствуй. Хрипло, устало и тихо.