Побег

Вадим поправил фуражку, надел темные очки. Перезарядил пистолет. Взглянул на себя в зеркало заднего вида, усмехнулся — ну какой из него итальяшка — и вышел из машины, взяв дешевый бульварный роман. Дальше все прошло четко по плану: он свободно поднялся в отделение, кивнул двум дежурившим у лифта сотрудникам и направился к палате. Спиной ощутил, как полицейские — настоящие полицейские, не то что он, ряженый, — переговариваются, глядя ему вслед, и между лопаток чешется от их взглядов. Ничего, есть еще минута, прежде чем до них дойдет. Схватив с вешалки белый халат, предназначенный для посетителей, он зашел в палату, и на миг время остановилось. Олег лежал в постели, сливаясь по цвету с простыней, из вены торчал катетер, но, как Вадим и рассчитывал, зонды и трубки уже убрали. Грудь его едва вздымалась, лекарство, стекая из капельницы, убывало. Вадим закрыл за собой дверь, и тогда Олег чуть повернул голову, скользнул по нему мутным взглядом. Вадим думал, что он не узнает, но Олег приоткрыл рот, словно собираясь произнести его имя, брови его чуть дрогнули. Но ждать, скажет ли он хоть что-то, было уже некогда; двое полицейских, охранявших пособника русского дьявола, вскочили со стульев — подтянутые ребята, один уже потянулся к кобуре, а второй — к рации. Вадим выстрелил сначала в того, который собирался поднять тревогу, дальше — в оставшегося. Все заняло пару мгновений, глушитель съел звуки, но тела рухнули с грохотом, повалили стулья. — У кого ключ? — спросил Вадим и бросил халат и книгу в ноги Олегу. Олег дернул подбородком в сторону того, который хотел стрелять. Вадим обшарил его карманы, вытащил магазин из пистолета, наконец нашел ключ от наручников. Отстегивая похудевшую, бледную руку Олега, он скороговоркой произнес: — Прикинься трупом, договорились? — Легко, — сипло прошелестел Олег. — Только этим и занимаюсь… — Он глубоко вдохнул и закончил будто из последних сил: — В последнее время. Едва кольцо наручников слетело с его запястья, он вытащил из катетера на вене иглу, положил руку вдоль тела и закрыл глаза. Вадим торопливо сбросил синий китель и белую портупею, избавился от голубой рубашки и форменных брюк. Остался в белой майке и черных слаксах, надел белый халат — так запутает показания возможных свидетелей: то ли полицейский прошел, то ли врач, вроде блондин, а может, и русоволосый… Вытащив из-под головы Олега подушку, Вадим натянул одеяло ему на лицо. Так, теперь разобраться, как стопоры этой койки работают… — Шапку сними, — просипел из-под одеяла Олег. Вадим невольно усмехнулся — даже полумертвым все подмечает. Он сбросил фуражку, наконец разобрался с колесиками койки и, освободив ее от стопоров, покатил к двери. Поставил чуть поодаль, задев одно из тел на полу, и приоткрыл дверь. Позвал на неплохом итальянском: — Парни, сюда! Те двое, которые были у лифта, и так уже направлялись к нему, а теперь ускорили шаг. Один достал пистолет, и Вадим отступил вглубь палаты, прижался к стене. Как только первый полицейский ворвался, Вадим схватил его за шею и выстрелил, тело швырнул в сторону. Так же поступил и со вторым. Вытолкал койку с Олегом в коридор и неторопливо направился к лифту. Вот и все, делов-то… Он стянул одеяло с ног Олега, чтобы оголить ступни и, потянувшись к кнопке вызова лифта, будто невзначай склонился к нему и прошептал: — Только бирочки на большом пальце и не хватает, а так будто и не дышишь. На миг его пробила тревога: что, если и впрямь не дышит? Но Олег пошевелил большим пальцем ноги, и Вадим с улыбкой выдохнул. Показалось вдруг, что все по-прежнему, и они, продумав всю операцию, выполняют задуманное без сучка без задоринки и планируют, как потратят деньги. Двери лифта распахнулись, Вадим втолкнул внутрь кабины каталку и нажал на кнопку минус первого этажа. — Куда едем? — подал голос Олег. — В морг, — ответил Вадим. Приоткрыв лицо Олега, он спросил: — Ты идти можешь? Тот дернул уголком обескровленных губ. Выглядел он скверно: запавшие глаза, землистый цвет лица, заострившиеся скулы и кончик носа. В последний раз Вадим видел его полным жизни, на пике формы, он часто улыбался и глаза его сияли; а теперь действительно походил на труп. — Не вставал ни разу после операции, — нехотя сказал Олег. — А ссать как? Олег поморщился и закрыл глаза. — Ты скажи, если у тебя под одеялом полная утка, — пошутил Вадим. — Завали, а? Ты тут откуда вообще? Лифт остановился, и Вадим снова закрыл ему лицо одеялом — как удобно, что можно не отвечать. Он выкатил каталку, положил книжку между дверей — попробуйте теперь дождаться кабину, неудачники, — и повез Олега по длинному коридору. На нижнем этаже было значительно холоднее, и руки под тонким синтетическим халатом тут же покрылись мурашками. Планировку подвала Вадим изучил так досконально, что шел к комнате, из которой забирали покойников, словно к своей спальне. Пару раз ему встретились то ли врачи, то ли медбратья, он каждому спокойно кивнул, и никто не помешал ему продолжить путь, хотя сверху уже наверняка били тревогу — не могли они не заметить, что пациент исчез из палаты, оставив после себя четыре трупа. Вадим толкнул очередную дверь, запер ее и остановился. — Все, пупсик, скоро будем дома. Олег приподнялся на локтях. Руки у него подрагивали. Он огляделся. — Вад, это еще что такое? — А чего тебе не нравится? — изумился Вадим. — Вон все какие красивые лежат… макияж, укладка, кофточки новые… Олег обалдело обозревал два гроба и лежащих в них старушек. Вадим же открыл копией ключа, любезно предоставленной медсестричкой пару дней назад за небольшую мзду, черную дверь, к которой подъезжали катафалки. Оглянулся на Олега, еще раз прикинув его возможности, и вытащил из кобуры пистолет. Протянул его Олегу: — На. Два выстрела. — И, не удержавшись, скорбно добавил: — Сначала убей меня, а потом уже и сам. Олег сердито ткнул его рукоятью пистолета в плечо, и Вадим невольно рассмеялся. Знакомая хмурая складка на лбу, его наивная готовность принять на веру любую шутку, вот только удар совсем слабенький, да и пальцы дрожат, и едва ли он сможет нажать на курок. — Ну-ка, Волчик, — мягко сказал Вадим, пытаясь запретить себе жалеть исхудавшего, чудом выжившего Олега, и подсунул одну руку ему под колени, а вторую — под спину. Он, к его чести, не стал сопротивляться, хотя после их печального расставания — а вернее, ухода Олега по-английски, — Вадим опасался, что тот строптиво откажется от помощи. Но, видимо, какие-то крупицы здравомыслия у Олега остались, несмотря на все, что он натворил по указке чокнутого рыжего. Вадим подхватил его вместе с простыней, с одеялом, удивляясь, какой Олег легкий. Пушинка, а не мужик с ростом метр девяносто… Он удобнее взял его, прижимая к себе, и Олег неожиданно склонил голову, лег виском на плечо Вадиму и закрыл глаза. Тогда дошло, насколько же он слаб и как храбрился, поддерживая разговор, хоть и ощущал смертельную усталость — отлученный от капельницы, впервые за месяц вытащенный из палаты. — Потерпи, Волчик, — тихо сказал Вадим. — Скоро отдохнешь. Олег вздохнул, но ничего не ответил. Вадим вынес его на улицу. Олег тут же поморщился от громких звуков: у главного входа больницы выла сирена, от соседних дворов прорывался гомон голосов, недалеко по трассе носились машины. Вадим ухитрился открыть заднюю дверь седана, не потревожив Олега, и как можно аккуратнее уложил его на сиденье. Олег, морщась, держался то за живот, то за грудь, вздрагивал и покрывался бисеринками пота, но наконец улегся, согнув ноги в коленях, и повернулся на бок, обняв одеяло, словно игрушку. Дышал он тяжело и со свистом. Вадим торопливо снял халат, схватил с переднего сиденья красную кепку доставщика пиццы и, заведя мотор, тронулся. Их никто так и не остановил. Ни пока они выезжали по узким улочкам на трассу, ни когда гнали по мосту, ни когда сворачивали на дорогу по направлению к Мольяно-Венето. Радио жизнерадостно трещало на итальянском. Вадим спустя час остановился, чтобы сменить машину — на платной парковке ждал шустрый мерседес, — и не успел он выйти из авто, а Олег уже сидел на краю сиденья, свесив босые ноги на улицу, касаясь пальцами асфальта. Закутавшись в одеяло и простыню, он дрожал от холода, хотя солнце пекло нещадно. Вадим присел перед ним на корточки, пряча тревогу под развязной ухмылкой, и спросил: — Ты под одеялом совсем голенький? Олег попытался усмехнуться. Вадим коснулся ладонью его лба — весь в холодном поту. Протянул ему бутылку воды, и Олег жадно выхлебал все до капли. Хотел было сам пройти три шага до соседней машины, но его тут же мотнуло в сторону, и Вадим, подхватив его, довел и вновь уложил на заднее сиденье мерса. Поправил одеяло, укрывая Олега, и случайно дотронулся до его колена. Он ни разу не видел Олега в таком плачевном состоянии. Помнил, как бледность разливалась по его телу от кровопотери, знал, как он мечется в бреду от температуры под сорок, но чтобы так быстро угасал и не мог и шагу ступить… Вадим выдохнул, пытаясь не позволить ярости затопить его, залить все вокруг красным. Иначе он отправится на штурм тюрьмы, чтобы собственными руками убить рыжего, который даже сейчас ухитряется сверкать на первых полосах газет, и журналисты почти не прячут восхищения перед diavolo russo. Он сел за руль и оглянулся на Олега. Тот лежал, едва дыша, и голые колени торчали из-под одеяла по-особому трогательно. Вадим не глядя протянул назад руку, коснулся ноги Олега и пообещал: — Мы скоро приедем, и тебе станет лучше. …В домик, снятый в пригороде, Вадим внес Олега на руках, словно невесту, и положил на кровать. Он еще два дня назад купил лекарства по списку — историю болезни добыть было даже проще, чем ключ от морга. Сверился с часами и выдал Олегу две таблетки и стакан воды. Тот, с облегчением устроившийся на подушке, скривился: — Я думал, ты меня спасти решил, а не мучать. — Выпей, — сказал Вадим. Олег подчинился. В холодильнике ждал суп. Вадим разогрел его на электрической плитке и принес Олегу. Держа тарелку, с минуту посмотрел, как тот сражается с ложкой: рука дрожит, пока он несет ложку ко рту, срываются жирные капли на одеяло. Потом забрал ложку и стал кормить сам. Поднес ко рту — Олег отвернулся. — Просто оставь, — сказал он. — Я съем. В больнице нормально справлялся. — Тут стиралки нет, — ответил Вадим. — Поэтому, будь добр, веди себя как хороший мальчик и не заставляй меня каждый день стирать одеяло руками. Заляпаешь тут все, будешь жаловаться… Олег, — позвал он, поняв, что тот воспринимает каждое слово во штыки. — Пожалуйста. Я черт знает сколько денег уже потратил, чтобы тебя вытащить, я от таких людей ушел, что мне аукнется еще… Олег взглянул на него и холодно сказал: — Я тебя ни о чем не просил. — Вернуть тебя обратно? Олег стиснул челюсть так, что заиграли желваки. Через пару мгновений выдохнул и приоткрыл рот. Вадим ухмыльнулся, зачерпнул суп и поднес ложку к губам Олега со словами: — Самолетик залетает в рот… Олег, фыркнув, аж подавился. Процесс пошел легче. Куриный бульон, верил Вадим, очень питательный и легко усваивается, а после больничной еды должен мигом удовлетворить все потребности Олега в калориях. Тем более что суп получился неплохим, Вадим его попробовал, прежде чем угощать. Они быстро закончили с обедом, и Вадим опомнился: — Я про утку не подумал. Может, тебе, ну, тазик дать? Олег закатил глаза в такой знакомой манере, что у Вадима сердце сжалось. — Дойду сам. Штаны есть? Вадим молча отвернулся к шкафу. Конечно, есть. И штаны, и футболки, и трусы, и даже обувь. Он обо всем позаботился. Подготовился так тщательно, словно ему за это обещали золотые горы. Выждал достаточно времени, чтобы Олег восстановился и уже не нуждался в постоянном присмотре врача, но был еще слишком слаб, чтобы отправиться в камеру. Зашуршало за спиной одеяло, и он обернулся к Олегу, держа мягкие пижамные штаны в руках. Олег, откинув одеяло, опирался на кулаки, словно силясь встать. Дышал через рот. Впервые за этот день Вадим увидел его грудь — едва зажившие красные кляксы, болезненно горящие на бледной коже. Олег поднял на него взгляд, криво усмехнулся и, выдохнув, свесил ноги с кровати. Встал было — но сел обратно, низко склонив голову. Вадим подошел к нему, стянул белые просторные больничные трусы. — Ну хоть член он тебе не отстрелил, и на том спасибо, — хмыкнул. Олег вяло мотнул ногой. Вадим поймал его лодыжку — неужели всегда так остро проступали косточки? — и надел одну штанину, потом вторую. Олег встал, держась за его плечо, Вадим подтянул резинку штанов к его талии, поражаясь, как же он исхудал всего лишь за месяц. Олег навалился на него всем весом, обхватив плечи, и Вадим довел его до ванной комнаты. — Дальше я сам, — сказал Олег. — Ага. Сам грохнешься и голову о раковину расшибешь. Хватит хорохориться, а? Больше не встречая сопротивления, Вадим усадил его на унитаз. В тесной ванной комнате Олег до побелевших костяшек схватился за бортик ванной. Ноги его дрожали. Но он упрямо посмотрел на Вадима, без слов говоря ему выйти, и стал стягивать пижамные штаны обратно. Ладно, стоит похвалить его хотя бы за то, что согласился пописать сидя… Вадим вышел и притворил дверь, оставив небольшую щель. Прислонился к стене и стал ждать. А потом опять на себе перетащил совсем ослабевшего Олега на кровать, и тот проспал остаток дня, лишь изредка приоткрывая глаза и делая пару глотков воды. Вадим просидел в комнате до темноты, пристально наблюдая за Олегом, прислушиваясь к его дыханию, и к ночи все-таки решил, что, кажется, Олег с ним не умрет, а пойдет на поправку. На час Вадим решился его покинуть — надо и самому наконец поесть, а еще — принять душ; он и не заметил, что сегодня так сильно вспотел, пока носил на руках ослабевшее тело. Там, в госпитале, когда нужно было стрелять и быстро возить кровать на колесиках, он ощущал себя как рыба в воде, действовал четко и правильно; а стоило остаться один на один с человеком, который когда-то говорил, что любит его, как все сразу спуталось, сердце предательски пустилось в пляс, вегетатика нарушилась, и он, хоть и сохраняя твердость рук, внутри изволновался. Перед тем, как лечь на узкий диван в спальне, он проверил сводки полиции. Да, преступник пропал, но у них не было ни одной зацепки. Вот и хорошо. Он заснул под тихое дыхание Олега, провалился в неглубокое забытье. Сам себя спросил, плавая под слоем мутной воды: а дальше-то что? Через неделю? Месяц? Он однажды уже ушел, почти ни слова не сказав. Больше такого унижения Вадим не проглотит. Что делать? Как глупо было спланировать простенькую операцию по спасению и не подумать, как поступить после нее. Пока что он нужен Олегу, но сойдет и любая сиделка. Когда оставить его в покое? Когда он сможет самостоятельно добираться до туалета? Когда окрепнет достаточно для прогулки вокруг дома? Когда сам найдет себе новые документы и в один день просто пропадет? Под пеленой дремы вопросы казались стрелами, каждая проникала в тело и застревала, но ни одна из них так и не ранила, боли больше не было. Только глухое: вот же дурак, поскакал за ним, совсем как он — за своим рыжим… Сквозь сон пробился слабый зов: — Вад… Вад, спишь?.. Вадим разлепил глаза. Предрассветные сумерки. Четыре утра. — Нет, — ответил он и медленно сел на диване, ожидая, что попросит Олег. Тот, глубоко дыша, медлил. Наконец сказал: — Извини. — За что? — не удержался Вадим. Олег молчал. Вздохнув, Вадим ответил: — Проехали. Он ждал, что Олег заснет, но дыхание так и не выравнивалось, порой он с шипением втягивал воздух через рот. — Что не так? — насторожился Вадим. — Боль, — коротко ответил Олег. Вадим едва не застонал вслух от собственной глупости. Конечно. Таблетки он выдал, а капельницу не поставил. В больнице обезболивающее усыпляло Олега, скользя в вену, а здесь он остался один на один с искалеченным телом, с темнотой и молчанием, в котором так легко было нафантазировать осуждение. — Сейчас, — сказал Вадим и поднялся с дивана. Он направился в сторону кухни, но Олег опять его тихо окликнул по имени и добавил: — Не надо. Вадим, замерев в дверном проеме, помедлил. Повернулся и подошел к постели Олега, коснулся его лба — опять мокрый, даже волосы влажные от пота, весь горит. Постепенно за окном светлело небо, и Вадим уже мог разглядеть искаженные от боли черты лица. Олег коснулся его запястья и тут же уронил руку обратно на постель. — Все-таки надо, — решил Вадим. Он вернулся с пакетом лекарства и системой. Опустился коленями на свободное место в изголовьи постели, сдвинув вторую подушку в сторону, в полутьме вставил иглу в катетер на вене, поднял повыше пакет. Повертел головой, думая, куда его пристроить, и закинул на бра над кроватью. Вроде бы работает… Олег первые пару минут напряженно дышал, а затем расслабился. Прикрыл глаза и будто бы задремал, а Вадим так и сидел возле него до самого утра, пока солнце не залезло первым любопытным лучом в окно. …Они почти не разговаривали: Вадим видел, что все слова Олегу даются с трудом. Сказав фразу, он замолкал, сглатывал, словно боролся с собой. И голос его, удививший Вадима еще в больнице, не менялся: оставался тихим, сиплым, и не помогали ни теплый чай, ни отдых. Их по-прежнему не знали, где искать, а о существовании Вадима, должно быть, и не подозревали; из прошлой жизни не поступали тревожные звоночки, и он почти расслабился. Пару дней провел в доме, помогая Олегу есть, чистить зубы, перемещаться до ванной и обратно. Украдкой рассматривал его шрамы, поражаясь неаккуратности выстрелов. На третий день Олег попросил помочь ему принять ванну. Морщась, пожаловался: — Кровать такая чистая. А от меня воняет. — Брезгушка, — хмыкнул Вадим. — Уверен, что со всей этой красотой можно в душ? — Он кивком указал на скрытые футболкой отметины. Олег пожал плечами. — Хуже не будет, как считаешь? — Веревки из меня вьешь. — Ну-ну. Олег, уже не такого трупного цвета, как в первую встречу в больнице, лежал в кровати и глядел на него с полуулыбкой, будто забывшись. Вадим, удерживая его взгляд, пытался продлить это мгновение: самый обычный разговор, за которым даже нет чувства, что им надо обсудить что-то важное. Нет, все как обычно: один словил пулю или осколок, и нужно помочь. — Хорошо, Волчик, — произнес Вадим, чувствуя, что Олег устал от игры в гляделки. — Будет тебе ванна с пеной и лепестками роз. — Морскую соль не забудь. Для суставов полезно, — чуть шире улыбнулся Олег. Вадим заткнул ванну пробкой и открыл кран с теплой водой, чтобы Олег не замерз, снял лейку душа. Поставил на угол ванны мыльницу, достал мочалку. Потоптался немного, глядя, как вода наполняет ванну, и пошел за Олегом. Тот уже не вис на шее, а вполне осознанно переставлял ноги, но Вадим все равно придерживал его за спину — до сих пор случались приступы слабости. Олег говорил, что от обезболивающих голова дурная и координация ломается, но без них пока что тяжело заснуть. Вадим соглашался, что пока еще рано отменять лекарства. Он запоздало спросил: — А почему тебе все твои раны не заклеили чем-нибудь? Преступникам не положено? — Так я как раз ждал медсестру на перевязку, когда ты пришел, — сказал Олег. Они вошли в ванную, и Вадим быстро стянул с него штаны вместе с нижним бельем. Олег тяжело опустился на закрытую крышку унитаза и приподнял руки, помогая высвободить его из футболки. — В игольное ушко проскочил, — сказал он. Сидя голым, он смотрел на Вадима снизу вверх без тени смущения. — Иначе бы пришлось еще и ее убить. Он замолчал, экономя силы. Вадим, потрогав воду, помог ему лечь в ванну — маленькую для его роста. Убедившись, что Олег удобно расположился, Вадим быстро разделся до нижнего белья, опустился на колени на пол рядом с Олегом и под слабым напором воды из лейки душа намочил мочалку. — Держи, — сунул он лейку Олегу. Намылил мочалку как следует и начал с шеи. Олег послушно склонил голову, позволяя намылить и загривок, и спину, потом откинулся на бортик. Вадим потер его плечи и руки до самых кончиков пальцев, а затем стал осторожно мыть грудь подальше от шрамов. Олег пробормотал: — Я мог бы сам. — Давай без подвигов, ага? Вадим осторожно обошел красную кляксу чуть пониже ребер. Бедра, колени, голени. Стопы и пальцы. Ногти на ногах отросли, и их нужно было подстричь. Он отложил мочалку, протянул руки к Олегу. Тот понял и полил на них водой. Странно, подумал Вадим. Никакого возбуждения. Никаких чувств при виде нагого тела. Это потому что он болен и нуждается в помощи. А если вспомнить, какой он был незадолго до расставания, то внутри все окатывает теплой волной. Если вспомнить, как он охотно падал в постель, как игриво покусывал губы, дразня перед поцелуем, как он выгибался в пояснице, отдаваясь. А теперь — бледный и слабый лежит в ванне, весь в пене, и ждет, пока Вадим выдавит шампунь на ладони и вымоет ему голову. Затопила ненужная жалость. Вадим вспенил шампунь на его жестких волосах, помассировал голову. Олег прикрыл глаза. У него быстро отрастали борода и усы — а он всегда любил чисто выбрить лицо. Есть он стал сам, но столовые приборы вскоре начинали плясать в его руках, значит, никакого самостоятельного бритья. Он и сам это, наверное, понимал. Вадим потянулся за лейкой от душа и, держа ее одной рукой, второй смывал шампунь. Олег и сам стал помогать ему, но только левой — правую, подметил Вадим, ему больно поднимать, тут же хватается за плечо и морщится. Пока Вадим смывал пену, Олег подцепил пальцами ноги пробку и вытащил ее, вода стала убывать. Потянувшись за мылом, Олег попросил: — Можешь полить? И кивком указал на пах. Вадим направил струю воды и тактично отвернулся, позволяя Олегу спокойно вымыть самую интимную часть, хотя в той части Вадим бывал и руками, и членом, и даже языком. Потом он завернул Олега в полотенце и сказал: — Хочешь, побрею? Олег, взглянув на него, кивнул. Он снова сел на сидушку унитаза и, закрыв глаза, подставил лицо. Намазав его пеной для бритья, Вадим стал аккуратно снимать волосы. Придерживая за подбородок двумя пальцами, провел одноразовой бритвой по щеке, по линии челюсти… Олег едва дышал. От горячей воды его грудь и лицо раскраснелись, и выглядел он почти здоровым, даже лицо казалось уже не таким худым. — Готово, — сказал Вадим. Умылся Олег сам — с этим он вполне справлялся и в прошлые дни. Забравшись в постель, он с облегчением откинулся на подушки. Взглянув на его темные ресницы, на дрогнувшие веки, Вадим хотел было уйти на кухню, но Олег тихо позвал: — Вад… спасибо. Почему ты решил?.. Он не закончил, но Вадиму и так было ясно. Почему решил спасти? — Да ничего я не решал, — отмахнулся Вадим. — Все знали, с кем ты. Что ты делаешь. И я в том числе. А когда узнал, что ты едва живой, то просто сел в самолет и стал думать, как тебя вытащить. Вот и все. Он постоял возле кровати. Олег открыл глаза. — Я бы на твоем месте не стал. — Ну, тогда тебе остается порадоваться, что вот такой я великодушный. Олег прикусил губу. Он все смотрел, взглядом удерживая на месте, и в груди шевельнулось позабытое чувство. Вадим не врал ему, не увиливал: он действительно ни секунды не размышлял, стоит ли помогать. Прочитав в сети все подробности резонансного задержания рыжего психопата и его подельников, Вадим стал собирать вещи, готовить паспорта. Лишь когда купил билет, опомнился: никто из клана его не отпускал. Но все это перестало быть важным. Он улетел из страны, понимая, что нельзя бросить Волкова на произвол судьбы, какой бы скотиной тот ни был, нужно вытащить его из больницы, из лап полицейских, а что дальше — да какая разница, что будет дальше. Год назад Олег сам оборвал все нити, позвонил и сказал: я исчезну ненадолго. Дело есть. И исчез, как думал Вадим, навсегда. Потому что, как он понял через пару дней, он сбежал к своему старому-старому другу. Ага, другу… Вадим присел на край постели. Олег стянул полотенце с плеч, тряхнул головой. С отросших до непривычной длины волос сорвались брызги. Он внимательно посмотрел на Вадима и сказал: — Прости. Мне правда жаль. Но было бы хуже, если бы я тебе рассказал, и ты ввязался во все это со мной вместе. — Ага, помешал бы тебе счастливо воссоединиться с твоим рыжим, — хмыкнул Вадим. — Мы не воссоединились, — сказал Олег и чуть порозовел. Вадим развеселился. Вытащить этого дурака из когтей полицейских и врачей, чтобы обсуждать с ним его бывшего, — что может быть лучше? Порассуждать, почему не удалось трахнуть рыжего или хотя бы отсосать ему в качестве примирения. Ага, учись, Волчик: сначала делаешь минет, а потом просишь прощения, только такая последовательность, потому что иначе может не сработать… — Он не предложил тебе нырнуть к нему в постель, а сам ты не рискнул соблазнять нанимателя? — ухмыльнулся Вадим. Олег отвел взгляд. Надо же. А ему, наверное, действительно больно об этом вспоминать. Ведь он так долго убивался по рыжему, когда тот его бросил. — Вад, давай сегодня без обезбола, — тихо сказал Олег и потер горло, словно его веревка душила. — Ты спать не будешь. — Нет, будет нормально. Я чувствую. С тобой я быстро поправляюсь. Быстрее, чем в госпитале. Вадим с сомнением посмотрел на него. Олег вновь поднял на него взгляд. Вадиму казалось, что он считает его, как прежде, запросто, но смотрел в глаза — и ничего не понимал. Ни злости на рыжего, ни сожаления; ничего не было в этих глазах, лишь легкая грусть. Но Вадим тоже грустил бы, если бы его ожидала бессонная ночь в муках. — Ладно, — решил он и поднялся, подошел к шкафу. — Тебе трусы в горошек или полосочку? Он обернулся к Олегу. Тот улыбнулся. — Никаких не надо. Я второй месяц мечтаю без одежды поспать. — Так бы сразу и сказал, а то я для тебя стараюсь, труханы твои стираю. — Эй, я сам вообще-то, — Олег все улыбался ему. — Ну, с батареи снимаю и в шкаф перекладываю. Глядя на него, Вадим на миг перенесся в то недолгое время, когда они жили вместе и были даже, наверное, счастливы. Выключив свет, он выскользнул из комнаты. Принял душ сам, заглянул в спальню — тишина, Олег спит; вернулся на кухню и достал из холодильника бутылку воды. Вечерний зной уже спал. Он вышел на крыльцо, немного постоял, подышал ароматом разнотравий. Привычно хотелось курить, вот уже много лет рот наполнялся слюной при мысли о сигарете, выкуренной во дворе. Он прикусил костяшку указательного пальца, пытаясь обмануть мозг. Олег вот никогда и не пытался бросить, говорил: я с тринадцати лет курю, Вадь, поздно зожником становиться. И Вадим выходил с ним морозным утром на балкон подышать дымом, прижимался губами к его рукам, покрытым никотином. Издалека донесся звонок велосипеда, и ненадолго внешний мир проник в его замкнутое существование. Там, за дверью, спал Олег, и они оба не знали, что теперь друг с другом делать. Поэтому нужно чаще вспоминать, что за окном есть целый мир. А завтра неплохо бы сходить в магазин. Выйти из пряничного домика, пройти через калитку белого заборчика, отправиться пешком по узкой дороге, на которой две машины не разъедутся; пофлиртовать, быть может, с продавщицей. А потом вернуться, и Олег из свежих яиц приготовит ароматную яичницу с помидорами и беконом, Вадим сварит кофе, и они выставят столик во двор, чтобы позавтракать на природе… Вадима разобрал смех. Он беззвучно смеялся над собой, над нелепой фантазией, над Олегом. Но больше всего — над собой. Вернувшись в дом, он неторопливо почистил зубы, побрился, прокрался в спальню. Улегся на узкий диванчик, почти привыкнув к нему и к утренней боли в мышцах шеи от неудобного положения, и стал слушать дыхание Олега. Под него и задремал, а проснулся от тихого стона. Открыл глаза сразу же, как раздался жалобный звук. Выждал пару секунд. Олег перевернулся на бок и шумно выдохнул. Вадим приподнялся на локте, тихо позвал: — Волчик, ты как? — Норма, — ответил Олег, хотя по голосу ясно было — как никогда далек от нормы. Вадим встал и приблизился к нему, сел на пол возле изголовья, стал уговаривать поставить капельницу, а если не хочешь капельницу — то хотя бы таблетки, пара белых кругляшков — и ты проспишь до утра… — Ерунда, — выдохнул Олег. — Сейчас пройдет. Просто неудачно лег… Вадим нащупал его ладонь и коротко сжал пальцы. Потом коснулся лба, плеча… Не горит, как еще несколько дней назад, но все равно в испарине. Олег спустил одеяло до талии, вскоре натянул его обратно. — Посиди со мной, — взмолился вдруг. — Сижу, Волчик, сижу… Олег зашевелился, спуская ноги с постели, коротко сказал: — На кухне. Сил нет опять ворочаться… Он потянул за собой одеяло, собираясь накинуть его на плечи, но выронил, скривившись от боли. Вадим укутал в него Олега, поражаясь, как же он мерзнет в такую теплую ночь, и побрел с ним на кухню. Там, в темноте, на ощупь, усадил его за стол, сел напротив и сам. Попытался спрятать зевок, но Олег все равно заметил и совсем расстроился: — Прости. — Все нормально, Олег. Хотя нормально ничего не было: Олег прикусил ладонь, чтобы не застонать от боли. Тот Волков, которого знал Вадим, никогда не стонал, боль его злила и заставляла рычать; что же он чувствует теперь? — Хочешь чаю? Воды? — предложил Вадим, надеясь отвлечь его от мучений. — А выпить есть? — хрипло спросил Олег. — С твоей пригоршней таблеток? — засомневался Вадим. — Антибиотик пора отменить. Так что нормально. Вадим достал из шкафчика бутылку виски, налил в кружку — бокалов не было. Протянул Олегу и плеснул себе тоже. Чокнувшись, они одновременно выпили. Олег закашлялся — видимо, отвык, и обожгло горло. Алкоголь подарил Вадиму на миг вспышку тепла внутри. Ненадолго затихнув, Олег подпер лоб ладонью. — Что у тебя с голосом? — спросил Вадим. — Неудачная интубация. — И надолго это? — Не знаю. Со мной врачи особо не говорили. Давай еще. Олег подтолкнул к нему кружку. Вадим налил, пообещав себе, что на третий раз откажет, но Олег, выпив, больше не просил. Сидел, тяжело дыша. Одеяло соскользнуло вниз, на бедра. — Вад, мне жаль. Правда, — торопливо заговорил Олег, словно опьянев. — Брось меня. Я обуза. Деньги отдам. Отлежусь и потихоньку слиняю. — Ага, отдашь с процентами. Если хочешь, чтоб я ушел, плати в два раза больше. Олег коротко рассмеялся лающим смехом. Потер виски. Неужели и вправду от этой крошечной дозы опьянел?.. — Не заслуживаю твоей доброты. — Это точно, — согласился Вадим. — И все же… — Прости. — Хватит, ты уже… — Прости. Вадим стал терять терпение. Олег шумно выдохнул, откинулся на спинку стула. Вытер испарину со лба. Пробормотал: — Совсем дурной стал… — Пойдем баиньки, — велел Вадим. — Ночные посиделки кончились. Ты сам не свой. Он взял Олега за плечи и выругался. Тот за считанные минуты стал таким горячим, словно температура взлетела под сорок. Зачем только пошел у него на поводу и позволил пропустить прием таблеток… Вадим потащил его в спальню. Одеяло осталось валяться на полу. Вернувшись за ним, Вадим прихватил и оранжевую баночку с обезболивающим. Стал уговаривать. Укутал. Продолжил уговаривать. Градусника не было, но и без него ясно, что Олег далеко не в порядке. Даже подумал, что надо ему, как кошке, разжать челюсти и затолкать пилюлю прямо в глотку. Олег неожиданно ясно произнес: — Я могу вытерпеть. Извини, что побеспокоил. Надо отвыкать от лекарств. И затих. Вадим сидел рядом с ним с рыжей баночкой в руках, пока Олег не заснул. Потом тихонько ушел на кухню, прикрыл за собой дверь и сладострастно выругался. Что за чертовщина? С завтрашнего дня — строгий режим, никаких вольностей… Он достал виски, плеснул себе еще, немного подержал во рту, проглотил и отправился на диван спать. Встав утром, тихо ушел в ванную, переместился на кухню. Вспомнил, как Олег всегда вставал первым, даже если легли далеко за полночь. Олег просыпался, и после него в ванной пахло мятной зубной пастой — всегда мятная, никаких папайя-манго, и уж тем более не виноград; пахло одеколоном после бритья — что-то древесное, умопомрачительно вкусное на его щеках; с кухни всегда доносился запах кофе и еды — блинов, сырников, омлета, бекона… Олег готовил для них, для него. Он так любил готовить. Вадим поймал себя на том, что застыл над пустой сковородкой, и в ней медленно тает кусочек сливочного масла, а он по привычке думает об Олеге в прошедшем времени, словно тот умер, а ведь так год назад и казалось. Так и было, когда он позвонил, нервно сказал, что ему надо уехать. Задание. Какое задание? Не могу сказать, захочешь — узнаешь. Что случилось? Человек попал в беду. Он говорил общими фразами, на фоне падали в сумку вещи, вжикнула молния. Вадим тогда отошел от дагбаевских торговцев порошком под прикрытием шиномонтажки и выругался: ты, блядь, можешь нормально сказать, Олег, что за ребусы, там с тобой кто-то есть? Он ответил: никого, я должен кое-что сделать, и я не знаю, когда вернусь. После того разговора Вадим вернулся к парням с азиатским разрезом глаз, отчитал одного, погрозил другому, отписался хозяину. Вернулся домой, а Олег пропал вместе с вещами, вместе с его глупым кулоном. Несколько его футболок, домашние разношенные треники остались в шкафу, и Вадим от злости порвал их, а потом, к вечеру, немного пожалел. Он вскоре узнал все, что хотел. Разозлился еще больше. Попытался забыть, но Питер всколыхнули взрывы, и игнорировать то, что Олег вытворял по приказу рыжего психопата было невозможно. А потом рыжий его опять бросил, но на этот раз разбил сердце не только фигурально… Стоя над пустой сковородкой, Вадим вновь и вновь прокручивал те события в голове — слишком всколыхнули память ночные разговоры. А он ведь почти забыл. Вытеснил, потому что разбирала злость, что он оказался недостаточно хорош, что Олег сбежал к мудаку обратно. А сейчас — господи, какая ерунда. Сбежал и сбежал. Вот то, что едва не умер, — это действительно тяжело. И видеть его таким… Не было ни единого сомнения, что Вадим поступил правильно, сорвавшись к нему. Как бы ни ранил его Олег, все равно боль от его гибели была бы сильнее. Лучше быть несчастным здесь, с ним вдвоем, чем счастливым в другом месте и с другими людьми. Кусочек масла все никак не таял, и Вадим запоздало включил плиту. Он услышал шаги до ванной, плеск воды. Машинально навострил уши, но грохота от падения немаленького тела не было, так что, видимо, все в порядке… Вскоре Олег появился в проеме двери — осунувшийся, но вполне живой, в свежей футболке и серых трениках. Слабо улыбнулся, дошел до стула и сел. Выдохнул. Сказал: — Доброе утро. — Доброе, — отозвался Вадим. — Ты вчера буянить стал, понюхав виски, помнишь? Олег усмехнулся и посмотрел на свои руки, лежавшие на столе, словно ожидая увидеть в них стопку. — Больше не повторится. Мне лучше. Кажется, твой виски сотворил чудо. И душ. И ты. Он взглянул на Вадима обезоруживающим взглядом. Тот, почти не задумываясь, сделал шаг к нему, потрепал по отросшим волосам и почти начал движение — чтобы наклониться и поцеловать, а потом опомнился. Раздраженный на себя, отвернулся к сковороде, наконец разбил в нее несколько яиц. — Спасибо, — сказал Олег. — За все. — Прощаешься? — поинтересовался Вадим. — А что, похоже? — Очень. Спасибо за все, я пойду, — передразнил Вадим. Олег за его спиной встал, опираясь на столик — тот жалобно скрипнул на неровных ножках, — и сделал шаг к Вадиму. Даже не оборачиваясь, Вадим чувствовал спиной каждое его движение. Как он подошел еще ближе. И за секунду до того, как он положил руку на плечо, Вадим ощутил тепло его ладони. — Вад. Мне действительно жаль. Это было… как помутнение. Прости. Вадим обернулся к нему, нарочито нахмурился: — Говорил же — хватит этих “прости”, у меня аллергия на извинения. Садись, завтракать будем. Олег на миг прикрыл глаза, опустил голову, ткнувшись лбом ему в плечо, и вернулся за стол. С того утра все неожиданно пошло на лад. Олег с энтузиазмом ел, к нему возвращался нормальный вес, его больше не мотало при перемещении от кровати к туалету; да и на кухню он приходил все чаще. Они обошли домик кругом, и Олег подставил лицо солнцу, наслаждаясь его теплом. За неделю он восстановился лучше, чем за весь предыдущий месяц. Вадим только диву давался. Больше никаких ночных лихорадочных “прости”, никаких самоуничижительных речей, лишь изредка — виноватый взгляд. В очередной день Вадим, вернувшись из магазина, застал Олега на полу в спальне: сидел, привалившись к изножью постели, и смотрел новости. Там дискутировали двое то ли журналистов, то ли чиновников. — О чем спорят? — поинтересовался Вадим. Олег, встрепенувшись, взглянул на него. — Так… об экстрадиции преступника. Криво усмехнулся, и Вадим понял. Опустил пакеты на пол и сел рядом с Олегом. Двое все болтали на итальянском, болтали так быстро, что ни слова не разберешь; а потом их сменили кадры с Разумовским, окруженным толпой полицейских. Он шел в спецмашину, понурив голову, волосы сияли на солнце. Положив ладонь ему на макушку, один из полицейских заставил его нагнуться и залезть в автомобиль. И хоть вокруг друг друга теснили журналисты, выкрикивая вопросы, Разумовский так и не повернулся ни к одной камере лицом. Вадим глянул на Олега. Тот, посмотрев в ответ, сказал: — Тебе эта синяя форма шла больше, чем настоящим полицейским. Но, говоря, он явно думал совсем о другом. Ужин готовил Олег. Вадим купил продукты по его списку, а он колдовал над двумя конфорками сразу, и руки его больше не дрожали. Сидя за столом и листая список контактов — рано или поздно придется сняться с места, вновь включиться в работу, — он то и дело поглядывал на спину Олега, на завязанный бантиком фартук на его талии. Пахло стейком из лосося, розмарином, чем-то еще — Вадим не особо вникал, что готовит Олег. Знал, что будет вкусно. Видел, как ему нравится процесс, и сам начинал радоваться. Уже не обманывался: чувства его оттаивают по мере восстановления Олега, чем больше времени с ним, оживающим, — тем ярче разгорается пожар в груди. И даже если это ни к чему не приведет, то лучше запомнить его таким, чем до синевы бледным и не стоящим на ногах. — Вадим, — позвал его Олег, — почти готово. Открой вино, пускай подышит. Не отрывая от него взгляда, Вадим взял штопор, откупорил бутылку. Поднес пробку к носу, будто красуясь перед спиной Олега. Его резко окатило острое желание обнять, положить подбородок ему на плечо, заглянуть, что у него там в сковородке и кастрюльке, коснуться губами уха… Прикусив изнутри щеку, Вадим осек себя. Разлил вино по бокалам, Олег поставил две тарелки, одну — общую, с салатом, извинившись, что так — отдельных пиал нет, тут вообще с посудой скверно, Вадь… — Ерунда. Вот свечей не хватает на столе — это действительно жалость, — ответил Вадим. Они сели, и он поднял бокал: — За тебя и этот прекрасный стол. Олег фыркнул: — Этот скромный стол. Нет. За тебя. Он звякнул бокалом по бокалу Вадима и сделал небольшой глоток. — Удивительно похоже на свидание, — заметил Вадим, принимаясь за рыбу. На гарнир — картофельное пюре. Он не ел домашнего картофельного пюре вечность, кажется… Олег глянул на него из-под ресниц. — А тебе хотелось бы, чтобы это было свидание? Вадим хмыкнул. Он не знал. Больше не знал. Пропал тот запал, когда он жаждал сделать Олега своим, когда рот слюной наполнялся от одной мысли о прикосновении к его телу. Уже не свербит постоянно внутри бешеное желание подчинить его. Хочется иного. Хочется уткнуться носом ему между лопаток и вдыхать его запах. Обнять и лежать с ним. Проверять, как заживают пулевые ранения и ненавидеть рыжую тварь. Рыжий то и дело всплывал, отравлял все самое хорошее своим существованием, и так было с самого первого дня знакомства с Олегом. Он жил в Олеге, и искоренить его невозможно, он никогда не станет просто мальчишкой со двора, с которым они набивали первые шишки в юности, а потом расстались навсегда. Даже теперь Олег ищет его след в новостных выпусках и просит порой одолжить ноутбук Вадима, а потом стирает историю. И едва ли он строит планы отмщения — слишком уж задумчивое у него лицо, когда он вглядывается в бегущую строку субтитров на английском во время очередной трансляции из зала суда. Нет, рыжий, в этот раз у тебя ничего не выйдет. И Вадим выдохнул: — Да, хотелось бы. Бокал в руке Олега дрогнул. — После того, как я… — пробормотал он. — Угу. Прикинь. — Вад… — Скажешь “прости” — выйдешь из-за стола. Олег с облегчением улыбнулся. — Вкусно. Очень, — сказал Вадим, переводя тему. — Особенно картошка, кайф какой… Хочешь завтра со мной прогуляться до магазина? Вряд ли тебя узнают местные. Олег согласился, и вечер потек своим чередом. К ночи, когда Вадим уже устроился на диване, Олег позвал: — Ложись со мной. Уже точно не повредишь мне ничего, — сказал он, конечно, догадавшись, почему Вадим уступил ему постель. Помедлив, Вадим сел. Повернул голову в сторону Олега, хотя глаза еще не привыкли к темноте, и он не различал даже контуров предметов. — Волчик, если я к тебе лягу, то все кончится руками в трусах друг друга, ты же понимаешь? — А я без трусов сплю. Так что нет, все кончится по-другому. Вадим усмехнулся. К чему тогда время терять… Он перебрался на кровать, приподнял край одеяла и нырнул ближе к Олегу. Столкнулся с ним коленями, тут же ощутил его бедра — своими, а мятное дыхание — на своих губах. Он положил ладонь на щеку Олега, и на этот раз пальцы дрогнули у него, хотя он всегда так хвалился твердостью рук… Он коснулся губ Олега, зажмурившись до искр под сомкнутыми веками, и тот ответил на поцелуй, приоткрыл рот, провел кончиком языка — и тут же отдался напору, позволил целовать его долго, мокро, жадно. Позволил провести ладонью от плеча до бедра, и сам тоже трогал, опасливо изучал заново. Вадим запустил пальцы ему в волосы, уткнулся лбом в его лоб. Прошептал: — Я думал, меня уже отпустило. А нет, все так же сильно хочу тебя, оказывается… Олег шумно выдохнул и положил руку ему на член — мгновенно вставший от близости с ним, и вся разумная деятельность приостановилась, осталось лишь желание сплестись с ним телами. Вадим исцеловал его лицо, аккуратно спустился поцелуями по ключицам, груди… Как шрамируются его раны — искусаю эти ключицы умопомрачительные, море засосов оставлю, пьяно подумал Вадим, хотя вино давным-давно выветрилось. Он прижался щекой к члену Олега, как раньше, и тот едва слышно застонал. Вадим провел языком. Раз у них с рыжим не было… то сколько никто не касался здесь Олега ртом? Вадим лизнул еще раз, а потом насадился, пустил за щеку гладкую головку. Олег сжал его волосы, по бедрам прошла мелкая дрожь. Вадим тоже отвык брать в рот — слишком большой, и рвотный рефлекс подступает, если пытаться глубже… Он старался, учился заново, прислушивался к дыханию. Олега хватило совсем ненадолго, он попытался было отстранить Вадима, но тот насадился еще глубже, и пока била горячая сперма, держал член во влажном тепле рта. Потом плавно выпустил, приник губами к бедрам, к внутренней чувствительной стороне, целовал, целовал, целовал, пока Олег не коснулся кончиками пальцев его щеки. Он сел, привычно придерживая бок рядом с шрамом. Попросил: — Сядь на край. Иначе тяжело пока… — Волчик… Но Олег уже встал коленями на пол, потянул его за бедро. Вадим сел, и Олег насадился на его член так же жадно, как в их самый первый раз. Глотку спазмом свело — так ярко все вспомнилось… Как голоден был Олег до любой ласки, как сам хотел отдавать нежность, как отчаянно он нуждался в любви. Как сквозило в каждом его движении, насколько тяжело ему было с рыжим в последнее время, как он с ним стал одинок; и как он хотел взаимности. Он отдавал всегда больше, любил как в последний раз, привязался — и словно заранее пытался искупить ту боль, которую причинит в будущем. Сейчас он так же жадно брал в рот, отпускал и целовал живот, бедра, губами массировал яйца. Он словно хотел всего разом. Но сосредоточился наконец на члене, а если бы нет — то Вадим и так бы кончил… Положив ладонь на затылок Олега, он чуть надавил — можешь ведь глубже, я знаю… Прикрыл глаза и откинулся спиной на постель, одной рукой так и держал голову Олега, чтобы больше не отвлекался, а второй пощипывал себя за сосок, и все-таки выбило посторонние мысли из головы, остался лишь он — и Олег. Олег проглотил. Подтянулся потом на подушки, и они целовались, пока не начали слипаться глаза. Вадим проснулся от того, что затекла рука. Осторожно убрал ее из-под головы Олега. Посмотрел на него — спит на спине из-за ран, а раньше любил на боку. Ничего. Все заживет. За окном уже светлело. Вадим устроился удобнее, прижавшись лбом к плечу Олега, и снова заснул — решил, что сегодня впервые за все время в Италии проваляется в постели до обеда. Во второй раз его разбудил запах с кухни. Блинчики. Это точно блинчики. Круглые, ажурные, как Олег умеет… Он потянулся, не слишком понимая, в каком он времени — в прошлом, где еще и не подозревает, что идиллия скоро кончится, или в будущем, где все началось снова… Он побалансировал на грани сна и бодрствования, растягивая миг блаженства, и окончательно вынырнул — сюда, в настоящее, где Олег лишь благодаря ему так быстро встал на ноги и занялся тем, что любит: приготовлением завтрака для двоих. Несколько дней подряд слились в один; тихие, ничем не омраченные, лишь прогулки и просмотр итальянских шоу в попытках угадать, о чем они болтают. Вадим решил, что у них достаточно денег, чтобы пока что не светиться в даркнете и не предлагать свои услуги — он все еще может встретить бывших хозяев, которые точно огорчились из-за его скоропалительного отъезда… Он проводил дни с Олегом. С поцелуями в плечо, с его ладонью на бедре, с томлением перед тем, как коснуться члена. Усадив его к себе на колени, лицом к лицу, Вадим дразнил: касался между ягодиц, мял яйца, к члену — ни-ни, даже не проси, хочу увидеть, как ты медленно сгораешь, изнываешь и начинаешь просить, а тронешь сам — свяжу тебе руки… Олег кусал губы, задыхался, насаживался на пальцы, но правила игры выполнял неукоснительно. Цеплялся за плечи Вадима, отдавался, просил: возьми. Вадим не торопился. Не хотел сделать больно. Распалял его все больше, заново приучал к чувству заполненности, пробуждал в нем все грани чувственности, и наконец в один день сполз на постели пониже и усадил Олега на свой член. Придерживая за талию, медленно помогал ему спуститься ниже, глубже… да, большой и толстый, да, не торопись, Волчик… Олег, выдыхая через рот, плавно насадился и замер. Вадим провел ладонью по его животу вниз. — Люблю быть в тебе, — тихо сказал. — Я… отвык, — рвано выдохнул Олег. — Хорошо-о… Вадим чуть толкнулся бедрами, лишь намечая движение. Даже не подумал о резинках. У Олега, был он точно уверен, никого не было. Раз не с ним и не с рыжим — то ни с кем, он тот еще недотрога. Вадим же пустил в свою постель несколько случайных знакомых, но каждый раз — с защитой, без нее — только в горло. Только сверху. Без эмоциональной связи ложиться под кого-то казалось бессмысленным, все равно не кончит с членом в заднице и даже не получит морального удовлетворения, отдавшись внимательному любовнику. Олег всегда был с ним осторожен, даже если его колотило от страсти, хотя Вадим и не отказался бы пожестче; Олег жестче с ним попросту не мог. Холодный и недоверчивый к другим, безжалостно стреляющий по целям — с ним он становился мягким, улыбался тепло, касался нежно. И Вадим с ума сходил от этого контраста, от того Волчика, которого едва ли кто знает. Олег неторопливо стал двигаться. Вверх-вниз, несколько плавных фрикций. Остановился, отдышался. Если бы не беспокоящие его все еще травмы, Вадим перевернул бы его, не ссаживая с члена, и продолжил бы трахать, навалившись сверху, целуя и кусая, оставляя синяки на его сладкой шее; но нет, нельзя. Положил ладони Олегу на щеки и прошептал: — Ложись на спину. Олег, закусив губу, выпустил член. Вадим встал на колени между его раздвинутых ног, провел двумя пальцами по потемневшей от притока крови дырочке. Подтолкнул ему под поясницу скомканное одеяло, взял за лодыжки, и Олег вытянул ноги вверх, вдоль груди Вадима. Длинные, красивые ноги… Бедра все такие же прелестные, хоть и ушли за время восстановления мышцы. Но с такими, чуть похудевшими, Вадим любил его не меньше. Вошел — и у Олега воздух выбило из легких. Он смотрел Вадиму в глаза, округляя губы в тихих стонах, всегда был тихим, а теперь — и вовсе едва слышен. А Вадим глядел на него в ответ, и кончил глаза в глаза. Разумовского судили в Италии. Олег оставался у телевизора, когда сквозь бормотание слышал его имя, и порой долго скролил страницы в браузере, одолжив ноутбук у Вадима. Понять, что он делает, было просто: анализирует архитектуру тюрьмы и изолятора временного содержания, отслеживает маршруты перемещения бронированной машины, в которой рыжего возили, словно знаменитость, а не убийцу. Россия так и не добилась экстрадиции, зато русские активно участвовали в дележке имущества и счетов — как оказалось, что-то у рыжего после первой отсидки осталось припрятано. Вадим подозревал, что настанет день, когда им придется поговорить, но первым не начинал диалог — знал, что разозлится и поссорится, да и хватит уже бегать за Олегом хвостом; достаточно и того, что один раз уже вернулся к нему и вернул его к жизни. Олег заговорил лишь спустя еще пару недель. Буднично сообщил за завтраком: — Его переводят. Последний суд. Он не выйдет, если его не вытащить сейчас. — Он тебе снова написал? — хмыкнул Вадим и откусил сразу половину хрустящего тоста с медленно плавящимся на нем сливочным маслом. Олег усмехнулся, глядя в чашку кофе. — Мы с детства вместе. Двадцать четыре на семь. Почти без передышек друг от друга. Только потом, когда он — в универ, а я… — Улыбка дернула уголки его губ. Он поднял взгляд на Вадима. — Он не мог всерьез собраться убивать меня. Это был не он. — Злой двойник? — не выдержал и заржал Вадим. Кончики пальцев зудели, скоро зачешутся кулаки. — Олег, не глупи. Ты спасешь его задницу, а он, попользовавшись, опять тебя кинет. И хорошо, если оставит в живых. Олег, словно не услышав его, повторил: — Это был не он. Я видел, что он не в себе, но думал, тюрьма его сломала… А потом — таблетки, эти глазищи желтые… Им словно кто-то завладел. Я знаю его в самые темные минуты, — настойчиво сказал Олег. — И он не такой, каким был в те дни. С ним что-то случилось. Я должен… должен понять. И помочь. — Нет. — Справлюсь один. — Нет! — рявкнул Вадим, бросил тост на блюде и встал. Отошел к окну, сделал пару выдохов-вдохов и, повернувшись к Олегу, процедил: — Я не для того тебя выхаживал, чтобы ты свалил. — Я не сваливаю, — возразил Олег. — Я говорю, что должен его вытащить. Попытаться привести в чувство. Таблеток этих купить… Пару раз он становился похож на себя, — вспомнил Олег, — может, они помогут. — Волков, скажи прямо: насрать мне на тебя, Вадик, я мазохист и хочу, чтобы об меня опять вытерли ноги. Олег с укором посмотрел на него. Вечером Вадим принес из магазина пачку сигарет и бросил ему — слишком уж часто он спрашивал, не начал ли Вадим снова курить. Олег жадно выбил одну, прикурил от спичек. Глубоко затянулся, закашлялся так сильно, что даже глаза заслезились. Но улыбнулся счастливо. — Спасибо, — сказал он. — Но я не передумаю. Вадим пристально взглянул на него. — Я и не сомневался. Ладно, я в деле. Вытащим его, довезем в безопасное место, уедем. Но одно условие: все время он будет в смирительной рубашке, а лучше в клетке. — Разберемся. Олег поднялся из-за стола, отодвинул ноутбук. Обнял за плечи. Он обнимал так долго, что Вадим сдался и обхватил его руками за талию в ответ. Отпущу? Нет. Едва ли. Уйду? Может быть. Если станет совсем невмоготу. Позволю ввязаться в очередную самоубийственную игру рыжего? Скорее, своими руками придушу бешеную тварь. Он положил ладонь на затылок Олегу, прижал его голову к своему плечу. — Вад, — напряженно сказал Олег. — Ты должен знать. Я сам не свой рядом с ним. Нас такое связывает… И не рассказать. — Начнешь дурить — схвачу тебя и увезу. Олег потерся кончиком носа о его шею. Вадим сам себе не поверил, что согласился вместе с ним спасать рыжего психопата. Нет, рыжий тут ни при чем. Он продолжал спасать Олега. Все пошло не по плану: Разумовского похитили у них из-под носа ирландские наемники. Вадим потряс свои контакты, но глухо: никто не знал, кому понадобился рыжий. Поговаривали, что в Сибири происходит что-то важное, но Сибирь — огромная, как найти там одного-единственного человека? К тому же, как знал Вадим, русские спецслужбы дислоцируются в других местах, тащить Разумовского в такую даль от столицы им не с руки; а вдруг не спецслужбы, спрашивал Олег, перерывая интернет. А кому он еще сдался, огрызался Вадим, но понимал: Разумовский насолил такому количеству людей, что его мог похитить кто угодно. Олег мерз по ночам даже под одеялом, и Вадим обнимал его, пытаясь согреть. А потом он, лениво листая соцсети, проверяя, где мотает его старых приятелей, увидел фотографию Джесси Родригез и остолбенел. Присмотрелся внимательнее. Она улыбалась, смешно и мило сморщив носик, а рядом с ней в чудном шлеме и странной одежде стоял рыжий. Взгляд у него был совсем мертвый, но это был он. Застыв над фотографией, Вадим едва не позвал Олега, но прикусил язык. Разумовский — наверняка не жилец. Исчезнет он — исчезнет главная проблема. Олег, быть может, и найдет его. Но если повезет — то будет уже поздно. Всего-то навсего — закрыть фотографию, удалить приложение и не вспоминать, что он видел мертвый взгляд парня, которого так болезненно любил Олег. Которого наверняка до сих пор любит. Просто забыть о фото, сделать вид, что ничего не было… Он еще раз взглянул в отрешенные глаза человека, которого многие считали исчадьем ада, но только не Олег. Олег все еще готов был дать ему шанс. Вадим выдохнул и едва ли не зарычал от злости на себя, а потом хмуро позвал: — Олег. Я нашел.